До Суан наконец начало доходить, что происходит; на ее лице появилось оскорбленное выражение, она устремила на Эгвейн удивленный взгляд. То, что кто-то раньше нее сложил воедино разрозненные части головоломки, возмущало ее, наверно, не меньше, чем мысль о том, что Николь и Арейна шантажировали Айз Седай. А может, последнее обстоятельство ее не слишком и взволновало. В конце концов, Николь и Арейна не Айз Седай. Какой в таком случае с них спрос?
Заметив множество устремленных на нее взглядов, по большей части отнюдь не дружелюбных, Николь прижалась к стволу дуба, точно надеясь, что он укроет ее от них. Пятна на белом платье наверняка не удастся отстирать, даже если по возвращении в лагерь Николь прямо в нем сунуть в горячую воду. Арейна, все еще занятая конем Лана, даже не догадывалась, какие тучи сгустились над ее головой.
– Справедливое негодование, – согласилась Эгвейн, – но только в том случае, если вам самим не в чем упрекнуть себя.
Все тут же и думать позабыли о Николь. Мирелле и Нисао застыли точно изваяния, широко распахнув глаза. Ни одна из них не осмеливалась даже скрипнуть зубами. На лице Суан проступило жестокое удовлетворение; с ее точки зрения, они вообще не заслуживали милосердия. Любого наказания для них было бы, по ее понятиям, мало.
– Мы продолжим разговор, когда я вернусь, – сказала Эгвейн, заметив вновь появившегося Лана. Меч он пристегнул поверх распахнутой зеленой куртки, под которой виднелась расшнурованная рубашка. На плече висели туго набитые седельные сумы. Знаменитый плащ Стражей, меняющий цвет и временами почти неразличимый для взгляда, висел за спиной.
Предоставив ошеломленным сестрам вариться в собственном соку, Эгвейн направилась к Лану. Суан справится с ними, если они чересчур разойдутся.
– Я могу доставить тебя в Эбу Дар быстрее чем за месяц, – сказала она.
Он лишь нетерпеливо кивнул и сделал знак Арейне подвести Мандарба. Чувствовалось, что Лан весь как натянутая струна. А возможно, образ готовой в любой момент обрушиться лавины точнее передавал производимое им впечатление.
Эгвейн сплела небольшой проход там, где недавно стоял, размахивая мечом, Лан, и прошла сквозь него. Для Скольжения требовалось нечто вроде платформы, на которой можно стоять; и хотя в качестве нее годилось что угодно, у каждой сестры имелся свой излюбленный вариант. Эгвейн предпочитала нечто вроде небольшого деревянного плотика с прочными перилами. Если бы она упала с него, то смогла бы тут же создать другой, ниже первого, хотя еще вопрос, где бы она очутилась в итоге, но для любого, не умеющего направлять Силу, это падение оказалось бы бесконечным, как тьма, простирающаяся во всех направлениях. Единственное пятно света проглядывало в конце прохода, сквозь который виднелась лощина и все находившееся на ней – как картина в раме. Тусклый свет не мог разогнать окружающую тьму, и все же это был свет, хотя и не совсем обычный. Эгвейн, во всяком случае, он позволял видеть все совершенно ясно, как в Тел’аран’риоде. Уже не впервые у нее мелькнула мысль, что, возможно, все это и в самом деле часть Мира Снов.
Лан тотчас последовал за Эгвейн, ведя в поводу коня; его сапоги и копыта Мандарба глухо простучали по настилу плотика. Оказавшись в проходе, Лан внимательно осмотрел его, напряженно вглядываясь во тьму, но задал единственный вопрос:
– Сколько потребуется времени, чтобы добраться до Эбу Дар?
– В сам Эбу Дар я тебя доставить не смогу, – ответила она, закрывая проход. Никаких признаков движения не ощущалось, ни ветра, ни хотя бы легкого дуновения – ничего. Однако они двигались, и быстро; быстрее, чем было возможно при любом другом способе передвижения. Им предстояло покрыть расстояние в шестьсот миль или чуть больше. – Мы выйдем несколько севернее Эбу Дар, в пяти-шести днях пути от него. – Когда Найнив и Илэйн Перемещались на юг, Эгвейн сквозь проход увидела то место, где они оказались, и запомнила достаточно для Скольжения туда.
