Баллады о Робин Гуде
На протяжении всего Средневековья параллельно с сословной рыцарской и городской поэзией развивается устная народная поэзия. Отличается непосредственной человечностью. Особенно большое распространение получает жанр «баллады». Слово баллада этимологически восходит к латинскому глаголу ballare – плясать (ср. провансальское balada – песня с пляской; ср. также восходящие к тому же этимологическому корню слова бал и балет). Баллада первоначально была песней, сопровождаемой пляской, и отзвук песенного начала чувствуется не только в отдельных деталях, – например, в повторениях отдельных слов или строк, – но и в самом ритме даже наиболее эпических баллад.Народные баллады – это небольшие по объему лиро-эпические песни повествовательного содержания. Главное отличие баллады от эпоса заключается в принципе типизации и в способах изображения человека. Эпос создает чрезвычайно масштабные, преувеличенные образы; он “общенароден” и оптимистичен. Баллада же решительно отказывается от эпического преувеличения, обращается к индивидуальной, частной судьбе, к трагическому в жизни. Способом типизации в балладе является сюжетная коллизия, а не образ. Герой баллады не может быть “оторван” от сюжета. Баллада сделала достоянием искусства новые трагические противоречия общественной жизни, незнакомые эпосу.
Рассказ в балладе сосредоточен вокруг нескольких драматических или диалогических сцен, объединенных единым повествованием, которое характеризуется фрагментарностью изложения, фиксирующего только высшие моменты развития действия и опускающего промежуточные звенья, преобладанием диалога, драматизирующего рассказ.
Повествовательность, “сюжетность” баллады подчеркивается отсутствием описания внешности и переживаний героев, предыстории конфликта, авторского отношения к происходящему – пояснений, морализации. Рассказ строго объективен. Действие баллады сосредоточено на одном эпизоде, одном конфликте. Сюжетно-композиционными «скрепами» нередко выступают рефрены, повторы, приемы параллелизма и т. п.
Расцвет народной баллады приходится на XIV–XVI вв. Многие баллады имеют исторические источники. К английским историческим балладам примыкают баллады разбойничьи. Их герой, легендарный Робин Гуд – благородный разбойник, защитник обиженных и угнетенных. Он помогает бедным, почитает короля, но вступает в борьбу с его неверными слугами – шерифом, епископом, рыцарями и т. д.
В эпоху романтизма в связи с усиленным интересом романтиков к народной песне английские баллады стали всемирно знаменитыми. Последнее произошло не только в результате художественного совершенства англо-шотландских баллад, но и благодаря тому, что первые собрания баллад, вызвавшие общеевропейский интерес к этому жанру были английскими. Это, во-первых, известное собрание старинных баллад и песен Томаса Перси (1765–1794 годы) и, во-вторых, собрание шотландских баллад Вальтера Скотта (1802–1803 годы), за которыми последовал ряд других изданий. Традиция народной баллады была продолжена и развита в литературе (в Англии – Бёрнсом, Вальтером Скоттом, Кольриджем, Саути, Китсом; в Германии – Бюргером, Гёте, Брентано, Гейне, Шамиссо; во Франции – В. Гюго, Жерар-де-Нервалем; в России – В.Жуковским, А.Пушкиным, в ХХ веке – Н. Гумилевым, Н. Тихоновым, В. Высоцким и др.).
РОБИН ГУД И ШЕРИФ
(перевод С. Маршака)
Двенадцать месяцев в году,
Считай иль не считай.
Но самый радостный в году
Веселый месяц май.
Вот едет, едет Робин Гуд
По травам, по лугам
И видит старую вдову
При въезде в Ноттингам.
- Что слышно, хозяйка, у вас в городке? –
Старуху спросил Робин Гуд.
- Я слышала, трое моих сыновей
Пред казнью священника ждут.
- Скажи мне, за что осудил их шериф?
За что, за какую вину:
Сожгли они церковь, убили попа,
У мужа отбили жену?
– Нет, сударь, они не виновны ни в чем.
