Женщины шли в сторону Эгвейн и Лиане, которая быстро отступила в густую тень между повозками. Нахмурившись, Эгвейн почти силой вытащила ее оттуда и заставила идти рядом с собой. Ей так надоело прятаться! Пусть все выплывет наружу. Она встанет перед Советом и расскажет все. Может, тогда они поймут, что палантин Амерлин не просто красивая накидка, а тяжкий груз. Она объяснит им... Лиане плелась следом за ней, и Эгвейн велела ей продолжать свой путь. Нет, чего она никогда не сможет сделать, это так или иначе вышвырнуть все в выгребную яму в порыве гнева. Как бы ни сердилась.
Только один-единственный закон Башни ограничивал власть Престола Амерлин. Существовало, конечно, множество устаревших и потому раздражающих обычаев, да и действительность своим вторжением постоянно создавала затруднительные ситуации, но закон был всего один, однако он мог серьезно помешать исполнению ее намерений.
«Престол Амерлин имеет для Белой Башни ни с чем не сравнимую ценность, потому что Амерлин – сердце Белой Башни. Вот почему она не должна подвергать себя опасности без крайней необходимости. Если только Белая Башня не находится в состоянии войны, объявленной Советом, Престол Амерлин не может сознательно подвергать себя никакой опасности, не добившись малого согласия Совета Башни. И пока не получит его, она не имеет права ничего предпринимать».
Какой опрометчивый поступок какой из Амерлин подтолкнул к принятию подобного закона, Эгвейн понятия не имела. Ей было известно лишь, что закон именно таков и что он действует уже более двух тысяч лет. А с точки зрения большинства Айз Седай, любой достаточно старый закон окружен аурой святости именно в силу своей древности. Даже мысль о его изменении казалась им совершенно невозможной.
Романда постоянно ссылалась на этот... этот проклятый закон, точно считала Эгвейн дурочкой. Даже Дочери-Наследнице Андора велено держаться от Дракона Возрожденного подальше, что же говорить об Амерлин, защитить которую всеми возможными способами гораздо важнее? Лилейн твердила то же самое, с заметным оттенком грусти. Наверное потому, что в этом вопросе никаких разногласий с Романдой у них быть, к сожалению, не могло. Отчего обе они напрочь утрачивали все свое красноречие. Без них – без них обеих – малое согласие было так же недостижимо, как и большое. Свет, даже малое согласие требовалось лишь при объявлении войны! Значит, если нельзя получить разрешения...
Лиане прочистила горло:
– Вряд ли будет толк, если ты станешь действовать втайне, Мать. Рано или поздно Совету станет известно обо всем. И после этого, думаю, тебе вряд ли удастся уединиться хотя бы на час. Конечно, никто не осмелится приставить к тебе охрану, но есть ведь и другие способы. Я могу привести сколько угодно примеров, описанных в... основных источниках. – Лиане никогда не упоминала о тайных записях прямо, если существовала опасность, что разговор могут подслушать.
– Думаешь, меня так легко поймать? – спустя некоторое время спросила Эгвейн. Теперь они шли среди повозок, под которыми виднелись темные холмики спящих людей: возниц, конюхов и всех тех, кто обслуживал бесчисленные повозки. Просто удивительно, как много повозок требовалось для трехсот с небольшим Айз Седай, а ведь ездить в фургонах и телегах они не любили и редко снисходили до этого. Однако и Айз Седай, и тем, кто им прислуживал, нужны были палатки, и вещи, и еда, и тысячи других, совершенно необходимых мелочей. Тишину нарушали только храп и лягушачий хор.
– Нет, Мать, – мягко рассмеялась Лиане. – Я просто подумала о том, как сама поступила бы на твоем месте. Но ведь все знают, что я утратила и гордость, и разум. Амерлин вряд ли следует брать меня за образец. Одно могу сказать. Думаю, тебе нужно хоть на время предоставить молодому мастеру ал’Тору идти своим путем, а самой заняться, как говорится, своими баранами.
