- «Видимо, чего-то ждут» Интервью адвоката Сергея Бадамшина — о том, почему в деле Ивана Голунова все еще нет результатов
Я вижу своей основной задачей — создать кейс по фальсификации доказательств, подбросу наркотиков и другим действиям полицейского произвола. Я знаю, что мое дело уже повлияло на несколько судебных решений по другим делам. Поэтому свои силы я сконцентрировал на том, чтобы расследование по моему делу было доведено до конца; это то, что зависит от меня, и то, за что я могу нести ответственность. В отличие от других ситуаций, на решение которых я не могу повлиять.
Эта работа отнимает довольно много сил. Да, собственно, все свои основные силы теперь я трачу на это.
«Я персонаж»
— Как все произошедшее изменило твое представление о том, каким образом работает правоохранительная система в России?
— Странно прозвучит, наверное, но для меня удивлением было то, что в российской полиции есть люди — и их довольно много, — которые болеют за свою работу, готовы реально ночами не спать, забивать на семьи и так далее, чтобы установить истину. И это не потому, что на них давит какой-то начальник или еще кто-то. Им правда нужно найти ответ. Я сейчас наблюдаю, можно сказать, с близкого расстояния то, как работают эти люди, — и меня это восхищает. Я бы хотел, чтобы результаты этой работы были известны, а эти люди гордились своей работой. В том числе и поэтому я заинтересован в том, чтобы мое дело было доведено до конца.
— Это твоя главная мечта?
— Еще хочу просто спокойно и нормально ездить в метро, ходить по улицам. Мне сложно справляться с публичностью, это все не мое. Мне трудно соблюдать меры безопасности. Мне проще что-то сделать, чем кого-то куда-то призывать. Я привык тихо сидеть, расследовать, работать. А сейчас такая ситуация, что с одной стороны, от меня чего-то ждут: призывов, выходов на митинги, а с другой — есть меры предосторожности, которых я обязан придерживаться. Эти качели изматывают. Я бы хотел вернуться в свою обычную частную жизнь и перестать быть персонажем, на которого обращают внимание.
— Как ты думаешь, когда это гипотетически станет возможно?
— Не знаю. Пока все к этому не идет. Я персонаж. И если у меня возникает какая-нибудь бытовая сложность и я звоню в ЖЭК, то ко мне обязательно должен прийти начальник ЖЭКа: «Ой-ой-ой, что-то тут страшное происходит, наверное. Я решил сам разобраться». За ним приходит тетушка, директор управляющей компании, и говорит: «А что такое? Почему я должна решать ваши проблемы, почему я должна действовать по закону? Он же ведь оппозиционный журналист». Бред какой-то.
— Ты оппозиционный журналист?
— Нормальный журналист не имеет окраски. Я журналист. Но теперь я еще и персонаж. Недавно в аэропорту — рейс задерживается. Я решил поесть, зашел в «Крошку-картошку», взял еды и безалкогольного пива. Тут же подлетает какая-то тетка: «Ага, я вас узнала! Вы же везде говорили, что вы не пьете алкоголь! А вот — вы сидите с пивом!» И я, как мудак, доказываю ей, что это безалкогольное пиво. А она твердит: «Я видела, вы пьете алкоголь, а везде говорите, что не пьете!» Короче, с тех пор я и безалкогольное пиво в публичных местах не пью. Я вынужден считаться с тем, что живу в прозрачном мире. Я должен это принять и смириться. Но мне не нравится.
— Как ты сам изменился за этот год?
— У меня, конечно, есть небольшая истерия, периодически накатывает какая-то хрень: я начинаю нервно ходить по улицам, оглядываться и все такое. Несколько раз за этот год сдавал тесты на наркотики.
— Зачем?
— Просто проверить: а вдруг мне где-то подмешали, а вдруг меня арестуют и скажут, что я наркоман. Накатывает.
Я разузнал, что самый продолжительный тест на содержание наркотиков в человеке — это волосы. И вот срезы моих волос, опечатанные, хранятся у нескольких людей, например, у Гали Тимченко в сейфе. Мы срезали их под камеру, запечатали и положили в сейф. Чтобы, если вдруг что-то не так пойдет, это было.
— То есть ты все еще думаешь о том, что что-то может пойти не так?
— Периодически происходят какие-то вещи, приходят какие-то новости, которые я, возможно, неправильно трактую или просто паникую. Не знаю.
Я начинаю, например, бояться людей, которых внезапно встречаю во дворе или на лестничной клетке: ты выходишь — открывается дверь с черной лестницы, выглядывает какой-то бугай, смотрит-смотрит на тебя и закрывает дверь. Вот что это значит?
Мне в течение года приходили какие-то странные посылки на почту от отправителей, про которых я ничего не знаю. Или, например, мы с кем-то пьем чай, а потом у меня начинает болеть голова и я сразу такой: а вдруг мне что-то подмешали? Схожу с ума и иду в очередной раз сдавать тест на наркотики. В общем, ничего бесследно не проходит. Ужас время от времени возвращается.
И к этому ужасу примешивается некоторая уязвимость: любой мой шаг станет известным, любые мои медицинские документы могут быть опубликованы, никакого права на частную жизнь у меня больше нет. Привыкнуть к этому невозможно, объяснить трудно. Но выбирать мне сейчас особенно не приходится.
Спецпроект «Медузы» «Голунов. Сопротивление полицейскому произволу».
Катерина Гордеева