Все это приводит к необходимости дать, хотя бы в самых общих чертах, оценку трибуната или, говоря шире, движения Клодия.
Со времени Моммзена весьма распространен взгляд на Клодия как анархиста и беспринципного демагога. Так, Хитон в своей работе, посвященной римской «черни», говорит, что Клодий опирался на «бандитские элементы».
Примерно такой же точки зрения придерживаются многие из современных исследователей. В отличие от них Эд. Мейер, как уже говорилось, считает, что Клодий, не желая быть только «орудием» в руках триумвиров, имел собственные цели и стремился к достижению власти по образцу Гракхов или Сатурнина, но с той разницей, что за этим стремлением не стояло никакой четкой политической идеи или убеждения. Пожалуй, наиболее интересная попытка дать оценку движения Клодия в социальном аспекте принадлежит советскому исследователю Н. А. Машкину. Он указывает на то, что квалификация движения Клодия как анархического ничего не дает для выяснения его сущности. Н. А. Машкин довольно подробно разбирает вопрос о составе «отрядов» Клодия и об участии рабов в его движении. Вывод Н. А. Машкина состоит в том, что движение не имело «освободительно–демократического характера», но было «движением люмпен–пролетарских слоев городского римского населения в условиях кризиса римского государства». Самого Клодия Н. А. Машкин считает беспринципным политиком.
Нам кажется, что с этими итоговыми выводами советского исследователя едва ли можно полностью согласиться. Движение Клодия, на наш взгляд, имело более широкую социальную основу, чем городские люмпен–пролетарские слои населения.
Если проанализировать первые законодательные мероприятия Клодия, то их «демократический» характер — в смысле их верности традициям программы популяров — едва ли может вызвать какие–либо сомнения. В этом отношении на первое место должен быть поставлен хлебный закон, который являлся логическим развитием хлебных законов «великих трибунов», начиная с Гая Гракха. Но не в меньшей степени закон, касающийся квартальных коллегий — этих политических «клубов» римского плебса, — как и закон о проведении комиций независимо от небесных знамений, соответствовали оживлению антисенатских, или, как их принято называть, «демократических», сил и настроений.
Безусловно, можно констатировать, что все три названных закона удовлетворяли политические запросы городского плебейского населения и никак не касались интересов сельского плебса. Но, во–первых, не следует забывать, что перечисленные законодательные мероприятия Клодия проводились вскоре после принятия аграрных законов Цезаря, реализация которых безусловно сняла — хотя, конечно, лишь временно — остроту аграрного вопроса. Во–вторых, мы имеем, пусть очень беглые, но тем не менее достоверные указания на то, что Клодий вовсе не проявлял равнодушия в определенных конкретных случаях к аграрному вопросу и к интересам сельского плебса. Мы можем сослаться на краткие (но высказанные в такой форме именно потому, что речь шла, очевидно, о всем известных фактах) упоминания Цицерона о земельных конфискациях, проводимых Клодием насильственным путем. И, наконец, если даже иметь в виду городской плебс, который в это время был гораздо более активен в политическом смысле и играл б о льшую роль, чем сельское население, то все же нет никаких оснований сводить его полностью к люмпен–пролетарским элементам.
Некоторое, хотя, к сожалению, недостаточно четкое, представление о социальной опоре Клодия, дает знакомство с социальным составом организованных им «отрядов», которые были численно настолько внушительны, что Цицерон говорит иногда о «Клодиевом войске». Организация этих «отрядов» стояла в тесной связи с восстановлением плебейских коллегий. Восстановлением коллегий, как и созданием новых, руководил некто Секст Клодий, клиент Публия Клодия, которому, кстати, была поручена реализация хлебного закона и который был наделен довольно широкими полномочиями. Совершенно естественно, что в состав упомянутых «отрядов» широко принимались новые получатели хлеба, новые члены коллегии; последние иногда даже возглавляли отдельные отряды. Среди них были, несомненно, ремесленники, большое число вольноотпущенников, ибо в это время, в связи с расширением хлебных раздач, сильно возрос отпуск рабов на волю; были в составе «отрядов» также рабы и гладиаторы. Цицерон даже уверял, что Клодий собирался организовать армию рабов, при помощи которой он хочет овладеть государством и имуществом всех граждан. Но, конечно, участие рабов как в «отрядах», так и в движении Клодия в целом, Цицероном сознательно и даже «злонамеренно» преувеличивалось. Мы не имеем прямых указаний относительно участия в Клодиевых «отрядах» сельского плебса, но то, как описывал тот же Цицерон проводимые Клодием земельные захваты, дает возможность предположить наличие какого–то контакта и с сельским населением.
