Какой стыд – на это потребовалось так много времени. Все эти годы он пытался подавить свои наклонности, пытался быть членом их общества, проклиная себя после того, как давал волю своим аппетитам, как это все чаще происходило в конце его бренного существования. Он должен был полностью отдаться им давным‑давно.
Лишь приход немертвых освободил его.
Подумать только – он боялся немертвых, каждую ночь в страхе прятался в подвале церкви, огородившись крестами. К счастью, он прятался не настолько тщательно, как ему казалось, и один из тех, кого он сейчас зовет братьями, смог подкрасться к нему в темноте, когда он задремал. Теперь он знал, что в результате этой встречи не потерял ничего, кроме крови.
А взамен получил весь мир.
Ведь теперь это был его мир! По крайней мере, этот уголок мира принадлежал ему, уголок, в котором он мог свободно делать все, что ему угодно. Кроме одного: у него не было выбора относительно крови. Это было новое стремление, более сильное, чем все остальные, и от него нельзя было избавиться. Но он не имел ничего против жажды крови. Он даже находил любопытные способы ее утоления.
Впереди показалась дорогая, оскверненная церковь Святого Антония. Он полюбопытствовал: что припасли для него сегодня его слуги? У них было довольно богатое воображение. Они еще не успели утомить его.
Но, приблизившись к церкви, Пальмери замедлил шаг. По коже его побежали мурашки. Здание изменилось. Что‑то было не так, что‑то внутри. Что‑то было неладно со светом, струившимся из окон. Это был не прежний, знакомый свет свечей, это было что‑то еще, что‑то другое. От этого у него внутри все задрожало.
По улице к нему устремились фигуры. Живые люди. Ночное зрение позволило ему различить серьги и знакомые лица нескольких из его слуг. Когда они приблизились, он ощутил тепло их крови, пульсирующей под кожей. Его охватила жажда, и он подавил желание вонзить клыки в одного из них. Он не мог позволить себе такое удовольствие. Необходимо держать слуг в подвешенном состоянии, заставлять их работать на себя и свою группу. Вампиры нуждались в услугах живых предателей, чтобы устранить препятствия, которые «дичь» ставила на их пути.
– Отец! Отец! – кричали они.
Ему нравилось, когда они называли его «отцом», нравилось, будучи немертвым, одеваться, как один из врагов.
– Да, дети мои. Что за жертву приготовили вы для нас сегодня?
– Жертвы нет. Отец, у нас неприятности!
В глазах у Пальмери потемнело от гнева, когда он услышал о молодом священнике и иудее, которые осмелились попытаться снова превратить церковь Святого Антония в святое место. Услышав имя священника, он взорвался:
– Кэйхилл?! Джозеф Кэйхилл снова в моей церкви?!
– Он чистил алтарь! – сказал один из слуг.
Пальмери большими шагами направился к церкви, слуги засеменили следом. Он знал, что ни Кэйхилл, ни сам Папа Римский не смогут отчистить этот алтарь. Пальмери лично осквернил его; он научился проделывать это, став главарем группировки вампиров. Но что еще осмелился вытворить этот щенок?
Что бы это ни было, все необходимо исправить. Немедленно!
Пальмери взбежал по ступеням, распахнул правую створку – и завизжал от мучительной боли.
Свет! Свет! Свет! Белые копья пронзили глаза Пальмери и обожгли его мозг, словно две раскаленные кочерги. Его затошнило, и, заслонив лицо руками, он, шатаясь, отступил в прохладную, уютную темноту.
Прежде чем утихла боль, отступила тошнота и вернулось зрение, прошло несколько минут.
Он этого никогда не поймет. Он всю жизнь провел рядом с крестами и распятиями, окруженный ими. Но, превратившись в немертвого, он не может выносить их вида. Вообще‑то с тех пор, как он стал вечно живым, он не видел ни одного креста. Крест перестал быть предметом. Это был свет, мучительно яркий свет, ослепительно белый свет, и смотреть на него было просто пыткой. В детстве, в Неаполе, мать запрещала ему смотреть на солнце, но однажды, во время солнечного затмения, он взглянул прямо на сияющий диск. Боль при взгляде на крест оказалась в сотню, нет, в тысячу раз хуже. И чем больше было распятие, тем сильнее была боль.