– Его путь может всех нас завести в Бездну Рока, – прошептала Эгвейн, прекрасно понимая, что это не аргумент. Наверняка существовал способ и приглядывать за «своими баранами», как выразилась Лиане, и удерживать Ранда от опасных ошибок, но пока она его не видела. Что-то раздражало ее. Не лягушки, конечно; скорее всего, многоголосый храп, точно сотня пил вгрызалась в бревна, сплошь усеянные сучками. – Не самое подходящее место для прогулки. Да и вообще мне пора в постель.
Лиане наклонила голову:
– В таком случае, Мать, если позволишь... В лагере лорда Брина есть один мужчина... В конце концов, что это за Зеленая, у которой нет ни единого Стража? – По тому, как оживленно зазвучал голос Лиане, можно было предположить, что речь идет о любовнике. Учитывая то, что Эгвейн известно о Зеленых, это могло оказаться не так уж и далеко от истины.
Эгвейн возвращалась к себе среди палаток и засыпанных землей погасших костров. Выжженная солнцем местность походила на сухой трут, и никто не рисковал оставлять открытый огонь. Лишь отдельные струйки дыма лениво поднимались в лунном свете там, где огонь еще не совсем заглох. В одной из палаток кто-то бормотал в полудреме, тут и там слышались то покашливание, то все тот же дребезжащий храп, но в лагере было тихо и спокойно. Вот почему Эгвейн неприятно поразило, когда внезапно кто-то выступил из тени. Особенно если учесть, что возникшая перед ней женщина была в белом платье послушницы.
– Мать, мне нужно поговорить с вами.
– Николь? – Эгвейн старалась держать в памяти имена и лица всех послушниц. Это было нелегкой задачей, учитывая, что на всем пути движения армии Айз Седай выискивали девушек и молодых женщин, которых можно обучить. Они, конечно, никого не затаскивали силой – обычай требовал, чтобы девушка сама выразила желание обучаться. В Белой Башне вообще имели дело только с теми, кто сам приходил туда. И все же сейчас в лагере находилось в десять раз больше послушниц, чем в Белой Башне собиралось за годы. Николь принадлежала к тем, кто запомнился Эгвейн, может, потому, что эта молодая женщина часто пристально разглядывала ее.
– Тиана вряд ли была бы довольна, узнав, что ты не спишь в столь поздний час.
Тиана Нозелль была Наставницей Послушниц. В случае необходимости можно было поплакать у нее на плече, но во всем, что касалось соблюдения установленных правил, она проявляла несгибаемую твердость.
В первое мгновение молодая женщина шагнула назад, точно собираясь убежать, однако этим дело и ограничилось. Ее щеки блестели от пота. Ночью было не так жарко, как днем, и все же вряд ли воздух можно в полном смысле слова назвать прохладным. А не замечать и жару, и холод удавалось лишь тем, кто носил шаль.
– Я знаю, что полагается сначала встретиться с Тианой Седай и попросить у нее разрешения поговорить с вами, Мать, но она никогда не позволит послушнице даже приблизиться к Амерлин.
– О чем ты хочешь поговорить со мной, дитя мое? – спросила Эгвейн. Женщина была по крайней мере шестью или семью годами старше нее, но именно так принято обращаться к послушницам.
Беспокойно зашелестев юбками, Николь подошла ближе. Она смотрела прямо в глаза Эгвейн, послушницы обычно так не поступают.
– Мать, я хочу добиться всего, на что способна. – Николь нервно теребила платье, но голос звучал на диво спокойно и хладнокровно, так могла бы говорить Айз Седай. – Я не утверждаю, что они впрямую сдерживают меня, но уверена, что могу стать сильнее, чем они говорят. Я просто знаю, что могу. Вас никогда не сдерживали, Мать. Никто так быстро не развивал свою силу, как вы. Я прошу только дать мне тот же шанс.
Из теней позади Николь выступила еще одна изрядно вспотевшая молодая женщина, в короткой куртке и свободных штанах, с луком в руке, который она всюду таскала с собой. У нее была длинная, до талии, перевязанная ленточками коса и короткие сапожки на высоких каблуках.
