Защита миролюбивого царства
Маршалл Мэсси
“The Defense of the Peaceable Kingdom”, by Marshall Massey – 1985
Переведено и опубликовано при поддержке благотворительного фондаThe Joseph Rowntree Charitable Trust.
Перевод Наталии Наказнюк
Редактирование Татьяны Григорьевой и Натальи Журавенковой
«Мы знаем, что Земля не принадлежит человеку; это человек принадлежит земле. Мы знаем, что все живые существа соединены между собой кровной связью, как члены одной семьи. Все они родственники. Что бы ни случилось с землей, всё это случится и с её сыновьями. Не человек плетет паутину жизни; он всего лишь одна из её ниточек. Что бы он ни сделал с паутиной жизни, он проделал это над собой.
… Даже белый человек… не может избежать общей судьбы… Что мы определенно знаем, и что белому человеку еще, пожалуй, предстоит уяснить себе – Бог у нас один на всех. Может быть, вы и думаете в данный момент, что владеете им, так же, как хотите владеть нашей землей; но это не так. Он – Бог всех людей, и его милосердие распространяется одинаково как на краснокожих, так и на бледнолицых людей. Наша земля драгоценна для него, и причинить ей вред означает нанести оскорбление ее Создателю. Белые люди исчезнут тоже; и, возможно, даже быстрее, чем другие племена. Продолжайте пачкать свою постель, и однажды ночью вы задохнетесь в собственных отходах.
… Итак, если мы продадим вам нашу землю, любите ее так, как любили ее мы. Заботьтесь о ней так, как мы заботились о ней… И всеми вашими силами, всей мощью вашего ума, всем сердцем вашим храните ее для своих детей и любите ее … как Господь любит всех нас».
Вождь Сиэтл, вождь племени Суквомиш
на территории штата Вашингтон [1]
[1] Отрывок из речи, посвященной передаче родовых индейских земель правительству США, 1854. Перепечатано с любезного разрешения Хелен Михайловски, редактора издания «Активное ненасилие в Соединенных Штатах, власть народа», 1977, стр. 7.
Любимая американскими защитниками окружающей среды речь Вождя Сиэтл, вероятно, не вполне подлинна, а возможно, и совсем не подлинна. Говорят, что он произнес эту речь в 1854 году, но самый ранний газетный репортаж о ней датируется 1887 годом.
Пояснение по запросу от Маршалла Мэсси
Часть 1. Головы Цербера
Кажется, в нас обитает сила, мешающая нам смотреть и видеть результаты наших действий.
И этот факт нигде не проявляется столь очевидно, как на двух противоположных полюсах человеческой морали. На полюсе падения морали самые ужасные нравственные преступления, самые невообразимые поступки редко воспринимаются как таковые лицами, их совершающими. Начиная от религиозных войн в Европе и бойни индейцев на нашем континенте и вплоть до сегодняшнего дня – руки, более всего в западной истории обагренные кровью, всегда были приделаны к мозгам, абсолютно уверенным в правоте своих действий. В сущности, каждый политический лидер, по-видимому, убежден в том, что зло, которое он делает, оправдано. Тому, кто в этом сомневается, достаточно посмотреть на поведение недавних президентов нашей нации.
На самой же вершине этого спектра человек, не осознающий основ нравственности своих действий, не только служит притчей во языцех, но и представляется самым обычным жизненным явлением.
Осознание этих базовых истин, конечно же, не ограничивается кругом Друзей. Оно залегает где-то в сердцевине большинства религий, живущих полной жизнью; это основная аксиома психологии; именно то понимание, на котором основывается политический либерализм.
Однако именно Друзья, на очень раннем этапе своей истории отличились тем, что довели это понимание до его логического завершения. Они видели – то, что верно в отношении лидеров общества, выдающихся святых и исключительных грешников, справедливо также и по отношению к простым людям. И поскольку это верно по отношению и к тем, кого мы боготворим, и к нашим гонителям, это так же справедливо и по отношению к нам самим.
Таким образом сформировалась квакерская практика, которая по своим итоговым результатам, доказала свою революционность. Это практика пристального внимания к своему собственному каждодневному поведению, – не просто внимание к поведению других людей или к собственному поведению в кризисных обстоятельствах, – а решение вопроса о том, не следует ли пересмотреть те действия, которые всегда казались такими разумными.
