Затем Зев сообщил патеру – со всем должным уважением к стоявшему за прилавком Юсселю Горовицу, – что лучшие в мире сандвичи с солониной делают в иерусалимском магазине деликатесов Шмуэля Розенберга в Бенсонхерсте. Отец Кэйхилл ответил, что он там бывал и согласен на сто процентов.
И тут Юссель подал ему сандвич. Когда священник откусил огромный кусок солонины с ржаным хлебом, tummel,[91]обычный в магазине кошерной еды в обеденное время, смолк, и у Горовица стало тихо, словно в shoul[92]воскресным утром. Все смотрели, как ирландец жует и глотает. Подождали. Внезапно на его лице появилась эта широченная ирландская улыбка.
– Боюсь, что мне придется изменить свое мнение, – сказал он. – Горовиц из Лейквуда делает самые лучшие в мире сандвичи с солониной.
Под звуки аплодисментов и дружеского смеха Зев отвел отца Кэйхилла к заднему столику, который затем стал их обычным местом, и сел рядом с этим сдержанным и притягательным иноверцем, который с такой легкостью завоевал симпатию полного зала незнакомых людей и доставил такую mechaieh[93]Юсселю. Он узнал, что молодой священник – новый помощник отца Пальмери, настоятеля католической церкви Святого Антония, находившейся в северной части Лейквуда. Отец Пальмери служил здесь многие годы, но за это время Зев всего лишь пару раз видел его. Он принялся расспрашивать отца Кэйхилла – который хотел, чтобы его называли Джо, – о жизни в Бруклине, и они проговорили целый час.
В течение последующих месяцев они так часто сталкивались у Горовица, что решили регулярно встречаться и обедать вместе по понедельникам и четвергам. Эти встречи продолжались не один год; они обсуждали религию – о, эти богословские дискуссии! – политику, экономику, философию, жизнь вообще. Во время этих обедов они решали большую часть мировых проблем. Зев был уверен, что они решили бы их все, если бы скандал в церкви Святого Антония не привел к изгнанию отца Джо из прихода.
Но это было в другом измерении, в другом мире. В том мире, который существовал до вампиров.
Зев покачал головой, размышляя о нынешнем положении отца Джо в пыльном подвале винной лавки Мортона.
– Это насчет вампиров, Джо, – начал он, сделав еще глоток «Столичной». – Они захватили Святого Антония.
Отец Джо фыркнул и пожал плечами:
– У них теперь численный перевес, Зев, не забывай об этом. Они захватили все. А почему приход Святого Антония должен отличаться от всех прочих приходов мира?
– Я не имел в виду приход. Я имел в виду церковь. Глаза католического священника слегка приоткрылись.
– Церковь? Они захватили само здание?
– Каждую ночь, – ответил Зев. – Они приходят туда каждую ночь.
– Это же святое место. Как им это удалось?
– Они осквернили алтарь, уничтожили все кресты. Церковь Святого Антония – больше не святое место.
– Очень плохо, – отозвался отец Джо, опустив взгляд и печально качая головой. – Это была красивая старая церковь. – Он снова взглянул на Зева. – А откуда ты знаешь, что происходит в приходе Святого Антония? Это не так уж близко от твоей общины.
– У меня больше нет общины в прямом смысле этого слова.
Отец Джо протянул огромную ладонь и схватил его за плечо.
– Прости, Зев. Я слышал, как сильно пострадал ваш народ. Ничего не стоило их захватить, а? Мне правда очень жаль.
«Ничего не стоило». Точное выражение. О, они отнюдь не глупы, эти кровопийцы. Они знали, кто наиболее уязвим. На какой район они ни нападали бы, они всегда выбирали в качестве первых жертв евреев, а среди евреев – прежде всего ортодоксальных. Умно. Где еще существовала такая низкая вероятность наткнуться на крест? Это сработало в Бруклине, и они пришли на юг, в Нью‑Джерси, распространяясь, словно чума, они направлялись прямо в город с самым большим скоплением yeshivas[94]в Северной Америке.
