— Нет, я хотела сказать, что это, наверное, не самая умная идея — находиться в чужом доме, далеко от кампуса и моей квартиры, с незнакомым парнем, которого я только что встретила, тем более что мы оба пили, и я ничего о тебе не знаю.
Вот тут она права. Это ужасная идея.
Но вот мы здесь.
Мои губы дергаются под волосами.
— Просто постарайся немного поспать, Теодора.
Ее тихий смех затихает, когда дверь гостевой комнаты закрывается на несколько дюймов.
— И ты тоже, Киплинг.
Вот балда.
***
Мой телефон звонит в темноте.
Ронни: Ты все еще жив?
Я: Иди спать, Вероника.
Ронни: А-а, хорошо. Значит, она тебя не убила. Пока.
Я: Эта девушка совершенно безобидна.
Ронни: Какого черта ты притащил ее домой?
Я: Ее друзья-придурки бросили ее на вечеринке.
Ронни: Ну и что? Почему тебя это вообще волнует?
Я: Понятия не имею, бл*дь. Но…
Ронни: Не оставляй меня в подвешенном состоянии — сейчас здесь два часа ночи, и если ты хочешь, чтобы я не спала, то сделай это хорошо. Твоя племянница проснется через три часа, а завтра я буду выглядеть полным дерьмом.
Я: Господи, я не могу поверить, что говорю это.
Ронни: О, черт, это будет хорошо, я чувствую это.
Я: Ты ничего не можешь сказать маме и папе. Могила.
Ронни: **закатывает глаза** Я когда-нибудь им что-нибудь рассказываю???
Я: Да, в прошлом году ты рассказала им о непристойном поведении в общественном месте.
Ронни: Это было не для того, чтобы навлечь на тебя неприятности! Это должно было шокировать их, потому что я хотела увидеть выражение маминого лица, покрытого ботоксом! Я ПРОСТО ХОТЕЛА ПОСМОТРЕТЬ, НЕ СМОРЩИТСЯ ЛИ ЕЕ ЛОБ, КОГДА ОНА РАЗОЗЛИТСЯ!
Ронни: Между прочим, это не так. Так. Смешно.
Я: Черт возьми, Вероника…
Ронни: Хорошо, хорошо, я слушаю. Вперед.
Я: Эта девушка — ее зовут Тэдди.
Ронни: Это звучит как ооочень восточное побережье, плиссированная юбка, кардиган.
Я: Прекрати.
Ронни: **застегивает рот**
Я: Она приходила в дом регби каждый уик-энд со своими стервозными подружками, и они все время бросали ее, а сегодня ей негде было спать. Я просто не позволил ей спать в коридоре ее квартиры.
Ронни: Как это нехарактерно по-рыцарски для тебя.
Я: Так что я привел ее домой, и мы начали разговаривать, и следующее, что я, бл*дь, понял, это то, что я вызвался помочь ей.
Ронни: Помочь ей с чем??? Господи, неужели я вообще хочу это знать?
Ронни: Да, конечно, хочу.
Ронни: И для протокола, я только что села в постели и включила свет, и теперь Стюарт проснулся и тоже хочет услышать конец этой истории.
Ронни: Кстати, раз я его разбудила, то должна ему минет. Поэтому он говорит спасибо.
Я: Господи Иисусе.
Ронни: Продолжай свою историю, мой Бог Киплинг. Чем ты помогаешь этому плюшевому человеку?
Я: Как правильно встречаться. Я сказал ей, что буду ее волосатым феем-крестным.
Ронни: Ты что, издеваешься надо мной?
Я: Нет.
[пять минут спустя]
Я: Ты все еще там?
Ронни: Прости, подожди. Мы со Стюартом смеемся так сильно, что у нас на глазах выступают слезы.
Ронни: Волосатый фей-крестный? О боже, Кип, откуда ты только набрался этого дерьма? Мама умрет.
Я: Ты же сказала, что ничего не скажешь!
Ронни: Я знаю, знаю, но...
Я: Клянусь богом, Вероника.
Ронни: Расслабься, братан, расслабься.
Ронни: Волосатый фей-крестный — что это вообще такое?
Я: Я сказал ей, что научу ее быть более напористой. Она слишком милая.
Ронни: О боже мой. Она тебе нравится?
Я: Да, она очень милая.
Ронни: «Милая». Нет. Я имею в виду, нравится ли она тебе, как девушка?