Задумайтесь над словами Джона Вулмана, которыми он начал свой первый великий трактат против рабства:
«Общепринятые обычаи и взгляды, полученные молодыми людьми от старших, прививаются самым естественным путем (т.е. он имеет в виду, что мы не утруждаем себя сомнениями по поводу подобных вещей и не оспариваем их), особенно если они не противоречат нашим собственным наклонностям. Но поскольку Божий суд, перед которым должна предстать наша душа, справедлив, было бы величайшей мудростью идти впереди устоявшихся обычаев и мнений и проверять богатство души с помощью непогрешимого стандарта – Истины». (1)
Подобно многим другим созидателям и инициаторам среди ранних Друзей, Вулман пришел этим путем к впечатляющему разнообразию откровений и свидетельств. Например, мы можем проследить, как он использует эту практику в аргументации формирования собственной позиции по поводу беспробудного пьянства:
«… Есть и те… чьи примеры оказывают сильное влияние на умы других людей, приверженцы обычаев, настоятельно влекущих к распитию более крепких напитков, вопреки тому, что подсказывает простое благоразумие… что также является поводом для сетований, поскольку препятствует распространению духа смиренности и развязывает руки заядлым пьяницам». (2)
Мы также можем видеть это в случае, когда он описывает тихие радости простой жизни:
«И это мы, кто выступает против войн и подтверждает – наша вера быть исключительно в Боге, так будем же ходить в Свете и там засвидетельствуем наши основания и мотивы к обладанию огромными поместьями! Посмотрим же на сокровища наши и на обстановку в наших домах, на одежды, коими украшаем мы себя и проверим, не взращиваются ли во всем этом семена войны…» (3)
Прежде всего, мы видим подход Джона Вулмана – его готовность подвергнуть проверке в Свете любую общепринятую концепцию и обычай, в его обширных трудах на тему рабства. И это не удивительно, поскольку именно в вопросе рабства, более, чем по какой-либо другой теме, Вулман желал заставить Друзей стряхнуть путы социальной обусловленности и увидеть ситуацию в истинном свете:
«Поскольку в самых религиозных общинах среди англичан распространены импорт и покупка… рабов, и поскольку исповедующие христианство в некоторых других странах поступают точно также, эти обстоятельства делают людей менее склонными пристально рассмотреть эту практику, а также и то, как бы они поступили в случае, если б такой практики не существовало, и она только предполагалась…» (4)
Мне кажется, мы привыкли рассматривать подобные утверждения через призму порожденных ими свидетельств: антирабовладельческое движение, практическое свидетельство о мире, добровольная простота и так далее. Эти свидетельства действительно важны, и возможно, поэтому бывает слишком легко уделять внимание самим свидетельствам, пренебрегая при этом породившим их методом.
Но если из этого метода произошли свидетельства – а к ним также относятся ненасильственный протест, изобретение исправительных заведений, равенство полов и процесс принятия решений через единство мнений, т.е. все, что, безусловно, трансформировало англо-американское общество, то насколько мы обязаны этому методу? Если сейчас мы им пренебрегаем, то поступаем ли мы при этом мудро?
Похоже, что помимо свидетельств этот метод принес ранним Друзьям еще одно преимущество: среди тех, кто практикует этот метод, есть ясное осознание природы той силы, что ослепляет нас и не дает увидеть последствия наших поступков. Эта ясность видения была присуща Вулману, и в своих трудах он неоднократно пытался изложить это понимание словами. (5) Но наиболее четко его выразил другой ранний квакер Эдвард Бароу:
«… Бароу, современник Джорджа Фокса и выдающийся квакерский служитель, считал, что видение человека падшего настолько затуманено и искажено, что он не способен сформировать ясную концепцию природного естества и его гармонии. Но человек возрожденный, духовный христианин, обретает новое ясное видение, дающее ему возможность осознать все существа такими, какими они являются в действительности и обращаться с ними так, как и следует с ними обращаться». (6)
Говоря современным языком, основная мысль здесь следующая: как члены общества, мы проживаем большую часть своей жизни, пребывая в иллюзии. Мы видим не то, что существует в реальности, а то, что внушают нам наша культурная среда, родители, учителя и наши ровесники. И поскольку мы в значительной мере склонны делиться этой иллюзией друг с другом, она объединяет нас и помогает нам сплотиться (в манере, весьма отличной от единения чистого духа). А это в свою очередь делает очень трудным эту иллюзию-мечту отбросить. Вместе с тем, поскольку это всего лишь иллюзия, она скрывает от нас вред, который мы причиняем, и отсекает нас от ясности суждения.