Но после холокоста в Бенсонхерсте члены общин Лейквуда быстро поняли, что происходит. В реформистских и консервативных синагогах по субботам начали выдавать кресты – для многих было уже слишком поздно, но часть людей спаслась. Последовали ли ортодоксы их примеру? Нет. Члены общин укрывались в домах, shoule и yeshivas, читали и молились.
И были уничтожены.
Крест, распятие – они обладали властью над вампирами, отгоняли их прочь. Его собратья‑раввины не желали принимать этот простой факт, потому что прикосновение к кресту несло за собой разрушительные последствия. Взять в руки крест означало отринуть две тысячи лет истории еврейского народа, признать, что Мессия приходил, а они его не заметили.
Правда ли это? Зев не знал. Об этом можно будет поспорить потом. А в тот момент гибли люди. Но раввины хотели спорить об этом сейчас же. И пока они спорили, их паству уничтожали, словно скот на бойне.
Как бранил их Зев, как умолял их! Слепые, упрямые дураки! Если дом твой горит, неужели ты откажешься тушить пожар водой потому лишь, что тебя всю жизнь учили не верить в воду? Зев пришел на совет раввинов с крестом, и его вышвырнули вон – буквально выбросили за дверь. Но по крайней мере ему удалось спасти немногих прихожан. Слишком мало.
Да, он вспомнил своих братьев, ортодоксальных раввинов. Всех тех, кто отказывался взглянуть в лицо реальности и признать страх вампиров перед распятием, тех, кто запрещал своим ученикам и прихожанам носить кресты, тех, кто смотрел, как эти самые ученики и прихожане умирали десятками лишь затем, чтобы снова восстать и обратиться против своих наставников. А вскоре и сами раввины принялись блуждать по своему району, выслеживать выживших, охотиться в других yeshivas, других приходах, пока вся община не была ликвидирована и не присоединилась к армии вампиров. Великий ужас пришел и ушел: люди ассимилировались.
Раввины могли бы спастись, могли бы спасти свой народ, но они не желали понять происходящее. Что, размышлял Зев, было вполне естественным. Разве поколение за поколением не учили они людей отворачиваться от остального мира?
Те дни начала войны, дни беспорядочной бойни, закончились. Теперь, когда власть принадлежала вампирам, кровопролитие приняло более организованную форму. Но урон народу Зева был нанесен – и урон этот оказался непоправимым. Гитлер остался бы доволен. Нацистское «окончательное решение» было воскресным пикником по сравнению с делом рук вампиров. То, что гитлеровский рейх не смог сделать за годы Второй мировой войны, вампиры закончили в несколько месяцев.
Нас осталось так мало. Так мало, и мы так рассеяны. Последняя Диаспора.
На какое‑то время горе почти сломило Зева, но он запрятал его вглубь, закрыл на замок в том месте, где хранил свои печали, и думал, как повезло его жене Шане – она умерла от естественных причин до того, как начался этот кошмар. У нее было слишком нежное сердце, она не пережила бы того, что произошло с их общиной.
– Мне жаль гораздо сильнее, Джо, – произнес Зев, усилием воли возвращаясь к настоящему. – Но, поскольку мой народ уничтожен и у меня почти не осталось друзей, я использую дневные часы для скитаний. Так что можешь называть меня Вечный Жид. И во время этих скитаний я встречаю кое‑кого из твоих старых прихожан.
Лицо священника застыло. Голос зазвучал ядовито:
– Неужели и в самом деле? И как поживает мое любящее стадо?
– Они потеряли всякую надежду, Джо. Они хотят, чтобы ты вернулся.
Он рассмеялся:
– Хотят, разумеется! Так же сильно, как гоготали мне в спину год назад, когда мое имя смешивали с грязью. Да, они хотят моего возвращения. Бьюсь об заклад!
– Этот гнев, Джо. Это не подобает тебе.