Я: Нет. Она просто мой друг.
Ронни: Кип, ты знаешь, сколько великих любовных историй начинается именно так? «Она просто мой друг».
Ронни: Да, друг, которого ты хочешь трахнуть.
Я: Не начинай. Я не хочу ее трахать.
Ронни: Пока нет.
Я: Она просто мой друг. Едва ли даже друг.
Ронни: Запомни мои слова, Киплинг: это не закончится так, как ты думаешь…
Тэдди
Я не могу заснуть. И это неудивительно по нескольким причинам:
1. Этот странный дом, в котором я никогда не была, полон звуков, которые обычно не приходится слушать, когда я пытаюсь заснуть.
2. Он большой, и я немного напугана.
3. В конце коридора огромный чувак.
4. Моя дверь закрыта, но мы с ним одни, так что это было, вероятно, одно из худших решений, которые я приняла в этом семестре, не считая жизни с Марайей.
Марайя.
Что же мне теперь с ней делать? И должна ли я что-то делать? Я знаю, что она любит меня — и как она себя ведет? Я уже сто раз это говорила (потому что в последнее время я всегда ее защищаю), что она такая, какая есть, и всегда такой была. С самого детства она была гиперконкурирующей, и не только со мной — со всеми.
Я поняла, что просто... должна держаться от нее подальше. Отойти, дать ей сделать свое дело, чем бы это «дело» ни было в данный момент.
Спорт. Факультативы.
Мальчики.
В глубине души Марайя милая, щедрая и добрая. Не все знают ее так, как я, особенно парни, потому что она никогда не ведет себя как обычно, когда находится рядом с ними.
Нет. Когда она находится рядом с парнями, она имеет тенденцию слишком громко смеяться, говорить слишком громко, носить слишком много косметики и глупо себя вести. Я не знаю, почему — никогда не спрашивала, — но я научилась принимать это. Если она хочет вести себя именно так, то кто я такая, чтобы указывать ей, что говорить и как громко?
Впрочем, это не имеет значения, потому что она и так меня почти не слушает.
Я перекатываюсь к окну в темной гостевой спальне, затем, когда уличный свет попадает мне в глаза в неправильном месте, откатываюсь в сторону, к двери.
Смотрю на нее.
Я ведь ее заперла, верно?
Меня так и подмывает откинуть одеяло, вскочить и проверить еще раз, но я знаю, что это просто паранойя.
Кроме того, Кип? Ворчливый, невоспитанный, грубый Кип? Странно, но я чувствую, что могу ему доверять.
Глупо, я знаю, но ничего не поделаешь.
Он привел меня домой, потому что волновался, а не для того, чтобы напасть на меня.
И даже с бородой, волосами и огромным телом я могу сказать, что ему все равно было бы легко заполучить женщину. Даже с бородой, волосами и огромным телом, на него все ещё приятно смотреть.
Во всяком случае, мне.
Я перекатываюсь на спину и смотрю в потолок, думая о парне в нескольких дверях дальше по коридору.
Что он делает в таком доме? И кому он принадлежит? Почему все комнаты оформлены профессионально? Неужели его родители умерли и оставили ему кучу денег? Он тратит их с умом или пускает на ветер на всякую дурацкую дребедень, как этот его дорогой внедорожник?
Интересно, как они умерли? Может быть, это была чудовищная авария или что-то похуже, вроде болезни или недуга?
Это должно быть объяснением — его родители умерли. Все остальное не имеет смысла.
Боже, бедняжка!
Один в целом мире и один в этом большом доме! Неудивительно, что он не хочет говорить о своих родителях; их потеря, должно быть, была трагической.
А знаете, что еще мне интересно? Думает ли он обо мне, лежа в своей гигантской кровати? Я знаю, что у него гигантская кровать, потому что украдкой заглянула в его спальню, когда шла в свою. Большая кровать с балдахином, стратегически расположенная между двумя большими окнами в центре комнаты.
Нет.
Он не думает обо мне — без сомнения, он уже отключился.
Такой парень, как он, не потратил бы на мысли обо мне ни секунды.
У такого парня наверняка огромный выбор девушек в кампусе. Длинные волосы и непослушная борода — это дерьмо сейчас модно. Когда я плюхаюсь на бок, мне интересно, понимает ли он это. Он, кажется, думает, что это невероятно отталкивает, когда на самом деле…
Я начинаю этим проникаться.