- За что же карает их суд?
- За то, что они королевскую лань
Убили с тобой, Робин Гуд.
- Я помню тебя и твоих сыновей.
Давно я пред ними в долгу.
Клянусь головою, – сказал Робин Гуд, –
Тебе я в беде помогу!
Вот едет, едет Робин Гуд
Дорогой в Ноттингам
И видит:старый пилигрим
Плетется по холмам.
- Что слышно на свете, седой пилигрим? –
Спросил старика Робин Гуд.
- Трех братьев у нас в Ноттингамской тюрьме
На смерть в эту ночь поведут.
- Надень-ка одежду мою, пилигрим.
Отдай-ка свое мне тряпье,
А вот тебе сорок монет серебром –
И пей за здоровье мое!
- Богат твой наряд, – отвечал пилигрим, –
Моя одежонка худа.
Над старым в беде и над нищим в нужде
Не смейся, сынок, никогда.
- Бери, старичок, мой богатый наряд.
Давай мне одежду свою,
И двадцать тяжелых монет золотых
Тебе я в придачу даю!
Колпак пилигрима надел Робин Гуд,
Не зная, где зад, где перед.
- Клянусь головой, он слетит с головы,
Чуть дело до дела дойдет!
Штаны пилигрима надел Робин Гуд.
Хорошие были штаны:
Прорехи в коленях, прорехи с боков,
Заплата пониже спины.
Надел Робин Гуд башмаки старика
И молвил: – Иных узнают
По платью, а этого можно узнать,
Увидев, во что он обут!
Надел он дырявый, заплатанный плащ,
И только осталось ему
Клюкой подпереться да взять на плечо
Набитую хлебом суму.
Идет, хромая, Робин Гуд
Дорогой в Ноттингам,
И первым встретился ему
Шериф надменный сам.
- Спаси и помилуй, – сказал Робин Гуд. –
На старости впал я в нужду.
И если ты честно заплатишь за труд,
К тебе в палачи я пойду!
- Штаны и кафтан ты получишь, старик,
Две пинты вина и харчи.
Да пенсов тринадцать деньгами я дам
За то, что пойдешь в палачи!
Но вдруг повернулся кругом Робин Гуд
И с камня на камень-скок.
- Клянусь головою, – воскликнул шериф, –
Ты бодрый еще старичок!
- Я не был, шериф, никогда палачом,
Ни разу не мылил петлю.
И будь я в аду, коль на службу пойду
К тебе, к твоему королю!
Не так уж я беден, почтенный шериф.
Взгляни-ка на этот мешок:
Тут хлеба краюшка, баранья нога
И маленький звонкий рожок.
Рожок подарил мне мой друг Робин Гуд.
Сейчас от него я иду.
И если рожок приложу я к губам,
Тебе протрубит он беду.
- Труби, – засмеялся надменный шериф, –
Пугай воробьев и синиц.
Труби сколько хочешь, покуда глаза
Не вылезут вон из глазниц!
Протяжно в рожок затрубил Робин Гуд,
И гулом ответил простор.
И видит шериф: полтораста коней
С окрестных спускаются гор.
И снова в рожок затрубил Робин Гуд,
Лицом повернувшись к лугам,
И видит шериф: шестьдесят молодцов
Несутся верхом в Ноттингам.
- Что это за люди? – воскликнул шериф.
- Мои! – отвечал Робин Гуд. –
К тебе они в гости явились, шериф,
И даром домой не уйдут.