– Дерьмо собачье. Был когда‑то такой Джо Кэйхилл, наивное ничтожество, верившее, что преданные прихожане поддержат его. Но нет. Пальмери сообщает епископу, что поднялся слишком большой шум, епископ убирает меня, а люди, которым я посвятил свою жизнь, молча стоят и смотрят, как меня вышвыривают из моего прихода.
– Простым людям нелегко противиться воле епископа.
– Возможно. Но я не могу забыть, как они тихо стояли в стороне, пока у меня отнимали положение, достоинство, доброе имя, все, что у меня было в жизни…
Зеву показалось, что сейчас у Джо сорвется голос. Он уже хотел протянуть к нему руки, когда священник кашлянул и распрямил плечи.
– А тем временем я превратился в парию там, в убежище. Долбаный прокаженный. Некоторые из них и впрямь верят… – Он с рычанием оборвал себя. – А, какая разница? Все кончено. В любом случае, как я предполагаю, большая часть прихожан мертва. И если бы я остался там, то сам бы погиб. Так что, наверное, все было к лучшему. И вообще, кому какое дело.
Он потянулся к стоявшей рядом бутылке «Гленливета».
– Нет‑нет! – воскликнул Зев. – Ты обещал!
Отец Джо отдернул пальцы и скрестил руки на груди.
– Продолжай, бородатый. Я слушаю.
Отец Джо явно изменился к худшему. Мрачный, язвительный, апатичный, полный жалости к себе. Зев начинал удивляться, как он мог называть этого человека другом.
– Они забрались в твою церковь, осквернили ее. Каждую ночь они продолжают марать ее кровопролитиями и богохульствами. Неужели для тебя это ничего не значит?
– Это приход Пальмери. Я отстранен. Пусть он позаботится об этом.
– Отец Пальмери – их лидер.
– Разумеется. Он же их настоятель.
– Ты не понял. Он руководит вампирами в непристойностях, которые они совершают в церкви.
Отец Джо напрягся, и отсутствующее выражение исчезло из его глаз.
– Пальмери? Он один из них? Зев кивнул:
– Хуже того. Он лидер местной ячейки. Он организует их ритуалы.
Зев увидел по глазам священника, как в нем разгорается гнев, увидел, как руки его сжались в кулаки, и на мгновение подумал, что сейчас вырвется на волю прежний отец Джо.
«Давай же, Джо. Покажи мне этот старый огонь». Но тот лишь тяжело осел обратно на ящик.
– Это все, что ты хотел мне сообщить? Зев, скрывая разочарование, кивнул:
– Да.
– Отлично. – Джо схватил бутылку виски. – Потому что мне необходимо выпить.
Зев хотел уйти, но нужно было остаться, прощупать немного глубже и увидеть, что еще осталось от его старого друга, сколько места занимает в нем этот новый, ядовитый, чужой Джо Кэйхилл. Может быть, еще есть надежда. И они продолжали беседовать.
Внезапно он заметил, что за окном стемнело.
– Gevalt![95]– воскликнул Зев. – Я не заметил, как время пролетело!
Отец Джо тоже казался удивленным. Он подбежал к окну и высунулся наружу.
– Проклятие! Солнце село! – Он обернулся к Зеву. – О Лейквуде и речи быть не может, ребе. Даже убежище слишком далеко – мы не станем рисковать. Похоже, мы застряли здесь до утра.
– Тут безопасно?
Отец Кэйхилл пожал плечами.
– А почему нет? Насколько мне известно, за последние несколько месяцев здесь бывал только я, и то днем. Будет весьма странно, если одна из этих пиявок в образе человеческом надумает бродить тут сегодня.
– Надеюсь, что ты прав.
– Не беспокойся. С нами все будет в порядке, если мы не привлечем внимания. У меня есть карманный фонарик, если понадобится, но нам лучше всего просидеть здесь в темноте и проболтать до восхода солнца. – Отец Джо улыбнулся и взял с одного из ящиков огромный серебряный крест, по меньшей мере в фут длиной. – Кроме того, мы вооружены. И честно говоря, это не самое худшее место для ночевки.