Сегодня ночью, заглянув в церковь, он испытал жуткую боль. Это могло означать лишь одно: этот Джозеф, этот молодой ублюдок, восстановил огромное распятие. Это было единственное возможное объяснение. Он набросился на своих слуг:
– Идите туда! Уберите это распятие!
– У них ружья!
– Тогда идите за подкреплением. Но уберите его!
– Мы тоже достанем ружья! Мы можем…
– Нет! Он мне нужен! Священник нужен мне живым! Я хочу оставить его для себя! Тот, кто его убьет, умрет очень мучительной смертью, и умрет не скоро! Ясно?
Все было понятно. Слуги, не ответив, поспешили прочь. Пальмери отправился за остальными членами своей группы.
X
Джо, облаченный в сутану и стихарь, вышел из ризницы и направился к алтарю. Он заметил Зева на посту у одного из окон. Священник не стал говорить другу, как смешно тот выглядит с дробовиком, принесенным Карлом. Старый раввин держал ружье осторожно, словно оно было наполнено нитроглицерином и могло взорваться при малейшем движении.
Зев обернулся и улыбнулся при виде его: – Вот теперь ты выглядишь как прежний отец Джо, которого мы все знаем.
Джо слегка поклонился ему и подошел к алтарю. Все в порядке: у него было все, что нужно. У него был требник, найденный днем среди обломков скамей. У него было вино; Карл добыл около четырех унций кислого красного babarone. В одном из шкафов в святилище он обнаружил грязный стихарь и пыльную сутану и надел их. Облаток, однако, не нашлось. Придется обойтись коркой хлеба, оставшейся от завтрака. Потира тоже не было. Если бы он знал, что ему придется служить мессу, он запасся бы всем необходимым. В качестве последнего средства Джо воспользовался открывалкой, найденной в доме священника, и отрезал верхнюю часть от одной из банок пепси, оставшихся от обеда. Никакого сравнения с золотым потиром, которым он пользовался со дня посвящения в сан, но более похоже на чашу, которой пользовался Иисус во время той первой мессы – Тайной Вечери.
Ему не нравилось присутствие оружия в церкви Святого Антония, но выбора он не видел. Они с Зевом представления не имели об огнестрельном оружии, а Карл знал не многим больше; вероятно, попытайся они воспользоваться им, они причинят больше вреда себе, чем врагам. Но, может быть, вид оружия немного отпугнет вишистов, заставит их поколебаться. Все, что ему нужно, – это пробыть здесь еще некоторое время, чтобы успеть провести освящение.
«Это будет самая необычная месса за всю историю», – подумал он.
Но он намеревался довести ее до конца, даже если потом его убьют. А это было вполне возможно. Эта месса может оказаться для него последней. Но Джо не боялся. Он был слишком возбужден, чтобы бояться. Он глотнул виски – лишь для того, чтобы унять дрожь, – но это не помогло утишить гул адреналина, от которого трепетала каждая клетка его тела.
Он разложил предметы на белой скатерти, принесенной из дома священника, чтобы закрыть грязный алтарь. Затем взглянул на Карла:
– Готов?
Карл кивнул и заткнул за пояс пистолет тридцать восьмого калибра, который проверял.
– Уже давно, одец. Мы это учили на уроках латыни, когда я был маленьким, но думаю, я смогу это провернуть.
– Просто постарайся как следует и не беспокойся насчет ошибок.
Месса. Оскверненный алтарь, сухарь вместо облатки, банка из‑под пепси – потир, пятидесятилетний служка с пистолетом за пазухой, и паства, состоящая из одинокого еврея‑ортодокса с дробовиком.
