8 января 1943 года руководство Спецотдела приняло решение создать группу № 5 для разработки реактивных установок на основе двигателей В. П. Глушко. Главным конструктором назначили С. П. Королева. Получив возможность самостоятельно выбирать варианты решения технических задач, Королев составил докладную записку начальнику 4-го спецотдела НКВД. Документ довольно подробен и конкретен, вот лишь некоторые выдержки из него:
«Прибыв 19/XI-1942 г. в Казань, я имел задание ознакомиться с работами, ведущимися по реактивным двигателям.
ОКБ завода № 16 работало над созданием четырехмоторного реактивного двигателя РД-1 с тягой 1200 кг на жидком топливе с питанием от автономно действующего турбонасосного агрегата для самолетов.
Эта работа была построена таким образом, что вначале отрабатывалась секция РД-1 в виде одной камеры с тягой 300 кгс и системой питания от постороннего источника энергии (на стенде — от электромотора).
Объем всей работы по РД-1 достаточно велик и технически труден, и потому первый ее этап — однокамерный двигатель с приводом — являлся наиболее реальным и близким к осуществлению.
Одновременно простейшие подсчеты показывают, что целесообразна установка однокамерного РД-1 с тягой 300 кгс в качестве вспомогательного двигателя на самолет Пе-2 с приводом от авиамотора М-105...»
Такой подход к решению задачи позволял в кратчайший срок не только испытать и отработать РД-1 в воздухе, но и оснастить реактивной установкой самолет, повысив его летные характеристики. За этим просматривались новые возможности боевого применения авиации. Королев доказывал, что опыт установки реактивного двигателя может послужить надежной базой для создания в будущем чисто ракетного самолета.
Удивительное дело. Человека оболгали, оклеветали, объявили «врагом народа» и участником «тайных заговоров», сослали на Колыму, где он мучился от цинги и страдал от сознания вопиющей несправедливости, а вот теперь, оставаясь, по сути, таким же зэком, он не держал обиды. Точнее — гнал от себя эти тяжкие мысли и с головой уходил в работу. Война требовала новых подходов к созданию боевых самолетов, и, будучи искренним патриотом, свято преданным своему Отечеству, для него он и творил.
«Проект установки, — писал далее Королев, — однокамерного РД-1 на самолете Пе-2 как первый этап, а также проект чисто реактивного самолета-перехватчика РП как второй этап этой работы уже с 4-камерным РД-1 были составлены мною и переданы в 4-й спецотдел вместе с краткими расчетными материалами...
В конце января с. г. инженером Глушко и мной была представлена народному комиссару внутренних дел... докладная записка об этих работах (23 января, за № 30).
Конструкторские работы по РУ выполнялись группой, организованной при ОКБ завода № 16 8/1 с. г. Компоновка проекта была сделана в январе месяце, рабочие чертежи, около 900 шт., выпущены в период с 1/II по 14/III с. г. и к этому сроку спущены в цехи...
18/IX с. г. был проведен первый огневой пуск РД на самолете на земле.
1/X с. г. был сделан первый полет на высоте 2760 м со включенным РД в воздухе, с продолжительностью работы 2 мин. За это время скорость самолета возросла от 340 км/ч до 420 км/ч по прибору. По горизонтали выполнено еще два полета...»
Тюрьма ломает человека, особо если вырос он в семье с «мягкими устоями», своеобразной патриархальностью, нежностью к детям. И пусть названия «Особое конструкторское бюро», «спецотдел», «рабочая группа» звучали не только пристойно, но и с внушительной солидностью, внутренний порядок «шараги» постоянно напоминал, что находящиеся в ней отгорожены от внешнего мира колючей проволокой, что все они судимы и осуждены. Но это не «мытье» золотишка на Колыме, не пронизывающий до костей холод и не постоянное чувство голода. Здесь была иная жизнь, иные возможности, иные интересы. И это пробудило и оживило в Королеве то, что начало умирать после ареста. Он вновь стал дерзким, нетерпеливым задиристым. У него появился талант задевать за живое, не оставлять человека равнодушным. Он и работающих в ОКБ будоражил своими идеями, вызывал на спор, и спор этот продолжался и потом, когда пришла реабилитация.
