ВОЛЧЬИ ЯМЫ, КАПКАНЫ И ТЬМА 8 глава




– Хватит об этом, – прервала ее Эгвейн. Осторожность, конечно, необходима, но не стоит перегибать палку. Она не позволит себе отказаться от помощи только из опасения заговоров и козней. – Вам кажется, что Айз Седай верят только потому, что они давали Три Клятвы? Люди, хорошо знающие Айз Седай, понимают, что, придерживаясь правды в основном, любая из них при необходимости способна вывернуть ее наизнанку. Мое мнение таково: Три Клятвы вредны в той же степени, а может, и в большей, в какой и полезны. Я буду верить вам до тех пор, пока не узнаю, что вы обманываете меня, и буду доверять вам, пока вы этого заслуживаете. То есть буду действовать так, как поступают по отношению друг к другу все люди. – Если хорошенько подумать, Клятвы на самом деле ничего не меняли. Учитывая возможность манипулировать Клятвами, они в какой-то мере даже увеличивали настороженность людей ко всему сказанному Айз Седай. – И вот еще что. Вы обе – самые настоящие Айз Седай. Чтобы я не слышала больше ни о каких испытаниях, или Клятвенном Жезле, или еще о чем-нибудь в том же духе. Хватит того, что вам пришлось лицом к лицу столкнуться со всей этой чепухой, нечего повторять ее, точно попугаи. Я понятно объясняю?

Обе женщины, стоящие по другую сторону стола, пробормотали, что да, им все ясно, и обменялись долгими взглядами. На сей раз у Фаолайн был такой вид, точно она колеблется. В конце концов Теодрин опустилась на колени рядом с креслом Эгвейн и поцеловала ее кольцо:

– Клянусь Светом и моей надеждой на спасение и возрождение, я, Теодрин Дабей, буду верно служить и повиноваться вам, Эгвейн ал’Вир, а иначе пусть меня лишат жизни и чести.

Эгвейн хватило только на то, чтобы кивнуть. Никакие ритуалы Айз Седай не содержали ничего подобного; так обычно лорды клялись своему правителю. Более того, не всякий правитель удостаивался того, что ему давали такую сильную клятву. Как только Теодрин с улыбкой облегчения поднялась с колен, ее место тут же заняла Фаолайн:

– Клянусь Светом и моей надеждой на спасение и возрождение, я, Фаолайн Оранде...

Большего Эгвейн не могла ни желать, ни требовать. По крайней мере, от любой сестры, если, конечно, та годилась на что-то большее, чем подать Амерлин плащ, когда поднимется ветер.

Закончив, Фаолайн осталась стоять на коленях.

– Мать... То, что я сказала... что не люблю вас... Мне кажется, я должна быть за это наказана. Если хотите, я сама назначу себе наказание, но вы вправе сделать это. – В ее голосе, так же как и в позе, ощущалось заметное напряжение, но оно было вызвано не страхом. Ее взгляд смутил бы и льва. По крайней мере, она страстно этого желала.

Эгвейн закусила губу, чтобы не рассмеяться. Чтобы сохранить спокойное выражение лица, потребовались определенные усилия. Сколько бы обе ни утверждали, что не являются полноправными Айз Седай, Фаолайн своим заявлением только лишний раз доказала, в какой степени на самом деле она была одной из них. Случалось, что сестры назначали сами себе наказание – чтобы добиться должного равновесия между обуревавшими их гордостью и смирением, равновесия, которое считалось очень ценным для души, – но, конечно, никто не напрашивался, чтобы его наказал другой. Наказание, наложенное другим, бывало, как правило, суровее. Если же оно исходило от Амерлин, то по определению должно было быть даже тяжелее того, которое накладывала собственная Айя. В любом случае многие сестры, принимая наказание, напускали на себя высокомерную покорность по отношению к воле вышестоящей Айз Седай; иными словами, высокомерно демонстрировали отсутствие высокомерия. Гордились своим смирением – так называла это Суан. А не велеть ли Фаолайн съесть кусок мыла? Уж больно злой у той язык. Интересно, какое у нее сделается лицо? Но вместо этого...