Джо поднял взгляд к небесам.
«Ты ведь понимаешь, Господи, не так ли, что все это устроено второпях?» Время начинать.
Он прочел Евангелие, но обошелся без проповеди. Он попытался вспомнить, как обычно служат мессу, чтобы лучше согласовываться с запоздалыми ответами Карла. Во время приношения даров главные двери распахнулись и вошла группа людей – десять человек, у всех в ушах болтались серьги‑полумесяцы. Уголком глаза он заметил, как Зев отошел от окна и двинулся к алтарю, направив на них свой дробовик.
Оказавшись в главном нефе и миновав сломанные скамьи, вишисты рассыпались по сторонам. Они начали срывать со стен изображения сцен крестного пути и самодельные кресты Карла и ломать их на куски. Карл, стоявший на коленях, поднял взгляд на Джо; во взгляде его был вопрос, рука потянулась к пистолету за пазухой.
Джо покачал головой, не прерывая хода богослужения.
Когда все маленькие кресты были сорваны, вишисты устремились за алтарь. Джо, бросив быстрый взгляд через плечо, заметил, что они начали ломать починенное распятие.
– Зев! – негромко произнес Карл, кивая в сторону вишистов. – Останови их!
Зев взвел курок ружья. Звук разнесся по церкви. Джо услышал, что возня у него за спиной прекратилась. Он приготовился к выстрелу…
Но выстрела не последовало.
Он посмотрел на Зева. Старик встретился с ним взглядом и печально покачал головой. Он не мог сделать этого. Под аккомпанемент возобновившегося шума и язвительного смеха за спиной Джо едва заметно кивнул Зеву, показывая свое одобрение и понимание, и поспешил закончить мессу и провести освящение.
Подняв вверх корку хлеба, он вздрогнул – гигантское распятие с грохотом рухнуло на пол, и сжался, услышав, как враги снова отрывают от креста недавно прикрепленные поперечины и руки.
Он воздел к небу руку с банкой из‑под «пепси», полной вина, а в это время вишисты с угрожающими криками и ухмылками окружили алтарь и нагло сорвали у него с шеи крест. Зев и Карл попытались было спасти свои кресты, но их одолели.
И тут появилась новая группа, и по коже Джо побежали мурашки. Их было по меньшей мере сорок, и все они были вампирами.
Во главе их шел Пальмери.
XI
Пальмери, скрывая неуверенность, приблизился к алтарю. Распятие и невыносимый белый свет, исходивший от него, исчезли, но что‑то по‑прежнему было не в порядке. Что‑то пугало его, побуждало спасаться бегством. Что?
Возможно, это просто остаточный эффект распятия и всех этих крестов, которыми они облепили стены. Должно быть, так. К утру это тревожное ощущение пройдет. О да. Его ночные братья и сестры позаботятся об этом.
Он сосредоточил внимание на человеке у алтаря и рассмеялся, когда понял, что тот держит в руках.
– Пепси, Джозеф? Ты пытаешься превратить пепси в Кровь Христову? – Он обернулся к своим собратьям‑вампирам. – Видели вы это, мои братья и сестры? Неужели мы должны бояться этого человека? И посмотрите, кто с ним! Старый еврей и приходской юродивый!
Он услышал их свистящий смех – они образовали полукруг у него за спиной, широкой дугой окружая алтарь. Еврей и Карл – он узнал Карла и удивился, каким образом ему удавалось так долго скрываться от них, – отступили за алтарь, став по бокам Джозефа. А Джозеф… его смазливое ирландское лицо так побледнело и исказилось, рот образовал жесткую, прямую линию. Он выглядит напуганным до смерти. И у него есть на это все основания.
