На перекрестках статуями стояли регулировщики со свистками в зубах и поднятыми жезлами. Стая голубей висела над площадью. Высоко в небе, как нарисованный, прилепился самолет. Вода в фонтанах застыла, как лед. Листья, падающие с деревьев, неподвижно зависли в воздухе. А собачонка, которая как раз подняла заднюю лапу к столбу, напоминала чучело.
И через этот город, мертвый, как фотография, бежали, обгоняя друг друга, серые господа. А Момо все следовала за ними на некотором расстоянии, чтобы они не заметили ее. Но похитители времени и так ничего не замечали, их бегство становилось все нескладнее и напряженнее.
Они кашляли и хватали ртом воздух. Многие теряли сигары, а пока искали их в суматохе, растворялись и исчезали.
Но не только такие обстоятельства приносили им все больше и больше трудностей, опасность все чаще исходила от своих же товарищей. Некоторые, заметив, что их сигары догорают, на бегу выхватывали сигару изо рта у соседа. И таким образом их число медленно, но верно уменьшалось.
Тем, у которых в папках еще сохранились остатки сигар, приходилось зорко следить, чтобы другие, у которых запасы кончались, не набросились на них и не отобрали эти остатки. Начались дикие драки. Целые кучи серых господ барахтались на мостовой, стараясь выхватить у соседей окурки. Сигары катились по асфальту и втаптывались в пыль. Страх исчезнуть с лица земли совсем лишил серых господ разума.
Имелись и другие вещи, мешавшие им. Кое-где горожане, теперь совершенно неподвижные, стояли так плотно, что серые господа с трудом протискивались между ними, как в дремучем лесу. Маленькой и худенькой Момо было, конечно, намного легче. Даже падающие с веток каштаны, которые теперь просто висели в воздухе, представляли для серых господ серьезную опасность. Не замечая их, они изрядно расшибали головы.
Это была длинная дорога, и Момо даже не догадывалась, сколько им еще бежать. Она тревожно поглядывала на цветок времени. Но он как раз только что полностью распустился, и причин для беспокойства вроде не было.
Но тут случилось такое, что Момо мгновенно обо всем забыла: она увидела на маленькой боковой улочке Беппо!
— Беппо! — воскликнула она вне себя от радости и подлетела к нему. — Беппо, я тебя везде искала! Где же ты пропадал? Почему не приходил? Ах, Беппо, любимый Беппо!
Момо попыталась обнять его за шею, но тут же отпрянула. Она больно ударилась, словно он был из железа, и слезы потекли у нее из глаз. Вот так, заплаканная, она и смотрела на него.
Его маленькое тело казалось еще более сгорбленным, чем раньше. Доброе лицо совсем исхудало, было изможденным и очень бледным. Подбородок зарос клочковатой седой бородкой, потому что на бритье у него теперь не хватало времени. В руках он держал старую метлу, совершенно истрепанную от постоянного применения. Он застыл, как и всё вокруг, неотрывно глядя сквозь маленькие очки на замусоренную улицу.
Теперь она наконец нашла его, теперь, когда он не мог ни видеть, ни слышать ее! И, возможно, она в последний раз встречается с ним! Кто знает, чем все закончится. Если плохим, старый Беппо навечно останется стоять здесь, как статуя.
Черепаха зашевелилась в руках Момо.
«Дальше», — высветилось на панцире.
Момо бросилась обратно на главную улицу и испуганно остановилась. Ни одного похитителя времени там не было! Она побежала вперед, куда прежде удирали серые господа, но напрасно. Она потеряла их следы!
Она совершенно растерялась и остановилась. Что ей теперь делать? Она вопросительно посмотрела на Кассиопею.
«Ты их найдешь, беги дальше», — мелькнуло на панцире.
Ну, раз Кассиопея знала, что она отыщет похитителей времени, то безразлично, в каком направлении двигаться. Она просто побежала наобум, то направо, то налево, то прямо.