Николь Трихилл и Арейна Нермасив были настолько не похожи, что их дружба выглядела, по меньшей мере, странной, и все же они явно дружили. Как большинство более старших послушниц, лет на десять или около того старше Эгвейн, – а сейчас очень много таких, хотя сестры были этим недовольны, считая, что обучение следовало начинать гораздо раньше, – как большинство этих женщин, Николь не знала меры в своем желании учиться. Очень скоро стало ясно, что потенциально среди всех ныне здравствующих Айз Седай она уступала лишь Найнив, Илэйн и самой Эгвейн. Николь делала поразительные успехи, подчас настолько большие, что ее приходилось даже сдерживать. Поговаривали, что, едва начав осваивать плетения, осуществляемые с помощью Силы, она действовала так умело, будто прежде уже занималась этим. Мало того, она почти сразу же проявила способность к двум Талантам. Правда, один из них – умение различать та’верена – был у нее развит слабо, зато второй и главный – Предсказание – открылся внезапно и мощно. Жаль только, что никто практически не понимал ее Предсказаний. Спрашивать объяснений у нее самой было бесполезно – она не помнила ни слова из того, что говорила. Все это в целом привело к тому, что сестры заметно выделяли Николь. И хотя в глубине души каждой жило недоверие к тем, кто начинал позднее чем в семнадцать-восемнадцать лет, отчасти и успехи Николь побудили их проверять женщин, уже миновавших этот возраст.
Арейна же была Охотницей за Рогом. Она отличалась мужскими замашками и неуемным хвастовством, без конца рассказывая всем и каждому о приключениях – и о тех, которые ей уже довелось испытать, и о тех, которые еще только предстояли. Однако большую часть времени она упражнялась в стрельбе из лука. Складывалось впечатление, что и страсть к этому оружию, и манеру одеваться она переняла у Бергитте. Кроме лука, ее интересы сводились к случайному азартно-наступательному флирту, хотя в последнее время она, похоже, охладела и к этому развлечению. Может быть, сказывалась усталость от долгого похода, однако для стрельбы из лука у нее по-прежнему оставались силы. Никто, и в частности Эгвейн, не понимал, почему Арейна продолжает участвовать в походе. Вряд ли она предполагает, что Рог Валир можно найти, путешествуя с Айз Седай, а о том, что он спрятан в Белой Башне, она не могла даже подозревать. Это знали очень немногие. Эгвейн не была уверена, что даже сама Элайда посвящена в эту тайну.
Временами Арейна производила впечатление почти дурочки, но к Николь Эгвейн испытывала несомненную симпатию. Эгвейн хорошо понимала Николь! Неудовлетворенность, стремление узнать все и сразу – это было ей очень хорошо знакомо. Она прошла тот же путь, и не исключено, что еще не до конца.
– Николь, – мягко сказала Эгвейн, – у всех нас есть свой предел. К примеру, я никогда не смогу делать всего того, на что способна Найнив Седай. Как бы ни старалась.
– Если бы у меня лишь был шанс, Мать. – Николь умоляюще заломила руки, и в голосе у нее появились просительные нотки, но взгляд по-прежнему был настойчиво прикован к глазам Эгвейн. – Такой шанс, какой получили вы.
– Тот шанс, который получила я, Николь, – заметь, я не имела возможности выбирать и попросту не знала ничего лучшего, – называется принуждением, и он чреват опасными последствиями. – Эгвейн понятия не имела о том, что подобный термин вообще существует, пока Суан не стала извиняться перед ней за то, что с ней именно это и делали, – один из немногих случаев, когда Суан, похоже, и в самом деле чувствовала себя виноватой. – Ты знаешь, что если попытаешься направлять больше саидар, чем это тебе под силу, то рискуешь выжечь себя, даже не приблизившись к пределу своих возможностей. Терпение – вот чему следует научиться прежде всего. Сестры не позволяют тебе делать ничего лишнего, того, к чему ты еще не готова.
– Мы прибыли в Салидар на том же самом судне, что и Найнив с Илэйн, – неожиданно вмешалась в разговор Арейна. Ее взгляд мало было назвать прямым – в нем читался вызов. – И Бергитте. – По какой-то непонятной причине она произнесла последнее имя с оттенком горечи.