Все сказанное выше позволяет прийти к выводу о движении Клодия как о последнем широком движении, проходившем под лозунгами и в традициях римской «демократии». Как и в случае с Катилиной, мы — и об этом уже говорилось — имеем сведения о Клодии и о всех событиях, связанных с его именем, от его злейшего врага — Цицерона. Поэтому в этих сведениях слишком много наносного, неправдоподобного, извращенного, как традиционно извращен и самый облик Клодия.
В противовес этим традиционным данным есть все основания считать, что в 50–е годы широкое общественное мнение признавало главой популяров скорее Клодия, чем Цезаря, и трибунат Клодия был поэтому своеобразной «демократической» реакцией на разочаровавшую широкие массы деятельность Цезаря во время его консульства.
Этим же, кстати сказать, и объясняется то странное, малопонятное и какое–то слишком «бережное» отношение Цезаря к Клодию, начиная со скандального случая во время праздника в честь Bona Dea. Мы упоминали, что Клодий уже тогда, несмотря на свою молодость, пользовался большой популярностью среди «народа». Мы считаем, что именно это обстоятельство, а отнюдь не то, что Цезарь сразу же «угадал» в Клодии весьма пригодное для себя «политическое орудие», дает возможность понять поведение Цезаря как в данном конкретном случае, так и в истории его дальнейших взаимоотношений с Клодием. Цезарь оказывался в щекотливом положении. Открытый конфликт с Клодием по мере роста популярности последнего мог привести к утере всяких связей с римской «демократией». Такой оборот дела Цезаря никак не устраивал. Поэтому в сложившейся ситуации для обоих политических деятелей было куда выгоднее сохранять либо «вооруженный нейтралитет», либо даже идти иногда на частные и временные соглашения, тем более что Клодий был достаточно умен, дабы до поры до времени ни в чем серьезном не мешать Цезарю.
Итак, мы склонны рассматривать движение Клодия как последнее движение, проходившее под лозунгами и в традициях римской демократии. Мы говорили о Клодии (и в какой–то мере о Цезаре) как о вожде демократических элементов. Мы вообще не раз оперировали понятием «римская демократия». Не обязывает ли это нас дать, наконец, более или менее развернутое определение самого понятия?
Сравнительно недавно в современной историографии господствовала точка зрения, согласно которой в Риме — во всяком случае, в эпоху поздней республики — существовала «двухпартийная система». Считалось, что примерно со времен Гракхов сложились партии так называемых оптиматов и популяров. Оптиматы — партия римского нобилитета, или сенатская партия, популяры — партия демократическая. Политическая борьба стала сводиться почти целиком к борьбе и соперничеству этих двух партий; так, сулланцы рассматривались как оптиматы, а марианцы как популяры, или, скажем, заговор Катилины трактовался как выступление популяров (т. е. «демократов»), да еще радикальных.
В западноевропейской историографии эта точка зрения шла от Моммзена и Друмана, у нас она одно время была общепринятой (даже в общих курсах и учебных пособиях), но, пожалуй, наиболее ярко проявилась в работах В. Н. Дьякова. Тем не менее подобная трактовка вопроса есть не что иное, как перенесение современных терминов и представлений на историю Рима, т. е., говоря иными словами, модернизация этой истории.
Если попытаться посмотреть на интересующие нас понятия глазами самих древних — а сделать это возможно, ибо у нас есть развернутое определение Цицерона, — то мы легко убедимся в том, что нет никаких оснований считать оптиматов и популяров политическими партиями. Цицерон говорит: «В нашем государстве всегда было два рода людей, которые стремились к государственной деятельности и к выдающейся роли в государстве: одни из них хотели считаться и быть популярами, другие — оптиматами. Те, действия и высказывания которых приятны толпе, — популяры, те же, чьи действия и намерения встречали одобрение у каждого достойного человека, — оптиматы».