– Я не назначаю наказания за то, что мне сказали правду, дочь моя. Или за то, что меня не любят. Любить или не любить кого-то – твое личное дело, лишь бы это не мешало тебе оставаться верной своей клятве. – Клятва была достаточно сильной, но все же никто не взялся бы утверждать, что ее способен нарушить только Друг Темного. При желании можно найти способ обойти почти любую клятву. И все же... Если тебе угрожает медведь, а у тебя есть только пучок прутьев, чтобы отогнать его, то и они лучше, чем ничего.

Глаза у Фаолайн расширились, и Эгвейн, вздохнув, жестом велела ей подняться. Еще немного, и та уткнулась бы носом прямо в пыль.

– Для начала у меня будут для вас два поручения, дочери... – продолжала она.

Они слушали очень внимательно, Фаолайн – почти не мигая, Теодрин – задумчиво приложив палец к губам. Когда Эгвейн наконец отпустила их, они присели и произнесли в унисон:

– Как прикажете, Мать. Хорошее настроение Эгвейн, однако, быстро улетучилось. Как только Фаолайн и Теодрин ушли, Мери принесла на подносе завтрак. Эгвейн поблагодарила ее за мешочек с ароматными травами, на что та ответила:

– Иногда и у меня выдается свободная минутка, Мать.

Судя по выражению лица служанки, это замечание должно было напомнить Эгвейн, как мало трудится она сама и как перегружена работой Мери. Не лучшая приправа к тушеным фруктам. Выражение лица этой женщины способно заставить прокиснуть мятный чай, а свежую булочку – окаменеть. Чтобы не испортить себе аппетит, Эгвейн отослала Мери, прежде чем приступить к еде. Чай оказался жидким – один из тех припасов, которых оставалось совсем немного.

Содержание записки под чернильницей тоже вряд ли могло служить хорошей приправой к еде. «Ничего интересного в снах» – вот и все, о чем говорилось в коротком сообщении Суан. Значит, пытаясь что-нибудь выяснить, она тоже побывала этой ночью в Тел’аран’риоде; Суан нередко отправлялась туда. Теперь не имело значения, хватило ли у нее безрассудства гоняться за Могидин, или она занималась чем-то другим. Ничего и есть ничего.

Эгвейн скорчила недовольную гримасу – и не только из-за этого «ничего». Раз Суан минувшей ночью побывала в Тел’аран’риоде, значит, днем можно ожидать визита Лиане с жалобой. Суан строго-настрого запрещено использовать тер’ангриалы для путешествия в Мир Снов после того, как она пыталась обучить этому некоторых сестер. Не в том дело, что она знала ненамного больше их или что лишь некоторые сестры считали, что в подобном деле им нужен учитель; язык у Суан подобен рашпилю, а терпения и вовсе нет, вот в чем главная причина. Обычно Суан удавалось сдерживать свой нрав, но в двух случаях эти уроки сопровождались такими вспышками гнева, криками и стуком кулака, что Суан должна быть счастлива, раз все кончилось лишь категорическим запрещением пользоваться тер’ангриалами. Лиане, однако, получала один из них всякий раз, когда бы ни попросила, и Суан нередко использовала его по секрету от Восседающих. Это было одно из немногих яблок раздора между ними; обе с удовольствием отправлялись бы в Тел’аран’риод каждую ночь, будь такое возможно.

Все с тем же недовольным выражением лица Эгвейн направила искру Огня на уголок пергамента и держала его до тех пор, пока пламя не коснулось пальцев. Если кто-то вздумает рыться в ее вещах, не следует оставлять ни малейшей пищи для подозрений.

С завтраком было почти покончено, но по-прежнему никто не появлялся, что весьма странно. У Шириам, возможно, имелись причины не спешить увидеться с Эгвейн, но Суан... Проглотив последний кусок сладкой булки и запив его глотком чая, Эгвейн поднялась, собираясь пойти разыскивать ее, как вдруг Суан собственной персоной ворвалась в палатку. Будь у нее хвост, он яростно метался бы из стороны в сторону.