Вот она добралась до той части северной окраины города, где новые кварталы абсолютно одинаковых домов тянулись, как по линейке, до самого горизонта. Момо бежала все дальше и дальше, но поскольку все дома и улицы походили друг на друга, как две капли воды, у нее вскоре появилось ощущение, что она кружится на одном месте и никуда не продвигается.
Это был какой-то заколдованный лабиринт из стандартных предметов и строгих линий.
Момо совершенно растерялась и была близка к отчаянию, как вдруг увидела одинокого серого господина, заворачивающего за угол. Он хромал, штаны его были разорваны, шляпу и папку он потерял, только во рту дымился окурок серой сигары.
Момо добежала за ним до места, где в бесконечном ряду домов один отсутствовал. Вместо него стоял высокий забор из серых досок, окружающих, наверное, целый квартал. В заборе имелись немного приоткрытые ворота, и именно туда нырнул последний беглец из серых господ. Над воротами висел щит, и Момо задержалась, чтобы по слогам разобрать написанное:
«Внимание!
Чрезвычайно опасно для жизни!
Посторонним вход строжайше запрещен!»
Глава 21
Конец, с которым начинается нечто новое
Момо опоздала, читая надпись на щите: когда она проскользнула в ворота, последний серый господин уже исчез.
Перед ней громоздился строительный котлован глубиной в двадцать или даже тридцать метров. Вокруг стояли экскаваторы и другие машины. На наклонной рампе, которая вела до самого дна котлована, прямо на ходу застыли несколько грузовиков. Там и тут, неподвижно, в разных позах, замерли рабочие.
Но куда теперь? Момо не нашла ни одного входа, которым мог бы воспользоваться серый господин. Она взглянула на черепаху, но та, похоже, тоже ничего не знала. На ее панцире не появилось ни слова.
Момо сползла вниз, на дно котлована, и огляделась. И внезапно она увидела знакомое лицо. Перед ней стоял Николо-каменщик, который когда-то нарисовал на стене в ее комнатушке красивые цветы. Конечно, он тоже был совершенно неподвижен, как и все вокруг, но его поза была необычна. Приложив руку ко рту, он как будто кому-то что-то кричал, а другой показывал на огромную открытую трубу, торчавшую со дна прямо перед ним. Причем создавалось такое впечатление, что он смотрит прямо на Момо.
Момо, не долго раздумывая, приняла это за нужный знак и полезла в трубу. Едва очутившись внутри, она тут же соскользнула вниз, поскольку труба шла почти вертикально. Потом она начала причудливо извиваться, как на детских горках, и Момо со страшной скоростью полетела вниз. Она падала все глубже и глубже, ее переворачивало то головой, то ногами вперед. Но она не выпустила из рук ни черепаху, ни цветок. Чем дальше она спускалась, тем холоднее становилось.
В какое-то мгновение у нее промелькнула мысль о том, как она выберется отсюда, но мысль эта не успела созреть до конца, ибо труба неожиданно закончилась в каком-то подземном ходе.
Здесь уже не было кромешной тьмы. Здесь царствовал пепельно-серый полусвет, исходящий как бы из стен.
Момо поднялась и побежала вперед. Ее босые ноги не издавали ни звука, в отличие от ног серых господ, топот которых она опять слышала перед собой. И она пошла на звук шагов.
От основного коридора во все стороны ответвлялись боковые ходы, создавая сложный лабиринт переплетающихся туннелей, точно под всем строящимся кварталом тянулась подземная кровеносная система.
И тут она услышала гул голосов. Она пошла на этот звук и осторожно заглянула за угол.
Ее взору открылся огромный зал с бесконечно длинным столом по центру. По обоим краям стола сидели серые господа, и еще больше толпилось не уместившихся. И до чего же жалко выглядели последние похитители времени! Костюмы разорваны в клочья, на лицах ссадины и кровоподтеки, в глазах — страх и растерянность! Только сигары их продолжали коптить серым дымом.