Определение этим не исчерпывается. Цицерон здесь же очень подробно перечисляет, кого именно следует относить к оптиматам. «Число оптиматов, — говорит он, — неизмеримо: это руководители государственного совета, это те, кто следует их образу действий, это люди из важнейших сословий, которым открыт доступ в курию, это жители муниципиев и сельское население, это дельцы, это также и вольноотпущенники». Короче говоря, это все те, «кто не наносит вреда, не бесчестен по натуре, не необуздан и обладает нерасстроенным состоянием».
Из этого определения, на наш взгляд, с полной ясностью вытекает, что оптиматы никоим образом не являются «партией» нобилитета, да и вообще не должны рассматриваться в качестве какой–либо партии или определенной политической группировки. Более того, оптиматы — понятие межсословное. Говоря об оптиматах, Цицерон, как мы только что могли убедиться, имеет в виду достаточно широкие социальные слои: от нобиля до отпущенника. Оптиматы — это благонамеренные и зажиточные граждане, независимо от того, к какому сословию они принадлежат.
Что касается определения понятия «популяры», то, как показывает анализ употребления этого термина в древности, у нас нет и в данном случае никаких оснований говорить о политической партии, да еще оппозиционной по отношению к «партии» оптиматов. Популяры это — отдельные политические деятели, выступающие в «интересах народа», считающие, что управлять государством должен не сенат, но народное собрание, что следует проводить земельные и хлебные законы, основывать колонии и т. п.
Таким образом, ни оптиматы, ни популяры не могут рассматриваться как политические партии (особенно в современном смысле слова). Но это отнюдь не означает, что в Риме не существовало демократических деятелей и демократического движения. Широкие слои сельского, а затем и городского плебса были тем огромным резервуаром, той питательной средой, откуда римская демократия черпала свои силы. Правда, состав римских демократических слоев, особенно в эпоху поздней республики, был весьма пестрым и даже внутренне противоречивым, но это уже другой, совершенно особый вопрос. Популярами же следует считать тех политических деятелей (кстати, они часто были выходцами из самых высших слоев римского общества), которые в своей борьбе против сенатской олигархии пытались опереться на эти широкие, но, как показал опыт, малоорганизованные слои населения.
Поэтому, говоря о Клодии и его движении, мы имеем, как нам кажется, достаточные основания считать это движение демократическим, а самого Клодия — одним из вождей римской демократии, одним из видных популяров. Рассмотрим в заключение деятельность Клодия по истечении срока его трибунских полномочий, поскольку возглавленное им движение, безусловно, выходило за хронологические рамки самого трибуната.
Борьба Клодия с сенатом и просенатскими кругами продолжалась и в последующие годы. В 57 г. она развертывалась главным образом вокруг вопроса об изгнании Цицерона. Клодию был противопоставлен народный трибун Тит Анний Милон. Он, по примеру Клодия, стал создавать вооруженные отряды, используя их в дальнейшем для столкновений и борьбы с отрядами Клодия.
В том же 57 г. дело зашло так далеко, что в стычках на форуме были ранены народные трибуны, а брат Цицерона Квинт ускользнул от гибели, спрятавшись среди трупов и притворившись мертвым. Как уверяет Плутарх, народ стал охладевать к Клодию, а Помпей пожалел о том, что «бросил Цицерона на произвол судьбы». Поэтому Помпей решил использовать Милона и его отряды, и под их давлением в августе 57 г. был принят в народном собрании закон, разрешающий изгнаннику вернуться в Рим. «Сенат, — говорит Плутарх, — как бы соревнуясь с народом, выразил признательность городам, которые оказывали уважение и услуги Цицерону во время изгнания, и распорядился за счет казны отстроить его дом и виллы, разрушенные Клодием».
Цицерон возвратился в Рим на шестнадцатом месяце изгнания. Города, через которые он проезжал, устроили ему торжественную встречу. Сам он выразился так, что Италия на собственных плечах внесла его в Рим. Сразу по возвращении он выступил с благодарственной речью перед сенатом и народом. Затем он поставил в сенате вопрос о наделении Помпея особыми полномочиями для обеспечения города продовольствием (вполне возможно, что цены на хлеб искусственно вздувались противниками Клодия).
