Можно спорить о том, является ли анархизм, прежде всего, продуктом относительно современной индивидуалистической идеологии рационализма Просвещения или же изначально незавершённых, но народных попыток противостоять иерархическому господству. На мой взгляд — последнее, что согласно также взглядам Кропоткина. В любом случае, слово «анархист» уже появилось в Английской Революции, когда периодическое издание Кромвеля осудило более радикальных критиков Кромвеля, таких как «взращённые Швейцарией анархисты». Во время Французской Революции поколение, предшествующее Прудону, использовало этот термин для обозначения своих взглядов, роялисты и жирондисты неоднократно использовали слово «анархисты», чтобы напасть на бешеных. То, что крестьяне, жившие в эпоху Реформации в Германии в 1520 -е годы и восставшие, чтобы защитить свои общинные земли и деревенскую автономию во имя подлинной версии народного христианства, характеризуются как анархисты, как и, впрочем, Толстой, несмотря на его набожною религиозность, должно похоронить любые опровержения факта, что анархистские идеи охватывают народные и массовые движения.
Сомнительно, является ли индивидуализм как таковым обязательным условием анархизма, но анархизм появляется в различные социальные периоды времени, в самых различных формах. Он может быть найден среди племенных народов, которые сопротивлялись появлению государственных учреждений; в народной оппозиции крестьян, крепостных, рабов и йоменов к различным системам правил; в конфликте бешеных и радикальных секционеров парижского собраний с якобинскими центристами; и в борьбе пролетариата против капиталистической эксплуатации, что также не отрицает наличия государственных элементов во многих из этих форм народного сопротивления. Прудон, кажется, говорил главным образом от лица ремесленников и появляющихся рабочих классов девятнадцатого века; Бакунин – от лица крестьян и появляющегося промышленного пролетариата; общепризнанные анархо-синдикалисты – от лица фабричных рабочих и сельскохозяйственного пролетариата; Кропоткин – от лица угнетённого народа в целом, в более поздний период времени, когда коммунистическое общество, основанное на принципе «от каждого/каждой — по способности, каждому/каждой — по потребностям» (или «общество пост-дефицита», на моём языке), казалось реально осуществимым.
Нужно подчеркнуть, что я тут не пытаюсь представить строгую схему. Это замечательное наложение развития социальных обстоятельств и идеологий, которые вполне могут объяснить то, что похоже на «беспорядок» в несоизмеримом теле либертарных идей. На мой взгляд, важно подчеркнуть, что анархизм — это, прежде всего, антииерархическая идея, а не индивидуалистическая; он направлен на устранение доминирования человека человеком, а не только уничтожение государства и эксплуатации правящими экономическими классами. Более того, анархизм никогда не был преимущественно индивидуалистическим или преимущественно направленным против конкретных форм классового господства, а всегда был самой творческой и побуждающей идеей, когда он был сосредоточен на общину, а не на его экономические компоненты, таких как фабрика и всё, что относится к конфедеративным формам организации, на общину, которая была бы основана на этике взаимопомощи, а не на договорной системе услуг и обязанностей.
На самом же деле, важность общины с анархистской точки зрения не получила полного внимания, которого она заслуживает. Возможно, из-за влияния на анархизм марксистского экономизма, который назначил главную роль на промышленный пролетариат. Этот экономизм, возможно, также был поддержан влиятельными трудами Прудона. Многие анархисты цитируют его сочинения без должного учёта времени и обстоятельств, при которых они были написаны. Сегодня только твердолобый прудонист, например, возможно согласится с убеждениями, выраженные Прудоном в Принципе Федерализма, что «идея анархии … означает, что политические функции сводятся к промышленным функциям и что общественный порядок складывается только благодаря отношениям, основанных на договоре и обмене» (Прудон, «О федеративном принципе», 1863 г.). Его экономисткое толкование анархии, в центре которой находится самостоятельная суверенная личность как договорной носитель товаров и услуг (причём центр он поделил с традиционным либерализмом, в котором он структурировал свои взгляды как вокруг индивидуальных соглашений, так и «общественного договора»), является не самым поучительным из его идей.
То, на что я больше всего обратил внимание во взглядах Прудона, так это его представление о конфедерализме. Лучше всего он себя проявил, когда предоставил определённые замечания, заявив, что «федеральная система противоположна иерархии или административной и правительственной централизации»; что «сущность» федеральных соглашений состоит в том, чтобы «всегда предоставлять больше полномочий гражданину, чем государству, а муниципальным и провинциальным властям — чем центральной власти»; что «центральная власть» должна быть «незаметно подчинена … представителям округов или областей, провинциальная власть – представителям районов, и муниципальная власть – своим жителям» (Прудон, «О федеративном принципе», 1863 г.). В 1979 году Эдвард Хайамс, весьма благосклонно оценивший федерализм Прудона, написал в его биографии:
В этом сущность федеративного договора Прудона, что при вступлении в него договаривающихся сторон, которые берут на себя эквивалентные и взаимовыгодные обязательства, каждый берёт на себя больше прав, свободы, власти и собственности, чем он уступает федеральной власти: гражданин остаётся хозяином своего собственного дома, ограничиваясь лишь своим правом на то, что необходимо избегать посягательств на собственность других людей из округа или коммуны. Коммуна – это коллектив людей, самоуправляющийся через собрание граждан или их представителей, но он наделяет определёнными полномочиями окружной орган федеральной власти. Округ, который снова самоуправляется через собрание представителей от объединённых коммун, наделяет полномочиями национальную федерацию округов. Таким образом, федерация округов или областей является конфедерацией, в которую было преобразовано бывшее суверенное государство; и оно, в свою очередь, может вступать в федеративное соглашение с другими такими конфедерациями. (Хайамс, «Пьер-Жозеф Прудон: его революционная жизнь, разум и творчество», 1979 г.).