Он подошел к ящику «Гленливета» и открыл новую бутылку. Его способность поглощать спиртное была невероятной.
Зев тоже считал, что уголок неплохой. Вообще‑то со времен холокоста ему приходилось проводить ночи в гораздо более отталкивающих местах. Он решил не терять времени даром.
– Итак, Джо. Наверное, я должен рассказать тебе еще немного о том, что происходит в Лейквуде.
Спустя несколько часов они утомились, и разговор иссяк. Отец Джо, снабдив Зева фонариком, вытянулся на ящиках и уснул. Зев попытался устроиться поудобнее, чтобы вздремнуть, но сон не шел к нему. И он слушал, как друг храпит в темноте подвала.
Бедный Джо. Столько гнева в человеке. Хуже того – боли. Он чувствует, что его предали, обошлись с ним несправедливо. И у него есть на то причины. Но теперь, когда мир разлетелся на куски, это зло не исправить. Джо должен забыть о прошлом и продолжать жить, но, очевидно, не в состоянии. Какой стыд. Необходим какой‑то толчок, чтобы вырвать его из депрессии. Зев думал, что новости о происходящем в приходе Святого Антония разбудят в священнике интерес, но это, казалось, лишь привело к тому, что он стал пить еще больше. И Зев боялся, что отец Джо Кэйхилл безнадежен.
Зев закрыл глаза и постарался отдохнуть. Нелегко было устроиться с болтавшимся на груди крестом, и он его снял, но положил поблизости. Он уже начал засыпать, когда услышал снаружи какой‑то шум. У мусорного бака. Металлический звук.
«Мой велосипед!»
Соскользнув на пол, он на цыпочках подкрался к спящему отцу Джо, потряс его за плечо и прошептал: – Кто‑то нашел мой велосипед!
Священник всхрапнул, но не проснулся. Громкий лязг заставил Зева обернуться, и неловким движением он задел бутылку. Он попытался подхватить ее на лету, но в темноте промахнулся. Звон бьющегося стекла разнесся по подвалу, словно пушечный выстрел. Чувствуя, как запах виски заглушает запахи плесени, Зев прислушался к звукам, доносящимся снаружи. Ничего.
Наверное, это было какое‑то животное. Он вспомнил енотов, совершавших набеги на контейнер с мусором у его дома… когда у него еще был дом… когда у него был мусор…
Зев подошел к окну и выглянул наружу. Да, скорее всего животное. Он открыл раму на несколько дюймов и почувствовал на лице прикосновение прохладного ночного воздуха. Вытащив из кармана пальто фонарик, он направил в отверстие луч света.
И чуть не выронил фонарик при виде бледного, оскалившегося дьявольского создания – обнажив клыки, вампир зашипел. Зев отпрянул, а чудовище рывком просунуло голову и плечи в окно; в воздухе мелькнули скрюченные пальцы, но промахнулись. Затем вампир прыгнул в окно и бросился на Зева.
Тот попытался увернуться, но вампир был проворнее. При столкновении фонарик вылетел у Зева из рук и покатился по полу. Он вскрикнул, и рычащее чудовище подмяло его под себя. Невозможно было сопротивляться его мощному натиску. Вампир уселся на Зева, отбросил в стороны его молотящие воздух руки, разорвал когтистыми пальцами воротник, обнажив горло, и вытянул шею жертвы, открыв уязвимую плоть. Вампир наклонился, приблизив к шее клыки, и его тлетворное дыхание ударило Зеву в нос. Он отчаянно закричал.
II
Отца Джо разбудили вопли, полные ужаса.
Он потряс головой, чтобы прогнать сон, и тут же пожалел, что не остался лежать спокойно. Голова весила по меньшей мере фунтов двести, рот был полон отвратительной на вкус ваты. Зачем он это с собой делает? После этого он чувствует себя больным; к тому же ему начинают сниться кошмары. Как сейчас.