Лан кивнул, глядя прямо перед собой, будто мог увидеть то место, куда они направлялись, – стрела, неуклонно летящая к цели.
– Лан, Найнив – гостья королевы Тайлин и должна находиться во Дворце Таразин. Скорее всего, она станет отрицать, что ей грозит опасность. – Так, конечно, и будет. Не только отрицать, но и возмущаться, насколько Эгвейн ее знала. – Ты знаешь, какая она упрямая. Не заостряй на этом внимания, но и не придавай ее словам особого значения. Просто защищай ее, если понадобится, даже без ее ведома. – Лан ничего не ответил, даже не взглянул на Эгвейн. На его месте у нее возникла бы тысяча вопросов. – Лан, когда найдешь Найнив, сразу скажи ей, что Мирелле передаст твои узы ей, как только вы все трое встретитесь. – Наверно, ей следовало бы самой сообщить об этом Найнив, но очень может быть, куда лучше, если Найнив не узнает подробностей того, что произошло с Ланом. Она по нему с ума сходила, как... как... Как я по Гавину, с грустью подумала Эгвейн. Если Найнив узнает, что с ним случилось, все остальное тут же выскочит у нее из головы. Дальнейшие поиски лягут целиком на плечи Илэйн. Конечно, внешне Найнив будет продолжать заниматься ими, но что найдешь, если глаза у тебя заволокло бешенством и болью? – Ты слушаешь меня, Лан?
– Дворец Таразин, – ровным голосом повторил он, продолжая смотреть в одну точку прямо перед собой. – Найнив – гостья королевы Тайлин. Возможно, будет отрицать, что ей угрожает опасность. Упряма... Впрочем, это мне известно. – Лан перевел взгляд на Эгвейн, и она тут же почти пожалела об этом. Она была переполнена саидар, переполнена ощущением тепла, и радости, и силы, и чистой, прозрачной жизни, а в этих холодных голубых глазах металось нечто первобытное, не поддающееся контролю – и отвергающее жизнь; больше она в них не увидела ничего. – Я расскажу ей все, что нужно. Видишь, я слушаю.
Эгвейн заставила себя, не дрогнув, снова встретиться с ним взглядом, но он сразу отвернулся. И тут она заметила у него на шее синяк. Возможно – только возможно – след укуса. Наверно, следует предостеречь его... посоветовать не слишком углубляться в детали... отношений между ним и Мирелле. Эта мысль заставила Эгвейн покраснеть. Говоря себе, что не следует смотреть на синяк, она, точно завороженная, не могла отвести от него взгляда. Ладно. Как бы то ни было, глупым Лана не назовешь. Хоть от мужчины нельзя ожидать благоразумия, даже мужчина не может быть настолько легкомысленным.
Дальше они плыли в молчании – движение без движения. Эгвейн не опасалась внезапного появления Отрекшихся или кого бы то ни было другого. Скольжение имело свои особенности, в частности обеспечивало безопасность и уединение. Если одна сестра открывала проход для Скольжения, а через мгновение другая открывала там же второй, желая попасть туда же, куда и первая, то друг друга они видеть не могли, разве что это было абсолютно то же место и абсолютно неотличимые друг от друга плетения, что практически недостижимо.
Спустя некоторое время – трудно сказать точно, какое именно, Эгвейн показалось, что прошло чуть больше получаса – плотик остановился. Никаких изменений в ощущениях остановка не вызвала, Эгвейн просто знала, что мгновение назад они двигались сквозь тьму, а теперь – нет. Открыв проход перед плотиком – Эгвейн понятия не имела, куда он приведет, открой она его на корме, да, по правде говоря, и не слишком интересовалась этим, – она жестом предложила Лану идти первым. Плотик существовал ровно столько времени, сколько Эгвейн находилась на нем; еще одна особенность, тоже напоминавшая Тел’аран’риод.