В ту ночь отворились ворота тюрьмы,
На волю троих отпустив,
И вместо охотников трех молодых
Повешен один был шериф.
| РОБИН ГУД И ЕПИСКОП (перевод Г. Иванова) Эй, подойдите, господа, Послушайте рассказ, Как сам епископ мессу пел За Робин Гуда раз. Случилось это в яркий день: Чуть начал Феб вставать. Стрелок веселый Робин Гуд Собрался погулять. Бредет он по лесу и вдруг Заметил меж ветвей Епископ гордый перед ним, Со свитою своей. «Клянусь! – воскликнул Робин Гуд. - Я вовсе не хочу, Чтоб я был пойман, осужден И отдан палачу!» Он видит хижину вблизи, Стучится у дверей, Старухе громко он кричит: «Спаси меня скорей». «Но кто ты? – спрашивает та. - И как тебя зовут?» «Все знают, вне закона я. Зовусь я – Робин Гуд. Епископ едет через лес, Отрядом окружен, И, если буду я открыт, Меня повесит он». Старуха молвит: «Если ты Взаправду Робин Гуд, То от епископских людей Найдешь ты здесь приют. Мне платье Робин Гуд принес В Рождественскую ночь, И постараюсь я ему В опасности помочь». «Возьми же мой зеленый плащ С колчаном и мечом, А мне твой серый плащ отдай С твоим веретеном». Так нарядившись, Робин Гуд Идет к своим друзьям, Назад глядит он, позади Епископ едет сам. «Кто там, – Джон Маленький сказал, - Бредет сквозь лес густой? Я ведьму старую сейчас Попотчую стрелой». И крикнул Робин Гуд: «Постой, Ведь больно стрелы бьют! Взгляни, ведь я – твой господин, Твой добрый Робин Гуд!» Епископ в хижину вошел И крикнул, разъярясь: «Пусть Робин Гуда мне ведут, Предателя, тотчас!» Старуху посадив с собой На белого коня, Он все смеялся: «Робин Гуд, Узнаешь ты меня». Но, проезжая через лес, Вдруг встал он, недвижим. Он видит храбрых сто стрелков Под деревом большим. Епископ спрашивает: «Кто Стоит рядами тут?» Старуха молвит: «Мнится мне, Что это Робин Гуд». Сказал епископ: »Кто ж со мной? Я, право, не пойму!» «Поймешь, епископ-дуралей, Коль юбку подыму!» Вскричал епископ: «Горе мне!» И повернулся вспять, Но Робин Гуд ему кричит, Велит ему стоять. «Какой почтенный гость у нас!» – Сказал с улыбкой Джон. И крепко привязал коня Епископского он. А Робин Гуд зеленый плащ Снял со своей спины И триста фунтов отсчитал Епископской казны. «Теперь, – воскликнул Робин Гуд, – - Пускай домой идет!» Джон Маленький ответил: «Нет, Пусть мессу пропоет!» Епископа взял Робин Гуд И привязал к стволу, И тот пропел им «Отче Наш» И всем стрелкам хвалу. И лишь потом епископ наш Отправился домой Верхом, но задом наперед, Держась за хвост рукой. РОБИН ГУД ВЫРУЧАЕТ ВИЛЯ СТАТЛИ (перевод Всев. Рождественского) Жил Робин Гуд в густом лесу, Где зелена листва, Когда однажды услыхал Тревожные слова. О том, что пойман и в тюрьме Виль Статли заключен. Тремя подкупленными был Шерифу предан он. Его повесят на заре, Ему и дня не жить. Но двух предателей успел Он вовремя убить. Услышав горестную весть, Печален Робин Гуд. К нему веселые стрелки На зов его идут. Все поклялись, что лес родной Увидит Виль опять. И многим доблестным стрелкам В бою несдобровать. На Гуде – красный, на стрелках – Зеленые плащи, Другой подобной красоты Попробуй поищи! С какою легкостью в поход Поднялся стройный стан. У каждого широкий меч И полный стрел колчан. Выходят храбро из лесов В сверкающей красе – Иль Статли приведут домой, Иль грудью лягут все. Вот к замку подошли они, Где Статли стерегут. «В засаду нужно скрыться нам, – Промолвил Робин Гуд. - Мы одного кого-нибудь Отправим к воротам, Он пилигрима расспросить О Статли может там». И вышел молодой храбрец На зов его вперед, И пилигриму