Пальмери при виде отваги Джозефа подавил свой гнев. Он был рад, что молодой священник вернулся. Он всегда ненавидел его за легкость в обращении с людьми, за то, что прихожане толпами шли к нему со своими проблемами, – а ведь у него не было и сотой доли опыта их старшего и более мудрого настоятеля. Но с этим было покончено. Тот мир рухнул, и на месте его возник новый, ночной мир – мир Пальмери. И когда Пальмери покончит с отцом Джо, никто больше не сможет приходить к нему за советом. «Отец Джо» – как он ненавидел это имечко, с которым прихожане начали обращаться к этому сопляку. Что ж, сегодня ночью их отец Джо послужит неплохим развлечением. Похоже, это будет забавно.
– Джозеф, Джозеф, Джозеф, – произнес он, остановившись и улыбаясь молодому священнику, стоявшему по другую сторону алтаря. – Этот бесполезный жест так характерен для твоего заносчивого нрава.
Но Джозеф лишь окинул его яростным взглядом, и на лице его отразилась смесь пренебрежения и отвращения. И от этого гнев Пальмери вспыхнул с новой силой.
– Я вызываю у тебя неприязнь, Джозеф? Мой новый облик оскорбляет твою драгоценную ирландскую чувствительность, взращенную в пивной? Мое бессмертие тебе отвратительно?
– Тебе удалось вызвать у меня эти чувства еще при жизни, Альберто.
Пальмери позволил себе улыбнуться. Джозеф, вероятно, думает, что выглядит храбрецом, но дрожь в голосе выдала его страх.
– Всегда наготове быстрый ответ, Джозеф. Ты вечно считал себя лучше меня, всегда ставил себя выше.
– В качестве совратителя несовершеннолетних – ни на дюйм выше.
Ярость Пальмери достигла предела:
– Великолепно. Какая самоуверенность. А как насчет твоих пристрастий, Джозеф? Тайных страстей? Каковы они? Тебе всегда удавалось справляться с ними? Неужели ты настолько совершеннее всех нас, что никогда не поддавался соблазну? Могу поклясться: ты думаешь, что, даже став одним из нас, сможешь победить стремление пить кровь.
По изменившемуся лицу Джозефа он увидел, что угодил в цель. Он подступил ближе, почти касаясь алтаря.
– Думаешь, верно? Ты и в самом деле считаешь, что сможешь с этим справиться? Что ж, мы об этом позаботимся, Джозеф. К рассвету у тебя в жилах не останется ни капли крови, а когда взойдет солнце, тебе придется прятаться от его света. Снова придет ночь, и ты станешь одним из нас. А тогда все правила исчезнут. Ночь будет принадлежать тебе. Ты сможешь делать все, что угодно, все, что ты когда‑либо желал. Но жажда крови будет преследовать тебя. Тебя не удовлетворит глоток крови твоего бога, которую ты так часто пил, ты будешь сосать человеческую кровь. Ты будешь жаждать горячей человеческой крови, Джозеф. И прежде всего тебе придется удовлетворить эту жажду. И я хочу быть рядом, когда это произойдет, Джозеф. Я хочу быть рядом, чтобы рассмеяться тебе в лицо, глядя, как ты пьешь алый нектар, и смеяться каждую ночь, глядя, как кровавая жажда уводит тебя в бесконечность.
Так оно и будет. Пальмери был уверен в этом так же твердо, как в своей собственной жажде. Он страстно желал дождаться того мгновения, когда сможет окунуть дорогого Джозефа лицом в грязь его собственного отчаяния.
– Я как раз собирался закончить богослужение, – холодно ответил Джозеф. – Ты не возражаешь, если я доведу мессу до конца?
На этот раз Пальмери не смог удержаться от смеха.
– Ты и впрямь думаешь, что эта тарабарщина сработает? Ты решил, что сможешь служить мессу на этом?
Протянув руку, он сорвал с алтаря скатерть; требник и хлебная корка полетели на пол, и открылась замаранная мраморная плита.
– Неужели ты возомнил, что сможешь провести Пресуществление[103]здесь? Ты веришь во всю эту чушь? В то, что хлеб и вино на самом деле превращаются в… – Он попытался произнести имя, но оно не давалось. – В тело и кровь Сына?