Николь сделала движение, словно собираясь остановить подругу:
– Не стоит говорить об этом. – Однако, как ни странно, голос ее звучал так, будто на самом деле она вовсе не против поговорить об этом.
Надеясь, что вид у нее хотя бы наполовину такой же спокойный, как у Николь, Эгвейн приложила все силы, чтобы справиться с внезапно охватившей ее тревогой. Мариган прибыла в Салидар на том же самом судне. Резко ухнула сова, и Эгвейн вздрогнула. Существовало поверье, что крик совы лунной ночью предвещает дурную весть. Эгвейн не слишком суеверна, но все же...
– Не стоит говорить о чем?
Женщины обменялись взглядами, и Арейна кивнула.
– Это произошло, когда мы шли от реки к деревне, – начала Николь, по-видимому, забыв о том, что она якобы не хотела разговора на эту тему, и, не отрываясь, следя за выражением глаз Эгвейн. – Мы с Арейной случайно услышали, о чем говорили Том Меррилин и Джуилин Сандар. Менестрель и ловец воров. Джуилин сказал, что если в деревне окажутся Айз Седай – мы, однако, не были уверены в этом, – и если они узнают, что Найнив и Илэйн выдавали себя за Айз Седай, нам всем лучше бы прыгнуть в стаю щук-серебрянок. Как я понимаю, хорошего в этом мало.
– Менестрель заметил нас и шикнул на ловца воров, – вмешалась Арейна, поглаживая пальцами висящий на поясе колчан со стрелами, – но мы уже все услышали. – Ее голос был так же тверд, как и взгляд.
– Я знаю, сейчас обе они Айз Седай, Мать, но может быть, у них возникнут неприятности, если все выплывет наружу? Если узнают сестры, я имею в виду. Если женщина выдавала себя за Айз Седай, не имея такого права, и об этом станет известно даже спустя много времени, ей не поздоровится. – Николь наклонилась вперед, взгляд ее был прикован к глазам Эгвейн, хотя лицо по-прежнему оставалось спокойным. – Это ведь ко всем относится, правда?
Ободренная молчанием Эгвейн, Арейна усмехнулась. Очень неприятная усмешка... особенно во мраке ночи.
– Я слышала, что Санчей, которая тогда была Амерлин, однажды отослала Найнив с Илэйн из Белой Башни – неизвестно куда и неизвестно зачем. Я слышала, что в то же самое время она и вас отправила куда-то, и у вас было множество неприятностей, когда вы вернулись. – Теперь в голосе Арейны звучала хитрая вкрадчивость. – Они уже тогда прикидывались Айз Седай?
Обе стояли, глядя на Эгвейн в упор. Арейна с нахальным видом опиралась на свой лук, а на лице Николь застыло выражение такого ожидания, что вокруг нее, казалось, потрескивал воздух.
– Суан Санчей – Айз Седай, – холодно сказала Эгвейн, – так же как Найнив ал’Мира и Илэйн Траканд. Вы будете оказывать им все подобающее уважение. Для вас они Суан Седай, Найнив Седай и Илэйн Седай.
Подружки удивленно заморгали, а у Эгвейн все напряглось внутри – от ярости. Мало всего того, что произошло этой ночью, теперь еще шантаж cо стороны этих... этих... Эгвейн не могла подыскать для них достаточно скверного слова. Илэйн – та сумела бы; она всегда очень внимательно прислушивалась к речи конюхов, возчиков и тому подобных людей, ловила, можно сказать, их словечки на лету, хотя они вовсе не предназначались для ее ушей.
Развернув полосатый палантин, Эгвейн накинула его на плечи.
– Мне кажется, вы не понимаете, Мать, – торопливо сказала Николь. В ее голосе не было страха, она явно просто предпринимала еще одну попытку добиться своего. – Я всего лишь беспокоюсь, а вдруг кто-нибудь узнает, что вы...