– Где ты была? – требовательно спросила Эгвейн, мгновенно сплетая экран от подслушивания.

– Айлдене вытащила меня прямо из постели, – проворчала Суан, плюхнувшись на табуретку. – Она все еще надеется, что я отдам ей глаза и уши Амерлин. Никто не получит их! Никто!

Когда Суан – усмиренная, находившаяся в бегах, свергнутая Амерлин, которую весь мир считал умершей, – впервые появилась в Салидаре, сестры были весьма расположены к тому, чтобы не позволить ей остаться. Их в большой степени удержало то, что она располагала сведениями о сети тайных агентов не только Престола Амерлин, но и Голубой Айя – Суан, до того как ей вручили палантин, возглавляла «глаза и уши» Голубых. Это обстоятельство и обеспечило ей известное влияние, точно так же, как сеть агентов в Тар Валоне, которой владела Лиане, придавала вес последней. Когда прибыла Айлдене Стоунбридж, которой после восшествия Суан на Престол Амерлин было поручено вместо той иметь в дальнейшем дело с агентами Голубых, это в значительной мере изменило ситуацию. Айлдене пришла в ярость от того, что горстка агентов Голубых, с которыми удалось связаться Суан, по-прежнему посылает ей свои сообщения. Получает их женщина, уже не входящая в Голубую Айя. Никто из сестер – даже среди Голубых об истинной роли Айлдене знали лишь двое или трое – не догадывался о нынешнем положении дел, но когда выяснилось, что об этом стало известно многим, Айлдене чуть не хватил удар. Она немедленно отобрала у Суан сеть «глаз и ушей» Голубой Айя и вдобавок так наорала на Суан, что слышно было за милю, и едва не вцепилась ей в горло. Недаром у Айлдене нос свернут набок. Она родом из андорской деревушки, затерянной в Горах Тумана, где все споры принято решать с помощью кулачных драк, в которых она участвовала, будучи еще девчонкой. Возмущение Айлдене заставило задуматься и остальных.

Повернувшись на своем неустойчивом кресле, Эгвейн отодвинула в сторону поднос, на котором ей принесли завтрак:

– Айлдене не сможет силой вытянуть у тебя эти сведения, Суан. И никто другой тоже. – Айлдене, конечно, захотела, чтобы глаза и уши бывшей Амерлин тоже перешли к Голубой Айя, но остальным это не понравилось; однако сестры не захотели, чтобы они находились и под контролем Эгвейн. Сеть осведомителей должна принадлежать Совету, так заявляли и Романда, и Лилейн, хотя каждая в глубине души надеялась, что в этом случае именно она окажется первой, кто будет просматривать полученные сообщения. Узнавать новости раньше других иногда бывало очень выгодно. Айлдене полагала, что раз Суан теперь опять принадлежит к Голубой Айя, то и ее агентов должно присоединить к сети Голубых. Шириам ничего не имела против того, чтобы Суан просто вручала ей все полученные сообщения. Как обычно и происходило. – Им не заставить тебя сделать это.

Эгвейн снова наполнила чашку чаем и поставила на край стола рядом с Суан вместе с покрытым голубой глазурью горшочком меда, но та ни к чему не притронулась. Гнев улетучился, она тяжело осела на табуретке.

– Ты никогда на самом деле не задумывалась о своей силе, – сказала Суан, обращаясь больше к себе. – Ты сильнее кого бы то ни было и, конечно, понимаешь это, зачем тебе еще задумываться. Ты просто знаешь, что, когда понадобится, Сила подчинится тебе. Или ты ей. Прежде не было никого сильнее меня. Никого до тех пор... – Она перевела взгляд на свои руки, безостановочно теребившие платье. – Иногда, если Романда или Лилейн ведут себя со мной особенно назойливо, на меня точно вихрь обрушивается. Теперь они сильнее меня, и я должна знать свое место и молчать, пока они не разрешат открыть рот. Даже Айлдене сильнее, а она всего лишь на среднем уровне. – Суан заставила себя поднять голову – губы сжаты, голос полон горечи. – Мне кажется, я неплохо приспосабливаюсь к реальности. Это тоже одно из свойств, которые укоренились в нас, глубоко пустив корни задолго до того, как мы проходим испытание на шаль. Но мне это не нравится! Не нравится!