На противоположном конце зала Момо увидела приоткрытые бронированные ворота. Здесь веяло ледяным холодом. Хотя Момо и понимала, что это не поможет, она присела на корточки и прикрыла голые ноги своей широкой юбкой.
— Мы должны, — услышала она голос серого господина, сидящего с торца длинного стола, как раз напротив бронированной двери, — всячески экономить наши запасы, ибо не известно, сколько нам еще придется жить на них. Мы должны себя ограничивать!
— Нас осталось совсем немного, — закричал другой, — запасов хватит на годы!
— Чем раньше мы начнем экономить, — невозмутимо продолжал оратор, — тем дольше продержимся. И вы догадываетесь, уважаемые господа, что я подразумеваю под необходимостью экономить. Вполне достаточно, если нынешнюю катастрофу переживут только некоторые из нас. Мы должны оценивать ситуацию трезво и по-деловому! Нас здесь слишком много, дорогие коллеги! Мы должны резко сократить нашу численность. Это суровая, но справедливая мера. Разрешите, господа, приступить к пересчету.
Собравшиеся пересчитались. Потом председатель вытащил из кармана монету и объяснил:
— Мы проведем жеребьевку. Решка означает, что господа с четными номерами остаются, а орел — исчезают.
Он подбросил монетку в воздух и поймал ее.
— Решка! — крикнул он. — Итак, господа с четными номерами остаются, а с нечетными должны испариться!
Глухой стон пронесся по рядам проигравших, но никто даже не попытался защититься.
Четные похитители времени забрали сигары у нечетных, и те сразу же растворились.
— А теперь, — сказал председатель в примолкший зал, — повторим эту процедуру снова, если позволите.
Такая же процедура повторилась в третий и даже в четвертый раз. Наконец, осталось всего шестеро серых господ. Они сели по трое, друг против друга, по разным краям бесконечного стола, и начали мерить визави ледяным взглядом.
Момо с ужасом наблюдала за происходящим. Она заметила, что с каждым уменьшением числа серых господ становилось теплее. По сравнению с прежним, холод уже вполне можно было терпеть.
— Шесть, — сообщил один из серых господ, — скверное число.
— Хватит, — скривился господин, сидевший по другую сторону стола, — нет смысла дальше сокращать нашу численность. Если нам шестерым не удастся сейчас выжить, то у троих это тоже не получится.
— Это как сказать, — пробормотал другой, — но, в случае необходимости, мы всегда сможем вернуться к этому вопросу. Позже, я имею в виду.
На какое-то время наступила тишина, потом высказался еще один:
— Как хорошо, что складские ворота в начале катастрофы оказались открытыми. В противном случае никакая сила в мире не сумела бы с ними сладить. Мы бы пропали.
— К сожалению, вы не совсем правы, любезнейший, — пробормотал его сосед. — Пока ворота открыты, температура на складе повышается. Цветы времени один за другим начнут оттаивать. Причем они знают, что тогда мы уже не сможем помешать им вернуться на старое место.
— Вы полагаете, — спросил третий, — что нашего холода теперь недостаточно, чтобы держать запасы сильно замороженными?
— Нас, увы, только шестеро, — ответил второй господин, — вы можете сами подсчитать, сколько мы способны произвести холода. Похоже, мы чересчур поспешно настолько сократили свою численность. Мы ничего от этого не выиграли.
— Нам требовалось решиться на одну из двух имеющихся возможностей! — воскликнул первый господин. — И мы выбрали именно такой вариант.
Снова воцарилась тишина.
— Так мы можем сидеть здесь годами и охранять друг друга, ничего не предпринимая, — наконец высказался один из них. — Должен заметить, что создалась какая-то безнадежная ситуация.
Момо думала. Больше ждать не имело смысла. Если бы серые господа исчезли совсем, то цветы времени сами по себе оттаяли бы. Но пока серые господа существуют. И они останутся навсегда, если она ничего не предпримет. Но что она могла сделать, если ворота на склад были открыты, и серые господа могли обеспечиваться энергией сколько угодно?