Когда Эгвейн вслед за Ланом вышла наружу, он уже сидел в седле. Она не стала закрывать проход, намереваясь тут же отправиться обратно. Во все стороны разбегались низкие покатые холмы, покрытые пожухлой травой и низкорослым кустарником. Ни одного деревца. Жеребец забил копытом, вздымая пыль. Сиявшее в безоблачном небе утреннее солнце обжигало даже сильнее, чем в Муранди. Стервятники с огромными крыльями кружили над чем-то в южной стороне и еще в одном месте, на западе.
– Лан... – начала Эгвейн, собираясь все же удостовериться, что он понял, о чем следует говорить с Найнив, а о чем нет; однако Лан перебил ее.
– Пять-шесть дней, ты сказала. – Его взгляд был устремлен на юг. – Я могу проделать этот путь быстрее. Она будет в безопасности, обещаю. – Мандарб гарцевал от нетерпения, но Лан с легкостью удерживал его. – Ты прошла долгий путь с тех пор, как покинула Эмондов Луг. – Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз. Если в этой улыбке и была хоть капля теплоты, лед в его глазах заморозил ее. – Теперь тебе нужно заняться Мирелле и Нисао. Не позволяй им снова спорить с тобой – по поводу твоих решений, Мать. Ты не слишком осторожна. – Коротко поклонившись, он пришпорил Мандарба, объехал Эгвейн, чтобы не обдать ее пылью, и только потом перевел коня в галоп.
Сжав губы, она смотрела, как Лан скачет на юг. Все не так уж плохо. Он вращал мечом, словно отстранившись от всего мира, но это не помешало ему правильно оценить ситуацию; по крайней мере главное он ухватил и подвел верный итог. Эти вычисления закончились еще до того, как он заметил ее накидку. Найнив лучше быть поосторожней, а то ей все мужчины представляются непонятливыми существами.
– Здесь, по крайней мере, они оба будут в большей безопасности, – пробормотала Эгвейн, обращаясь к самой себе.
Лан перевалил через гребень холма и исчез за ним. Если бы в Эбу Дар Илэйн и Найнив и в самом деле угрожала опасность, они сообщили бы об этом Эгвейн. Подруги встречались нечасто – у Эгвейн было слишком много дел, – но на всякий случай разработали способ оставлять сообщения в Салидаре Тел’аран’риода.
Горячий ветер – словно внезапно открыли заслонку пышущей жаром печи – взметнул вверх клубы пыли. Закашлявшись, Эгвейн прикрыла нос и рот уголком палантина и торопливо вернулась сквозь проход на свой плотик. Обратное путешествие протекало в полной тишине и, поскольку ничто не отвлекало ее, вызвало в душе новый всплеск беспокойства. Правильно ли она поступила, отослав Лана? Может, все же лучше было бы самой рассказать Найнив, что с ним произошло? Дело сделано, время от времени повторяла Эгвейн, пытаясь успокоить себя, но это плохо помогало.
Когда она снова оказалась в лощине позади могучих дубов, третий Страж Мирелле, Авар Хачами, вместе с остальными складывал уже разобранные палатки. У него был ястребиный нос и густые усы, прошитые сединой и похожие на загнутые вниз рога. Николь с Арейной рысью бегали туда-сюда, загружая лагерное имущество в повозку – одеяла, котлы, чайники и прочее. Они носились как угорелые, без единой остановки, и тем не менее умудрялись уделять некоторую, весьма существенную часть своего внимания Суан и двум другим сестрам, стоящим под деревьями. Что касается Стражей, те вообще не столько работали, сколько слушали. Одним словом, у всех ушки были на макушке. Судя по всему, ситуация заметно накалилась.
–...не смей разговаривать со мной таким тоном, Суан, – говорила Мирелле. Достаточно громко, чтобы все находившиеся в лощине слышали, и так холодно, что, наверно, сумела бы в два счета справиться с жарой. Сложив на груди руки и выпрямившись, она держалась властно и, похоже, была на грани взрыва. – Слышишь? Не смей!