Цицерон вообще в эти дни проявлял малосвойственную ему активность и решительность. Так, окруженный своими почитателями и приверженцами, он поднялся на Капитолий (правда, выбрав все же такой день, когда Клодия не было в городе) и сорвал доски, на которых были записаны постановления собраний и указы трибунов, в том числе и закон об его изгнании. Когда же, несколько позже, Клодий выступил с жалобой, он заявил, что Клодий — патриций, что народным трибуном он стал вопреки законам и потому ни одно из его действий или решений не имеет законной силы, чем вызвал возмущение даже со стороны Катона.
Однако в конце 57 г. и начале 56 г. позиции Клодия снова окрепли. На 56 г. он был избран эдилом. Пользуясь старинным правом, он решил привлечь Милона к суду, обвиняя его в насилии. Помпей, который только что потерпел поражение в сенате, где ему было отказано в разрешении на проектируемый им поход в Египет, скандально провалился с попыткой защиты Милона на форуме. Ему еле дали закончить речь, а когда поднялся Клодий и, обращаясь к толпе, стал спрашивать: «Кто морит людей голодом?» — клодианцы хором отвечали: «Помпей» — или на вопрос: «Кто хочет идти войной на Александрию?» — снова кричали: «Помпей». В заключение произошла очередная вооруженная схватка между клодианцами и милонианцами.
В апреле 56 г. состоялась встреча триумвиров в Луке. Решения, принятые во время этой встречи, были проведены в жизнь не без труда. Помпей и Красс были избраны консулами (кстати, выборы происходили с опозданием уже в 55 г.) только при поддержке вооруженной силы: так, сын Красса, легат Цезаря, привел в народное собрание большой отряд солдат для голосования за отца и за Помпея.
И в 54 и в 53 гг. уличные беспорядки и вооруженные столкновения не прекращались. Подкуп во время предвыборных кампаний принял такие размеры, что буквально каждому кандидату угрожал судебный процесс. В городе росла анархия, 53 г. начался без высших магистратов. Именно в это время начинается ослабление и даже распад триумвирата. В 54 г. умерла дочь Цезаря и жена Помпея — Юлия; в 53 г. гибнет в Парфии Красс; в Галлии вспыхнуло восстание; перед Помпеем возникает реальная возможность единоличной диктатуры. Все эти события фактически расстроили, расторгли тройственный союз.
В конце 53 г. в связи с выборами магистратов анархия еще более усилилась. Борьба за консульство шла между тремя претендентами; одним из них был Милон. Что касается Клодия, то на 52 г. он выставил свою кандидатуру в преторы. Как можно судить на основании отрывочных сведений источников, им разрабатывалась новая демократическая программа, в том числе закон о голосовании вольноотпущенников. По проекту этого закона вольноотпущенникам предоставлялось якобы право голосовать не только в городских, но и в сельских трибах, состоявших до сих пор целиком из свободнорожденных граждан. Конечно, подобная реформа открывала возможность для вчерашних рабов, ныне отпущенников, оказывать определенное (и более значительное, чем раньше) влияние на результаты выборов. Поэтому не случайно — но как всегда в таких случаях с огромным преувеличением — Цицерон говорил: «Дома у него уже вырезаны на медных досках законы, которые целиком отдают нас нашим рабам».
Предвыборная борьба шла и на сей раз как при помощи денег, т. е. подкупов, так и оружия. На улицах Рима возобновились стычки между отрядами Клодия и Милона. Во время столкновения на Священной дороге оказался в смертельной опасности Цицерон. 52 г., как и предыдущий, начался без высших магистратов — попытка провести консульские выборы окончилась свалкой, и оба консула (истекшего года) были ранены. Напряжение достигло высшей точки.
18 января 52 г. недалеко от Рима, на Аппиевой дороге, как уже упоминалось, произошла случайная встреча Клодия и Милона. Аппиан рассказывает, что они не обратили друг на друга внимания, но внезапно один из рабов Милона бросился на Клодия и нанес ему удар кинжалом в спину. Клодий истекал кровью, и его перенесли в придорожную гостиницу. Сюда же явился со своими людьми Милон, и они, видимо, прикончили умирающего.