Тут Кассиопея зашевелила ножками, и Момо посмотрела на нее.
«Ты закроешь ворота», — гласила надпись на ее панцире.
— Это невозможно, — прошептала Момо, — их ведь не столкнешь с места!
«Коснешься цветком», — последовал ответ.
— Я смогу их сдвинуть, если дотронусь до них цветком?
«Ты это сделаешь», — засветились буквы на панцире.
Если Кассиопея знала это наперед, то так и должно случиться. Момо осторожно поставила черепаху на пол и засунула цветок времени, который, кстати, уже заметно завял, сохранив не так много лепестков, себе под куртку.
Незаметно для шестерых серых господ ей удалось проползти на четвереньках под длинным столом. Она двигалась до тех пор, пока не достигла другого конца стола. И вот она сидела между ногами похитителей времени, и сердце ее, казалось, выпрыгнет из груди.
Тихо, тихо вытащила она из-за пазухи цветок времени, взяла его в зубы и пролезла между стульями так, что серые господа ее снова не заметили.
Она добралась до открытых ворот, дотронулась до них цветком и одновременно принялась толкать их руками. Ворота бесшумно повернулись на шарнирах и с грохотом захлопнулись. Удар вызвал эхо, многократно повторившееся в зале и в подземном лабиринте.
Момо вскочила. Серые господа, которые ни в малейшей степени не подозревали, что кроме них здесь может появиться какое-то постороннее существо, от страха застыли на своих стульях, уставившись на девочку, как загипнотизированные.
Она, не раздумывая, проскочила мимо них и бросилась к выходу из зала. Но тут серые господа очнулись и кинулись вслед за ней.
— Смотрите, это она, та ужасная девчонка! — услышала Момо возглас сзади. — Это Момо!
— Это невозможно! — закричал другой. — Почему она двигается?
— У нее цветок времени! — завопил третий.
— И с его помощью, — ахнул четвертый, — она сумела сдвинуть ворота?
Пятый с силой хлопнул себя по лбу.
— Значит, мы тоже можем это сделать! Ведь у нас полно цветов времени!
— Было, было полно, — визжал шестой, — но теперь ворота закрыты! Есть только один выход: мы должны отобрать у нее цветок, иначе для нас все кончено!
Между тем Момо исчезла где-то в бесконечно разветвляющихся коридорах, но в их лабиринтах серые господа, естественно, ориентировались, лучше нее. Момо стремглав неслась вперед и порой чуть не попадала в объятия кому-нибудь из преследователей, но каждый раз ей удавалось ускользнуть.
Кассиопея тоже по-своему принимала участие в погоне. Хотя и могла она только очень медленно ползать, но, поскольку всегда заранее знала, где будут пробегать преследователи, то вовремя добиралась до нужного места и ложилась прямо на дорогу. В темноте серые господа спотыкались о нее и кубарем катились по полу. Бегущие следом натыкались на лежащих и тоже падали на пол. Таким способом черепаха не раз спасла Момо от верной поимки. Конечно, и ее частенько отшвыривали к стене, но она упорно продолжала делать то, что, как знала заранее, обязательно сделает.
В пылу преследования некоторые серые господа потеряли свои сигары и бесследно растворились один за другим. В конце концов, их осталось двое.
Момо опять оказалась в огромном зале с длинным столом. Теперь оба похитителя времени гонялись за девочкой вокруг него, но никак не могли ее схватить. Тогда они разделились и побежали в противоположные стороны.
И тут для Момо больше не осталось шанса спастись. Она забилась в угол, со страхом глядя на приближающихся с двух сторон серых господ. Она крепко прижала к себе цветок. На нем оставалось только три вялых лепестка.
Первый преследователь уже протянул руку, чтобы вырвать цветок у девочки, но тут второй оттолкнул его.
— Нет, — закричал он, — это мое! Мое!
Они вцепились друг в друга, и в образовавшейся свалке у одного выпала изо рта сигара. Со страшным воем он закрутился вокруг себя, сделался прозрачным и растворился в ничто. И тут к Момо ринулся последний серый господин. Во рту у него дымился еще изрядный окурок.
