Позвонила мама. Спросила: «Как с личной жизнью?» Я ответила: «Никак». Что ты себе думаешь?» – закричала она. «Я об этом не думаю вообще».
У меня в жизни два пути. Я выйду замуж (что очень и очень предположительно). Я не выйду замуж (что вероятней всего). Скоро мне двадцать два. Для нынешнего времени много. Сейчас замуж выходят совсем рано. У меня никого нет. Со мной не знакомятся на улице, в кино. Как это говорится, «не кадрят».
Быть готовой к тому, что так может и остаться. Не дать прорваться наружу личной неустроенности. Жизнь – шире любви, любовь в ней – подарок. Есть люди, которым никогда ничего не дарили.
В нашем десятом любовный пожар. Горит синим пламенем Миша Катаев. Два года назад я ножницами прокалывала ему дополнительную дырку в ремне – спадали штаны. С него вообще все спадало. Он проваливался в ботинки, а шапка налезала на глаза. Он преобразился за это лето. Так часто бывает. Раз-раз – и проклюнулся мальчишка во «вьюношу». И горит он сейчас синим пламенем. Шура Одинцова по этому поводу презрительно волочит сумку по земле. Я ей сказала: «Купи себе на колесиках». Она посмотрела на меня и хмыкнула: «Какой же интерес в колесиках?»
Любовь и человека, думала Оксана Михайловна, надо рассматривать отдельно. Вот именно – поставить рядом и рассматривать отдельно… Не связывая, не слепляя… Чтоб всегда можно было отойти от любви… И любви отойти от человека. Может, это и есть свобода?..
…Оксана Михайловна могла выйти замуж три раза.
В этот же период ей начал сниться повторяющийся сон.
…Она лежит на берегу моря, так близко к нему, что волны лижут ей ноги, и от этого ей хорошо необыкновенно… Но она чувствует, знает, что не это есть самое прекрасное. И она ждет его… Замирает сердце, когда это случается. Откуда-то сбоку к ней приближается маленький голый ребенок на толстых ножках и становится ей на грудь. Ей тяжело, галька вдавилась в спину, но, боже, как ей хорошо от этой тяжести! Она просыпается от желания рассмотреть ребенка поближе, от ощущения сладкой тяжести, от переполнившей ее любви. Сразу же пропадало все – и тяжесть и любовь. Она препарировала сон, ища следы его в реальной жизни. Море – это море. Она любит лежать к нему близко-близко. Ребенок – это ребенок. Их всегда много бродит по берегу голых. Тяжесть в груди – это съеденные на ночь оладьи со сметаной. Тесто. А сладость и счастье – это недостаток кислорода: закрытая форточка, нос в подушке, просто насморк! – типичные элементы удушья. Так и вошел в ее психоанализ этот термин – сладость удушья. Опасная вещь.
Но он продолжает и продолжает ей сниться, этот нахальный голый ребенок на толстых ногах, вдавливающий ее в гальку.
«Мой опыт, – подумала Оксана Михайловна, – уникален тем, что я ни на грамм не потеряла себя… Я же знаю, как это обычно бывает с женщинами. Они выходят из своих романов, как собаки из драки… Этой глупой, растерявшейся девочке надо объяснять все по капле… Инъекционно… Такой девочке – и потерять себя?!»
За городом
Саша - Оказывается, город лежит на косогоре, и здесь, с высоты холма, это хорошо видно. А вон там крыша цирка, а рядом спичечным коробком сереет школа.
Марта - Как красиво, как красиво!
Шурка – А я город свой не люблю и прихожу сюда, на холм, говорить ему это.
Саша – А как ты это говоришь?
Шурка – Очень просто. Эй ты! Эй ты! Чудище! Я тебя терпеть не могу!
Саша – За что?
Шурка – За все! Счастливые вы, циркачи! Вы бродячие. А меня тут закопали… И надпись написали…
Саша – У попа была собака?
Шурка – И он ее убил!
Саша- Почему ты не любишь город?
Шурка - Город – скопище.
Саша - Скопище чего?
Шурка - Всего!
Саша - А деревня?
Шурка - Не лови меня на слове! Я не жила в деревне, не знаю… Наверное, и она скопище. Но ты заметил, что в последнее время люди не стыдятся быть плохими, стыдятся быть хорошими?
Саша - Не заметил. По-моему, ты ошибаешься…
Шурка - Как же, как же! Порядочность давно ходит в дурах…
Саша - Нет. Я с тобой не согласен… Существует закон притяжения превращений. Люди видят то, что хотят. Какой поверну кран, такая польется вода. Для воров мир – история воровства. Для человека больного мир – длинная история болезни. Добрый нанизывает, как бублики, историю добрых поступков, и они у него, как те же бублики, всегда горячие, свежие, сиюминутные. Человек – заряженная частица… Он притягивает определенный заряд, определенную жизнь. Это просто-напросто физика.
Шурка – Здрассьте! Какой глупый закон.
Саша – Нет! Нет! Мир – мои глаза и сердце…
Шурка – Идеализм? Мир же сам по себе… Или как?
Саша – Сам по себе… Всякий… Любой… Разный… Многообразный. Я же выбираю тот, который мне нужен…
Шурка – А тот мир, что остался, который тебе не нужен? Куда его?
Саша – Его надо превратить в тот, который тебе нужен… Постепенно…
Шурка – Ерунда! Кругом вранье…
Саша – А ты не ври! И я не буду. Может, еще кто найдется.
Марта – Возьмите меня в компанию.
Трое неврущих смеялись на косогоре.
Шурка – Чепуха! Что могут сделать трое неврущих?
После уроков
Шура - Ты триста семьдесят шестой!