Нам не удалось уделить большого внимания существованию этой иллюзии в наших современных описаниях квакерских свидетельств. И все же, о чем я уже упомянул, квакеры фактически представили глубочайшее историческое свидетельство об этом. Такое свидетельство, в сущности, задолго предвосхищает квакерство – разве Христос не заповедал нам не искать сучок в глазу соседа своего, пока не вынем бревно из своего глаза?
Слова эти сохраняют свою силу и по сей день, и все, что я собираюсь сказать, опирается на важность этого в высшей степени основополагающего, древнего свидетельства. Я полагаю, что пока мы не осознаем, с какой силой коллективная иллюзия способна нас обмануть, нам может показаться совершенно нетрудным отказаться верить в то, что крупномасштабный кризис, настоятельно взывающий к нашему коллективному вниманию и экстренно требующий в ответ принципиально нового квакерского свидетельства, уже разразился, а мы его не заметили.
Очевидно, что со временем коллективная мечта общества медленно видоизменяется. Здесь, в Америке, наша коллективная мечта приблизительно все та же, что и в 1957 году. Но пороки, порождаемые этой мечтой, могут меняться значительно быстрее, нежели сама мечта, происходит это по той же самой причине, по которой внешние обстоятельства могут меняться гораздо быстрее, нежели способность общества реагировать на них.
За последние годы случались такие времена, когда мы, квакеры, обнаруживали удивительнейшую способность к быстрому распознаванию этих новых скверн и моделировали соответствующую реакцию. К примеру, такой была наша реакция на призыв во время войны во Вьетнаме, именно так мы реагировали на нужды беженцев от американских войн, и таковы были наши усилия бросить вызов идее «разумности» обладания нашим государством ядерным оружием.
Но все эти проблемы укладывались в набор тем и вопросов, к которым у нас традиционно выработана особая чувствительность: темы войны и мира, жестокости и сострадания к ближнему.
Однако у нас не сложилось обостренной чувствительности к проблемам окружающей среды, и, в результате, мы осознаем важность этой проблемы немногим глубже, чем простой рядовой американец. Конечно же, мы обращали внимание на существование экологических проблем. Мы реагировали на них в наших «Советах и вопросах», а также «Практических руководств». Многие из нас принимали участие в работе экологических организаций в качестве частных лиц, или участвовали в публичных обсуждениях экологических проблем. Но нам не удалось разглядеть всеобъемлющую значимость и безотлагательность экологического кризиса – значимость и безотлагательность, по меньшей мере, столь же существенные, а, возможно, и более существенные, как и кризис ядерного оружия. Нам не удалось увидеть, что экологический кризис обладает гигантским духовным измерением, которому необходимо уделять внимание, если мы собираемся искать пути решения кризиса. И нам не удалось заметить, что в мире не существует ни одного религиозного движения, которое в достаточной мере обращалось бы к этому духовному измерению.
В этом отношении, мы оказались точно так же под дурманом коллективного заблуждения, против чего выступал Джон Вулман, как и все остальное наше общество.
***
Список цивилизаций, разрушивших самих себя или серьезно ослабивших себя неразумным использованием экологических ресурсов, довольно длинный. Среди прочих он включает шумеров и вавилонян, микенских греков, римлян в Северной Африке, майя в Гватемале, обитателей о. Пасхи, средневековых китайцев, хохокамов из Аризоны, жителей Индии, жителей Сахеля и американских фермеров из региона Пыльного Котла, более близких к нам по времени. Ни одно из этих сообществ не предвидело опасности, и ни одному из них не удалось избежать печального конца. Сила коллективного наваждения унесла жизни всех и каждого. Опасность, противостоящая нам, не нова. Нет ничего нового, кроме ее масштаба и размаха.
Именно в оценке масштаба и размаха мы, Друзья, и совершили ошибку.
Нынешний экологический кризис фактически представляет собой не один, а три кризиса. Менее сокрушительный из них – кризис поддерживающей способности окружающей среды. Именно он послужил причиной гибели прошлых цивилизаций. А сейчас он способен опустить занавес над современной цивилизацией по всему земному шару и вернуть нас на тысячелетия в Средневековье.