Эгвейн заговорила, осторожно подбирая слова и вертя в пальцах перо, до этого лежавшее между чернильницей и кувшином с песком:

– Суан, ты знаешь, как я отношусь к необходимости перемен. Слишком часто мы поступаем так или иначе только потому, что Айз Седай всегда это делали. Изменения уже происходят, несмотря на то что многие надеются вернуться к старому. Сомневаюсь, чтобы когда-либо прежде Амерлин избирали женщину, до этого не бывшую Айз Седай. – Установить это точно можно, лишь ознакомившись с тайными записями Белой Башни. Суан часто говорила, что сейчас не происходит ничего такого, чего хотя бы раз не случалось в истории Башни, хотя это, похоже, произошло впервые. Суан никак не отреагировала на замечание Эгвейн, продолжая сидеть с унылым видом и поникшими плечами. – Суан, Айз Седай вовсе не всегда действуют правильно, и я намерена это изменить. А тем, кто не может принять перемен или не захочет, придется просто примириться с ними. – Перегнувшись через стол, Эгвейн постаралась придать лицу ободряющее выражение: – Я никогда не могла понять, каким образом Хранительницы Мудрости решают, кто среди них главная, во всяком случае, не та, которая лучше владеет Силой. Сплошь и рядом женщины, умеющие направлять, уступают тем, кто не умеет. Например, одна из них, Сорилея, ей никогда в жизни не сравниться с Принятой, однако даже самая искусная в Силе взовьется в воздух, закричи Сорилея: «Жаба!».

– Дикарки... – слабым голосом безучастно произнесла Суан.

– Фактически те же самые Айз Седай. Меня выбрали Амерлин не потому, что я самая сильная. Самые мудрые входят в Совет, становятся посланницами или советницами, самые мудрые и самые умелые в том или ином деле, а вовсе не те, кто сильнее.

– Совет? Совет может послать меня за чаем или приказать убрать помещение после заседания.

Откинувшись назад, Эгвейн бросила перо. Ей захотелось хорошенько встряхнуть эту женщину. Было время, когда Суан вообще не могла направлять, и все же тогда она держалась, с какой стати сейчас у нее затряслись поджилки? Эгвейн подумала, что, возможно, Суан немного приободрится, если рассказать ей о Фаолайн и Теодрин, но как раз в этот момент через незанавешенный вход в палатку заметила смуглую женщину в широкополой серой шляпе от солнца, проскакавшую мимо на коне.

– Суан, это Мирелле! – Распустив плетение малого стража, Эгвейн выскочила наружу. – Мирелле! – позвала она. Может, это как раз то, в чем сейчас нуждалась Суан. Чтобы избавиться от привкуса страха, который она ощущала во всем, ей нужно отвлечься. Мирелле принадлежала к кружку Шириам, и своих секретов у нее тоже хватало.

Мирелле натянула поводья гнедого жеребца, оглянулась и вздрогнула, увидев Эгвейн. Судя по выражению лица – сейчас ошеломленному, а прежде задумчивому, – до нее только теперь дошло, какую часть лагеря она проскакала. Зеленая сестра была в бледно-сером платье для верховой езды, за спиной висел тонкий плащ, защищавший от пыли.

– Мать, – нерешительно проговорила она, – если ты позволишь, я...

– Не позволю, – отрезала Эгвейн, отчего Мирелле вздрогнула. Теперь Эгвейн была абсолютно уверена, что Мирелле знает, что произошло этой ночью, от Шириам. – Я хочу поговорить с тобой. Сейчас.