Миша - Это где я такой?
Шура - У Ирки.
Миша - Не имеет значения.
Шура - Это не может быть безразлично! Не может! Не может! Не может! Неужели тебя вылечили для того, чтобы ты стал дураком?
Ира - Вот нехотя с ума свела. Прилип так прилип! И теперь его мама стала попадаться почему-то на дороге. «Ах, Ирочка!» Надо сидеть так, чтобы его не видеть. А вот Саша сидит плохо, в профиль. Почему он не чувствует мой взгляд? Вокруг человека есть биополе и в нем самом энергия, которая многое может. Если ее сконцентрированно направить…
Когда он на меня смотрит, лицо у него такое странное… Как будто он удивлен, но удивлен не радостно, а печально… Какой-то писатель говорил, что любовь – это всегда страх потери… Саша на меня смотрит так потому, что ему скоро уезжать. Он ведь еще не знает, что я решила ехать за ним…
«Князь серебряный», «Князь серебряный»…
Саша (смотрит на Шуркин затылок) - Очень хочется сделать для нее что-нибудь очень хорошее. Не знаю, что.
Тогда он встал на руки и пошел на руках.
Шурка стояла в очереди за картошкой, магазине пахло сыростью и гнилью, продавщица с какой-то веселой наглость подкладывала всем в миску осклизлые клубни, приглашая недовольных на свое место и объясняя, что они не на базаре, а «в магазине, где бери, что дают».
Продавщица – Ну, чего уставилась?
Шурка – Здравствуйте! Как здоровье вашего сына?
Продавщица – Гвозди им заколачивать, моим сыном. А ты его откуда знаешь?.. Это тебе по знакомству на память.
Шурка – Спасибо.
Саша – Зачем ты таскаешь тяжелое?
Шурка – У нас нет мужчин.
Он знал про ее отца.
Саша – Позвала бы меня.
Шурка – Вот еще!
Саша – Я серьезно. Давай пойдем сейчас и купим сразу надолго.
Шурка – Надолго негде хранить.
Саша – Шур! Ты не злись, что я пришел. Но я очень захотел тебя увидеть.
Шурка – Зачем?
Она высыпала картошку в ящик, Саша взял грязную влажную ладонь Шурки и поцеловал ее, а она заплакала.
Шурка – боже ты мой, какая небрезгливость! А я тебя об этом просила?
Саша – Не плачь. И не сердись.
Шурка – Я? Плачу? Ты случайно не пьяный?
Саша – Не пьяный. Просто… Мне кажется, я тебя люблю. Нет, вру… Мне это не кажется… Я тебя люблю… А ты меня нет, так ведь?
Шурка – Конечно, нет! – закричала Шурка, криком скрывая растерянность и смущение. – Я за картошкой стояла в очереди… Врала по твоему закону… Самой противно. А сейчас мне все убирать надо… Мать уехала, набросала…
Саша – Что я должен сделать, чтобы ты мне сказала «да»?
Шурка – Ты уходи.
Звонок
Ира (входя) – Привет! А я шла мимо, дай, думаю, зайду. (Саше) А ты каким тут ветром?
Шурка – По дороге встретились. Он мне картошку донес.
Саша – Я пойду. Мой вопрос остается в силе.
Саша взялся за ручку двери, а в воздухе снова повис звонок
Миша – Случилось что-то?
Шурка – Не волнуйся. Ничего не случилось. Просто все пришли без приглашения, а я разозлилась, у меня уборка. И я их гоню, а ты, пожалуйста, останься, помоги, видишь, что у меня случилось…
Она взялась за пальто, висевшее на вешалке, и резко потянула его вниз, и вешалка рухнула.
Шурка – Почини как надо, ладно?
Саша пошел к двери. Ира рванулась за ним. Мишка растерялся.
Миша – Можно я приду потом? Можно? Я сделаю, ты не волнуйся. Я принесу алебастр… Мы приклеим ее мертво…
Шурка – У меня есть алебастр. На балконе целая банка.
Миша – Замечательно! Но через час, ладно? (ушел)
Шурка – Ну и иди, раз ты такой дурак… Иди, иди…
Директор и завуч
Анна Семёновна – Как Ирочка Полякова похорошела!
Оксана Михайловна - То есть?!.. Ну, знаете…
Анна Семёновна – Фу! Как нехорошо вы смотрите! Но я повторю вам: девочка похорошела, потому что страдает… Слава богу, она сошла, наконец, с плаката… Я выдам ей премию за первую в жизни двойку.
Оксане Михайловне (хотелось крикнуть) - Товарищи! Посмотрите! Нужны ли еще аргументы?
Они шли втроем и молчали. Ира, Саша и Мишка.
Мишка – Пошли в кино
Ира – Между прочим, вешалку надо было бы починить. У них же нет в доме мужчины.
Мишка – А я что? Против? Я сегодня же… Потом… Пусть повисит чуток на одном гвозде…
И он засмеялся, но никто его не поддержал
Саша – Ира права. Ты сейчас не можешь, а у меня как раз есть время… Я починю… Раз у нее есть алебастр, это пара пустяков. Пока, ребята, а? Я пойду? (И он пошел, а потом даже почему-то побежал)
Ира – Иди! Иди, иди…
Мишка – Ты возьми толстый шуруп! (закричал вслед) И найди крепкую деревяшку…
Мишка, не веря тому, что он все-таки остался вдвоем с Ирой, запрокинул голову и закричал, как очень горластая развеселившаяся птица.
Ира – Громче можешь?
Мишка – Могу! (закричал еще громче)
Ира – Кретин! Кретин! Идиот! Чтоб ты сдох!