– Ты что, забыла все приличия, Суан? – с горячностью, которая вполне могла сравниться с холодностью Мирелле, вмешалась Нисао, вцепившись пальцами в юбки, словно желая скрыть, как дрожат у нее руки. – Если ты не помнишь, что такое хорошие манеры, мы можем снова преподать тебе урок!
Стоя лицом к ним и уперев кулаки в бедра, Суан вертела головой туда-сюда, стараясь не упустить из виду ни их, ни парочку, которая грузила вещи.
– Я... я только... – Тут она заметила Эгвейн, и на ее лице, словно весенний цветок под лучами солнца, мгновенно расцвело выражение огромного облегчения. – Мать... – Она почти задыхалась. – Я пыталась объяснить им, каким может быть наказание... – Суан глубоко вздохнула и продолжала уже спокойнее: – Конечно, решать будет Совет, но думаю, прежде всего он прикажет этим двоим передать их Стражей другим, раз они оказались способны на такое безрассудство.
Мирелле крепко зажмурилась, а Нисао, наоборот, повернулась к Стражам. Лицо ее оставалось спокойным, лишь слегка порозовело, но Сарин тут же вскочил и успел сделать три быстрых шага по направлению к ней, прежде чем она, подняв руку, остановила его. Любой Страж всегда ощущал присутствие своей Айз Седай, ее боль, страх или гнев – точно так же Эгвейн чувствовала состояние Могидин, когда та носила ай’дам. Неудивительно, что и остальные Гайдины тут же повернулись к своим Айз Седай, готовые броситься на их защиту. Не понимая, что именно случилось, они чувствовали, что обе женщины на грани отчаяния.
В планы Эгвейн как раз и входило довести их до этой грани. Она не любила эту часть своих обязанностей. Все остальное чем-то напоминало игру, но это... Я делаю то, что должна, подумала она, пытаясь таким образом не то подбодрить себя, не то оправдаться в собственных глазах за то, что собиралась сделать.
– Суан, пожалуйста, отошли Арейну и Николь обратно в лагерь. – Чего глаза не видят, о том рот молчит. – Нельзя допустить, чтобы они болтали лишнее, поэтому объясни хорошенько, что с ними произойдет в этом случае. Скажи, что им дается еще один шанс, дескать, у Амерлин приступ милосердия, но второго не будет.
– Думаю, мне удастся справиться с этой парочкой. – Подобрав юбки, Суан отошла, величественно ступая, как умела только она одна. И все же что-то в ее лице наводило на мысль, что больше всего она рада возможности оказаться как можно дальше от Мирелле и Нисао.
– Мать, – заговорила Нисао, тщательно подбирая слова, – перед тем, как ты отправилась... как покинула нас... Ты сказала что-то насчет способа для нас... Чтобы избежать... – Она снова бросила взгляд на Сарина.
Мирелле внешне была совершенно спокойна, только очень крепко стиснула сцепленные пальцы и не сводила с Эгвейн испытующего взгляда. Эгвейн сделала им знак подождать.
Вернувшись в очередной раз от повозки, Николь с Арейной заметили приближающуюся Суан и застыли на месте, точно превратившись в соляные столбы. И неудивительно. Суан выглядела так, будто готова смести их с лица земли, а заодно и повозку. Арейна завертела головой, выискивая, куда бы скрыться, но прежде чем она успела что-то предпринять, Суан быстрым движением схватила обеих за уши. Она заговорила, и, хотя расслышать ее слова не представлялось возможным, Арейна тут же перестала дергаться, больше не пытаясь освободиться. Руками Арейна вцепилась в запястье Суан, но это выглядело так, будто она держится, чтобы не упасть. На лице Николь проступил такой ужас, что Эгвейн подумала, не переборщила ли Суан. Однако вряд ли – учитывая обстоятельства; за все их проделки обеих следовало примерно наказать, а ведь они считали, что им все сойдет с рук. Жаль, что Эгвейн не сумела придумать способа пристроить к делу этакий дар вынюхивать то, что скрыто в тайне. Нет, безопасного способа нет.