Вторым по значению является кризис вырождения и разрушения генофонда. Он обещает быть более долгим, но приведет к практически необратимому концу цивилизации. Самый страшный кризис угрожает производителям кислорода на нашей планете. Именно этот кризис, если не заняться им немедленно, способен буквально стерилизовать всю планету, уничтожив саму жизнь за исключением анаэробных бактерий.
В отличие от угрозы ядерной войны, наносимые этими кризисами разрушения отнюдь не относятся к разряду потенциально возможных событий. Они происходят прямо сейчас. Они не зависят от одного неверного решения, которое, как мы надеемся, никогда не будет принято. Они являют собой кумулятивный эффект миллиардов мелких решений, принимаемых людьми, полагающими, что их участие в процессе разрушения «не зачтется».
Становится ясным, что, если не остановить процесс разрушения, то мы пройдем точку невозврата по каждому из этих трех кризисов в течение приблизительно ста лет. Реальность этого достаточно убедительно установлена в экологических исследованиях.
С другой стороны, как и в случае кризиса ядерных вооружений, эти три экологических кризиса совершенно необязательны. Ни одно из происходящих разрушений не является на самом деле существенным для выживания кого бы то ни было, или даже для процветания кого бы то ни было. Этот факт убедительно установлен экономическими исследованиями.
Следовательно, в плане рисков эти три кризиса не только важны так же, как и кризис ядерных вооружений, но и с точки зрения высшего разума требуют применения к ним незамедлительных мер. И все же, несмотря на этот очевидный факт, и, невзирая на быстро растущую численность организованных сторонников решения экологических проблем по всему миру, эти три кризиса, в отличие от кризиса ядерных вооружений, не являются ясно и четко сформулированной политической задачей ни в одной стране мира.
Экологические проблемы гораздо меньшего масштаба становятся предметом политического рассмотрения. И многие из них: и правильное использование общественных земель, и контроль за применением пестицидов, и кислотные дожди, и защита вымирающих видов, являются важными составными элементами трех больших кризисов. Но, пока что, не все значимые части трех больших кризисов стали вопросами политическими. К тому же, те вопросы, которые приобрели политическое значение, не получают от этого никаких преимуществ, поскольку рассматриваются безотносительно всей проблемы в целом.
В отличие от ядерной войны, в отличие от массы более мелких экологических проблем, три больших кризиса не обсуждаются кандидатами на выборные должности, по ним не проводятся даже и короткие дебаты в СМИ. Ни один телефильм, например, такой как «На следующий день», ни один художественный фильм, такой как «Завещание», не вызвали беспокойства у широкой публики. В самом деле, видные активисты замораживания гонки вооружений время от времени произносят речи, в которых заявляют, что, если разразится Третья Мировая война, то окружающей среды попросту не останется (что справедливо). И поэтому ядерная война является единственным реальным кризисом, над которым все мы должны продолжать работать (что неверно, поскольку подобные заявления игнорируют актуальность и безотлагательность трех важнейших экологических кризисов, хотя эти кризисы признаются многими, и им придают большое значение внутри движения в защиту окружающей среды).
Пренебрежение этими тремя кризисами на политических форумах и в СМИ отражается в недостаточной информированности населения. Безусловно, за последние годы экологические проблемы стали основной общественной заботой. Опрос за опросом, проводившиеся в нашей стране, показывали, что значительные группы электората, а во многих случаях подавляющее большинство, желают видеть окружающую среду, надлежащим образом защищенной, невзирая на затраты. (7) Довольно многочисленны признаки того, что подобный сдвиг общественного мнения имеет место по всему миру (8). Важность такого развития особо подчеркнул в своем интервью несколько лет тому назад Исполнительный директор «Сьерра Клуба» Дж. Майкл МакКлоски:
«В начале 1970-х экологическая направленность проявлялась в основном в деятельности верхушки среднего класса и интеллигенции. В конце 70-х службы общественного мнения показали, что наша система взглядов получила повсеместное распространение… она охватила в значительной степени все слои населения, независимо от уровня дохода и образования. Она стала общепринятой во всех регионах…
… Исследования деятельности американских политических партий показали, что подобные революции в общественной мысли и выборе направления в американской политике случаются крайне редко, а, случившись однажды, имеют тенденцию к сохранению на десятилетия». (9)
Тем не менее, современная всеобщая экологическая информированность общественности не распространяется до уровня осведомленности о кризисах. Типичная демонстрация этого проявилась в общенациональном опросе зарегистрированных избирателей, проведенном в начале 1982 года Национальным комитетом демократической партии. Опрос показал, что 67 % зарегистрированных избирателей хотят более строгих экологических нормативов, и что движение за охрану окружающей среды является единственной проблемой, по которой избиратели считают, что взглядов левее, нежели у демократической партии. Но, тем не менее, избиратели, участвовавшие в опросе, в основном согласились, что вопросы охраны окружающей среды не относятся к тем действительно серьезным проблемам, с которыми сталкивается наша страна (10). Похожие результаты продемонстрировали и другие опросы.