ГЛАВА 4
ПЕРВАЯ СУББОТА. ЧАСТЬ 1
С каких это пор волосатый друг стал такой уж плохой идеей?
Тэдди
— Я всю ночь пролежала без сна, мучаясь, и мне ужасно стыдно быть такой бесчувственной.
Кип удивленно поднимает брови вверх, пока наливает себе чашку кофе и прислоняется спиной к стойке, скрестив ноги в лодыжках.
Его волосы в беспорядке, хуже моих — потные и прилипшие ко лбу, собранные в мужской пучок, он добавил слой пота своей утренней пробежкой.
— Я не могла перестать думать о твоих родителях.
— Э-э... почему? — Его голос срывается, такого с ним ещё не было.
— Я действительно сожалею о том, что с ними случилось, Кип.
— А что с ними случилось?
— Ну, ты знаешь, — уклоняюсь я, ожидая, пока он заполнит пробелы.
Вместо этого он поддается вперед и наклоняет голову под углом, и ждет, когда я закончу свою фразу.
— Ты знаешь... — снова пытаюсь я, — что они…
Кип наклоняет голову ещё. Он отхлебывает из белой фарфоровой кофейной чашки и поднимает брови.
Глотает.
Я делаю еще одну попытку.
— Должно быть, нелегко жить одному. Даже одиноко.
Кип пожимает массивными плечами.
— Это лучше, чем жить с соседями по комнате или с моей семьей.
— Кип! — Я задыхаюсь от ужаса. — Ты не можешь так говорить!
Я в одном шаге от того, чтобы перекреститься.
— Это чистая правда.
— Но так же нельзя! — я выдыхаю возмущенный вздох.
— Почему ты так странно себя ведешь?
— Ты такой невосприимчивый!
Он прижимает два пальца к виску.
— Во-первых, не произноси таких громких слов так рано утром. Во-вторых, что, черт возьми, происходит прямо сейчас?
— Должно быть, тебе было тяжело, когда они отошли.
— О чем ты говоришь?
— Твои родители... ушли.
— Погоди, ты думаешь, мои родители умерли?
— А зачем еще тебе жить в этом доме одному?
— Потому что они его купили?
— Кто купил?
— Мои родители? — Он смотрит на меня так, словно я официально сошла с ума.
— Погоди, так они не умерли? Они не отошли?
— Перестань говорить «отошли», ты говоришь как ненормальная. — Он смеется. — Нет, они не умерли. Единственное, откуда мои родители отошли в эти дни, это от обеденного стола. Господи Иисусе, Тэдди, успокойся.
Его голос срывается, когда он издает громкий смех, сгибаясь в талии, действительно забавляясь всей этой ситуацией.
Я чувствую себя такой дурой.
Мои глаза превращаются в узкие щелочки.
— Ненавижу тебя прямо сейчас.
— Что я такого сделал, черт возьми? — Кип едва переводит дыхание. — Я никогда не говорил, что моих долбаных родителей нет в живых, ты просто предположила, что они умерли. О боже, это слишком забавно. Это слишком весело.
— Но…
Все это не имеет никакого смысла.
— Вау. Ты только что сделал мой день, клянусь, черт возьми, ты такая милая.
— Но... почему они купили тебе такой красивый дом? Почему бы не устроиться на свалке поближе к кампусу? Кто так делает?
Когда Кип поворачивается ко мне спиной, его плечи в последний раз вздрагивают, а руки хлопочут по столешнице, разрывая пакетик сахара и игнорируя мой вопрос.
— Давай не будем вдаваться в подробности.
Ладно, значит, он не хочет об этом говорить.
Хорошо.
— Но когда-нибудь? Если мы собираемся быть друзьями, Кип, то должны уметь разговаривать.
— Господи, — бормочет он, фыркая. — Вот почему я играю в регби и держусь подальше от девушек.
— Почему? Потому что тебе не нравится иметь друзей?
— Да. — Он поворачивается ко мне лицом. — И потому что девушки все усложняют.
Усложняют?
— Ты сейчас серьезно говоришь? Я же не говорила, что хочу за тебя замуж! Я сказала, что хочу быть другом. Это было не предложение, успокойся, здоровяк.