Он услышал еще один испуганный крик – всего в нескольких футах от себя.
Он взглянул в ту сторону. В слабом свете фонарика, валявшегося на полу, он увидел Зева, лежащего на спине, отчаянно отбивающегося от…
Проклятие! Это не сон! Сюда забрался один из кровососов!
Одним прыжком Джо очутился рядом с тварью, которая тянулась клыками к горлу Зева. Схватив вампира за шиворот, он оторвал его от пола. Тело оказалось странно тяжелым, но это его не остановило. Джо чувствовал, как нарастающий гнев делает его сильнее.
– Гниль поганая!
Схватив вампира за шею, он швырнул его о стену. Тварь ударилась о бетон с силой, от которой у человека переломались бы все кости, но чудовище лишь сползло вниз, одним движением прокатилось по полу и вскочило на ноги, готовое к атаке. Джо знал, что как он ни был бы силен, ему никогда не одолеть вампира. Обернувшись, он схватил свое большое серебряное распятие и бросился на врага.
– Голоден? Вот этого пожри!
Тварь, обнажив клыки, зашипела на него, и Джо ткнул нижним, более длинным концом креста ему в глотку. По серебру побежал бело‑голубой свет, отразившийся в полных ужаса глазах, и плоть врага начала с шипением трескаться. Вампир испустил полузадушенный крик и попытался увернуться, но Джо не собирался его отпускать. От ярости он покраснел: гнев забил фонтаном из какого‑то скрытого источника и бурлил внутри него. Джо проталкивал крест все дальше в глотку твари. Глубоко в горле вампира сверкнула вспышка, осветив бледное тело изнутри. Он попытался ухватиться за крест и вытащить его, но стоило ему прикоснуться к серебру, как пальцы его загорелись и начали дымиться.
Наконец Джо отступил, позволив извивающемуся врагу вскарабкаться по стене и уползти через окно в темноту. Затем он обернулся к Зеву. Если с ним что‑то произошло…
– Эй, ребе! – окликнул он, опускаясь на колени рядом со стариком. – С тобой все в порядке?
– Да, – ответил Зев, с трудом вставая на ноги. – Благодаря тебе.
Джо рухнул на ящик: как только испарился гнев, его охватила слабость. «Я и не предполагал, что со мной может такое случиться», – подумал он. Но оказалось так чертовски приятно сорвать злобу на этом вампире. Слишком приятно. И это беспокоило его.
«Моя душа разрушается… как и все в этом мире».
– Было уже близко, – сказал он Зеву, в порыве радости сжимая плечо старика.
– Да уж, точно, ближе не бывает, – согласился Зев, надевая ермолку. – У меня к тебе просьба, отец Джо: если когда‑нибудь у меня высосут кровь и я превращусь в вампира, будь добр, напомни мне, чтобы я держался подальше от тебя.
Джо впервые за долгое время разразился смехом. Было так хорошо посмеяться.
С первыми лучами солнца они выкарабкались наружу. Оказавшись на свежем воздухе, Джо потянулся, расправляя сведенные судорогой руки, а Зев проверил, на месте ли велосипед.
– Ой, – воскликнул Зев, вытаскивая велосипед из‑за бака. Переднее колесо было так помято, что несколько спиц сломалось. – Посмотри, что он наделал. Похоже, мне придется возвращаться в Лейквуд пешком.
Но Джо гораздо больше, чем велосипед, интересовало местонахождение их ночного гостя. Он знал, что вампир не мог далеко уйти. Он и не ушел. Они нашли врага, вернее, то, что от него осталось, за мусорными контейнерами; разлагающийся, скорченный труп, покрытый черной коркой и дымящийся в свете утреннего солнца. Между зубами у него все еще торчало серебряное распятие.
Джо, приблизившись, осторожно вытащил свой крест из отвратительных останков.
– Судя по всему, сосать кровь тебе уже не придется, – сказал он и тут же почувствовал себя глупо.