Безусловно, Хайамс делает тревожный акцент на прудоновском индивидуализме гражданина, который, кажется, находится в напряжённости со своей коммуной, при этом на договорных отношениях как таковых. Хайамс несерьёзно принимает представление Прудона о различных конфедеративных уровнях общества, где каждый «отказывается» от прав, вместо того, чтобы быть структурированным в административные и координационные (в отличие от разработки политики) органы. Тем не менее, аннотация Хайамса к «федеративному договору» Прудона имеет довольно современный оттенок. Собственническая мысль, появляющаяся во многих прудоновских сочинениях, которые вполне могут быть ошибочно приняты за последние версии «рыночного социализма», не так значительна. Здесь я хотел бы подчеркнуть, что Прудон выступает как сторонник прямой демократии и самоуправления собраний на явно гражданском уровне, в форме социальной организации, за которую стоит бороться в эпоху централизации и олигархии.
Прежде чем Михаил Бакунин стал глубоко связан с Международной Ассоциацией Рабочих (IWMA) в 1870 -х годах, он тоже поставил очень сильный акцент на общину или муниципалитет в своём видении анархистского общества. В своём сочинении Революционный Катехизис, написанном в 1866 году (не путать с трудом Нечаева 1869 года), Бакунин отметил:
Во-первых, каждая организация должна идти снизу вверх от общины к центральному единству, страны к государству, путём федерации. Во-вторых, между общинами и государством должен стоять, по меньшей мере, хоть один автономный посредник: департамент, область или провинция… Основой политической организации страны должна быть, безусловно, автономная община, всегда представляемая большинством голосов всех совершеннолетних жителей, мужчин и женщин на равных правах… Провинция не имеет права быть ничем, кроме свободной федерации автономных общин.
(Бакунин, «Революционный Катехизис», 1866 г.)
В конце 1870 -х годах Бакунин уже с большей уверенностью обратил внимание на неявное различие между национальным парламентаризмом и местным электорализмом, очевидно одобряя больше последнее, чем первое.
Из-за своих экономических трудностей люди безграмотны и равнодушны, и знают только то, что только их интересует. Они понимают и знают, как вести свои повседневные дела. Вдали от знакомых им проблем они становятся неуверенными и с политической точки зрения сбитыми с толку. Они находятся в здравом сознании, когда речь идёт о делах общины. Они достаточно хорошо информированы и знают, как выбрать из своей среды наиболее способных должностных лиц. При таких обстоятельствах эффективный контроль вполне возможен, потому что общественные дела ведутся под зоркими глазами граждан, т.к. это непосредственно касается их повседневной жизни. Это то, почему муниципальные выборы всегда лучше отражают реальную позицию и волю народа. Областные и окружные формы правления, даже когда последние избираются прямым голосованием, уже менее представительны для народа.
(Бакунин, «Представительное правление и всеобщее избирательное право», 1870 г.)
Для Петра Кропоткина, «форма, которую должна будет принять социальная революция [это] Свободная Община» (Кропоткин, «Современная наука и анархизм», 1913 г.). Комментируя бакунинские взгляды, которых Кропоткин придерживался, чтобы быть коммунистом, а не коллективистом, он продолжал добавлять, что федерализм и автономия сами по себе не достаточны. Хотя он критически принял Парижскую Коммуну 1871 года, как «попытку, которая открыла новую эру в истории», в других своих работах он рассматривал это как в значительной степени редкое явление, в котором сама община, состоящая в основном из якобинцев, была отделена от народа. Мало того, что «социализм» должен стать «коммунистическим» в экономическом смысле, он утверждал, что он также будет иметь политическую структуру «самоуправляющихся» общин, или современными словами «партисипативная демократия». О Франции, Испании, Англии и Соединённых Штатах он оптимистично писал:
«Мы замечаем в этих странах очевидную тенденцию к образованию групп полностью свободных общин, городов и сёл, которые объединились бы посредством свободной федерации, в целях удовлетворения бесконечных потребностей и достижения определённых непосредственных концов… Будущие революции во Франции и Испании будут коммуналистскими — не центристскими». (Кропоткин, 1913 г.)
В основе этих видений Прудона, Бакунин и Кропоткина лежала коммуналистская этика (мютюэлизм в Прудоне, коллективизм в Бакунине и коммунизм в Кропоткине), которая соответствует чувству гражданского достоинства и обязательства. Рассматривались ли они как взаимодополняющие, но конфедерализм представлял собой консолидирующую силу и источник общинной солидарности, которая выходила за рамки буржуазного самомнения, основанного лишь на личных интересах. Именно это восприятие дало анархизму право утверждать, что он был, прежде всего, этическим социализмом, а не просто научным социализмом, в отличие от акцента Маркса на экономические интересы пролетариата, ведь это действительно был «как таковой интерес». (Кропоткин, статья «Анархизм», 1905 г.).