Эгвейн прервала ее:
– О, я все понимаю, дитя мое. – Эта глупая женщина и впрямь дитя, сколько бы лет ей ни исполнилось. Всегда существовали послушницы, которые, будучи постарше, переступали границы, обычно с Принятыми, приставленными к ним для обучения. Однако даже у самой глупой послушницы хватало ума не дерзить сестрам. Эгвейн вывело из себя именно то, что эти две имели наглость вести себя так по отношению к ней. Обе были выше нее, хоть и ненамного, но она уперла кулаки в бедра, выпрямилась и почти нависла над ними, заставив их испуганно съежиться. – Ты отдаешь себе отчет, Николь, насколько серьезно, особенно для послушницы, – выдвигать обвинение против сестры? Обвинение, основанное, по твоим словам, на разговоре, произошедшем между людьми, находящимися сейчас в тысяче миль отсюда? Узнай об этом Тиана, она спустит с тебя шкуру и отправит чистить выгребные ямы до конца твоих дней. – Николь забормотала, что она не то имела в виду, и на этот раз голос ее и впрямь звучал виновато, но Эгвейн, больше не обращая на нее внимания, повернулась к Арейне. Охотница попятилась, облизывая губы с гораздо менее уверенным видом, чем прежде. – И ты тоже не воображай, что сможешь после всего просто так, безнаказанно исчезнуть отсюда. За такие вещи даже Охотницу можно отправить к Тиане. Считай, что тебе крупно повезет, если тебя всего лишь выпорют хорошенько, привязав к дышлу повозки. Как поступают с солдатами, пойманными на воровстве. А потом обеих вышвырнут на дорогу вместе со всеми причиндалами.
Глубоко вздохнув, Эгвейн сцепила руки на животе, надеясь, что это поможет унять дрожь. Женщины стояли с понурым видом, похоже, их проняло. Эгвейн надеялась, что потупленные глаза, и поникшие плечи, и то, как обе переминаются с ноги на ногу, – все это не притворство. По правилам, ей следовало прямо сейчас отправить их к Тиане. На самом деле она понятия не имела, какое наказание полагалось за шантаж Амерлин, но из лагеря их вне всякого сомнения вышвырнули бы. В случае с Николь, правда, изгнание было бы отложено – до тех пор, пока ее наставницы не убедятся, что она в достаточной мере умеет направлять, чтобы не причинить вреда ни себе, ни другим, даже случайно. Однако Николь Трихилл, если против нее будет выдвинуто подобное обвинение, никогда не станет Айз Седай. Скорее всего, этим бы дело и ограничилось.
Если не считать того... Любая женщина, выдающая себя за Айз Седай и пойманная на этом, наживет такие неприятности, что и годы спустя будет лить слезы, а если в этом обвиняют Принятую, то судьба обыкновенной женщины, оказавшейся на ее месте, покажется ей раем. Конечно, сейчас Найнив и Илэйн ничто не угрожает, именно потому, что они сестры. И ей самой тоже. Однако один только шепоток на эту тему может привести к тому, что Совет никогда не признает ее подлинной Амерлин. Так же как если она по секрету от Совета отправится к Ранду, а потом заявит об этом Восседающим в лицо.
Эгвейн не могла допустить, чтобы эти две заметили ее сомнения или хотя бы заподозрили о них.
– Я забуду о ваших словах, – резко сказала она. – Но если до меня дойдут слухи об этом, хоть шепоток, от кого бы то ни было... – У Эгвейн вырвался судорожный вздох. Даже если об этом станут кричать, она мало что сможет поделать, но судя по тому, как обе подскочили, они восприняли ее угрозу всерьез. – Отправляйтесь спать, пока я не передумала.
Мгновенно оживившись, Николь и Арейна присели в торопливом реверансе:
– Да, Мать... Нет, Мать... Как прикажете, Мать...
И тут же, оглядываясь на нее, бросились наутек, все быстрее и быстрее, пока не растворились во мраке. Эгвейн заставила себя спокойно оставаться на месте, хотя ей тоже очень хотелось убежать.