Один из членов банды вампиров, Фредерик, выступил вперед и с усмешкой склонился над алтарем.
– Пресуществление? – произнес он самым что ни на есть елейным голосом, выхватив из рук Джозефа банку из‑под пепси. – Это значит, что здесь кровь Сына?
Предупреждающий импульс пронесся в мозгу Пальмери. Что‑то было такое в этой банке, что‑то такое, из‑за чего он не мог как следует сфокусировать на ней взгляд…
– Брат Фредерик, я считаю, тебе не следует… Ухмылка Фредерика стала еще шире.
– Всегда мечтал отведать крови Бога.
Члены ячейки засмеялись свистящим смехом, глядя, как Фредерик подносит банку к губам и пьет.
И тут изо рта Фредерика возник столб невыносимо яркого света, сразив Пальмери. Внутренность черепа вампира засветилась, из его ушей, носа, глаз – изо всех отверстий в его голове – хлынули лучи чистого белого света. Свечение распространилось по его телу, проникло вниз: в глотку, грудь, брюшную полость, осветив изнутри ребра, и затем просочилось сквозь кожу. Фредерик расплавился на месте, его плоть задымилась, размякла и растеклась, словно горячая светящаяся лава.
Нет! Этого не может быть! Только не сейчас, когда Джозеф у него в руках!
Банка выпала из растворяющихся пальцев Фредерика и угодила на алтарь. Ее содержимое вытекло на грязную поверхность, и взгляду предстал еще один всплеск нестерпимого сияния, более мощный, чем предыдущий. Ослепительно яркий свет быстро распространялся по алтарю, стекал по бокам, двигаясь, словно живое существо, охватил весь камень и заставил его сиять, словно частичку огня, оторванную от самого Солнца.
И от света исходил обжигающий жар, который заставил Пальмери отступать все дальше и дальше, пока он не вынужден был повернуться и вслед за своими собратьями сломя голову бежать из церкви Святого Антония в прохладную, приятную, безопасную тьму за ее дверями.
XII
Пока вампиры спасались бегством в ночь, а вслед за ними – подхалимы‑вишисты, Зев с любопытством, смешанным с отвращением, рассматривал лужу гниющих останков, которые только что были вампиром по имени Фредерик. Взглянув на Карла, он заметил на его лице застывшее выражение изумления. Зев дотронулся до алтаря – он стал чистым, сверкающим, отчетливо была видна каждая прожилка на мраморной поверхности.
Здесь действовала страшная сила. Невероятно могущественная сила. Но это открытие не ободрило его, а, напротив, привело в уныние. Давно ли это происходит? Неужели так бывало во время каждой мессы? Как получилось, что он прожил целую жизнь, не имея об этом понятия?
Он обернулся к отцу Джо:
– Что произошло?
– Я… я не знаю.
– Чудо! – произнес Карл, проводя ладонью по поверхности алтаря.
– Чудо и переплавка, – сказал отец Джо. Подняв с пола банку из‑под «пепси», он заглянул внутрь. – Представь себе: ты заканчиваешь семинарию, принимаешь рукоположение, служишь бесчисленное количество месс – и веришь в Пресуществление. Но после всех этих лет увидеть его на самом деле…
Зев увидел, как он провел пальцем по банке и попробовал его на вкус. Он скорчил гримасу.
– В чем дело? – спросил Зев.
– Все равно это кислое barbarone… с привкусом пепси.
– Неважно, какой у него вкус. Если Пальмери и его приятели скрылись, то это стоящая вещь.
– Нет, – слегка улыбнувшись, отозвался священник. – Это кока‑кола.
И они засмеялись. Шутка была не такая уж и смешная, но Зев обнаружил, что хохочет вместе с этими двумя. Это была скорее реакция после напряжения. Бока у него болели. Он вынужден был прислониться к алтарю, чтобы не упасть.