Как только Суан кончила говорить и отпустила их уши, обе девушки тут же повернулись к Эгвейн и присели в реверансе. Николь склонилась так низко, что едва не коснулась головой земли, а Арейна чуть не упала на нее. Суан резко хлопнула в ладоши – девушки вскочили и бросились отвязывать упряжных лошадей. Даже не оседлав, они тут же вспрыгнули на них, пустили в галоп и исчезли из лощины так быстро, точно у них выросли крылья.
– Они даже во сне не пикнут, – сообщила Суан, вернувшись. – С послушницами, да еще с такими мерзавками, я пока в состоянии справиться. – Она не смотрела на двух других Айз Седай, только на Эгвейн.
Подавив вздох, Эгвейн повернулась к Мирелле и Нисао. Суан придется заняться, это очевидно, но пока есть дела поважнее. Обе сестры, Зеленая и Коричневая, настороженно смотрели на Эгвейн.
– Все очень просто, – твердо произнесла она. – Без моей защиты вы, скорее всего, потеряете своих Стражей и к тому времени, когда Совет покончит с вами, будете просто мечтать, чтобы с вас живьем содрали шкуру. Ваши собственные Айя наверняка тоже найдут для вас несколько теплых словечек. Пройдут годы, прежде чем вы снова сможете смотреть другим в глаза, а за спиной у вас не будет надзирающих за вами сестер. Но с какой стати я должна защищать вас от правосудия? Это свяжет меня определенными обязательствами. Вы вполне способны снова натворить что-нибудь в том же духе, а то и похлеще. Если уж на то пошло, вы тоже должны взять на себя кое-какие обязательства. – Без влияния Хранительниц Мудрости здесь не обошлось, хотя никакие клятвы не сравнить с джи’и’тох. – Я не пойду на это, если не буду уверена, что могу доверять вам, и вижу только один способ обеспечить это. – Фаолайн и Теодрин, а перед тем Хранительницы Мудрости. – Вы должны дать мне клятву верности.
Айз Седай нахмурились, отчаянно пытаясь понять, к чему ведет Эгвейн, но, как ни старались, до них пока не доходило. Мирелле выглядела так, будто ей только что хорошенько врезали между глаз, у Нисао просто отвалилась челюсть. Даже лицо Суан выражало недоверие и удивление.
– Не... воз... можно. – Мирелле внезапно начала заикаться. – Ни одна сестра никогда!.. Ни одна Амерлин никогда не требовала!.. Не думаешь же ты на самом деле...
– Хватит, Мирелле! – воскликнула Нисао. – Это все ты виновата! Не надо было мне тебя слушать... Ладно. Что сделано, того не вернуть, и что есть, то есть. – В упор глядя на Эгвейн, она пробормотала: – Вы – опасная молодая женщина, Мать. Очень опасная. Вы способны расколоть Башню еще глубже. Если бы я знала об этом раньше и имела мужество выполнить свой долг, не закрывая глаза на происходящее... – Она медленно опустилась на колени и прижалась губами к кольцу Великого Змея на пальце Эгвейн. – Клянусь Светом и моей надеждой на спасение и возрождение...
Нисао произносила не совсем те же слова, что Фаолайн и Теодрин, но каждое из них впечатляло не меньше. Благодаря Трем Клятвам ни одна Айз Седай не могла дать обет, если в глубине души не собиралась выполнять его. За исключением Черной Айя, конечно; без сомнения, для них существовал способ солгать. Однако выяснение, была ли хотя бы одна из этих женщин Черной сестрой, следовало отложить до другого раза. Суан, вытаращившая глаза и хватающая ртом воздух, выглядела точно вытащенная на берег рыба.
Мирелле попыталась воспротивиться, но Эгвейн просто сунула ей под нос руку с кольцом, и колени у Мирелле подкосились. Она, чуть не плача, произнесла слова клятвы и подняла на Эгвейн глаза:
– Ты делаешь то, чего никогда прежде не делалось, Мать. Это всегда опасно.