Глава 10
НЕВИДИМЫЕ ГЛАЗА
В палатке возвращения Эгвейн дожидалась Селейм, худая, как вешалка, по-тайренски смуглая и всегда непробиваемо уверенная в своей правоте. Чеза, как обычно, права – она терпеть не могла вздернутого носа Селейм, точно ту постоянно воротило от дурного запаха. С другими служанками Селейм держалась высокомерно, зато с хозяйкой вела себя совершенно иначе. Когда Эгвейн вошла, она, неуклюже растопырив юбки, почти сложилась пополам в таком низком реверансе, что чуть не подмела волосами ковер. Эгвейн еще и шагу ступить не успела, как служанка подскочила к ней и принялась суетливо расстегивать пуговицы, надоедая болтовней. Кроме всего прочего, Селейм была неимоверно глупа.
– Ох, Мать, вы снова вышли с непокрытой головой. – Будто Эгвейн хоть раз надевала расшитые бисером дурацкие чепцы, которые так нравились самой Селейм, или другие, отделанные бархатом, предмет восхищения Мери, или те украшенные перьями шляпки, что обожала Чеза. – Ну почему? Вы же вся дрожите. Вы не должны выходить на прогулку без шали и зонтика, Мать. – Каким образом зонтик мог помешать Эгвейн дрожать? По щекам Селейм тонкими струйками стекал пот, который она все время промакивала носовым платком, тем не менее в ее голове даже не возникло вопроса, почему дрожит Эгвейн. – И вы ходили одна ночью. Так не годится, Мать. Там полно всяких солдат, грубых мужланов. У них нет никакого уважения к женщине, даже к Айз Седай. Мать, вы просто не должны...
Эгвейн позволила служанке раздевать ее, пропуская мимо ушей больше половины глупой болтовни. Запрещать Селейм трещать без умолку бесполезно, это лишь породит обиженные взгляды и оскорбленные вздохи, что еще хуже. В остальном Селейм выполняла свои обязанности со всем возможным усердием, если не считать того, что без толку размахивала руками и то и дело приседала в реверансах. Ее всегда очень волновало, что подумают люди и кто как одет. Казалось просто немыслимым, что можно быть такой дурехой. По понятиям Селейм, только Айз Седай, вельможи и их приближенные слуги могли считаться людьми. Во всяком случае, никто, кроме них, опять же по ее понятиям, не имел в этой жизни никакого значения, никого не следовало принимать в расчет. Эгвейн не могла забыть, кто именно преподнес ей подарочек в виде Селейм, отыскав ее в первом же местечке, где остановилась колонна, точно так же, как помнила, кто нашел для нее Мери. Правда, Чеза тоже была «подарком», от Шириам, но Чеза уже не раз доказала свою подлинную преданность Эгвейн.
Эгвейн очень хотелось думать, что дрожь, на которую обратила внимание Селейм, вызвана злостью, и все же она понимала, что душу ее грызет червь страха. Она зашла слишком далеко, и возможно, придется зайти еще дальше, чтобы не позволить Арейне и Николь ставить ей палки в колеса.
Когда Эгвейн немного успокоилась, до нее стало доходить кое-что из того, о чем болтала служанка, и она внимательно взглянула на Селейм.
– Ты что-то сказала об овечьем молоке?
– Ох, да, Мать. У вас такая нежная кожа! Чтобы сохранить ее, самое лучшее – купаться в овечьем молоке...
Может, Селейм и в самом деле просто дурочка? Не в силах больше выносить болтовню служанки, Эгвейн, не обращая внимания на протесты, выставила ее за дверь. Сама расчесала волосы, сама разобрала постель, убрала бесполезный теперь браслет ай’дам в маленькую резную шкатулку из поделочной кости, где хранила свои немногочисленные драгоценности, и погасила светильники. Все сама, с иронией подумала она, глядя в темноту. Чего доброго, так с Селейм и Мери припадок случится.
Прежде чем улечься, Эгвейн протянула руку и приоткрыла входной клапан палатки. Снаружи все заливал лунный свет, там царила тишина, время от времени нарушаемая лишь криком ночной цапли, который внезапно переходил в пронзительный вой. Наверно, какому-то охотнику повезло. Спустя некоторое время в тени палатки напротив возникло еле заметное движение. Всмотревшись, Эгвейн разглядела что-то похожее на силуэт женщины.