Однако возвращение вишистов умерило их веселье. Враги бросились в атаку, держа перед собой тяжелое пожарное одеяло. На этот раз отец Джо не стал безмолвно стоять и смотреть, как захватывают его церковь. Он обошел алтарь и встретил их лицом к лицу.
Он был величествен и ужасен в своем гневе. Его высокая фигура и поднятые кулаки на несколько мгновений остановили негодяев. Но затем они, должно быть, вспомнили, что их двенадцать, а он один, и ринулись в атаку. Взмахнув массивным кулаком, он ударил первого из нападающих прямо в челюсть. От удара человек взлетел в воздух и повалился на следующего. Оба рухнули на пол.
Зев упал на одно колено и потянулся за дробовиком. На этот раз, поклялся он себе, он воспользуется ружьем и перестреляет этих паразитов!
Но тут кто‑то прыгнул ему на спину и придавил его к полу. Попытавшись приподняться, он увидел отца Джо в окружении врагов – он размахивал кулаками, и с каждым ударом один из вишистов летел на землю. Но их было слишком много. Священник скрылся под грудой нападавших, и в этот момент тяжелый сапог ударил Зева в висок, и он провалился в темноту.
XIII
…Пульсирующая боль в голове, резь в щеке, и голос, свистящий, но грубый:
– Ну‑ну, Джозеф. Очнись. Просыпайся. Не хочу, чтобы ты пропустил это!
Перед глазами возникло землистое лицо Пальмери; оно парило над ним, и улыбка его была похожа на оскал черепа. Джо попытался пошевелиться, но обнаружил, что связан по рукам и ногам. Правая рука ныла и раздулась вдвое: должно быть, он сломал кисть о челюсть вишиста. Подняв голову, он увидел, что растянут за руки и ноги на алтаре, покрытом пожарным одеялом.
– Мелодраматично, согласен, – произнес Пальмери, – но подходяще, как ты думаешь? Я хочу сказать: мы с тобой когда‑то символически приносили в жертву нашего бога каждый будний день и по нескольку раз по воскресеньям, так что этот алтарь вполне может служить твоим жертвенником.
Джо закрыл глаза, борясь с приступом тошноты. Этого не может быть.
– Думал, ты победил, верно? – Не дождавшись ответа, Пальмери продолжал: – Даже, если бы тебе удалось навсегда изгнать меня отсюда, чего бы ты этим добился? Сейчас нам принадлежит весь мир, Джозеф. Хозяева и стадо – вот какова расстановка сил. Мы – хозяева. И сегодня ночью ты присоединишься к нам. А он – нет. Voila![104]
Отступив, он картинным жестом указал в сторону балкона. Джо оглядел полутемное, освещенное лишь свечами помещение церкви, не зная еще, что он должен увидеть.
Затем он различил фигуру Зева и застонал. Ноги старика были привязаны к перилам балкона; он висел головой вниз, налитое кровью лицо и полные ужаса глаза были обращены к Джозефу. Священник откинулся на спину и попытался натянуть веревки, но они не поддавались.
– Отпусти его!
– Что? И дать пропасть всей доброй, густой жидовской крови? Что ты! Ведь эти люди – избранники Божии! Они – лакомство!
– Ублюдок!
Если бы только он мог добраться до Пальмери, всего на минуту.
– Тсс, Джозеф. Только не в доме Божием. Еврею следовало быть поумнее и бежать вместе с Карлом.
Карл сбежал? Это хорошо. Бедняга, наверное, ненавидит себя за это и всю оставшуюся жизнь будет считать себя трусом, но он сделал все, что мог. Лучше остаться жить, чем умереть так, как Зев.
«Мы квиты, Карл».
– Но ты не волнуйся за своего раввина. Ни один из нас не дотронется до него. Он не заслужил права вступить в наши ряды. Чтобы выпустить из него кровь, мы воспользуемся бритвой. И когда он умрет, то умрет навсегда. Но ты – дело другое, Джозеф. О да, с тобой все будет по‑другому. – Его улыбка стала еще шире. – Ты мой.