Господи, ну почему парни такие? Это напоминает мне о том, как моя подруга Сара пригласила парня, Дейва, на бейсбольный матч; когда она предложила ему один из своих запасных билетов, он сказал, что не может пойти, потому что не готов к отношениям.
Идиот.
Потом мы долго смеялись над этим, но суть в том, что иногда парни гораздо более драматичны, чем девушки.
Похоже, Кип может быть одним из тех парней.
Я изо всех сил стараюсь не закатывать глаза на стоящего передо мной взрослого мужчину-ребенка, но мне это не удается. Он ведет себя так нелепо.
— Ладно. Ты хочешь быть моим волосатым феем-крестным, будь моим волосатым феем-крестным, — я фыркаю. — И если ты не хочешь дружить, то мы не будем друзьями. Хорошо. Это мы можем сделать.
Кип откидывает голову назад и говорит, глядя в потолок:
— Теперь ты звучишь, как заноза в заднице.
— Я? Заноза в заднице? Да ладно. — Будто это правда. — Я просто уточняю.
Эту глупую ухмылку невозможно скрыть на его глупом лице.
— Не волнуйся, я все понял.
Я откидываюсь на спинку его кухонного стула и скрещиваю руки на груди.
— И что именно, ты думаешь, ты понял?
Одна из его гигантских лап машет в воздухе.
— Я понимаю, что такое девушки. Ты хочешь отношений, я красивый, одинокий парень, у меня есть этот дом…
— О боже, остановись, пока ты не заставил меня смеяться.
— Как скажешь, Тэдди. Ты же знаешь, что это правда.
— Ты что, с ума сошел? Ты говоришь как сумасшедший.
— Ты видишь все это, — он жестикулирует этими гигантскими руками вверх и вниз по верхней части туловища, — и я становлюсь главной мишенью.
Я подталкиваю себя вверх, поднимаясь из-за стола.
— Ты просто бредишь.
— Тогда почему ты так защищаешься? — Он хихикает.
Почему он вдруг так взбесился?
— Я бы задушила тебя прямо сейчас, если бы могла дотянуться до твоего горла без скамеечки для ног.
Как назло, вообще ничего нет поблизости.
Кип смеется, и я уверена, что его адамово яблоко подпрыгивает где-то на его глупой бородатой шее.
— Ты хочешь сказать, что не хочешь встречаться со мной? После того, как увидела мой дом?
— И что же из того, что я сказала сегодня утром, заставило тебя прийти к такому выводу?
Клянусь, парни просто идиоты.
— Когда ты сказала, что хочешь быть друзьями, ты сказала «друзьями» — было довольно трудно не заметить интонацию в твоем тоне.
— О, боже мой! Я не могу сейчас с тобой разговаривать. Я ухожу. — Все, что я принесла с собой вчера вечером, аккуратно сложено и готово к уходу. — Спасибо за гостеприимство. Было очень приятно.
Я бросаю ему на всякий случай знак мира двумя пальцами и направляюсь к двери, по пути натягивая куртку.
— А ты ничего не забыла?
Я даже не пытаюсь повернуться к нему.
— Что? — взволнованно выпаливаю я.
— Ты понятия не имеешь, где находишься.
— Пфф. Я могу отметить на карте на своем телефоне.
— Хорошо. Вперед. — Он прихлебывает из своей кружки, громко и противно — без сомнения, нарочно.
— Я сделаю это прямо сейчас, если ты не возражаешь, потому что на улице немного прохладно.
— Благоухающие сорок три градуса (прим. 6 градусов по Цельсию), — уточняет он с ослепительной улыбкой, прикрывая усами большую часть своих белых зубов.
Сорок три градуса?
Господи, пристрелите меня прямо сейчас же.
Я капаюсь в телефоне, набираю адрес своей квартиры и жду, пока заполнится наше местоположение. Бросаю взгляд на экран, потом на Кипа, явно сбитая с толку.
— Три мили! Что за чертовщина! Три мили? Серьезно, почему ты живешь так далеко? Ты что, с ума сошел?
— У некоторых из нас есть машины, — отвечает ублюдок, поднимая одно из своих широких плеч, а затем небрежно опускает вниз, самодовольно улыбаясь. — Ты все еще готова к этой прогулке? Или ты хочешь, чтобы я тебя подвез?
— Ненавижу тебя.