— Отдай цветок! — захрипел он, тяжело дыша, но, едва он открыл рот, как и его сигара упала и покатилась по полу.
Серый господин бросился на колени, судорожно пытаясь дотянуться до окурка, но никак не доставал его. Его пепельно-серое лицо повернулось к Момо, он приподнялся на локтях и протянул к девочке дрожащую руку.
— Умоляю, — прошептал он, — умоляю, дитя мое, отдай мне цветок!
Момо все еще стояла, плотно забившись в угол и прижимая цветок к груди. Она совершенно онемела от ужаса и смогла только молча покачать головой.
Последний серый господин медленно закрыл глаза.
— Это хорошо, — пробормотал он, — это… хорошо… что… теперь… все… кончилось…
И с этими словами исчез и он.
Момо растерянно смотрела на то место, где он только что лежал. Но там теперь ползла Кассиопея, на спине у которой светились слова: «Ты откроешь хранилище».
Момо подошла к воротам, дотронулась до них цветком времени, на котором остался один-единственный лепесток, и широко их распахнула.
С исчезновением серых господ пропал и холод, начало теплеть.
Момо широко раскрытыми от удивления глазами рассматривала склад. Здесь, как стеклянные бокалы, выстроенные бесконечными рядами на бесконечных полках, стояло бесчисленное множество цветов времени, и ни один из них не походил на другой — сотни тысяч, миллионы часов жизни!
Становилось все теплее и теплее, как в оранжерее.
А когда с цветка в руках Момо упал последний лепесток, началось что-то наподобие шторма. Тучи цветов времени закружились вокруг нее. Это напоминало теплый весенний ураган, но ураган из огромного количества освобожденного времени.
Момо, как во сне, огляделась по сторонам и увидела на полу Кассиопею, на спине которой светилась надпись:
«Лети домой, маленькая Момо, лети домой».
И это было последнее, что сообщила Кассиопея Момо. Шторм цветочных лепестков усилился до невероятной мощи, он стал таким неудержимым, что подхватил Момо и понес ее, словно она сама превратилась в один из лепестков, все дальше и дальше, прочь из темных подземных переходов, все выше и выше, на поверхность земли, а затем над городом. Она летела над крышами домов и башнями в огромном облаке из цветов, которое все разрасталось и разрасталось. Точно в веселом танце под волшебную музыку, она то плавно опускалась вниз, то поднималась высоко вверх или кружилась вокруг себя в сладостном ощущении воздушной легкости и восторга.
Но вот облако медленно и мягко снизилось, и цветы упали на застывшую землю. И, как снежные хлопья, они начали таять, становясь невидимыми, чтобы вернуться туда, где на самом деле был их дом — в сердца людей.
И в тот же миг опять появилось время, и все снова зашевелилось и пришло в движение. Автомобили ехали, полицейские свистели, голуби летели, а маленькая собачонка у фонаря справляла свою нужду.
А люди даже не заметили, что весь мир в течение часа был неподвижен. Ведь времени с тех пор, как оно остановилось, до нового начала не было вообще. И для людей оно сложилось в один-единственный миг.
Но все же что-то стало не так, как прежде. У людей внезапно появилось бесконечно много времени. Конечно, они очень обрадовались такому факту, но никто даже не догадывался, что в действительности к ним чудесным образом вернулось их собственное, сэкономленное время.
Снова придя в себя, Момо обнаружила, что находится на той самой улочке, на которой она увидела Беппо. И он по-прежнему стоял спиной к ней, опершись на свою метлу и задумчиво глядя вдаль — совсем как раньше. Ему вдруг незачем стало торопиться, и он не мог понять, почему внезапно почувствовал себя таким умиротворенным, спокойным и полным надежд.
«Может быть, — подумал он, — я сэкономил сто тысяч часов и освободил Момо?»