Именно эта массовая апатия, а не политическое или «массмедийное» пренебрежение, по-видимому, и есть сдерживающий фактор. СМИ сообщают о том, о чем публике хочется слышать. Политики начнут предпринимать действия, когда общественность начнет на этом настаивать. Но мне представляется в высшей степени показательным то, что, когда в 1981 году Пол и Анна Эрлих опубликовали весьма хорошо написанную, «поджигательскую» книгу о кризисе вымирания, их книга получила хвалебную критику и рекомендации к прочтению от целого ряда крупнейших изданий по всей стране. И все же книга «Вымирание», написанная ими, так и осталась изданной в единственном тираже в мягкой обложке. Ее даже нет в наличии во многих ведущих книжных магазинах моего города, и большинство из опрошенных мной людей, никогда о ней не слышали.
Откуда же берется эта избирательная слепота? Не потому ли, что эти три кризиса представляются нереальными? Едва ли так. Жак-Ив Кусто, основатель «Общества Кусто», говорил о кризисе выработки кислорода, а также о кризисе способности окружающей среды поддерживать устойчивое состояние. Он был всегда консервативным экологом, и даже предпочитал приуменьшать свои опасения, дабы не отпугнуть внимания более широкой аудитории. В экологической литературе всесторонне и тщательно рассмотрены и кризис способности окружающей среды поддерживать свою стабильность, и кризис вымирания, они стали предметом пристального внимания таких организаций, как «Сьерра Клуб», «Друзья Земли», «Институт глобального мониторинга» и организации «Действия в защиту окружающей среды». Вряд ли хоть один серьезный исследователь в области экологии будет отрицать насущную важность всех трех кризисов, хотя имеется большая неопределенность в оценке временных рамок данных процессов.
Итак, что же остается? Только власть коллективной иллюзии, обладающей, как нам уже известно, достаточной силой. Достаточной для того, чтобы убедить многих ранних Друзей, что в рабстве на самом деле не все так плохо, и убеждать сейчас многих американских избирателей в том, что есть серьезные основания для размещения Першингов и крылатых ракет как можно ближе к Москве.
Я бы предположил, что существуют некие ценности и убеждения, встроенные в наше общество и нашу культуру, которые, как сказал бы Вулман, удивительно точно соответствуют нашим природным наклонностям. А это в свою очередь сильно мешает нам поверить в то, что мы чрезвычайно зависим от такого большого количества разнообразных компонентов глобальной экосистемы, или, что те же самые компоненты, от которых мы зависим, сами могут нуждаться в нашем милосердии.
Может быть, эти самые ценности и убеждения содержат в себе и нашу твердую веру в то, что природу следует побеждать. И что вот мы её вот уж совсем победили, и нам теперь вроде не о чем беспокоиться. Может, они также включают пренебрежительный взгляд на девственную природу, дескать, она не имеет никакой важности, малозначима, и вообще не стоит внимания нормального человека. Можно добавить к списку мысль о том, что мир огромен, и поэтому мы можем ещё долго и долго причинять ему вред. И, наконец, отнесем сюда же решимость хватать себе все, что сможем, оставляя следующим поколениям удел позаботиться о себе самим. Вероятно, так же, как мы боимся думать о смерти, мы боимся и рассматривать эти допущения из-за опасения, что они могут оказаться ошибочными.