– И не в последний раз, – ответила ей Эгвейн. – На самом деле... Вот вам мое первое приказание. Вы никому ни слова не скажете о том, что Суан – не совсем то, что все думают. И второе. Вы будете выполнять любое ее приказание так, словно оно исходит от меня.
Обе Айз Седай дружно повернули головы к Суан, сохраняя спокойствие на лицах.
– Как прикажешь, Мать, – пробормотали обе.
Суан же выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание.
Она все еще находилась в состоянии шока, когда они с Эгвейн выбрались на дорогу и повернули коней на восток, к лагерю Айз Седай. Солнце уже почти достигло зенита. Это утро было богато событиями, как, впрочем, и большинство дней. Большинство недель, точнее говоря. Эгвейн пустила Дайшара легкой рысцой.
– Мирелле права, – наконец пробормотала Суан. Сейчас ей было не до переживаний из-за того, как она держится в седле. Словно почувствовав это, ее лошадка не капризничала и шла ровным аллюром, а в результате и Суан выглядела почти опытной всадницей. – Клятва верности. Никто никогда прежде не требовал такого. Никто. На это и намека нет в тайных записях. И то, что они должны повиноваться мне. Ты не просто нарушаешь установленный порядок вещей, ты на ходу перестраиваешь корабль, плывущий под парусами, да еще в шторм! Все меняется, все! Взять хотя бы Николь! В мое время послушница покрылась бы холодным потом от одной мысли о том, чтобы шантажировать сестру!
– И это не первая их попытка. – Эгвейн как можно короче пересказала Суан произошедшее ночью.
Она ожидала, что это сообщение заставит Суан разразиться гневной тирадой, но та лишь совершенно спокойно заметила:
– Боюсь, как бы с нашими отважными девицами не случилось чего-нибудь в скором времени.
– Нет!
Эгвейн так резко натянула поводья, что лошадка Суан ускакала далеко вперед, прежде чем всадница, негромко ругаясь себе под нос, сумела остановить и развернуть ее. Она сидела, сверля Эгвейн настойчивым взглядом – почище, чем умела Лилейн.
– Мать, в их руках дубинка, занесенная над твоей головой. Хватило бы только ловкости придумать, как ее использовать. Если даже Совет не обойдется с тобой со всей возможной суровостью, все твои надежды и планы пойдут прахом. – Суан с видом отвращения покачала головой. – Я предполагала, что вы можете поступить так, когда отсылала вас троих, – что вы будете вынуждены поступить так, – но мне и в голову не приходило, что Илэйн и Найнив окажутся настолько безрассудны, чтобы привести с собой тех, кому об этом известно. Если правда выплывет, то эти две девчонки получат по заслугам. Но ты не можешь допустить, чтобы поползли слухи.
– С Николь и Арейной ничего не должно случиться, Суан! Если я одобрю их убийство только потому, что им стало известно лишнее, кто в таком случае будет следующим? Романда и Лилейн – потому что они спорят со мной? И когда этому наступит конец? – Эгвейн охватило отвращение к самой себе. Прежде она даже не поняла бы, что имела в виду Суан! Всегда лучше знать, чем оставаться в неведении, но в то же время не знать часто гораздо удобнее. Она пришпорила Дайшара. – Сегодня – день моей победы, но я не хочу, чтобы он был отравлен разговорами об убийстве. Если хочешь знать, все началось вовсе не с Мирелле, Суан. Сегодня утром Теодрин и Фаолайн поджидали...
Суан подъехала поближе, чтобы лучше слышать. Хотя эти новости не уняли ее тревоги по поводу Николь и Арейны, планы Эгвейн, которые та ей изложила, зажгли искры в ее глазах и вызвали на губах улыбку предвкушения. К тому времени, когда они добрались до лагеря Айз Седай, Суан уже горела страстным желанием приняться за выполнение следующей возложенной на нее задачи. Которая состояла в том, чтобы сообщить Шириам и остальным сторонницам Мирелле, что в полдень их ожидают в кабинете Амерлин. Она могла даже, положа руку на сердце, совершенно искренне сказать, что от них не потребуется ничего такого, чего другие сестры не делали бы прежде.