Когда тело Клодия было перевезено в Рим и весть о его смерти распространилась по городу, дом его был окружен взволнованной толпой народа. На следующий день труп перенесли на ростры; здесь состоялась сходка, на которой выступили с речами народные трибуны. Затем толпа понесла труп Клодия в Гостилиеву курию (помещение, где происходили заседания сената), дабы оказать члену сенаторского сословия посмертные почести, а заодно выразить порицание не принимающему никаких мер сенату. Здесь из скамей и кресел сенаторов был сложен костер. В результате сгорела и сама курия, и ряд соседних зданий.
Волнения в Риме, связанные с убийством Клодия, продолжались несколько дней. Они вспыхнули с новой силой, когда в город вернулся Милон. В этом движений принимали участие и рабы, хотя Аппиан уверяет, что они просто воспользовались беспорядками в городе, чтобы предаться грабежам и насилиям.
Милон был привлечен к суду. Защиту его взял на себя Цицерон. Тем не менее сенат весьма опасался эксцессов во время самого суда и поручил Помпею не только председательство, но и организацию охраны и безопасности в городе. Помпей в ночь накануне суда окружил форум войсками, а Милон, зная характер своего защитника и опасаясь, что ему не хватит мужества в этих чрезвычайных условиях, посоветовал Цицерону прибыть на форум в носилках и не выходить из них, пока все судьи не займут свои места. Но все же, как красочно об этом рассказывает Плутарх, Цицерон, «выйдя из носилок и увидев Помпея, сидевшего на возвышении, словно посреди военного лагеря, увидев сверкающий оружием форум, растерялся и едва смог приступить к речи — голос его прерывался, руки и ноги дрожали». Защита на сей раз не удалась. Милон оказался обвиненным и вынужденным удалиться в изгнание; имущество его было продано для уплаты долгов.
Таков был конец Клодия, и не только самого Клодия, но и возглавленного им, однако совершенно бесперспективного в той обстановке, движения.
ДИКТАТУРА ЦЕЗАРЯ.
Итак, 12 января 49 г. Цезарь с войском перешел границу Италии, чем и положил начало гражданской войне. Дальнейшие события первого периода этой войны — остановимся на них лишь в самых общих чертах — развиваются с потрясающей быстротой.
Не встречая фактически никакого сопротивления в городах Северной Италии, Цезарь стремительно движется по направлению к Риму. Помпей, который не располагал в Италии достаточными военными силами, переправляется на Балканский полуостров (с ним вместе покидает Италию значительная часть сенаторов). Цезарь вступает в Рим. К всеобщему изумлению, вместо ожидаемых казней и проскрипций он выдвигает лозунг милосердия (clementia). Пленники получают свободу, с оставшимися в городе сенаторами он обходится крайне милостиво. В Риме Цезарь задерживается всего на несколько дней — он немедленно отправляется в Испанию, где были сосредоточены основные военные силы Помпея. Испанская кампания занимает июль–август 49 г. и заканчивается капитуляцией помпеянских войск (битва при Илерде).
После этого Цезарь снова возвращается в Рим. Здесь его провозглашают диктатором, но пребывает он в этой должности всего 11 дней и складывает диктаторские полномочия, будучи избран консулом на 48 г. В январе этого же года с 6 легионами и несколькими отрядами конницы он высаживается на западном побережье Балканского полуострова в районе Аполлонии.
Начало балканской кампании сложилось неудачно для Цезаря. В битве под Диррахием он потерпел довольно серьезное поражение, однако Помпей не сумел развить свой успех. Все же ситуация оставалась крайне тяжелой; недаром, по свидетельству Аппиана, Цезарь сказал: «Война могла бы быть в этот день закончена, если бы враги имели во главе человека, умеющего побеждать».
Цезарь отступил в Фессалию и расположился лагерем у Фарсала. Здесь в июне 48 г. и произошло решающее сражение. Войско Помпея было разбито наголову, сам он бежал сначала на остров Лесбос, а оттуда в Египет, где при высадке на берег его, по приказанию египетского царя, предательски убили.