Насколько мы полагаем важными наши сиюминутные повседневные дела, карьеру и досуг, настолько мы можем не верить в то, что у нас есть «время» думать ещё о чем-нибудь другом. (Р. Дункан Фэирн великолепно ответил на это, сославшись на А. Нив Брейшо. Его слова процитированы в лондонской «Вере и практике »: у нас ровно столько времени, сколько у нас его осталось, и когда мы говорим, что у нас для чего-то нет времени, мы всего лишь имеем в виду, что предпочитаем заняться чем-либо другим. (11) Но требуется определенный уровень зрелости, для того, чтобы, предавшись Господу, понять, что это означает; и, похоже, это та мудрость, которую большинство взрослых людей не стремится обрести.)
Наше общество о природе знает мало. Наше образование обычно ограничивается несколькими уроками в начальной школе, возможно, курсом биологии в средней школе, плюс то, что мы можем почерпнуть из газет и телевидения.
Большинство из нас живет в пригородах, где трава, цветы, кустарники и деревья, птицы, белки и пчелы создают у нас иллюзию обильной нетронутой экосистемы, где реальность не беспокоит нас по пустякам. Остальные в большинстве своем живут в городах. Почти все мы проводим большую часть нашего времени в четырех стенах, где наше внимание занимают изделия рук человеческих или какие-то мысли. Даже вне дома, на открытом воздухе у нас нет веских причин для того, чтобы попытаться понять тот мир, в котором мы пребываем.
Такой образ жизни закрепляет наше невежество и склоняет нас к недооценке важности экологических кризисов. Стоит ли удивляться данным опроса американцев, проведенного 1982 году: большинство из них выступает за усиление природоохранных мер, но в том же самом опросе 45 % респондентов полагают, что меры по контролю за загрязнением окружающей среды ложатся несправедливым бременем на промышленность. (12) И опять же, является ли сюрпризом то, что самые уважаемые экономисты в нашей стране (за небольшим исключением) все еще полагают, что наши экологические проблемы никак не связаны с прогнозами на то, какой будет экономика через десять лет? Как писал Пол Эрлих, «проблема, вероятно, заключается в том, что экономисты слишком долго и слишком пристально вглядывались в … стандартные экономические тексты». (13) Мы формируем свои представления о важности окружающей среды не из практического опыта, а слушая друг друга или просто из чистого воображения, и мы немногим отличаемся от Рональда Рейгана, который сказал: «Причина загрязнения окружающей среды – деревья».
И в этой ситуации эксперты в области экологии и биологии при частичной поддержке некоторых заинтересованных организаций, пытаются предупредить мир об опасности и масштабности экологических кризисов. Их усилия сосредоточены главным образом на то, чтобы предоставлять факты. Но эти факты и сами кризисы – это всего лишь три головы Цербера. А существуют они благодаря его телу – нашей коллективной иллюзии, из-за нашего коллективного отказа видеть. Экспертам и организациям не удалось привлечь внимание к сущности всего чудовища целиком. В результате, хотя им и удалось подлить масла в костер всеобщего беспокойства по поводу загрязнения окружающей среды, сама сущность их идеи была не понята. Победила сила иллюзии. Обращение с иллюзией, воплощенной в теле Цербера, – задача в высшее степени духовная, это прекрасно понимали Вулман и Бароу, а с ними и многие другие Друзья. И именно по этой причине, присутствие квакеров как организации, современное последовательное свидетельство Друзей так насущно необходимо сейчас.
Часть 2. Скорби Эдемские
Идея цикличности – замкнутого, самовоспроизводящегося процесса – лежит в основе экологической науки. И это не просто фундамент, на котором построена экология. Это также и пол, и стены и крыша, а также – для ровного счета – еще и двери, окна, водопровод и канализация, цветовая гамма, обстановка и всякая бытовая техника. Подобно тому, как грамматика являет собой скрытую логику языка, математика – скрытую логику физики, слушание есть скрытая логика квакерства, а любовь – скрытая логика сердца, так и цикл является скрытой логикой леса и поля, ястреба и первоцвета, живого океана и каждой живой клетки.
В экологии всё циклично. Движение по кругу, хоровод – это и есть сюжет великой Книги Природы. А из этого факта следует чрезвычайно простая истина: когда мы говорим о защите окружающей среды, когда мы заботимся о Земле, созидаем для будущего, не принимая во внимание законов работы цикла – мы лжем.