Несмотря на разговоры о своей победе, Эгвейн не чувствовала наплыва энергии. Она едва слышала просьбы о благословении, наверняка многие из них даже не достигали ее ушей. Однако, по-видимому, она все же благословляла хотя бы некоторых из тех, кто просил об этом, – судя по тому, что время от времени взмахивала рукой. Она не могла одобрить убийства, но ей повсюду чудились Николь и Арейна, которые строили против нее козни. За ними необходим глаз да глаз. Неужели когда-нибудь наступит день, когда трудностей будет хоть чуточку поменьше? Вот что ей хотелось бы знать. Чтобы победа не сочеталась непременно с какой-то новой угрозой.
Когда Эгвейн вошла в палатку, у нее окончательно испортилось настроение. Боль в голове бешено пульсировала. Наверно, было бы легче, останься она на свежем воздухе.
Два аккуратно сложенных листка пергамента лежали на крышке письменного стола, каждый запечатан воском и на каждом написано: «Запечатано Пламенем». Эти печати могла взломать только Амерлин; если бы это сделал кто-нибудь другой, такой поступок рассматривался бы как не менее серьезное преступление, чем нападение на саму Амерлин. Больше всего на свете Эгвейн хотелось даже не прикасаться к ним. У нее не было ни малейших сомнений в том, кто написал эти слова. К несчастью, она оказалась права.
Романда предлагала – «требовала» было бы более подходящим словом, – чтобы Амерлин издала указ «Для сведения Совета», о котором было бы известно только Восседающим. Согласно этому указу, всех сестер следовало вызвать одну за другой, и любую, которая откажется, взять под стражу и отсечь от Источника как подозреваемую в том, что она принадлежит к Черной Айя. Зачем их надо вызвать, четко не разъяснялось, хотя, в общем, можно догадаться, вспомнив утренние рассуждения Лилейн по этому поводу. Послание самой Лилейн было полностью выдержано в духе ее обычного поведения с Эгвейн – точно мать с неразумным ребенком. В нем еще раз подчеркивалось, что это предпринято исключительно ради блага самой Эгвейн и всех остальных. Лилейн считала, что указ должен иметь гриф «Для сведения сестер», то есть что с его содержанием следует ознакомиться всем. Лилейн настаивала и на том, чтобы впредь было запрещено всякое упоминание о Черной Айя как подстрекающее к вражде – серьезное преступление по закону Башни – с соответствующим наказанием.
Эгвейн со стоном рухнула на свое складное кресло. Конечно, его ножки тут же сложились, и она чуть не упала на ковер. Можно, вероятно, немного потянуть время, но они ведь не отвяжутся от нее с этим идиотизмом. Рано или поздно кто-то из них представит свое «выдержанное» предложение Совету, и тогда этот курятник всполошится, точно в него запустили лису. Они что, слепые? Подстрекающее к вражде? Да издай Эгвейн такой указ, и Лилейн добьется того, что все сестры проникнутся убеждением, что среди них не только находятся Черные, но и сама Эгвейн принадлежит к их числу. В результате – паническое бегство Айз Седай обратно в Тар Валон, к полному удовольствию Элайды. Романда просто подталкивала к мятежу.
В тех самых тайных записях упоминалось всего о шести мятежах за более чем три тысячи лет. Может, это не так уж много, но каждый заканчивался сменой Амерлин и всего Совета. Об этом знали и Лилейн, и Романда. Лилейн пробыла Восседающей около сорока лет и имела доступ ко всем секретным записям. Прежде чем отказаться от своего звания и удалиться в уединение, как поступали многие сестры, достигнув определенного возраста, Романда занимала в Совете кресло от Желтой Айя так долго, что поговаривали, будто она имела не меньше власти, чем любая Амерлин. Избрание Восседающей вторично было неслыханным делом, но Романда не относилась к тем, кто выпустит власть из рук, если может ее удержать.
Нет, они не слепы; они просто боятся. Все боятся, включая саму Эгвейн, а даже Айз Седай не всегда хорошо соображают, если боятся. Она снова сложила послания, желая одного – скомкать их и растоптать ногами. Голова у нее просто раскалывалась от боли.