Через несколько дней после этого события в Александрии высаживается с небольшим отрядом Цезарь. Он довольно решительно вмешивается во внутренние дела Египта. Во–первых, он взыскивает огромные денежные суммы, которые ему был должен недавно умерший египетский царь Птолемей Авлет, затем принимает участие в династической борьбе, разгоревшейся между наследниками покойного царя: Птолемеем Дионисом и его сестрой Клеопатрой. Цезарь решительно поддерживает Клеопатру, которая, кстати сказать, становится его любовницей, и добивается провозглашения ее царицей (совместно с братом). Это вызывает сильное недовольство придворных кругов. Вспыхивает восстание против римлян (так называемая Александрийская война). Пока к Цезарю не подошли подкрепления из Сирии, положение римлян было критическим. Между прочим, во время борьбы с восставшими Цезарь приказал сжечь стоявший в гавани флот; пламя перекинулось в город, и во время пожара погибла знаменитая Александрийская библиотека. Когда восстание было подавлено, а войско изменившего Цезарю Птолемея Диониса разбито в дельте Нила, единодержавная власть была вручена Клеопатре (она вскоре родила от Цезаря сына, которого александрийцы называли Цезарионом).
За время пребывания Цезаря в Египте оживились старые противники Рима. Сын знаменитого понтийского царя Митридата VI — Фарнак — начал военные действия в Малой Азии, и ему удалось захватить Вифинию. С необычайной для того времени быстротой Цезарь устремился через Сирию в Понт и начал войну с Фарнаком. Вся кампания продолжалась 5 дней, Фарнак был разгромлен, и Цезарь послал в Рим знаменитое сообщение о своем походе: «Пришел, повидал, победил» (veni, vidi, vici).
После всех этих событий Цезарь снова возвратился в Италию. Состояние дел в Риме требовало его присутствия. За время гражданской войны материальное положение широких слоев населения значительно ухудшилось, большую остроту приобрел долговой вопрос. Претор Целий Руф внес законопроект относительно кассации всех долгов (в том числе и платы за квартиры), но, будучи смещен со своей должности сенатом, пытался поднять на юге Италии восстание. В 47 г. народный трибун Долабелла решил возобновить его законопроект, что привело к новым волнениям. Цезарь был вынужден пойти на частичную реализацию программы Целия — Долабеллы (отмена задолженности по квартирной плате за один год, засчитывание уже выплаченных процентов в счет самого долга), благодаря чему спокойствие в Риме было восстановлено. Кроме того, Цезарю пришлось иметь дело с довольно опасным бунтом солдат, которым не выплатили вовремя обещанное вознаграждение. Этот бунт ему удалось ликвидировать благодаря решительному и смелому личному вмешательству, в частности благодаря тому, что, обещав солдатам требуемое ими увольнение, он уже стал называть их «квиритами», т. е. гражданами, а не воинами.
Цезарь срочно готовился к новому походу — в Африку, где приверженцы Помпея и сената сосредоточили крупные военные силы. Ими командовал Метелл Сципион — довольно бездарный представитель славного своими знаменитыми полководцами рода, но идеологическим вождем всего сенатского лагеря был старый и непримиримый враг Цезаря — Катон. 1 декабря 47 г. Цезарь с 6 легионами отправляется из Рима в Африку. Гражданская война вступает в свой завершающий этап. Остановимся поэтому на событиях данного периода несколько подробнее.
Первые действия войск Цезаря на территории Африки были неудачны, но его враги снова — как и после Диррахия — не сумели в полной мере воспользоваться своей победой. Исход африканской кампании был решен битвой при Тапсе (август 46 г.). Помпеянцы потерпели полное поражение. Катон, который находился в Утике, окончил жизнь самоубийством (прочтя предварительно диалог Платона). Нубия превратилась в римскую провинцию. 28 июля 46 г. до н. э. Цезарь вернулся в Рим. Прежде всего он был озабочен тем, чтобы, вопреки вновь распространяющимся в городе паническим слухам, произвести благоприятное впечатление и рассеять страхи перед кровавой расправой. Он выступил перед народом и в сенате, подчеркивая отсутствие каких бы то ни было тиранических намерений и, наоборот, всячески упирая на свои заботы о благосостоянии народа, которое можно и следует поднять за счет покоренных территорий.