Суан тоже вышла наружу, но, как ни странно, смотрела не на неловко спешивавшуюся Зеленую сестру. Проследив за ее взглядом, Эгвейн увидела коренастого седовласого мужчину в помятой кирасе, надетой поверх куртки цвета буйволиной кожи, который шел в их сторону между палатками, ведя в поводу гнедого коня. Его появление явилось для Эгвейн полной неожиданностью. Лорд Брин обычно поддерживал связь с Советом через посыльных, а его редкие визиты, как правило, заканчивались раньше, чем Эгвейн становилось о них известно. Лицо Суан сразу приняло выражение безмятежного спокойствия, столь характерное для Айз Седай.

Мельком взглянув на Суан, Брин расшаркался, положив руку на рукоять меча, – поза, не лишенная естественной грации. Этот мужчина, которому многое довелось испытать в жизни, был не очень высок, но его манера держаться заставляла забыть о росте. В его внешности не было ничего броского. Лицо блестело от пота, точно он совсем недавно изрядно потрудился.

– Мать, могу я поговорить с вами? Наедине?

Мирелле рванулась в сторону, собираясь уйти, но Эгвейн резко приказала ей:

– Оставайся на месте! Там, где стоишь!

Рот Мирелле на мгновение удивленно приоткрылся – она никак не ожидала от Эгвейн такого решительного тона. Ей ничего не оставалось, как послушаться, постаравшись по возможности сохранить спокойное выражение лица.

Брин и глазом не моргнул, хотя Эгвейн не сомневалась, что он подозревает, в каком положении она находится. Вряд ли что-либо могло всерьез удивить его или выбить из колеи. Один его вид подействовал на Суан, как никакие уговоры Эгвейн, – она снова выглядела готовой к борьбе, хотя, по-видимому, именно она чаще всего была зачинщицей их споров. Уперев кулаки в бедра, Суан устремила на Брина испытующий взгляд, который, даже если бы исходил не от Айз Седай, смутил бы любого. Впрочем, появление Мирелле тоже помогло. Возможно.

– Я охотно побеседую с вами, лорд Брин, но попозже, сегодня днем. – Эгвейн и в самом деле хотела задать ему несколько вопросов. – Сейчас я занята. Прошу простить меня.

Однако вместо того, чтобы согласиться на отсрочку, он сказал:

– Мать, один из моих дозоров перед самым рассветом кое-что обнаружил. Думаю, вам следует взглянуть на это самой. Я могу предоставить охрану...

– В этом нет необходимости, – прервала его Эгвейн. – Мирелле, ты отправишься с нами. Суан, попроси, пожалуйста, кого-нибудь привести моего коня. Только быстро.

Объясняться с Мирелле подальше отсюда даже лучше – если подозрения Суан в самом деле имели под собой основания, – а задать Брину свои вопросы Эгвейн может и по дороге; успеет еще и продумать их хорошенько. И тут она заметила Лилейн вместе с ее верной Такимой, торопливо приближающихся вдоль рядов палаток. Такима была Восседающей, а все Восседающие, за одним исключением, поддерживали либо Романду, либо Лилейн. Точнее, те из них, которые стали Восседающими до свержения Суан. Вновь избранные действовали не столь открыто, хотя, по мнению Эгвейн, суть оставалась той же. Просто они вели себя менее откровенно.

Чем ближе Лилейн подходила, тем очевиднее делался ее настрой. Она выглядела готовой смести все на своем пути. Суан тоже заметила Лилейн и тут же рванулась выполнять приказание Эгвейн, даже не присев в реверансе. Жаль, что Эгвейн не могла поступить так же, вспрыгнув, к примеру, на коня лорда Брина.

Лилейн с самым решительным видом остановилась перед Эгвейн, но смотрела на Брина, сверля его острым взглядом и пытаясь сообразить, зачем он явился сюда. Однако у нее, по всей видимости, имелись дела поважнее.

– Мне нужно побеседовать с Амерлин, – безапелляционно заявила Лилейн Брину и добавила, ткнув пальцем в сторону Мирелле: – А ты подожди там. Я поговорю с тобой потом.

Брин коротко поклонился и повел коня туда, куда ему указали. Мужчины, у которых имелась хоть капля ума, очень скоро понимали, что споры с Айз Седай ни к чему хорошему не приведут, а с Восседающими тем более.