— Ты уже второй раз за это утро так говоришь. Продолжай в том же духе, и я тебе почти поверю. — Он ставит кружку на белую столешницу. Вытирает руки о серые спортивные штаны и встает во весь рост. — Давай я возьму толстовку, и мы пойдем.
Почему я бессильна против этого парня? Он такой странный и властный.
И грубый.
— Ладно.
Если он настаивает на том, чтобы отвезти меня домой, я должна закрыть рот и перестать жаловаться на теплую, бесплатную поездку.
Кип берет толстовку и натягивает ее на свои спутанные волосы, хватает ключи и рывком открывает заднюю дверь. Взмахнув рукой, он пропускает меня вперед — как сделал бы джентльмен, если бы он был здесь, — а потом мы выходим на ледяной холод.
— Спасибо, что предложил подвезти, — бормочу я, пристегивая ремень безопасности.
Самое меньшее, что я могу сделать, — это поблагодарить его.
— Не парься. Моя сестра убьет меня, если я позволю тебе идти домой одной, вчера вечером или прямо сейчас.
— Твоя сестра?
— Да, Вероника, но я называю ее Ронни, потому что она это ненавидит. Она старше, ей нравятся манеры и все такое прочее дерьмо.
— А-а, понятно. Это она тебя вырастила?
— Мои родители не умерли, помнишь? — Он невозмутимо смотрит на меня, вскинув бровь.
Вот черт, точно. Почему я все время забываю? Это, пожалуй, самая большая ошибка в моей жизни.
— Боже мой, прости.
— У меня выработается комплекс, если ты будешь продолжать так говорить. Я реально хочу позвонить маме, чтобы услышать звук ее голоса, и это только смутит нас обоих.
— Но почему? Ты часто звонишь домой?
— Боже, нет. — Он делает паузу, нажимая на поворотник и направляясь к кампусу. — Думаю, что звоню достаточно —в основном сообщения и прочее дерьмо. Любимое занятие моей долбаной сестры — отправлять нам групповые сообщения. — Кип снова поворачивает налево, уже зная, где я живу и как туда добраться, и мне кажется, что он ездил здесь уже тысячу раз. — От этих семейных групповых сообщений мне реально хочется выколоть себе глаза.
— Но почему?
— Моя мама никогда не заканчивает свои предложения. Она шлет три слова, жмет «отправить», затем наберет еще два слова и жмет «отправить». Затем еще два — «отправить». И так далее, ясно? А потом она присылает гифку. Потом еще четыре слова. «Отправить». Это сводит меня с ума, черт возьми. Ронни знает, что меня это бесит.
Это действительно звучит ужасно, но не похоже ни на один из групповых чатов, в которых я когда-либо была со своими друзьями.
— Моя мама делает то же самое. Типа того. Но хотя нас только двое, так что мне не нужно беспокоиться о том, что вмешается вся семья.
— Ты ничего не упускаешь.
— Нет? — Честно говоря, это звучит довольно мило.
— Черт возьми, нет! — Внедорожник Кипа поворачивает направо у знака «Стоп», прежде чем он спрашивает: — Значит, ни братьев, ни сестер?
— Нет. Всего лишь я. Одна.
— И твоя мама.
— Да, только я и моя мама — всегда были, с тех пор как ну... знаешь... мой отец ушел.
Большинство людей спрашивают, что случилось с моим отцом или донором спермы, как я начала называть его, когда поняла, каким куском дерьма он был на самом деле. Надеюсь, что Кип не из тех, кто любопытствует.
Он такой.
— Ты сказала, что твой отец ушел, что случилось? Неужели он умер?
— Нет, ничего подобного, хотя уверена, что моя мама хотела бы, чтобы это было именно так. Ха.
— Эй, подай на меня в суд за то, что я спрашиваю. Ты, кажется, зациклилась на смерти по какой-то причине, и я подумал, что, может быть, именно поэтому.
Очень хорошая версия.
— Мои биологические отец и мать никогда не были женаты, и он ушел, когда я была маленькой; я не помню, чтобы он был рядом. После того как он уехал, мы некоторое время жили с моими бабушкой и дедушкой.
— А, понятно.
Да.
— Так и чем же занимается твоя мама?
— В смысле, где работает?
— Да.
— Она... — Я прочищаю горло и выпрямляю спину. — Она барменша. А еще официантка.