Перед кем он здесь изображает мачо? Зев уж точно на это не купится. Слишком не похоже на него. Тот знал, что подобные высказывания не в характере отца Джо. Но в конце концов, а какой у него сейчас характер? Когда‑то он был приходским священником. Сейчас он никто. Даже меньше, чем никто.
Выпрямившись, он взглянул на Зева:
– Пойдем в убежище, ребе. Я куплю тебе что‑нибудь на завтрак.
Джо повернулся и направился прочь, но Зев остался стоять, глядя на тело у своих ног.
– Говорят, они не уходят далеко от мест, где провели всю жизнь, – заметил Зев. – Если он жил где‑то поблизости, значит, он не еврей. Вероятно, католик. Скорее всего, ирландец.
Джо остановился и оглянулся, уставившись на свою длинную тень. Восходящее солнце, скрытое дымкой, светило ему в спину, порождая гигантскую фигуру с темным крестом в руке; на земле образовалась янтарная клякса в том месте, где свет проходил сквозь непочатую бутылку виски, которую Джо держал в другой руке.
– Ты это к чему? – спросил он.
– Думаю, Kaddish[96]для него не совсем подойдет, так что я просто размышляю, кто бы мог прочесть над ним заупокойную молитву, или что вы там делаете, когда умирает кто‑то из ваших людей.
– Это не один из наших людей! – огрызнулся Джо, чувствуя поднимающуюся в душе горечь. – Он вообще не был человеком.
– Да, но ведь когда‑то раньше он был им, до того, как его убили и он превратился в одного из них. Так что, может быть, сейчас ему не помешает скромная помощь.
Джо все это не нравилось. Он чувствовал, что на него давят.
– Он этого не заслуживает, – возразил он и тут же сообразил, что угодил в ловушку.
– А я думал, что этого заслуживает даже последний грешник, – заметил Зев.
Джо понял, что потерпел поражение. Зев был прав. Он сунул крест и бутылку в руки другу – возможно, немного грубо, – подошел к скрюченному трупу, опустился на колени и совершил над ним последние обряды. Закончив, он вернулся к Зеву и вырвал у него свое имущество.
– Ты лучше меня, Гунга Дин,[97]– бросил он, направляясь прочь.
– Ты говоришь так, словно, став вампирами, они отвечают за свои действия, – задыхаясь, упрекнул его Зев, спеша рядом и стараясь догнать широко шагавшего Джо.
– А ты думаешь, нет?
– Нет.
– Ты в этом уверен?
– Ну, не совсем. Но они совершенно точно перестают быть людьми, так что, наверное, мы не должны подходить к ним с человеческими мерками.
При звуках убеждающего голоса Зева Джо вспомнились споры, которые они вели в лавке Горовица.
– Но, Зев, мы же знаем, что‑то от старого характера остается. Я имею в виду – они живут в родных городах, обычно в подвалах своих бывших домов. Они охотятся за людьми, которых знали при жизни. Это не просто безмозглые хищники, Зев. Они обладают остатками сознания. Почему же они не могут подняться над собой? Почему они не… сопротивляются?
– Не знаю. По правде говоря, это мне никогда не приходило в голову. Забавно было бы: немертвые отказываются от пищи. Я предоставил отцу Джо придумать что‑нибудь в этом духе. Мы должны обсудить этот вопрос на пути в Лейквуд.
Джо невольно улыбнулся. Так вот в чем все дело.
– Я не собираюсь в Лейквуд.
– Отлично. Тогда обсудим это сейчас. Возможно, жажда крови слишком сильна, чтобы сопротивляться.
– Возможно. А возможно, они просто не пытаются.
– Ты слишком суров, друг мой.
– Да, я парень жесткий.
– Ты когда‑то был другим.
Джо ожесточенно взглянул на собеседника:
– Ты не знаешь, какой я сейчас. Зев пожал плечами:
– Может, ты прав, а может, и нет. Но неужели ты и правда думаешь, что сможешь сопротивляться?
– Разумеется, черт подери.