В августе 46 г. Цезарем был отпразднован пышный четверной триумф: над Галлией, Египтом, Понтом и Африкой. Празднества длились четыре дня (еще один день был специально выделен для отдыха). Общая стоимость продемонстрированных за эти дни сокровищ достигала суммы в 65 тыс. талантов, причем среди них находилось 2822 золотых венка (весом в 20414 фунтов), поднесенных Цезарю различными правителями и городами.
Из этих же средств сразу после триумфа Цезарь стал расплачиваться с войском, превзойдя при этом собственные обещания. Каждый рядовой воин получил 5000 аттических драхм, каждый центурион — вдвое больше. Затем жителям Рима было выдано по 400 сестерциев каждому и кроме того хлеба, что полагался по хлебному закону, еще по 10 модиев зерна и 10 фунтов масла. Для народа было устроено грандиозное угощение на 22 тыс. столов, а также зрелища, игры, в которых принимали участие пехотинцы, конница и даже боевые слоны. Согласно обету, данному перед Фарсалом, Цезарь воздвиг храм в честь Венеры Прародительницы (Venus Genetrix) и устроил вокруг храма священный участок (forum Iulium). Вскоре после всех этих празднеств была произведена перепись населения, причем оказалось, что численность его уменьшилась более чем вдвое. Так что и Аппиан и Плутарх вынуждены заканчивать свои торжественные описания триумфа, игр и зрелищ меланхолическим вздохом по поводу бедствий, причиняемых народу междоусобными войнами.
И хотя успехи Цезаря были блестящи, положение его — вне сомнений, а триумф — великолепен, все же античная историография сохранила нам первые признаки недовольства и оскорбленной народной гордости, которые проявились во время этих празднеств, поскольку всем было ясно, что четвертый триумф — не столько триумф над Африкой, сколько над побежденными согражданами, и в частности над Катоном и Метеллом Сципионом.
Но Цезарь мог еще пока не придавать серьезного значения этим отдельным проявлениям недовольства, как и всяким насмешливым стихам, которые распевались солдатами по его адресу во время триумфа. Все это были мелочи, не соизмеримые с теми грандиозными почестями и той реальной властью, которою он ныне обладал. После Тапса сенат вынес решение о сорокадневных молебствиях, о праве Цезаря сидеть на курульном кресле между обоими консулами, о замене имени Катула в посвятительной надписи капитолийского храма на имя Цезаря, о даровании Цезарю почетной колесницы (tensa) и о воздвижении его статуи, у ног которой лежал бы земной шар, а надпись гласила: «Полубогу».
Еще более существенным было то обстоятельство, что Цезарь провозглашался диктатором на 10–летний срок с правом иметь 72 ликтора (по 24 ликтора — за две прежние и за нынешнюю диктатуру!) и ему вручалась на двойной (следовательно, на трехлетний) срок praefectura morum, т. е. по существу неограниченная цензорская власть, контроль над частной жизнью граждан.
Следует помнить, что Цезарь обладал еще (с 48 г.!) трибунскими полномочиями (tribunicia potestas) и неоднократно избирался консулом. А если, несколько забегая вперед, учесть те почести, которые были для него декретированы после Мунды, — десятилетнее консульство (от чего он, кстати говоря, решительно отказался) и титулы императора (как praenomen), отца отечества (parens patriae), освободителя (liberator), то станет ясным чрезвычайно широкий и вместе с тем экстраординарный характер его власти.
Вопрос о характере власти Цезаря и, в особенности, о значении некоторых его отдельных полномочий или почетных титулов неоднократно дебатировался в специальной литературе. Наибольший интерес, пожалуй, представляет толкование и оценка специфического значения титула imperator.
Моммзен совершенно недвусмысленно утверждал, что если положение Цезаря как главы государства формально определялось в первую очередь диктаторскими полномочиями, то для обозначения монархической сущности его власти гораздо «пригоднее» был титул императора, который впервые у Цезаря приобрел характер постоянного наименования (praenomen) и в отношении которого была оговорена возможность передачи его по наследству. В дальнейшем Моммзен выражался еще категоричнее; он считал, что новая власть императора была не чем иным, как восстановленной древнейшей царской властью и что Цезарь решился присвоить себе именно эту царскую власть, избегая слова царь (rex) и потому используя титул императора.