Я жду неловкой паузы, которая обычно следует за этим заявлением, но она не наступает. Не поймите меня неправильно, меня не смущает, что моя мать — барменша и официантка. Это смущает других людей, которые становятся очень странными и осуждающими.
Особенно женщины ее возраста, у которых есть мужья и семьи, микроавтобусы и автомобили. Этого никогда не было у моей матери, никогда не было у нас. У нас никогда не было денег на такую жизнь — у меня едва хватало денег, чтобы заниматься спортом или вступать в клубы.
Всегда на волоске.
Меня часто оставляли одну. Моя мама не только много работала, когда я росла, но и не могла позволить себе нянек или что-то еще. Беря каждый свободный лишний час, работая сверхурочно, чтобы оплатить аренду и коммунальные услуги, в то же время экономя на своем образовании в колледже.
— Черт, ты наверное редко видишься с ней?
— Не так часто, как хотелось бы... на самом деле. — Если честно, моя мама слишком много работает, и мне редко удается проводить с ней время. — Я... я здесь на частичной стипендии, так что... — Фраза обрывается. — И мне только что присудили грант от инженерного факультета.
— Это твоя специальность? Инженерное дело?
— Да.
— Какого рода?
— Гражданская. — Я делаю паузу. — Звучит скучно?
— Нет, вовсе нет. — Он протягивает руку и убавляет громкость своего радио. — Значит, у тебя есть частичная стипендия и грант, а твоя мама надрывает задницу, чтобы заплатить за все остальное.
— Именно.
— Понятно.
— А у тебя? — Почему-то я в этом сомневаюсь. Я краем глаза смотрю на Кипа, на кожаный и хромированный салон его роскошного автомобиля, фирменный логотип на рукаве его дорогой толстовки, не говоря уже о его маленьком кусочке пригородного рая, спрятанном в элитном районе.
Для пещерного человека у Сасквотч наверняка имеются деньги.
Если он и чувствует, что я пристально смотрю на него, изучая мое окружение, он предпочитает не упоминать об этом.
— Какая у тебя специальность? — спрашиваю я из вежливого любопытства.
— Экономика.
— Вау. Неужели? — Я искренне удивлена.
— Да. Бизнес и экономика, похоже, находятся в моем будущем.
Это очень странная формулировка.
— А почему так?
— Семейный бизнес.
— Понимаю. А у тебя есть выбор?
— Вроде того, но не совсем. — Мастер уклоняться, Кип меняет тему разговора и замедляет скорость, когда мы приближаемся к окраине кампуса.
— Ты когда-нибудь жил в общежитии? — Я приподнимаю бровь.
— Э, нет.
— Почему нет?
Он пожимает плечами.
— Мои родители хотели, чтобы я уехал из кампуса.
В этом нет никакого смысла. По моему опыту, большинство родителей держат своих детей в кампусе как можно дольше — по крайней мере, так хотела моя мама.
— Но почему?
Вместо ответа он пожимает плечами.
Кип взвешивает свои слова.
— Это очень сложно.
— Тогда я не буду спрашивать.
— Спасибо.
Я ловлю улыбку, вспышку его ровных белых зубов.
— Тебе следовало бы больше улыбаться.
— Я много улыбаюсь. — Он морщится, поджимая губы.
— На самом деле нет.
— Конечно, улыбаюсь, но ты просто должна поймать нужный момент. Иногда ты не видишь, как это происходит.
— Из-за всех этих волос на твоем лице?
— Точно.
Неожиданно для себя, я рассматриваю его. Его усы подсвечиваются солнечным светом, льющимся в окно со стороны водителя и через лобовое стекло.
— А разве у девушек не бывает ожогов от усов на твоем лице?
Короткий смешок.
— Нет.
Пффф.
— Ну да, конечно.
— Для этого мне пришлось бы поцеловать одну из них.
— Ты не целовался с девушкой?
Он закатывает глаза.
— Ох. — Ооо... — Теперь все это имеет больше смысла.
— Что это значит?
— Ты увлекаешься парнями.
Он бросает на меня быстрый взгляд, нахмурив брови.
— Я не это имел в виду, и ты это прекрасно знаешь.
Да, я знаю, что это не то, что он имел в виду, но так забавно дразнить его. Он такой серьезный.
Мой смех наполняет кабину его внедорожника.
— Видел бы ты свое лицо. Ты выглядишь как серийный убийца. — Тот, которого это не забавляет.
— Ха-ха.