Джо хотел плюнуть Пальмери в лицо – не столько затем, чтобы выразить свое отвращение, сколько затем, чтобы скрыть страх, волнами накатывавший на него, – но не смог, во рту у него пересохло. При мысли о превращении в вампира он ослабел. Провести вечность, как… он бросил взгляд на сосредоточенные лица собратьев Пальмери, столпившихся под телом Зева… как они?
Он не станет таким, как они! Он этого не допустит!
Но что делать, если выбора у него нет? Что будет, если превращение сведет на нет жизнь, полную самопожертвования, и все подспудные страсти сорвутся с цепи, уничтожат все его представления о том, как нужно жить? Честь, справедливость, чистота, истина, порядочность, честность, любовь – вдруг эти основы его жизни превратятся в бессмысленный набор звуков?
Внезапно в мозгу родилась мысль.
– Предлагаю тебе сделку, Альберто, – сказал он.
– Едва ли возможно торговаться в твоем положении, Джозеф.
– А почему бы и нет? Ответь мне на такой вопрос: немертвые когда‑нибудь убивают друг друга? То есть случалось ли одному из вас протыкать колом сердце другого вампира?
– Нет. Разумеется нет.
– Ты уверен? Лучше бы ты убедился в этом наверняка, прежде чем привести в исполнение свой сегодняшний план. Потому что если меня насильно превратят в вампира, в голове у меня останется только одна мысль: найти тебя. И когда я тебя найду, то не стану загонять кол тебе в сердце; я прибью тебя за руки и ноги к сваям на Пойнт Плезент, и там ты увидишь восход солнца и почувствуешь, как оно медленно превращает тебя в головешку.
Улыбка Пальмери погасла.
– Это невозможно. Ты изменишься. Тебе захочется благодарить меня. Ты будешь удивляться, зачем сопротивлялся мне.
– Лучше убедись в этом как следует, Альберто… ради своего же блага. Потому что у меня будет целая вечность на то, чтобы выследить тебя. И я тебя найду. Я клянусь в этом на своей могиле. Подумай об этом.
– Думаешь, меня испугают пустые угрозы?
– Вот мы и посмотрим, пустые ли они, верно? Но вот мое условие: отпусти Зева, и я оставлю тебя в покое.
– Тебе так дорог старый еврей?
– Он приходится мне тем, кого у тебя никогда не было при жизни и никогда не будет: он мой друг.
«И он вернул мне мою душу».
Пальмери наклонился ближе к нему, и Джозефа обдало смердящим тошнотворным дыханием.
– Друг? Как можно дружить с мертвецом? – С этими словами он выпрямился и обернулся к балкону. – Кончайте с ним! Немедленно!
Под яростные угрозы и мольбы Джозефа один из вампиров вскарабкался на кучу обломков, к Зеву. Зев не сопротивлялся. Джо увидел, как старик в ожидании конца закрыл глаза. Вампир протянул к нему руку с лезвием, и Джо подавил рыдание, полное горя, ярости и беспомощности. Он уже собирался зажмурить глаза, как вдруг заметил огненную арку, возникшую в одном из окон и пронесшуюся по воздуху. Огненный шар ударился о пол, раздался звон бьющегося стекла, ухнуло вырвавшееся на свободу пламя.
Джо приходилось слышать о подобных вещах, и он сразу же догадался, что видит перед собой «коктейль молотова» в действии. Брызги горящего бензина попали на одежду ближайшего вампира, и тот принялся с воплями кружить по церкви, хлопая себя по пылающей одежде. Но его крики потонули в реве новых голосов – их была сотня, если не больше. Оглядевшись, Джо заметил людей – мужчин, женщин, подростков, – они карабкались в окна, прорывались через главную дверь. Женщины держали над головой кресты, мужчины вооружились длинными деревянными кольями – это были остро заточенные ручки от швабр, черенки грабель и лопат. Джо узнал большую часть лиц – эти люди годами посещали мессы, которые он служил здесь.