И тут кто-то тронул его за локоть. Он обернулся и увидел перед собой маленькую Момо.
Нет, наверное, таких слов, которыми можно было бы описать радость их встречи. Оба то смеялись, то плакали и, перебивая друг друга, говорили и говорили о всяких пустяках, как говорят люди, опьяненные радостью и счастьем! Они снова и снова обнимались, а прохожие останавливались и радовались, и смеялись, и плакали вместе с ними, потому что никто никуда не спешил. Ведь у всех теперь было много времени!
Наконец Беппо закинул свою метлу на плечо, поскольку в такой день ни о какой работе не могло идти и речи. И они оба, взявшись за руки, пошли через город домой — к старому амфитеатру. У каждого из них столько всего накопилось, чтобы рассказать другому!
А в большом городе можно было увидеть то, чего давно никто не видел: дети играли прямо посреди улицы, а водители останавливались и, радостно улыбаясь, ждали, пока смогут проехать. Некоторые даже выходили из машин, и сами включались в игру. Повсюду стояли оживленно болтающие люди, они делились новостями и просто хорошим настроением. Тот, кто шел на работу, вполне успевал полюбоваться цветами в окне или покормить птиц. И у врачей теперь хватало времени внимательно и терпеливо выслушать каждого пациента. Рабочие могли спокойно и с любовью заниматься своим ремеслом, не думая о том, чтобы за короткий срок сделать как можно больше. Каждый теперь уделял всему столько времени, сколько надо и сколько хотел, ведь времени опять стало более чем достаточно.
Но люди вряд ли догадывались, кого следует благодарить за это, и что в действительности случилось за тот час, который пролетел для них, как миг. Они, наверное, и не поверили бы, если бы им рассказали всю правду. Узнали о ней и поверили только друзья Момо.
Когда маленькая Момо и старый Беппо дошли до амфитеатра, все уже собрались там и ждали их: Гиги-Экскурсовод, Паоло, Массимо, Франко, Мария с младшей сестренкой Деде, Клаудио и все остальные дети. Пришли и Нино с его толстой женой Лилианой и ребенком, и Николо-каменщик и все те, кто раньше бегал к Момо со своими заботами и проблемами. Потом начался праздник, такой веселый и радостный, какой могли устроить себе только друзья Момо, и продолжался он до тех пор, пока на небе не появились древние звезды.
И, когда улеглись объятия, рукопожатия, шумные восторги и смех, все расселись в кружок на поросших травой каменных ступенях амфитеатра. Стало совсем тихо.
Момо вышла в середину этого круга. Она подумала о голосах звезд и цветах времени.
И тогда она запела чистым и ясным голосом.
А в Доме-Нигде — на стуле у изящного столика — сидел Мастер Хора, которого вернувшееся время пробудило от его первого и единственного сна. Он наблюдал в свои всевидящие очки, как веселились Момо и ее друзья. Он был очень бледен и выглядел так, словно только что оправился от тяжелой болезни. Но глаза его сияли радостным блеском.
Тут он почувствовал какое-то прикосновение к ноге. Он снял очки и наклонился. Перед ним стояла черепаха.
— Кассиопея, — нежно сказал он и почесал ей шейку, — вы вдвоем очень хорошо все сделали. Ты должна будешь мне все рассказать, ведь на сей раз я не мог наблюдать за вами.
«Позже», — высветилось на панцире Кассиопеи, и она чихнула.
— Ты не простудилась? — озабоченно спросил Мастер Хора.
«Еще как», — прочитал он ответ Кассиопеи.
— Это, наверное, из-за холода серых господ, — предположил Мастер Хора, — я могу себе представить, как ты вымоталась и устала. Тебе, прежде всего, надо основательно выспаться. Так что иди и отдыхай.
«Спасибо», — появилось на спине черепахи.
Кассиопея нашла себе тихий уголок, втянула голову и все четыре ноги под панцирь, и на нем медленно проступили буквы, видимые только тем, кто прочитал эту историю:
«КОНЕЦ».