– Можно, Мать? – Не дожидаясь ответа, Халима Саранов быстро вошла в палатку. Движение Халимы всегда притягивали взор мужчин, от двенадцатилетних юнцов до тех, кто одной ногой стоял в могиле, и, даже если она прятала свое тело под плащом, закрывающим ее с ног до головы, мужчины все равно глазели на нее. Длинные черные волосы, блестящие, будто их каждый день мыли дождевой водой, обрамляли лицо, которое делало понятным такое поведение мужчин. – Делана Седай подумала, что вы, возможно, захотите увидеть это. Она поставила этот вопрос перед Советом сегодня утром.
Совет заседает с утра, а ее даже не оповестили? Ладно, она отсутствовала, но обычай на уровне закона гласил, что Совет не может заседать, хотя бы прежде не поставив в известность Амерлин. Если, конечно, они собрались не для того, чтобы свергнуть ее. В эту минуту такой конец всего казался Эгвейн почти благом. Она посмотрела на сложенный листок бумаги, который Халима положила на стол, таким взглядом, как будто это ядовитая змея. Незапечатанный, любая новоиспеченная послушница могла прочесть его, но Делану это ничуть не беспокоило. А в послании несомненно совет объявить Элайду Приспешницей Темного. Не так плохо, как предложения Романды или Лилейн, но если бы Эгвейн услышала, что Совет перерос в мятеж, она вряд ли удивилась бы.
– Халима, одно время я хотела, чтобы ты отправилась домой после смерти Кабрианы.
У Деланы по крайней мере должно было хватить ума запечатать сообщение этой женщины такой печатью, чтобы его не мог прочесть никто, кроме Восседающих. Или даже самой Амерлин. Вместо того чтобы рассказывать каждой сестре, что там написано.
– Я не могла так поступить, Мать. – В зеленых глазах Халимы вспыхнуло нечто вроде вызова или неповиновения, но это впечатление было обманчивым. На людей она смотрела либо прямым, смелым, даже вызывающим взглядом широко распахнутых глаз, либо пристальным, затуманенным взглядом из-под опущенных ресниц. Ее глаза многих вводили в заблуждение. – После того как Кабриана Седай рассказала мне, что она узнала об Элайде? И о ее планах? Кабриана была моим другом и вашим тоже, и она была ярой противницей Элайды, вот почему у меня не было выбора. Я лишь благодарю Свет за то, что она при мне упомянула о Салидаре, и поэтому я знала, куда идти. – Халима сложила на животе руки, такие маленькие, какие у Эгвейн были в Тел’аран’риоде, и склонила набок голову, открыто изучая Эгвейн. – У вас снова болит голова, не правда ли? У Кабрианы тоже бывали эти боли, такие сильные, что начинались судороги. Ей приходилось сидеть в горячей ванне до тех пор, пока она не находила в себе силы надеть хоть какую-то одежду. Иногда это длилось целыми днями. Если бы я не пришла, с вами могло случиться то же самое. – Обойдя кресло, Халима начала массировать Эгвейн голову. От прикосновения ее умелых пальцев боль заметно уменьшилась. – У вас, наверно, это часто бывает, не станете же вы без конца просить Исцелить вас? Это от чрезмерного напряжения. Я чувствую его.
– Наверно, не стану, – пробормотала Эгвейн.
Ей, в общем-то, даже нравилась Халима, что бы о ней ни говорили, и не только из-за умения снимать головные боли. Халима была грубоватой, открытой деревенской женщиной, хотя очень любила посплетничать, умудряясь разбавлять свое несомненное уважение к Амерлин своеобразным панибратством, которое Эгвейн находила освежающим. Временами немного странным, но бодрящим. Даже болтовня Чезы не оказывала на нее такого воздействия, но Чеза всегда оставалась служанкой, пусть даже очень дружелюбно настроенной, в то время как Халима никогда не проявляла никаких признаков подобострастия. И все же Эгвейн в самом деле жалела, что Халима не вернулась домой, когда Кабриана упала с коня и сломала себе шею.