Некоторые из фундаментальных циклов знакомы каждому, кто изучал биологию в школе: например, кислородный цикл, описывающий, как воздух попадает к нам в легкие во время дыхания, в нашем теле он соединяется с пищей, съеденной нами, и превращается в углекислый газ, который мы потом выдыхаем обратно в воздух. А там этот углекислый газ поглощают растения, отбирают из него углерод и высвобождают свободный кислород, которым мы снова можем дышать.
Углерод следует по дополнительному циклу – выходит из наших легких как углекислый газ, затем поглощается растениями и становится их частью, потом его съедают животные, он сгорает и снова становится углекислым газом или же остается частью их тел и, когда они умирают, попадает в землю и удобряет почву.
Существуют также азотный цикл, фосфорный цикл – циклы для каждого элемента химии жизни. Есть цикл, в системе которого вода движется, испаряясь из океанов, выпадая дождями, затем она насасывается корнями растений, в растениях соединяется с углеродом, и тогда получается сахар, и так далее. Все эти циклы настолько тесно взаимосвязаны, что каждый из них должен двигаться в безукоризненной гармонии с другими. Если остановится один, остановятся и все остальные. Но в природе они никогда не замирают надолго, и по мере того, как одни элементы соединяются в одном месте и расходятся в другом, бесконечно меняя партнеров, сама жизнь и её действо будет продолжаться.
Ничто не остается неизменным, течет все в мире.
Сцепляется фрагмент с фрагментом – так вещи новые взрастают,
Пока мы не узнаем их, и имена им не присвоим. Но постепенно
Сливаются они и превращаются в дотоле незнакомые предметы.
Вот кубок с молоком и нечто темное вон в том кувшине,
Они лишь странники, пришедши издалека,
А вот снежинка, что когда-то пламенем была,
А пламя некогда – звезды частицей.
И семена, что были нами, теперь взлетают и летят,
То прибивает их к земле, то в небо их уносит.
Они не потерялись, лишь разъединились. Жизнь продолжается.
Отдельные лишь жизни умирают.
И все-таки, жизни, которые умирают, это и есть циклы видов: жизнь после жизни, новые жизни появляются постоянно, как волны, набегающие на берег. Есть и другие циклы, объединяющие разные циклы, как звенья в цепи – пищевой цикл, например, в котором травоядные животные поедают растения, плотоядные животные поедают травоядных, а когда плотоядные особи умирают, крохотные существа, живущие в почве, перерабатывают их атомы в питательные вещества для корней нового поколения растений. Именно эти циклы, в большей степени, чем циклы химических элементов, привлекают внимание экологов.
Но пищевые циклы и жизненные циклы самым тесным образом связаны с циклами элементов, равно как и циклы элементов связаны друг с другом. Уничтожьте растения, и замедлится кислородный цикл; поддержите весной и летом водный цикл хорошими дождями, и поля дадут богатый урожай зерновых, умножится число мышей и птиц, поедающих зерно, в свою очередь это приведет к процветанию змей, лис и ястребов – укрепится весь пищевой цикл.
Циклы внутри циклов: повсюду взгляд эколога находит тому все новые и новые подтверждения. Внутри пищевого цикла, например, бесконечное множество более мелких кибернетических циклов. Избавьтесь, скажем, от змей, ястребов и лис – полевые мыши размножатся бесконтрольно, уничтожат съедобные растения, а потом умрут от голода. Ястребы и лисы представляют собой часть кибернетической пищевой цепочки, которая удерживает популяцию мышей-полевок от выхода из-под контроля.
Изучите экологию на достаточно глубоком уровне, и у вас неизбежно возникнет ощущение того, что мир работает точно гигантский часовой механизм, в котором все неисчислимые циклы вертятся как самостоятельные шестеренки, подталкивая друг друга по бесконечному кругу, заставляя двигаться стрелки человеческой цивилизации. И в основном это ощущение верное – именно так работает мир.
На этом примере мы получаем картину того, что в реальности представляют собой кризисы, угрожающее нашей планете. Если открыть заднюю крышку часов и сунуть туда палец, чтобы остановить маховик, или погнуть одну из шестеренок так, что она перестанет вращаться должным образом, часы встанут. Стрелки перестанут двигаться. С экологическими кризисами дела обстоят точно так же: они являются ключевыми точками, в которых подвергается нападению и может погибнуть жизненно важный цикл, от которого зависит наша цивилизация или наша планета.