В его группе было 16 человек. Это они в кратчайший срок выполнили 900 листов чертежей и менее чем за девять месяцев подошли к летным испытаниям. Однако испытания бомбардировщика Пе-2 с реактивной установкой (он получил индекс Пе-2РУ) были завершением лишь первого этапа работы. По мнению Королева, необходимо было двигаться дальше, и он предложил три направления, или, как он писал, три варианта дальнейших работ: создание ускорителя РУ-1у для самолета Пе-2, бомбардировщика или разведчика; высотного ускорителя РУ-1в (по описанию Королева, он «...представляет собой реактивную установку с двумя камерами РД-1 с тягой 600 кгс, установленную на самолете Пе-2 с мотором М-82 и ТК, специально приспособленным как одноместный истребитель для выполнения высотных полетов с герметической кабиной и мощным стрелковым вооружением. Работает такая машина на высоте 13—15 км при скоростях около 760 км/ч. При этом используются основные агрегаты и устройства существующей уст-ки РУ-1, а общая компоновка производится заново»). И наконец, стартовый вариант РУ-с. Он «...представляет собой типовую секцию с одной камерой сгорания РД-1 и агрегатом запуска, с запасом топлива на 20—30 с работы. Подача топлива осуществляется без помощи каких-либо насосов и приводов, а под давлением сжатого воздуха, размещаемого в той же конструкции. Устанавливая нужное количество таких стартовых секций (2, 4, 6 шт. и т. д.), можно сообщить самолету дополнительную тягу при взлете 600, 1200, 1800 кгс».
Повторю: это был 1943 год, тяжелый год войны, когда перелом еще не наступил, потери в технике и людях были огромны, в Германии создавалось так называемое «оружие возмездия», а все наше военное производство базировалось на «необжитых» районах, вне стационарных цехов, испытывая дефицит сырья и рабочей силы. Время торопило. Свои первые чертежи в качестве главного конструктора группы № 5 (в документах тех лет встречается и другое название — «группа РУ») Королев подписывает 10 января 1943 года, то есть через два дня после своего назначения. С этого времени и до второй половины 1944-го чертежи этой группы имеют такие выходные данные: «ОКБ завода № 16. Начальник ОКБ Бекетов (он имел звание подполковника госбезопасности, являлся заместителем начальника 4-го спецотдела НКВД. — М. Р.), главный конструктор Королев». Затем шли фамилии конструктора, чертежника, технолога, на некоторых стояла подпись и заместителя главного конструктора Н. С. Осипова.
Обращает на себя внимание и такая любопытная деталь: со второй половины 1944 года чертежи подписываются иначе — «Начальник бюро Осипов». А Королев визирует их без указания должности. Это было связано с изменениями в организационной структуре ОКБ завода № 16 и в судьбе заключенных инженеров. Сейчас можно лишь предполагать, что руководило действиями высших органов государственной власти.
И все-таки это удивительно: с ярлыком «враг народа», в тяжелых условиях изоляции от внешнего мира люди творили, решали сложнейшие инженерные задачи, жили новыми замыслами. Многие из них были не просто талантливы — это были люди огромной эрудиции, умеющие за размытой, еще не до конца отработанной идеей увидеть будущую конструкцию, оценить ее перспективность.
Королев видел будущее авиации в жидкостном реактивном двигателе. Своими доводами он делился с Мясищевым, уверял, что это дело ближайшего будущего. Владимир Михайлович с интересом слушал суждения Королева о применении ЖРД на самолетах. Создание перехватчика со скоростью полета до тысячи километров в час представлялось ему вполне реальным, а вот мечта Сергея Павловича об использовании крылатых машин с ЖРД в войне против гитлеровской Германии казалась несбыточной. Все силы отдавались серийному выпуску «пешек», их совершенствованию. Постройка нового самолета, тем более экспериментального, даже в единичном экземпляре была в тех условиях сопряжена с множеством трудностей. Только вот медлить, откладывать на потом, до лучших времен Королев не мог. Тем более что двигатель РД-1, сконструированный В. П. Глушко, уже был, требовалось его опробовать. Вот почему Королев с радостью откликнулся на предложение установить РД на серийном Пе-2 в качестве дополнительного.
Уже через несколько дней Сергей Павлович показал Мясищеву наброски реактивной установки с учетом компоновки пикирующего бомбардировщика. Камеру сгорания и сопло, откуда вырываются горячие газы, Королев расположил в хвосте Пе-2, что диктовалось соображениями безопасности. Баки с азотной кислотой — в середине фюзеляжа. Пусковое устройство размещалось в кабине пилота.