Очень вероятно, что глупая голова не мешает Селейм выполнять свои обязанности, так же как и хмурое, суровое лицо – Мери. Это могла быть любая из них или вообще кто-то другой. Даже Николь или Арейна, хотя вряд ли. Эгвейн с улыбкой отпустила клапан палатки. Пусть следят, сколько вздумается. Туда, где она будет этой ночью, никакому наблюдателю не последовать за ней.
Способ быстро заснуть, которому научили ее Хранительницы Мудрости, был очень прост. Закрыть глаза, расслабить одну за другой все части тела, дышать в такт с биением сердца, постараться ни на чем не сосредоточивать мысли, предоставив им плыть по течению, оставив, однако, бодрствующим единственный крошечный уголок сознания. В считанные мгновения сон овладел ею, но это был сон ходящей по снам.
Лишенная формы, не чувствуя своего тела, Эгвейн плыла в безбрежном океане звезд, посреди безграничного множества точек света, мерцающих в бескрайнем море тьмы, бесчисленных светлячков в бездонной ночи. Это были сны, сны всех спящих где-либо в мире, а может быть, даже во всех мыслимых мирах. Она попала в брешь между реальностью и Тел’аран’риодом, в пространство, отделяющее мир бодрствования от Мира Снов. Куда бы она ни бросила взгляд, десятки тысяч светлячков гасли, когда люди просыпались, и тут же вспыхивали новые десятки тысяч. Безбрежный, искрящийся, постоянно меняющийся узор невиданной красоты.
Однако восхищаться необыкновенным зрелищем у Эгвейн не было времени. Это место таило в себе опасности, иногда смертельные. Она была уверена, что может избежать любой из них, кроме единственной, угрожающей лично ей. Задержавшись тут слишком надолго, она может угодить в ловушку этой опасности, что, по меньшей мере, осложнит всю ситуацию. Настороженно оглядываясь, – конечно, это слово применимо лишь в относительном смысле, поскольку здесь она не имела тела и, следовательно, глаз, – Эгвейн двигалась, хотя никаких признаков движения не ощущала. Скорее она оставалась неподвижна, в то время как сверкающий водоворот кружился вокруг нее. До тех пор, пока один огонек не оказался прямо перед ней. Все мигающие звездочки выглядели совершенно одинаково, и все же Эгвейн не сомневалась, что это сон Найнив. Как она определяла это – еще один безответный вопрос, касающийся Мира Снов. Даже Хранительницы Мудрости не понимали, как именно происходило распознавание.
Эгвейн продолжала вглядываться в сверкающие точки, пытаясь найти сны Николь или Арейны. Если бы ей удалось проникнуть в них, она сумела бы сделать так, чтобы в их душах поселился страх перед Светом, перед неизбежным наказанием; он остался бы и после пробуждения и помешал женщинам нарушить данное обещание. Эгвейн руководила простая практичность, а не страх того, что она перешла границы дозволенного. Да, она поступила так, как никогда не поступала прежде, но была уверена, что в случае необходимости сделает то же самое снова. Делай то, что должно, а потом расплачивайся за это. Вот чему учили ее точно такие же женщины, как она сама, лишь чуть более сведущие в том, что на самом деле дозволено, а что нет. Придется расплачиваться – плати, не оставляй за собой долгов, чтобы не запутаться еще больше.
Даже если Николь и Арейна спали, найти их сны с первого раза очень нелегкое дело, практически невыполнимое. Могли понадобиться дни – точнее, ночи – усилий, прежде чем это удастся. В этом Эгвейн не сомневалась.
Она медленно продвигалась сквозь вечную тьму, приближаясь к одному из огоньков. Булавочное острие света росло, постепенно превращаясь сначала в сверкающую жемчужину, потом в радужное яблоко, в полную луну, пока, наконец, не закрыло полностью обзор, загородив собой все остальное. Девушка, однако, не прикасалась к нему, пока еще нет. Пространство тоньше волоса оставалось между ней и этим миром. Осторожно, крайне осторожно девушка проникла сквозь эту щель. Как могла она, лишенная тела, сделать это, было еще одной тайной, как и способность различать сны разных людей. Все дело в ее желании, так объясняли Хранительницы Мудрости, но это мало о чем ей говорило. Больше всего это походило на то, будто Эгвейн, приложив палец к мыльному пузырю, очень бережно, очень нежно надавила на него. Сияющая преграда, отделяющая ее от сна, замерцала, точно радужное стекло, запульсировала, как сердце, нежное и живое. Еще одно настойчивое надавливание, и она оказалась способна видеть то, что происходило внутри, что снилось Найнив. Еще чуть-чуть – и она шагнула внутрь, стала частью сна.
Это таило в себе определенную опасность, иногда даже смертельную, особенно если речь шла о сне человека с сильной волей. Например, если ходящая по снам проникала в сновидение мужчины, которым очень интересовалась. Не факт, что ему понравится это, и неизвестно, удовлетворится ли он одними извинениями. Возможно было и другое. Сделав определенное движение, будто перекатывая по крышке стола хрупкую бусину, Эгвейн могла выхватить Найнив из ее сна в другой, созданный ею самой и тоже являющийся частью Тел’аран’риода, но такой, которым она полностью управляла. Эгвейн не сомневалась, что способна сделать такое. Конечно, это было одним из запретных приемов, и к тому же вряд ли понравилось бы Найнив.
НАЙНИВ, ЭТО ЭГВЕЙН. НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ, ПОКА НЕ НАЙДЕТЕ ЧАШУ И ПОКА Я НЕ УЛАЖУ ВСЕ С АРЕЙНОЙ И НИКОЛЬ. ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО ВЫВЫДАВАЛИ СЕБЯ ЗА АЙЗ СЕДАЙ. ОБЪЯСНЮ ПОДРОБНЕЕ, КОГДА В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ УВИЖУСЬ С ТОБОЙ В МАЛОЙ БАШНЕ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ. МОГИДИН СБЕЖАЛА.
Сон замерцал и исчез, точно лопнул мыльный пузырь. Несмотря на содержание того, о чем она говорила, Эгвейн хихикнула бы, если бы имела горло. Развоплощенный голос, звучащий во сне, мог испугать спящего. Особенно если у него возникали опасения, что тот, кому принадлежал голос, способен заглянуть и в сам сон. Очень может быть, Найнив не придет в восторг от того, что сделала Эгвейн, даже понимая, что это вызвано чрезвычайными обстоятельствами.
Снова вокруг вихрем закружилось сияющее блестками света бездонное море и снова остановилось, когда взгляд Эгвейн приковала к себе другая искрящаяся точка. Илэйн. Обе женщины спали где-то в Эбу Дар, скорее всего, очень недалеко друг от друга, но здесь расстояние не имело значения. Или имело, но какое-то совсем другое.
На этот раз, после того как Эгвейн оставила сообщение, сон запульсировал и изменился. На первый взгляд это был все тот же сон, но она чувствовала, что он преобразовывался во что-то другое. Интересно. Выходит, ее слова заставили Илэйн переместиться в новый сон? Они, однако, в любом случае останутся в ее памяти, и по пробуждении она вспомнит их.
Мысли о Николь и Арейне продолжали угнетать Эгвейн, и это невольно напомнило ей о Ранде. К несчастью, искать его сон было так же бесполезно, как сны Айз Седай. И он, и они умели защищать свои сны, хотя защита, создаваемая мужчиной, отличалась от женской. Защита Айз Седай напоминала хрустальный панцирь, бесплотную сферу, сплетенную из Духа и окружающую сон, точно прозрачный, но тем не менее непроницаемый экран. В свое время она потратила множество бесплодных часов, пытаясь проникнуть сквозь защиту Ранда. Вблизи защита, воздвигаемая Айз Седай, выглядела сияющей, а его – тусклой. Пытаться увидеть что-либо сквозь нее так же бесполезно, как сквозь мутную воду. Временами казалось, что в глубине этих серо-коричневых воронок и водоворотов что-то движется, но взгляд никогда не мог уловить, что именно.