он сказал У замковых ворот: «Когда, скажи мне, будет здесь Безжалостно казнен Вяль Статли, Робина стрелок, И здесь ли спрятан он?» «Увы, – ответил пилигрим, Поникнув головой, - Висеть сегодня будет Виль На виселице той. Но если б знал об этом Гуд, Послал бы он стрелков И Статли, верно бы, увел Отсюда в глубь лесов». «Вот это правда, – отвечал Стрелок: – Когда бы Гуд Был близко, вырван был бы Виль Из этих тяжких пут. Благодарю тебя, старик, Ступай путем своим, И если будет Виль казнен, Мы славно отомстим». Окончив свой допрос, стрелок Идет назад. И вот Виль Статли, стражей окружен, Выходит из ворот. Напрасно помощи ища, Он посмотрел кругом. И так шерифу он сказал С недрогнувшим лицом: «Теперь я знаю, что умру, Так сделай милость мне (Никто у Гуда не бывал Повешен на сосне) – Позволь на всех твоих людей, Шериф, поднять мне меч. Как воин в правой битве, я Хотел бы мертвым лечь». Не вняв его мольбам, шериф Поставил на своем: Повешен будет добрый Виль, А не убит мечом. «Так развяжите руки мне, – Виль говорит, – а там Удастся ли, я посмотрю, Меня повесить вам». «Ты в петле, – отвечал шериф, - Жизнь кончить осужден. И так же кончит Робин Гуд, Коль попадется он». «О, низкий трус,» воскликнул Виль, - Мужик, холоп простой! За все обиды Робин Гуд Расплатится с тобой. Мой благородный господин Презренье шлет тебе. Шерифу ли с его людьми Сломить его в борьбе?» Виль к виселице подошел, Прощаться был готов, Как сам Джон Маленький к нему Вдруг вышел из кустов. «Хочу с тобой проститься, Виль, Пока еще ты жив, Нам время дорого, идем. Что скажешь ты, шериф?» Шериф ответил: «Провести Меня надумал ты, Но сам ты тоже не уйдешь К себе назад, в кусты». Узлы у Виля на руках Джон поспешил рассечь. У одного из сторожей Из рук он вырвал меч. «Возьми мой меч скорее, Виль, И защищайся сам. Стрелки и добрый Робин Гуд Идут на помощь к нам». И оба, став плечом к плечу, Людей шерифа бьют, Пока бежит через кусты С товарищами Гуд. Пропела первая стрела, Что Робин Гуд пустил, Шериф своим кричит: «Скорей, Рубите что есть сил». Но молодцы не стали ждать, Когда настанет срок, – От Робин Гуда и стрелков Пустились наутек. Виль Статли закричал им: «Стой! Проститься вы должны. Вам больше Гуда не встречать В лесах родной страны». Гуд крикнул вслед им: «Горе вам, Куда вас гонит страх? Спокойно может отдыхать Мой меч в своих ножнах». «Не думал я, – промолвил Виль, - Что из лесных долин Джон Маленький сюда придет И ты, мой господин. Теперь опять свободен я, Враги мои бегут, За все благодарю тебя, Веселый Робин Гуд. В зеленых зарослях, друзья, Опять натянем лук. Пускай трепещет тетива – Нам сладок этот звук». |
V. РЫЦАРСКАЯ ПОЭЗИЯ
Лирика трубадуров
Рыцарская лирика трубадуров (от провансальского trobar – находить,
создавать, изобретать) существовала на юге Франции, в Провансе, с конца
XI по начало XIII в. Рыцарская (или куртуазная ) лирика прославляла радости жизни, в особенности любовь; отсюда культ «прекрасной дамы» у трубадуров. Придавая большое значение форме и технике стиха, трубадуры на протяжении нескольких столетий выработали весьма изощренные формы стиха. Свои стихи трубадуры исполняли под аккомпанемент музыкальных инструментов. Среди провансальских поэтов (известно около 500 имен) было 30 женщин, 5 королей, несколько десятков крупных феодалов, ряд духовных лиц, мастеровых, купцов и пр. Многие трубадуры были странствующими поэтами. Наиболее известные трубадуры – Гильем, Рюдель, Бернарт де Винтадорн, де Борнель, Даниель, Бертран де Борн.