— Хорошая схема, — одобрил Мясищев. — Но надо бы все хорошенько просчитать и проверить на земле, до начала испытаний в воздухе.
— Надо, обязательно надо, — согласился Королев. — Кое-что я уже сделал. — И он протянул Мясищеву аккуратно сброшюрованные листы. На первом было написано «Аэродинамические расчеты пикирующего бомбардировщика с реактивной установкой».
Цифры получались заманчивые. Реактивная установка поедала в минуту 90 литров тракторного керосина и окислителя. Взяв на борт 900 литров топлива, можно было использовать установку в течение 10 минут. Не так уж мало, если учесть важность задачи — резко оторваться от преследователей, истребителей противника, или уйти от зенитного огня. Реактивная тяга должна была дать бомбардировщику прирост скорости более чем 100 километров в час. Можно было повысить и высоту полета, если взять побольше керосина и окислителя. И еще одно достоинство самолета с РУ: установка позволяла сократить разбег при взлете, что очень важно в условиях фронтовых аэродромов.
Мясищев одобрил и чертежи, и расчеты. Изготовление самолета с реактивной установкой шло при активном участии Владимира Михайловича. Работы велись в опытном цехе завода, возглавляемом Н. М. Гловацким. Королев с нетерпением ждал, когда переоборудованную «пешку» выкатят на аэродром.
Сборка продвигалась быстро. С каждым днем самолет обретал черты, заложенные в конструкторских чертежах. Внешне Пе-2РД мало чем отличался от серийных образцов. Только острый, наблюдательный глаз был способен заметить его особенности. Из цеха машину выкатили на стоянку, но не туда, где уже стояли готовые Пе-2, а к самому краю. Так распорядился Королев: «Чтобы ничего не повредить».
И вот наступил день первого полета. Самолет начал неистово гудеть, извергать из сопла мощное устойчивое пламя золотистого оттенка, потом резко рванулся вперед и после короткого разбега оторвался от земли. В испытательных полетах предстояло опробовать работу системы запуска РУ, проверить, как она включается на различных высотах. Каждый подъем «пешки» в воздух приносил неожиданности: то выходила из строя газовая трубка, то падало давление в камере сгорания, то растравливались азотной кислотой жиклеры, дозирующие поступление компонентов в камеру сгорания... Каждая такая «неприятность» была сопряжена с риском: цена любой ошибки пилота и инженера-испытателя могла оказаться слишком высокой.
Сохранилось документальное свидетельство близкого друга Королева К. И. Трунова.
«Сергей Павлович попросил меня зайти и посмотреть, как работает жидкостный двигатель на самолете, на котором ему предстояло подняться в воздух. «Ты как летчик скажи свое мнение», — попросил он. Мы отправились на аэродром. На земле двигатель работал нормально. «Надо все же испытать его в воздухе и убедиться лично, что все работает исправно», — сказал Сергей Павлович.
Он занял место в задней кабине самолета, летчик дал газ, и самолет вырулил на старт. Взлетел, набрал небольшую высоту и пошел над аэродромом по курсу, на котором должен запускаться ускоритель. Мы на земле ждали этого момента. Наконец пуск ускорителя состоялся. Но что произошло? Почему самолет как-то неестественно пошел на посадку? Вот он подруливает к месту стоянки. Мы кинулись к нему. Сергея Павловича нашли в кабине с окровавленной головой. Помогли ему выбраться из самолета, забинтовали голову и сдали на попечение врача. Как оказалось, был он ранен в лицо осколками взорвавшегося двигателя, но, к счастью, не тяжело. «Хорошо, что я летел сам, а то потом терзался бы догадками: что при запуске было сделано не так? Почему двигатель взорвался? Вот главное, что надо установить!» И это он говорил в больнице.
Немного оправившись, Сергей Павлович продолжил испытание двигателей. С повязкой на голове. Снять ее врачи еще не позволяли».
Всего на Пе-2РД было сделано свыше ста полетов. В ходе их Королев записал: «Испытания показали, что двигатель РД и реактивная установка в целом работают нормально». Окончательное заключение по реактивной установке для бомбардировщика подписывал Мясищев. В этом документе значилось: «Считать целесообразным предъявить реактивную установку с двигателем РД-IX3 на самолете Пе-2 № 15/185 на испытания совместно с представителями ВВС КА по согласованной программе».