Однако Лилейн не успела и рта открыть, как неизвестно откуда возникла Романда. Ее воинственный вид настолько поразил Эгвейн, что в первый момент она даже не заметила рядом с ней Варилин, стройную рыжеволосую Восседающую от Серой Айя, ростом повыше большинства мужчин. Можно было лишь удивляться, как это Романда не оказалась тут первой. Они с Лилейн уставились друг на дружку точно ястребы. Каждая хотела остаться с Эгвейн наедине. Свечение саидар окружило обеих женщин, и каждая тут же сплела вокруг всех пятерых экран от подслушивания. Глаза Романды и Лилейн были неотрывно прикованы друг к другу, хотя лица оставались спокойными, будто ничего не происходило. Ни одна не желала убрать свой экран, хотя два были совершенно ни к чему.

Эгвейн сочла за лучшее не вмешиваться. Если дело происходило на людях, решать, следует ли защищать разговор от подслушивания, должна более сильная из присутствующих сестер; если здесь же находилась и Амерлин, то, согласно протоколу, это право принадлежало ей. О чем они, похоже, и думать забыли. Эгвейн, однако, вовсе не нуждалась в формальных извинениях, хотя, если бы она потребовала, они, конечно, принесли бы их. Они вели себя как вошедшие в раж дети. Эгвейн сочла за лучшее не вмешиваться, но внутренне кипела от раздражения. Куда подевалась Суан? Злиться на Суан было несправедливо – чтобы оседлать и привести коня, что ни говори, требуется время, – но у Эгвейн ужасно разболелась голова; она с трудом удерживалась от того, чтобы не потереть виски.

Романда первой не выдержала в поединке взглядов, хотя вряд ли это можно назвать поражением. Неожиданно сделав шаг в сторону, она оказалась рядом с Эгвейн. Напряженный взгляд Лилейн был теперь устремлен в никуда, что придало ей не слишком умный вид.

– Делана снова собирается заварить кашу.

У Романды был высокий, пожалуй, даже приятный голос, но она разговаривала всегда очень резко, будто желая подчеркнуть свое полное неуважение к любым авторитетам. Совершенно седые волосы были собраны на затылке в аккуратный пучок, но возраст ничуть не смягчил характер Романды. Такима, с кожей цвета старой поделочной кости и длинными черными волосами, уже почти девять лет являлась Восседающей от Коричневой Айя и обладала в Совете достаточно большим влиянием, и все же она молча стояла чуть позади, сложив руки на животе. Романда держала своих сторонниц в ежовых рукавицах – не хуже, чем Сорилея, – и обладала очень сильным характером; однако и Лилейн недалеко от нее ушла.

– Она собирается внести на Совете предложение, – с кислой миной сказала Лилейн, не глядя на Романду. Согласиться с той, да еще и заговорить второй, было для Лилейн точно нож к горлу. А Романда, зная о своем превосходстве, улыбнулась, еле заметно скривив губы.

– Какое предложение? – спросила Эгвейн, стараясь выиграть время. Она не сомневалась, что знает, в чем дело. Было очень трудно подавить вздох и страшно хотелось потереть виски.

– О Черной Айя, конечно, Мать, – ответила Варилин, вскинув голову, точно крайне удивлена вопросом. Так, наверно, и было: эта тема – пунктик Деланы. – Она хочет, чтобы Совет открыто объявил Элайду Черной.

Лилейн подняла руку, и Варилин тут же смолкла. Может, у Лилейн по отношению к ее сторонницам не такая жесткая хватка, как у Романды, но она, без сомнения, держала их в узде.

– Ты должна поговорить с ней, Мать. – В распоряжении Лилейн имелась сердечная улыбка, к которой она прибегала, если, по ее мнению, этого требовали обстоятельства. Прежде они были даже дружны с Суан, по крайней мере Лилейн сравнительно доброжелательно отнеслась к ее возвращению, и все же Эгвейн не покидало ощущение, что улыбка для нее – всего лишь орудие.

– И что сказать?