Лирика трубадуров всецело подчинялась жанровому принципу. Жанр, во-первых, определялся предметом (темой) изображения, поскольку существовал достаточно ограниченный круг поэтических сюжетов, признанных достойными воплощения и переходивших из произведения в произведение, от поэта к поэту и даже от поколения к поколению; во-вторых, каждый жанр предполагал набор возможных трактовок избранной темы, так что поэт наперед знал, как должна складываться та или иная лирическая ситуация, как должен вести себя тот или иной лирический персонаж; в-третьих, лирика трубадуров располагала арсеналом фиксированных формул (лексических, синтаксических, стилистических и т. п.) для описания любого предмета или персонажа из тех, что входили в область куртуазного мира (так, существовал канон описания Дамы, клеветника-наветчика и т. п.); в-четвертых, жанр определялся характером своего строфического построения (известно до 500 строфических форм); наконец, поскольку средневековая лирика была неотделима от напева и сами трубадуры были не просто поэтами, но поэтами- композиторами, а их произведения – песнями, то специфика жанра определялась также складываемой трубадуром мелодией.
Среди жанровых форм поэзии трубадуров особенно были распространены такие жанры как: канцона, пасторелла, сирвента, альба, серена (серенада), тенсона, плач, баллада и пр. Многие из этих форм имеют корни в народной поэзии Франции, но они были переработаны и усложнены трубадурами.
Провансальская поэзия французских трубадуров оказала огромное влияние на судьбы поэзии Италии (на поэтическое мастерство Данте и особенно Петрарки), Испании, Португалии, Германии (миннезингеры), Англии (прерафаэлиты). В XVII и XVIII вв. наблюдается ослабление интереса к поэзии трубадуров и даже почти полное ее забвение. Но в начале XIX в. во Франции и Германии возрождается интерес к провансальской лирике.
В русской поэзии влияние провансальской лирики наиболее явно ощущается в драме А. Блока «Роза и крест». В его цикле «Стихи о Прекрасной Даме» также использованы ключевые символы провансальской поэзии (культ Прекрасной Дамы), переосмысленные однако в романтико-символистском и мистическом ключе. К стилизации некоторых жанров провансальской лирики прибегали поэты Серебряного века – Вяч. Иванов, В. Брюсов, Н. Гумилев (см. его «Балладу», «Канцону» и др.).
Канцона, или кансона (итал. Canzone, букв. – песня) – лирический жанр поэзии трубадуров, небольшое стихотворение (в 3–5–7 строф), воспевавшее рыцарскую любовь; рифмы первой строфы обязательны и для остальных строф; заключительная строфа канцоны – укороченная (наподобие «посылки» во французской балладе), где поэт обращается к жонглеру, исполняющему эту канцону, или же к тому лицу, которому она адресована.
Серена (букв. – вечерняя роса) – жанр лирической поэзии французских трубадуров на темы запретной любви. Серена явилась прототипом более позднего жанра, появившегося в Италии, – серенады, в которой тема запретной любви стала необязательной. Серенада – это вечерняя приветственная песня, исполнявшаяся перед окнами дамы трубадурами в сопровождении музыкальных инструментов.
Баллада (букв. – песня с пляской) – жанр провансальской лирики, плясовая песня с определенной тематикой (восхваление весенней поры и любви, осмеяние «ревнивцев» мужей и т. п.) и слабо выраженными формальными признаками (наличие рефрена, соединенного одной общей рифмой с последней строкой строфы и т. п.).
Сирвента – жанр провансальской поэзии, стихотворение полемического характера. Сирвента формально строилась так же, как и кансона, но имела другую тематику – политическую, религиозную, моральную. В так называемых персональных сирвентах трубадуры обсуждали достоинства и недостатки друг друга и своих покровителей.