Прихожане церкви Святого Антония вернулись, чтобы потребовать обратно свою святыню.
– Да! – вскричал он, не зная, смеяться или плакать. Но при виде бешенства во взгляде Пальмери он рассмеялся: – Ты проиграл, Альберто!
Пальмери рванулся было к горлу своей жертвы, но, съежившись, отшатнулся: к алтарю подбежали женщина с высоко поднятым распятием и мужчина с колом – это был Карл и женщина, которую, как вспомнил Джо, звали Мэри О'Хара.
– Говорил же я, чдо вас не брошу, верно, одец? – воскликнул Карл, ухмыляясь и вытаскивая швейцарский нож с красной ручкой. Он начал перепиливать веревку у правого запястья Джо. – Верно?
– Именно так, Карл. Кажется, я сейчас при виде тебя обрадовался, как никогда в жизни. Но каким образом?..
– Я им сказал. Я обежал весь приход, из дома в дом. Я говорил, чдо у одца Джо неприядносди, чдо мы его бросили один раз, но вдорой раз не должны бросать. Он вернулся за нами, и мы должны вернудься за ним. Все просдо. И тогда они начали бегадь из дома в дом, и не успел я оглянуться, как у нас уже была маленькая армия. Мы пришли поддать им как следует, одец, извини меня за выражение.
– Поддайте всем, кому сможете, Карл.
Джо взглянул в остекленевшие от ужаса глаза Мэри О'Хара, которая поворачивалась из стороны в сторону, глядя вокруг; он заметил, как дрожит в ее руках распятие. В таком состоянии она мало кому может наподдать, но она здесь, Господь милосердный, она пришла сюда спасать его и церковь Святого Антония, несмотря на очевидный страх, переполнявший ее. Сердце его наполнилось любовью к этим храбрым людям и гордостью за них.
Освободив руки, Джо сел и взял у Карла нож. Перерезав веревки, стягивавшие его ноги, он оглядел церковь.
Самые старые и самые молодые из прихожан стояли на постах у окон и дверей, держа перед собой кресты, чтобы отрезать вампирам путь к отступлению, а в центре помещения царил хаос. Вопли, крики, время от времени выстрелы эхом отдавались от стен церкви Святого Антония. Люди втрое превосходили вампиров по численности; по‑видимому, твари были ослеплены и приведены в замешательство присутствием такого количества крестов вокруг. Несмотря на сверхчеловеческую силу, им, похоже, действительно наподдали как следует. Несколько монстров, наколотых на деревяшки, уже корчились на полу. Джо наблюдал, как две женщины с распятиями в руках загнали вампира в угол. Тварь скрючилась, закрыв руками лицо, и какой‑то мужчина с заостренной ручкой от граблей наперевес набросился на него и пронзил насквозь, словно копьем.
Но и часть прихожан, окровавленные, неподвижно лежали на полу – вампиры и вишисты тоже унесли с собой немало жертв.
Джо высвободил ноги и спрыгнул с алтаря. Он осмотрелся, ища Пальмери, – ему необходимо было найти Пальмери, – но жрец вампиров затерялся в суматохе. Джо поднял взгляд к балкону и увидел, что Зев по‑прежнему висит там, пытаясь освободиться. Джо бросился через неф на помощь старику.
XIV
Зева раздражало, что он болтается здесь, словно салями в витрине гастрономического магазина. Он снова попытался согнуться вдвое, чтобы достать веревки, связывавшие его ноги, но не смог дотянуться. Он никогда не был силен в физических упражнениях; сидение прямо на полу всегда давалось ему с трудом, так неужели он решил, что сможет проделать такой сложный маневр, вися в воздухе вверх ногами? Он упал вниз, утомленный усилиями, и почувствовал, как кровь снова устремляется ему в голову. Перед глазами возник туман, в ушах зашумело, и ему показалось, что кожа на лице сейчас разлетится в клочья. Еще немного – и с ним случится удар или что похуже.