— Я бы сказала «Снежный человек», но это кажется слишком очевидным.
— Я действительно часто слышу это.
— Догадалась. Вот почему я сказала «серийный убийца», хотя на самом деле ты не похож на одного из них. Ты слишком высокий.
Мой желудок выбирает этот момент, чтобы заурчать, и это так громко, что заполняет внезапную тишину.
— Ты голодна?
Нет смысла отрицать это, когда мой желудок снова урчит.
— Ну, вроде того.
— А почему ты ничего не поела?
— Я вовсе не собиралась рыться в твоих шкафах.
— Почему?
— Потому что я едва знаю тебя. Это было бы невежливо.
— Хочешь остановиться где-нибудь и что-нибудь взять?
— Нет! Нет. Все в порядке, у меня дома есть еда.
— Ты уверена? А как насчет той маленькой забегаловки на углу Южной и Меридиан, там готовят убийственный омлет?
Я мысленно подсчитываю скудную мелочь, лежащую в моем бумажнике. Это всего лишь десять долларов, и единственная наличность, которая у меня есть.
— Да, уверена, но все равно спасибо за предложение.
— Ну же, — настаивает он. — Тебе сейчас нужно быть где-то еще?
— А тебе разве нет? Это ведь у тебя сегодня тренировка по регби, да?
— Позже. В полдень. — Его машина больше не направляется к моей квартире, черт бы его побрал. Он самый дерьмовый слушатель, и мне придется запомнить это с этого момента.
— Кип, все в порядке. Серьезно.
Я не могу тратить свои деньги на еду, когда они нужны мне для аренды, книг и обучения. Легкомысленные траты не входят в мой бюджет на месяц.
Но по какой-то причине Кипу нравится эта идея, и он не везет меня домой.
— Я угощаю.
Что ж. В таком случае.
— Отлично, развязываешь мне руки. — Потому что, честно говоря, я умираю с голоду, а еда из настоящего ресторана звучит как рай. Булочка с корицей? Яйца? Сосиски?
Да, пожалуйста.
Кип
Господи, куда же в неё влезет вся та еда, которую она заказала?
Серьезно, Тэдди совсем крошечная — по сравнению со мной. Думаю, что для девушки она довольно средняя, но рядом со мной? Она карманного размера.
И она запихивает себе в рот вилкой яйца и запивает это шоколадным молоком. Это больше, чем я за раз могу набить себе в рот.
— И тебе этого будет достаточно? Уверена, что не хочешь заказать еще? — поддразниваю я, глядя на ее тарелку с яйцами, картофельными оладьями и на десерт гигантская булочка с корицей. Это количество соперничает с моим заказом, и мы, склонив головы, набиваем рты, как будто не ели уже несколько дней.
Я заплачу за это во время тренировки, накручивая дополнительные круги вокруг поля, но прямо сейчас жирный завтрак стоит того.
Даже если мне придется попотеть позже.
Засовываю в рот полную ложку еды и жую, вытирая рот рукавом толстовки, полностью осознавая тот факт, что если бы моя мать увидела меня прямо сейчас, ее рот открылся бы от ужаса из-за полного отсутствия приличий с моей стороны и полным пренебрежением к манерам, которые она вбивала в меня с самого детства.
— Боже, у тебя в бороде яйца, — говорит Тэдди мелодичным, нежным голосом, наполовину забавляясь, наполовину испытывая отвращение.
— Где? — Я не говорю ей, что в половине случаев, когда я ем, еда оказывается в моей бороде, а это опасно, потому что у меня так много волос свисает с лица. — Покажи.
— Я к нему не притронусь.
Я хихикаю в свою салфетку, когда провожу ею по нижней половине лица, испытывая искушение бросить в нее то, что в ней оказалось, но передумываю, когда она кривит губы и сужает глаза, как будто знает, что я думаю об этом.
Мне даже не нужно этого говорить.
Мило.
— Даже не думай.
Я пожимаю плечами.
— Я и не собирался.
— Но ты же думал об этом.
Я смеюсь, и яйцо вылетает у меня изо рта. Отвращение Тэдди растет, губы теперь полностью скривились под ее дерзким маленьким носом.
— Ага, думал.
— Вытри свое лицо, Киплинг.
Фу, это гребаное имя.
— Эй, я ничего не могу поделать, если еда вываливается у меня изо рта.