Конечно, не все циклы экосистемы одинаково важны. Если рыбка дротик-моллюскоед или черноногий хорек или калифорнийский кондор или горбатый кит или какой-нибудь вид носорога вымрут, мир обеднеет от этой потери, но не закончится.
С другой стороны, если перестанут идти дожди, из-за засухи погибнет урожай, а мы будем голодать. Если кислородный цикл получит достаточно серьезные повреждения, мы умрем из-за передозировки углекислого газа. Если уничтожить в почве азотфиксирующие микроорганизмы, земля постепенно превратится в пустыню. Если с помощью пестицидов уничтожить полезных насекомоядных насекомых, которые контролируют численность сельскохозяйственных вредителей, пожирающих урожай, нам придется выбирать между повальным раком или голодом.
Некоторым людям непросто осознать, что наша жизнь зависит от циклов, в которых мы не принимаем непосредственного участия, а экологические кризисы и есть как раз те самые точки, в которых эти циклы попадают под удар. Нам непривычно мыслить в терминах циклов. Вместо этого мы предпочитаем думать линейно, что в свою очередь затрудняет возможность понять и осознать, каким образом мы сами создаем угрозу собственному будущему.
Поразительно уместным примером может послужить позиция президента «Доу Кемикал» – влиятельного и могущественного человека по имени Пол Орефис. Немногим более года тому назад г-н Орефис появился в шоу NBC «Сегодня», где сообщил, что не стоит беспокоиться по поводу диоксина, который его компания сливает в реку Титтабавасси, Мичиган, потому что «нет абсолютно ни малейшего свидетельства того, что диоксин причиняет вред человеку, за исключением небольших дефектов кожи под названием хлоракне».
Оставим в стороне бесспорную очевидность того, что диоксин разрушил здоровье ветеранов войны во Вьетнаме и жителей Лав-Канала. И даже если не принимать во внимание то, что в пересчете на вес диоксин оказался в 150 000 раз более ядовит, чем цианид, непреложным остается факт, что г-н Орефис даже не побеспокоился подумать о том, что диоксин способен сделать с другими живыми существами.
Нет сомнений в том, что диоксин смертелен не только для людей, но и для любых форм жизни: в 1976 году, когда после промышленной аварии облако диоксина опустилось на город Севесо в Италии, пару десятков детей человеческих пришлось немедленно госпитализировать; но при этом в регионе погибли сотни кроликов, цыплят и других животных. Умерли также практически все лесные птицы. У полевок – мелких норных грызунов, отловленных в ходе недавно проведенных научных исследований, были выявлены признаки серьезного диоксинового отравления.
Агентство по охране окружающей среды располагает документальным подтверждением того, что количество накопленного в телах рыб реки Титтабавасси диоксина достигло опасного уровня. Существует свидетельство того, что в естественной природной среде диоксин сохраняется практически вечно, отравляя каждое последующее поколение существ, подвергшихся его воздействию. Попадая в пищевой цикл в достаточном количестве, он может вызвать отравление и у человека. Но, что гораздо хуже, если он проложит дорогу в океан, там он, вполне возможно, посодействует нарушению глобального кислородного цикла. (Позже я вернусь к этому вопросу.)
Совершенно очевидно, что г-н Орефис не обременял себя долгими раздумьями на эту тему. Вполне вероятно, ход его мысли таков: сливает его компания отходы в реку, ну а дальше – забота не его. Таково недомыслие линейного мышления.
Иногда можно услышать возражения в том духе, что, дескать, мир настолько огромен, что мы не можем оказать действительно заметное воздействие на его функционирование, что великие циклы, такие как глобальный пищевой и глобальный кислородный будут длиться вечно, недосягаемые для нас. Было бы хорошо, если бы это было так!
Но нам следует помнить, что на земном шаре сейчас проживает 4,4 миллиарда людей, по сравнению с 4 миллиардами всего лишь восемь коротких лет тому назад. [ К концу 2014 года численность населения земли достигла почти 7,3 миллиардов – прим. ред.] И что едва ли в мире сохранилось место, где бы мы не оставили своих следов. Все тропические леса, казавшиеся неприступными для исследователей еще сто лет тому назад, теперь вырубают на древесину и расчищают под сельскохозяйственные угодья. Банки из-под газировки и пластиковые пакеты находят в самых отдаленных мест