Джо не знал, говорит ли он серьезно. Возможно, он просто морально готовился к тому дню, когда ему предстояло действительно оказаться в подобной ситуации.
– Интересно, – проговорил Зев, когда они начали подниматься по ступеням парадного крыльца убежища. – Ну что ж, я лучше пойду. У меня впереди долгий путь. Долгий, одинокий путь до самого Лейквуда. Долгий, одинокий, возможно, опасный путь для несчастного старика, который…
– Хорошо, Зев! Хорошо! – перебил его Джо, сдерживая смех. – Я все понял. Ты хочешь, чтобы я отправился с тобой в Лейквуд. Зачем?
– Просто мне нужна компания, – с невинным видом ответил старик.
– Нет, неправда. Что там творится в твоих иудейских мозгах? Что ты затеял?
– Ничего, отец Джо. Совершенно ничего.
Джо пристально уставился на друга. Пропади все пропадом, если он не преследует какую‑то цель. Что у Зева на уме? Хотя, какого черта. Почему бы и не пойти. Ему больше нечем заняться.
– Ладно, Зев. Ты победил. Я пойду с тобой в Лейквуд. Но только на один день. Просто чтобы составить тебе компанию. И я не собираюсь подходить к церкви Святого Антония, ясно? Ты понял меня?
– Понял, Джо. Прекрасно понял.
– Отлично. А теперь убери с лица эту улыбочку, и мы раздобудем себе поесть.
III
Солнце поднималось к зениту; они шли на юг вдоль кромки прибоя, ступая босыми ногами по сырому песку заброшенного пляжа. Зев никогда не делал такого. Ему понравилось чувствовать песок между пальцами ног, прохладу воды, заливавшей его щиколотки.
– Знаешь, какой сегодня день? – спросил отец Джо. Он закинул кроссовки за плечо. – Веришь или нет, но сегодня Четвертое июля.
– Ах да. Ваш День независимости. Мы никогда не обращали большого внимания на светские праздники. Слишком много у нас религиозных. А почему ты думаешь, что я тебе не поверю?
Отец Джо расстроенно покачал головой:
– Это Манаскван‑бич. Знаешь, как обычно выглядело это место Четвертого до прихода вампиров? Сплошные тела, ступить было некуда.
– В самом деле? Да, думаю, сейчас солнечные ванны не такая распространенная прихоть, как когда‑то.
– Ах, Зев! По‑прежнему образец лаконичности. Но я скажу тебе одно: пляж чище, чем когда‑либо. Ни одной пивной банки, ни одного шприца. – Он указал вперед. – Но что это там?
Когда они подошли поближе, Зев разглядел два обнаженных тела, вытянувшиеся на песке: это были мужчина и женщина, оба молодые, с короткими стрижками. Бронзовая кожа блестела на солнце. Подняв голову, мужчина пристально взглянул на них. Посреди лба его красовалась татуировка – голубое распятие. Потянувшись к лежащему рядом рюкзаку, он вытащил огромный сверкающий никелированный револьвер.
– Просто идите! – приказал он.
– Ладно, ладно, – ответил отец Джо. – Мы просто идем мимо.
Когда они проходили мимо парочки, Зев заметил на лбу у девушки такую же татуировку. Он успел разглядеть и остальные части тела, и где‑то глубоко внутри шевельнулось полузабытое чувство.
– Очень популярная татуировка, – заметил он.
– Неплохо придумано. Такой крест нельзя выронить или потерять. В темноте, наверное, он не поможет, но при свете может дать кое‑какое преимущество.
Повернув на запад, они покинули побережье, добрались до шоссе № 70 и направились вдоль него через мост Бриэль в графство Оушен.
– Помню, какие здесь были кошмарные пробки каждое лето, – сказал отец Джо, когда они трусили по пустому мосту. – Никогда не думал, что буду скучать по дорожным пробкам.