Шел 1944 год. Летом коллектив ОКБ был освобожден из-под стражи. Согласно «протоколу № 8 от 27 июня 1944 г. заседания Президиума Верховного Совета СССР» был досрочно освобожден со снятием судимости и С. П. Королев. И уж совсем неожиданным представляется такой факт: через год с небольшим, 1 октября 1945 года, Сергея Павловича награждают орденом Знак Почета.
Однако Протокол № 8 был лишь полумерой. Только спустя тринадцать лет, в апреле 1958 года, Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла решение: постановление Особого совещания при НКВД в отношении С. П. Королева отменить.
Но вернемся в начало 1944-го. Бывшее КБ-2, которое возглавлял В. П. Глушко, выделяли в самостоятельную организацию — ОКБ СД (специальных двигателей) и поручили продолжать работу над жидкостными ракетными двигателями. Из ведения НКВД его передали в систему Наркомата авиационной промышленности. Главным конструктором ОКБ СД назначили Глушко. Группу, занимающуюся реактивными установками, передали в его подчинение. Королев был назначен заместителем главного конструктора. В этой должности он проработал ровно год — с августа 1944-го по август 1945-го.
В качестве перспективных разработок того периода следует отметить самолет-перехватчик (к этой идее Королев обращался и раньше), описанный им в «Объяснительной записке к эскизному проекту специальной модификации самолета-истребителя Лавочкин-5ВИ с вспомогательными ракетными двигателями». Датирована она 19 декабря 1944 года.
Несомненный интерес для истории ракетной техники представляют документы, в которых идет речь о создании твердотопливных ракет дальнего действия, неуправляемой баллистической ракеты Д-1 и управляемой крылатой Д-2. В документах идет речь не только о конструкции ракет, но и о мерах организационного характера, обеспечивающих развертывание работ по РДД. Наиболее полное выражение планы Сергея Павловича нашли в письме заместителю наркома авиационной промышленности В. П. Дементьеву (от 14 октября 1944 года), а также в проекте «Необходимые мероприятия для организации работ по ракетам дальнего действия» (от 30 мая 1945 года). Предполагалось, что неуправляемая баллистическая ракета Д-1, обладающая стартовой массой 1100 кг и включающая боеголовку массой 200 кг, будет иметь дальность полета в пределах 12—30 км, а крылатая управляемая ракета Д-2 со стартовой массой 1200 кг сможет доставить боеголовку такой же массы на расстояние 20—70 км.
В письме Дементьеву Королев предлагает организовать работы по РДД непосредственно в Казани. Для этого, как он считает, необходимо «...реорганизовать бюро реактивных установок завода № 16 (группа инженера С. П. Королева) в Специальное бюро, создать необходимую экспериментальную базу». Здесь же намечаются контуры будущей кооперации Спецбюро по изготовлению деталей и узлов РДД, разработке и изготовлению приборов автоматического управления, пороховых шашек крупного размера (диаметр 280 мм, длина 1500 мм), кооперация с НИИ-1 (бывшим РНИИ) по научным исследованиям.
Уже тогда Сергей Павлович намечал пути перехода к созданию жидкостных РДД и ракетам дальнего действия. Девятым пунктом в обращении в наркомат значится:
«Кислородному главку (Капица) обеспечить в 1945 г. Спецбюро жидким кислородом по техусловиям и в количествах по заказам последнего». И далее: «Главному управлению снабжения НКАП предусмотреть на 1945 г. для Спецбюро этилового спирта в количестве 50 т».
Особенно тщательно отрабатывает Королев кадровый состав Спецбюро. Он включает в штатное расписание сотрудников заводов и ОКБ, которых знал по работе в Казани. Кроме того, к письму приложен «Список лиц, которых необходимо перевести на работу в Спецбюро из других организаций». В их числе Б. В. Раушенбах, А. И. Полярный, М. П. Дрязгов, которые работали с Королевым в ГИРДе и РНИИ.
Отдельным документом к письму прилагается «Схема предварительной расстановки работников Спецбюро». Основными структурными частями, по мнению С. П. Королева, должны стать пять бригад: общих расчетов и компоновок; пороховых агрегатов и стартовых устройств; жидкостных агрегатов и топливных систем; конструкции планёра; производственно-технологическая. И еще две лаборатории дополнительно: автоматно-приборная и испытательная.
Через некоторое время он вновь возвращается к идее создания специального коллектива по разработке РДД, но уже не в Казани, а в Москве. 30 июня 1945 года Королев подписывает проект «Необходимых мероприятий для организации работ по ракетам дальнего действия». Пункт 1 этого проекта гласит: «Организовать с 1 ноября 1945 г. в филиале № 2 НИИ-1 НКАП Специальное конструкторское бюро (Спецбюро) со своей производственной базой и экспериментальной частью для осуществления ракет дальнего действия. Принять для Спецбюро объект Д-2 как основную тему работы на 1945—1946 гг.».
Королев прекрасно понимал перспективы ракетной техники. Ему уже тогда было ясно, что недалеко время, когда оборонная мощь страны будет определяться уровнем ракетной техники, ракетного оружия. Исходя из информации, которой мог располагать Королев в своем нелегком положении, он предложил план возобновления прерванных в 1938 году работ по ракетам дальнего действия и конкретные объекты разработки, что давало возможность мобилизовать для этой цели предшествующий опыт.
На этом, собственно, и заканчивается казанский период в деятельности С. П. Королева. Это был период проверки нравственных и гражданских начал будущего академика и Главного конструктора. Казань стала для Королева периодом плодотворного инженерного поиска, своеобразной ракетной академией, в стенах которой зародились многие идеи и разработки, нашедшие применение в последующем.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПОВСЕДНЕВНОСТЬ
«Оружие возмездия». — Командировка в Германию. — Встреча с Тюлиным. — Блуждание по следу Брауна. — Назначение. — Решение Сталина
Летом на датский остров Бернхольм в Балтийском море, расположенный на полпути между Германией и Швецией, упала таинственная болванка длиной четыре метра. Ее головная часть была заполнена бетоном, на хвосте стоял номерной знак «V-63». Обнаруживший болванку датский морской офицер сделал ее эскиз, который направил начальнику разведки ВМФ Дании. Вскоре эскиз был переправлен в Лондон.
К этому времени отдел научно-технической разведки Британии имел на руках еще два донесения. Первое — из Берлина. В нем сообщалось, что в Пенемюнде проводятся испытания ракеты и беспилотного самолета. Второе донесение поступило от агента из Франции, который называл остров Узедом местом базирования «лабораторий и научных учреждений военного назначения». «Самолеты, несущие управляемые снаряды, остаются вне досягаемости зенитной артиллерии», — сообщал агент. Намеки Гитлера на «стратосферную бомбу», восторги Геббельса относительно нового секретного оружия вермахта — «оружия возмездия» — обретали конкретный смысл. К тому же шифровки, полученные из Бельгии и Северной Франции, содержали данные о местах размещения пусковых установок для какого-то нового оружия.
Английское военное ведомство не на шутку встревожилось. Было принято решение продолжать тщательное наблюдение за этим участком французского побережья. Анализ аэрофотоснимков позволил выявить удивительную общность лыжеподобных установок: все они были ориентированы на Лондон. Для нанесения бомбовых ударов по «загадочным объектам» была разработана секретная операция «Арбалет», Уинстон Черчилль требовал принятия экстренных мер по защите столицы.
В 1943 году началось серийное производство самолетов-снарядов Фау-1, а вслед за этим и обстрелы Лондона. Случалось, что за сутки особые подразделения вермахта запускали более двух сотен «летающих бомб». Низкая точность попаданий, взрывы на подлете к цели, удачные попытки английских летчиков, сбивавших «Фау-1» у побережья туманного Альбиона, сняли стресс с жителей большого города. Англия постепенно обретала уверенность, но 8 сентября 1944 года в 18 часов 43 минуты лондонский район Чизвик потряс сильный взрыв. Прошло несколько секунд, и второй мощный взрыв раздался в Эппиге. Начался обстрел города. Более массированный, чем это было раньше. А вслед за ним — паника. На Лондон и пригороды обрушились «Фау-2» — баллистические ракеты, обозначающиеся как А-4.
Тем же годом датирована докладная записка Королева:
«...Особое значение представляет разработка реактивной автономной управляемой торпеды для поражения весьма удаленных площадей. Такое задание м. б. успешно выполнено... с учетом имеющегося в этой области практического опыта... Прошу вашего разрешения о дальнейших работах».
Прошел ровно месяц с того дня, а точнее ночи, когда в небе над британской столицей появились первые «Фау-1». В июле Черчилль направил в Москву письмо — «Личное и строго секретное послание от господина Черчилля маршалу Сталину». В нем излагалась просьба проинформировать союзников о тех сведениях, которыми располагают русские о новом оружии Гитлера. Сталин ответил уклончиво. Его короткая шифровка была датирована 15 июля. Прошло четыре дня, и из Лондона поступило новое послание, в котором Черчилль конкретизировал интересующие его «детали». Письмо отражало возрастающую тревогу англичан и надежду на помощь. Сталин попросил военных специалистов и руководство разведки доложить ему более подробно о секретном немецком оружии, которое так активно рекламирует Геббельс и которое напугало Черчилля. Он никак не мог понять, о каких ракетах пишет английский премьер.
И военная разведка, и госбезопасность располагали сведениями о новом немецком оружии, местах его разработки и производства, различными путями были получены технические описания и отдельные натурные агрегаты ракет и самолетов-снарядов «фау». Успешные действия советских войск на фронтах Великой Отечественной, бесперебойное снабжение армии новыми самолетами, артиллерийскими орудиями, танками, стратегическое превосходство над противником позволяли надеяться на победоносное завершение войны в ближайшие полгода. Наших резидентов в Лондоне, Париже и Вашингтоне больше интересовали сведения об атомном оружии, которое разрабатывалось в США. Гитлеровские «фау» отошли на второй план. Однако после 9 мая 1945-го положение резко изменилось. В тот год в поверженную Германию были направлены несколько групп специалистов, которым предстояло ознакомиться с фашистскими ракетными центрами, подземными заводами, разыскать предприятия, производящие комплектующие изделия для ракет различного назначения, собрать техническую документацию и готовые изделия, выявить ведущих специалистов и вместе с наземным оборудованием вывезти в Союз. Комплектовались такие группы из инженеров, которые имели опыт работы в авиационной и приборостроительной промышленности, судостроении, других отраслях оборонного производства. Попал в число «спецкомандированных» и инженер С. П. Королев.
9 августа 1945 года с Центрального аэродрома Москвы стартовал видавший виды «Ли-2». Курс — Берлин. На борту те, кто вошел в Межведомственную комиссию. Они с интересом поглядывали друг на друга и не скрывали улыбок. Еще вчера все были штатскими, а вот теперь блистали погонами майоров, подполковников и даже полковников. Кобура с личным оружием дополняла амуницию. На беседе в ЦК им сказали, что решение о командировке утверждено Сталиным, что это задание особой важности, а что и как делать, объяснят на месте.
Их было много. Всех даже трудно перечислить: Г. А. Тюлин, В. П. Глушко, Н. А. Пилюгин, М. С. Рязанский, В. И. Кузнецов, В. П. Бармин, Е. Я. Богуславский, Ю. А. Победоносцев, Б. Е. Черток, К. Д. Бушуев, А. М. Исаев, В. П. Мишин...
В Берлине группе Мишина поручили разыскать секретную документацию по «фау», которую немцы не успели уничтожить. Уже тогда было ясно, что основные чертежи и готовые изделия Вернер фон Браун передал американцам, что в Западную зону вместе с ним бежали многие специалисты, но кое-что осталось и это кое-что предстояло найти.
Картина их взору открылась удручающая. Испытательные стенды, здания лабораторных корпусов, цехи опытного завода, стартовое оборудование для «фау», складские помещения лежали в развалинах. Искореженное железо, обломки бетона и кирпича, рухнувшие стены и перекрытия, разобранные технологические линии напоминали о бомбовых ударах по ракетной цитадели Гитлера, которые наносили английские самолеты. Однако это было не так. Приказ рейхсфюрера Гиммлера уничтожить все, что хоть как-то касалось ракетного оружия «третьего рейха» и могло бы раскрыть секрет «фау», выполняли эсэсовские отряды особого назначения. Действовали они педантично, взрывали и крушили все подряд, сжигали архивы и контролировали эвакуацию людей и имущества.
Специалисты и руководители центра в Пенемюнде, его «мозг» во главе с генералом Вальтером Дорнбергером и конструктором Вернером фон Брауном, почти вся инженерно-техническая элита ракетного производства бежали на Запад, дабы предложить свои услуги союзникам. Железнодорожные составы, груженные оборудованием, готовыми изделиями, технической документацией, автоколонны с людьми и снаряжением проследовали туда же.
Трудную задачу предстояло решать технической комиссии. Требовалось установить, какие германские, да и другие фирмы и концерны входили в кооперацию по созданию ракет «Фау-1» и «Фау-2», составить схему их взаимодействия, а главное — разобраться в конструктивных особенностях и технологии производства секретного оружия. Картина получалась пестрой и не во всем ясной: в ракетном производстве участвовали предприятия, расположенные в районе Большого Берлина, в Тюрингии, в городах и районах Западной Германии, в Чехословакии (Прага и Брно), в Австрии...
«Началось блуждание по запутанному следу, — рассказывал Василия Павлович Мишин. — Узнавали адреса предприятий и фирм, которые могли иметь отношение к секретным заказам гитлеровского министра Шпеера. Что-то удавалось добыть, но это так по мелочам. Чаще слышали: да, заказы выполняли, но для чего и куда отправляли продукцию, никто толком не знал. Вот и пойми, что к чему. А нам нужна ракета целиком, все ее чертежи. Случайно нащупали, что какие-то ценные бумаги находятся в городе Торгау. Потом след потеряли...»
Поиск продолжался. Вскоре удалось выяснить, что какой-то военный архив из города Торгау гитлеровцы направили в Австрию, чтобы спрятать на дне одного из горных озер. Вот и все, дальше тупик. И вдруг — надежда: обрывочные сведения помогли установить, что какие-то технические архивы находятся в Чехословакии, в одной из чешских воинских частей. Уточнили: в Праге, в здании бывшего ресторана на Вистовище. Допуск туда был закрыт, а правительство Бенеша уклонялось от сотрудничества.
Решили действовать явочным порядком с оружием и охраной.
Как вывозили архив, как отправляли в Москву — это особая история.
Королев прибыл в Берлин в сентябре. В районе Обершеневайде, на Бисмарк-штрассе, отыскал особнячок с табличкой «Хозяйство Тюлина». Было удивительно тихо. Город лежал в развалинах и казался застывшим и безлюдным. И стоял он как бы вверх тормашками — неприветливый, скучный, словно на перепутье: либо кануть в небытие, либо вернуться в историю.
— А ведь мы знакомы, — напомнил Королев при первой же встрече. — 1937 год, университетская аэродинамическая лаборатория, заказы РНИИ... Вспоминаете?
— Было такое, — оживился Тюлин. — Но я бы, наверное, не узнал. Хотя...
Они крепко пожали друг другу руки и, чтобы сойтись поближе, рассказали вкратце каждый о себе, обменялись первыми впечатлениями о Берлине.
— Я попал в Берлин к вечеру, темнело, и город казался одной огромной декорацией, — говорил Тюлин. — Утром прошелся по улицам: Франкфуртералле, Александрплац, Силезский вокзал, набережная Шпрее... Еще так недавно это были названия плацдармов, командных пунктов. Где-то здесь извергали огненные залпы «катюши», на которых я начинал войну под Москвой... Потом постоял у опаленных и выщербленных стен рейхстага, на которых разными людьми, разными почерками, разными режущими, царапающими, пишущими предметами были начертаны фамилии тех, кто добывал Победу. Искал глазами знакомые наименования частей, фамилии и вроде бы находил. «Иван Косенко», «Петр Сомов», «В. Кухарсик»... Но те ли, думал, это Иваны Петры, Василии, которых я знал, с которыми шагал по дорогам войны? Фамилии совпадали или в чем-то были схожи — не все разберешь на закопченных камнях! — да и совпадения в нашей жизни не такая уж редкость. И все равно в душе был праздник...
— Представляю, — соглашался Королев. — Говорят, большие войны имеют только начало, но никогда не знают конца. Они живут в памяти.
Толковали и о другом: о задачах комиссии, трудностях поиска, недовольстве торопливого начальства. Как-то незаметно перешли на «ты», не скрывая обоюдных симпатий.