Эгвейн очень хотелось потереть виски, чтобы унять боль. Каждая из этих двоих ничуть не сомневалась, что Совет отнесется серьезно только к тому, что предложит она, совершенно проигнорировав мнение Эгвейн, тем не менее им зачем-то понадобилось, чтобы и она вмешалась. С какой стати? Делана, правда, иногда поддерживала ее – когда это казалось Восседающей выгодным. Делана напоминала флюгер, всегда поворачивающийся туда, куда ветер дует, поэтому ее поведение большого значения не имело. Где же, в конце концов, Суан?

– Скажи ей, чтобы она унялась, Мать. – Лилейн говорила таким тоном и с такой улыбкой, будто наставляла неразумную дочь. – Эта глупость, хуже, чем глупость, может поставить всех в очень сложное положение. Некоторые сестры уже начинают верить, что все так и есть, Мать. Не хватало только, чтобы эту чушь стали повторять слуги и солдаты. – Лилейн устремила на Брина взгляд, полный сомнения. Он между тем, казалось, пытался заговорить с Мирелле, но та не слушала его, с напряженным вниманием глядя на женщин, окруженных плетением малого стража, и нервно теребя поводья руками в перчатках.

– Вряд ли можно считать глупостью то, что бьет в глаза, Мать... – отрезала Романда. В ее устах обращение «Мать» звучало почти как «девочка». – Делану надо остановить, потому что ее действия могут причинить очень большой вред. Может, Элайда и вправду Черная, хотя лично я в это не верю, что бы там ни болтала эта вертихвостка Халима. Не в том дело. Распространение подобных слухов только усилит в посторонних подозрительное отношение к Айз Седай и вдобавок спугнет Черных. Мы можем разобраться сами, без лишнего шума. Существуют методы...

Лилейн фыркнула:

– Ни одна уважающая себя сестра не позволит, чтобы к ней применили твои методы, Романда. То, что ты предлагаешь, очень похоже на допрос!

Эгвейн удивленно заморгала: вот, значит, до чего дело дошло. А ведь ни Суан, ни Лиане даже не намекнули ей об этом. К счастью, Восседающим было не до нее. Как обычно.

Уперев кулаки в бедра, Романда повернулась к Лилейн:

– Отчаянные времена требуют отчаянных действий. Складывается впечатление, что для некоторых собственное достоинство важнее разоблачения прислужников Темного.

– Звучит угрожающе. Ты меня в чем-то обвиняешь? – поинтересовалась Лилейн, прищурив глаза.

Теперь улыбалась одна Романда – холодной, застывшей улыбкой.

– Я первая не стану уклоняться от своих методов, Лилейн, если только ты будешь второй.

Издав звук, очень похожий на рычание, Лилейн шагнула к Романде, а та в свою очередь наклонилась к сопернице, выставив вперед подбородок. Вид у обеих был такой, словно еще чуть-чуть – и они вцепятся друг дружке в волосы и начнут драку, напрочь забыв о достоинстве Айз Седай. Варилин и Такима – длинноногая болотная птица и ощетинившийся крапивник – точно с таким же выражением на лицах уставились друг на друга. Ни дать ни взять служанки, готовые броситься на защиту своих хозяек. Все, казалось, и думать забыли об Эгвейн.

И тут наконец появилась Суан, в широкополой соломенной шляпе, ведя в поводу упитанную мышастую лошадку с ногами в белых чулках. Увидев, кто находится под защитой малого стража, она резко остановилась. За ней шел один из конюхов, долговязый мужчина в длинной обтрепанной жилетке и залатанной рубахе, он вел высокого чалого коня. Конюх, конечно, не видел малых стражей, но саидар, с помощью которого те были созданы, не мешал разглядеть лица собравшихся. Глаза конюха широко распахнулись, он нервно облизнул губы. Будучи человеком сообразительным, он обошел стороной палатку Амерлин, сделав вид, что ничего не заметил. Так же поступали и все обитатели лагеря – и Айз Седай, и Стражи, и слуги. Мирелле тут же ухватилась за свою седельную суму, явно желая отъехать в сторону. Брин, в отличие от остальных, продолжал хмуро рассматривать спорящих Айз Седай, точно надеясь угадать то, что не достигало его ушей из-за защиты.