Срезав угол, они оказались на шоссе № 88 и придерживались его всю дорогу до Лейквуда. По пути им иногда попадались люди – в Бриктауне, в Оушен‑Каунти‑Парке, где они собирали ягоды, но в самом Лейквуде…
– Настоящий город призраков, – сказал священник, когда они шагали по пустынной Форест‑авеню.
– Призраки, – согласился Зев, печально кивая. Они шли долго, и он устал. – Да. Полный призраков.
Перед его мысленным взором возникли тени погибших раввинов, студентов yeshivas, бородатых, в черных костюмах, черных шляпах, целеустремленно вышагивающих туда‑сюда в будние дни, гуляющих с женами по субботам, детей, тянувшихся за ними, словно выводки утят.
Погибли. Все погибли. Пали жертвами вампиров. Теперь они сами стали вампирами – большинство из них. У него заныло сердце при мысли об этих добрых, мягких мужчинах, женщинах и детях – сейчас, днем, они скорчились в подвалах своих бывших домов, но с наступлением темноты они выйдут, чтобы охотиться на других, распространять заразу дальше…
Зев стиснул в пальцах свисавший с шеи крест. Если бы только они послушали!
– Я знаю одно место недалеко от церкви Святого Антония, где можно спрятаться, – сказал он священнику.
– Ты уже достаточно прошел сегодня, ребе. И я повторяю: мне нет дела до церкви Святого Антония.
– Останься на ночь, Джо, – попросил Зев, схватив молодого священника за локоть. Он уговорил его прийти сюда; нельзя позволить ему уйти теперь. – Посмотри, что натворил отец Пальмери.
– Если он стал одним из них, он больше не священник. Не называй его отцом.
– Они по‑прежнему называют его отцом.
– Кто?
– Вампиры.
Зев увидел, как сжались челюсти Джо. Он сказал:
– Может быть, я сам быстро схожу к церкви…
– Нет. Здесь не так, как у вас. В городе их полно – наверное, в двадцать раз больше, чем в Спринглейк. Они сцапают тебя, если ты не успеешь. Я отведу тебя.
– Тебе нужно отдохнуть, дружище.
На лице отца Джо отразилась искренняя забота. Зев заметил, что добрые чувства в нем начинают брать верх со времени их вчерашней встречи. Может быть, это хороший знак?
– Я отдохну тогда, когда мы доберемся до нужного места.
IV
Отец Джо Кэйхилл смотрел, как луна восходит над его бывшей церковью, и размышлял, разумно ли было приходить сюда. Мгновенное решение, принятое этим утром при свете дня, сейчас, с наступлением темноты, показалось ему безрассудным и авантюрным.
Но пути назад не было. Вслед за Зевом он поднялся на второй этаж двухэтажного офисного здания, находившегося через дорогу от церкви Святого Антония, и здесь они дождались ночи. Должно быть, раньше здесь размещался офис какой‑то юридической фирмы. Здание было разгромлено, оконные стекла выбиты, мебель разнесена на куски, но на стене все еще висел старый диплом Юридической школы университета Темпль, и один диван остался более или менее целым. Зев прилег вздремнуть, а Джо уселся, отхлебнул немного своего виски и углубился в тяжелые мысли.
Главным образом он думал об алкоголе. В последнее время он пьет слишком много, он понимал это; так много, что уже боялся, что не сможет вовремя остановиться. Так что сейчас он выпил совсем чуть‑чуть, только для того, чтобы снять напряжение. Он выпьет остальное позже, когда вернется оттуда, из этой церкви.
Он не сводил взгляда с церкви Святого Антония с тех пор, как они пришли. Ее тоже сильно покалечили. Когда‑то это была небольшая красивая каменная церковь, скорее, миниатюрный собор, напоминавший о готике своими островерхими арками, крутыми крышами, башенками, украшенными лиственным орнаментом, стеклянными окнами‑«розами». Сейчас стекла были разбиты, кресты, венчавшие колокольню и фронтоны, исчезли, и все в гранитном здании, напоминавшее крест, было изуродовано до неузнаваемости.