– Когда вы решите, что именно я должна сказать, – заявила Эгвейн, – тогда я и обдумаю, как мне поступить.

Они и вправду напрочь забыли о ее присутствии. Все четверо изумленно уставились на нее, когда она прошла между Лилейн и Романдой и зашагала дальше, сквозь двойной экран малых стражей. Конечно, никаких ощущений это не вызвало; плетение такого рода не препятствовало движению чего-то столь плотного, как человеческое тело.

Когда Эгвейн влезла на коня, Мирелле, глубоко вздохнув, последовала ее примеру. Оба экрана исчезли, хотя свечение все еще окутывало двух Восседающих; они продолжали во все глаза смотреть на Эгвейн, вид у них был совершенно обескураженный. Эгвейн торопливо накинула легкий полотняный пыльник, перекинутый через спину коня перед седлом, и натянула перчатки для верховой езды, достав их из кармана. С седельной луки свисала широкополая шляпа, темно-голубая, в тон платью, но с приколотыми спереди белыми перьями, в чем несомненно ощущалась рука Чезы. Жару еще можно не замечать, но не бьющее в глаза солнце. Сняв перья и отколов булавки, Эгвейн засунула и то и другое в седельную суму и надела шляпу, завязав ленты под подбородком.

– Поехали, Мать? – спросил Брин. Он уже сидел на коне, надев шлем, который прежде свисал с седла. Доспехи выглядели на нем совершенно естественно, словно он родился для того, чтобы носить их.

Эгвейн кивнула. Никто не попытался остановить их. Лилейн, конечно, никогда не снизойдет того, чтобы требовать у нее объяснений на людях, но вот Романда... Эгвейн испытала чувство огромного облегчения, когда они отъехали, но все же голова у нее болела невыносимо. Как ей поступить с Деланой? Как она может поступить с ней?

Большак, проложенный через холмистую местность и утоптанный так, что никакие копыта не могли выбить из него пыль, отделял лагерь Айз Седай от армейского лагеря. Брин пересек его и поскакал между палатками своих солдат, наискосок срезая угол к дальнему концу лагеря. Хотя в армейском лагере находилось неизмеримо больше людей, чем в лагере Айз Седай, палаток здесь, казалось, было сравнительно немного. Солдаты нередко спали прямо под открытым небом, поскольку стояла жара и все давно забыли, когда в последний раз шел дождь. Как ни странно, в армейском лагере на первый взгляд оказалось довольно много женщин. По большей части это были солдатские жены. Они стирали или просто сидели около костров, вязали, штопали платья и мужскую одежду, помешивали в небольших котелках, где варилась еда. Мужчины в основном занимались лошадьми или повозками; там и тут оружейники приводили в порядок оружие, молоты со звоном ударяли по наковальням – это кузнецы подковывали лошадей или изготавливали наконечники для стрел. Всевозможных повозок и телег повсюду стояло множество – сотни, может, даже тысячи; солдаты, похоже, считали своим долгом прихватывать все, что попадалось по пути. Большинства фуражиров уже не было на месте, но несколько телег с высокими колесами, на которых обычно доставляли продовольствие, еще только выезжали из лагеря, отправляясь за добычей в ближайшие деревни и на фермы.

При виде скачущих всадников многие солдаты поднимали головы, приветственно восклицая:

– Лорд Брин!

Или:

– Бык! Бык!

Это был герб Брина. И ни одного приветственного слова в адрес Айз Седай или даже Амерлин.

Эгвейн обернулась в седле, чтобы убедиться, что Мирелле не отстала. Та никуда не делась, скакала позади с совершенно отрешенным видом. Замыкала кавалькаду Суан – точно пастух, считающий своим долгом не упускать из вида даже единственную овцу. Хотя, возможно, дело вовсе не в этом. Ее упитанная лошадка имела весьма ленивый нрав, а Суан не очень-то умелая наездница и даже с пони обращалась бы как со свирепым боевым конем.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2022-11-01 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: