«Общие правила организации
1. Строй организации основывается на доверии к личности.
2. Организатор (уже член) из среды своих знакомых намечает 5—6 лиц, с которыми переговорив одиночно и заручившись согласием каждого, собирает их вместе и закладывает основание замкнутого кружка.
3. Механизм организации скрыт от всякого праздного глаза, и поэтому вся сумма связей и весь ход деятельности кружка есть секрет для всех, исключая его членов и центрального кружка, куда организатор представляет полный отчет в определенные сроки.
4. По известному плану, основанному на знании местности или сословия, или среды, в которой ведется подготовительная работа, труды специализируются членами.
5. Член организации немедленно составляет в свою очередь каждый около себя кружок 2-й степени, к которому прежде основанный становится в значение центрального, куда все члены организации (по отношению к кружкам 2-й степени организаторов) вносят всю сумму сведений от своих кружков для доставления далее,
6. Правило не действовать непосредственно на всех тех, на которых можно действовать с наименьшим результатом посредственно, т. е. через других, должно быть выполняемо со строгой аккуратностью.
7. Общий принцип организации не убеждать, т. е. не вырабатывать, а сплачивать все те силы, которые есть уже налицо, исключать всякие прения, имеющие отношение к реальной цели.
8. Устраняются всякие вопросы от членов к организатору, имеющие целью дело кружков подчиненных.
9. Полная откровенность от членов к организатору лежит в основе успешного хода дела.
10. По образовании кружков второго разряда, прежде организованные становятся относительно их центральными, получают устав общества и определенную программу деятельности в той среде, где находятся.
Великорусский отдел. Москва»24.
Правила написаны не вполне четко, однако из них явственно проступают два главных нечаевских принципа построения организации — строжайшая конспирация и абсолютное подчинение рядовых членов главарю. Когда Нечаев писал этот документ, он, безусловно, видел именно себя руководителем «Народной расправы», и никого другого. Он создавал организацию для себя, перед ним не возникал даже вопрос: а вдруг некто окажется умнее, образованнее, талантливее, достойнее занять место руководителя? Нет, он опасался не их, его беспокоили более хитрые, строптивые, наглые, честолюбивые претенденты на роль вожака его стаи. Нечаев, пожалуй, первый и единственный из российских революционеров создал партию сам для себя.
«Общие правила сети для отделения
1)Задача отделений состоит в достижении самостоятельности и независимости в деле организации и их употребления с вящею гарантиею безопасности общего дела.
2) Начало такого отделения кладут двое или трое лиц, уполномоченных от сети с одобрения Комитета. Они группируют тех лиц из кружков на основании общих правил организации, которые, по усмотрению Комитета, окажутся удовлетворяющими требованиям. Через организаторов поддерживается связь с сетью.
3) Личности, избранные из кружков и входящие в состав отделения, на первом же собрании дают обязательство: а) действовать неразрывно, коллективно, вполне подчиняясь общему голосу, и оставить отделение только для вступления в ряды еще более интимные, по указанию Комитета; б) вместе с тем, они обязуются во всех своих отношениях ко всему миру иметь в виду только пользу общества.
4) Вступление в отделение делается постепенно, поодиночке. Когда количество дойдет до шести, тогда отделения
разделяются на самостоятельные группы, по указанию Комитета.
5) Избирается сообща лицо, заведывающее письмоводством, составлением отчетов, приемкой и отправлением членов Комитета и других доверенных лиц, имеющих отношения ко всему отделению. Это же лицо хранит бумаги, веши и имеет адресы.
6) Другие члены берут на себя обязанность вести подготовительную работу в том или другом сословии или среде и избирают себе помощников из лиц, организованных по общим правилам.
7) Количество лиц, организованных по общим правилам, рассматривается и употребляется как средство или орудие для выполнения предприятий и для достижения целей общества. Потому, во всяком деле, приводимом отделением в исполнение, существенный план этого дела или предприятия должен быть известен только отделению; приводящие же его в исполнение личности отнюдь не должны знать сущность, а только тс подробности, те части дела, которые выполнить пало на их долю. Для возбуждения же энергии необходимо объяснить сущность в превратном виде.
8) О плане предприятия, задуманного членами, дается знать Комитету и только по соглашению оного приступается к выполнению.
9) План, предложенный со стороны Комитета, выполняется немедленно. Для того, чтобы со стороны Комитета не было требований, превышающих силы отделения, устанавливается самая строгая и аккуратная отчетность о состоянии отделения через посредство тех звеньев, которыми оно связывается с Комитетом.
10) Отделение посылает членов для ревизии подчиненных кружков и отправляет в свежие места для заложения новых организаций.
11) Вопрос о средствах денежных стоит на первом плане: 1-е, прямой сбор с членов, лиц сочувствующих — на бланке Комитета, с выставлением прописью количества жертвуемых денег; 2-е, косвенный сбор, под благовидным предлогом, отлип всех сословий, хотя бы и не сочувствующих; 3-е, устройство концертов, вечеров под разными номинальными целями; 4-е, разнообразные предприятия относительно частных лиц; все другие более грандиозные средства исключаются из деятельности отделения, как превышающие его силу, и только по указанию Комитета отделение должно содействовать выполнению такого плана; 5-е, из всей суммы приходов одна треть доставляется Комитету.
12) В числе необходимых условий для начала деятельности отделения есть: 1-е, образование притонов; 2-е, допущение своих ловких и практических людей в среду разносчиков, булочников и прочее; 3-е, знакомство с городскими сплетнями, публичными женщинами и другие частные собирания и распространения слухов; 4-е, знакомство с полицией и с миром старых приказных; 5-е, заведение сношений с так называемой преступной частью общества; 6-е, влияние на высокопоставленных лиц через их женщин; 7-е, интеллигенция литературы; 8-е, поддержание агитации всевозможными средствами.
Сей экземпляр не должен распространяться, а храниться в отделении»25.
Обращает на себя внимание плохой стиль, мешающий докопаться до смысла того, что желал сказать автор. Наверное. Нечаев писал эти документы в спешке и позже к ним не возвращался. Из «Общих правил сети для отделений» следует, что сообщество рассчитано на бездумное повиновение, а его члены «употребляются как средство или орудие для выполнения предприятий и для достижения целей общества».
Главенствующая роль в сообществе отведена Комитету. Лишь во время суда нечаевцы узнали, что, вернее, кто есть Комитет, хотя некоторые лица, близко стоявшие к Нечаеву. догадывались об этом почти с самого начала. Приведенные выше документы сформулированы так, что все решает Комитет. Постоянно звучит рефрен — «по указанию Комитета». Для Комитета Нечаев предусмотрел довольствие в размере одной трети бюджета «Народной расправы», не так уж плохо. Пункт 12 последнего документа может потрясти даже не очень впечатлительного читателя. Оказывается, для свершения в России революции необходимо «образование притонов», «знакомство с городскими сплетнями, публичными женщинами» и прочее.
При свиданиях с Успенскими Нечаев подробно расспрашивал хозяев об их друзьях, знакомых, родственниках, занятиях, досуге, планах на будущее, рассказывал об обширной и могучей ассоциации революционных сообществ в Швейцарии. Сергей говорил, что в России народ нищенствует и близко время, когда он восстанет и сбросит ненавистного царя и других своих мучителей, а чтобы это ускорить, необходимо объединяться. Нечаеву легко удалось умеренного Успенского сделать своим верным союзником и первым по-
мощником. Многие удивлялись перемене его взглядов. Возможно, Нечаев вел себя в этой семье иначе, чем с другими своими соратниками. Единственные воспоминания о нем, рисующие его исключительно положительными красками, написаны Александрой Ивановной Успенской. Следователь, допрашивавший П.Г.Успенского 20 декабря 1869 года, записал: «Успенский высказал, что он потому легко поддался влиянию Нечаева, что этот последний рассказывал ему ужасы про содержание его во время студенческой истории в Петропавловской крепости, про нещадное будто бы сечение нескольких студентов и потом еще, что сестра Успенского, девочка 17 лет, была задержана в августе месяце без всякого основания, — что вместе взятое не могло не возбудить ненависти его к Правительству»26. Следователь умышленно пятнадцатилетнюю Успенскую назвал семнадцатилетней и время ее ареста перенес с апреля на август. Ее освободили лишь 4 февраля 1870 года «за недостатком улик». Даже тюремные служители Литовского замка, где она сидела, недоумевали, что делает у них этот ребенок27.
Успенский познакомил Нечаева со своим приятелем, слушателем Земледельческой академии Н. С. Долговым, а тот — с ближайшими друзья ми-однокашниками И. И. Ивановым, В. И. Луниным, А. К. Кузнецовым и Ф. Ф. Рипманом, участниками кружка самообразования, далекого от политических тем, — они обучали грамоте жителей слободы, расположенной рядом с Петровско-Разумовским. После окончания академии молодые люди предполагали объединиться в земледельческую ассоциацию и одновременно заниматься народным образованием. Лунин разработал проект артели странствующих учителей, в которую собирались войти члены ассоциации в свободное от полевых работ время. Приведу отрывок из воспоминаний Лунина о его встрече с Нечаевым:
«С Нечаевым я познакомился летом 1869 г. в Петровской Сельско-хозяйственной Академии незадолго до своего выезда из нее в Петербург. Виделся я с ним, насколько помню, только один раз в квартире кого-то из слушателей Академии (как тогда назывались учащиеся в ней). В этой квартире мы вместе с ним и несколькими другими товарищами провели целый вечер в споре о возможности в то время государственного переворота в России и о действительной силе того политического общества, которое, по словам Нечаева, будто бы имело огромное разветвление по всей России и большое число членов, с помощью которого он считал вполне возможным произвести указанный переворот. До сих пор
ясно представляю себе не сходившее во все время спора с лица Нечаева выражение едва сдерживаемого нетерпения и досады при высказывании ему сомнений в верности сообщаемых им доводов. Вероятно, этот спор, который главным образом вел я, а затем и скорый после того выезд мой в Петербург и был причиной того, что Нечаев никакого предложения поступить в члены Общества мне не сделал и никаких подробностей плана своих действий в моем присутствии не раскрывал. Держал он себя в то время чрезвычайно конспиративно: днем почти никуда не показывался, ни разу не ночевал в одной квартире по две ночи подряд, почти все свои посещения в целях вербования членов совершал только с наступлением темноты, питался сухоедением, избегая всяких кухмистерских»28.
Одновременно с крестьянской реформой 1861 года в России появилась потребность в новых сельскохозяйственных учебных заведениях. В связи с этим вслед за началом действия реформы и была создана Земледельческая академия. Первые занятия в Петровско-Разумовском состоялись 21 ноября 1865 года. Новое учебное заведение открыло свои двери для всех сословий без каких бы то ни было ограничений, принимались все желающие, сдавать вступительные экзамены не требовалось, отсутствовали переходные и выпускные экзамены. Слушателям разрешалось изучать как полный курс наук, так и выбирать отдельные дисциплины «сообразно с целями и потребностями каждого». Первым директором академии был назначен выдающийся ученый и общественный деятель Николай Иванович Железное. Он окончил Горный институт и физико-математическое отделение философского факультета Петербургского университета, слушал лекции в Гогенгеймском королевском институте, Сорбонне и Парижской консерватории искусств и ремесел, путешествовал по Швейцарии, Англии, Франции, Германии и Бельгии, изучал сельское хозяйство России, участвовал в подготовке документов для освобождения крестьян. По утверждению специалистов, Железнов «поставил Петровскую академию на высоту лучших земледельческих школ в Европе».
Земледельческая академия находилась в исключительном положении, ее слушатели были намного свободнее студентов других учебных заведений. «Право сходок, — писала В. И. Засулич, — которого добивались петербуржцы, здесь не имело смысла: половина студентов жила на казенных квартирах в одном здании, остальные размещались в слободке, в нескольких шагах друг от друга; к их услугам был
великолепный парк при Академии, и сходки, если бы таковые понадобились, могли продолжаться там хоть круглые сутки. У них была общая кухмистерская, обшая библиотека, которыми заведовали выборные от студентов, была и касса, считавшаяся, правда, тайной, но спокойно существовавшая целые годы, насчитывая до 150 человек»29.
Решение о создании «Народной расправы» в Москве Нечаев принял не случайно, именно Земледельческая академия побуждала его к этому. Учиться туда шел народ попроще, в основном из разночинцев — дети сельских священников, мещан, крестьян побогаче, мастеровых. Приехав из провинции, из мелких городков и деревень, по окончании академии они намеревались возвратиться обратно. Связав себя с земледелием и лесоводством, они таким образом «сливались» с крестьянством. Нечаеву было известно, что некоторые слушатели академии участвовали в ишутинской «Организации», и он полагал кого-нибудь из них там встретить. Несколько человек, знавших ишутинцев, ему отыскать удалось, но никакой революционной организации в Москве не обнаружилось, и Сергею пришлось начинать на пустом месте.
«В Петровской Академии, — вспоминал В. И. Лунин, — Нечаев нашел крайне благоприятную почву для своей пропаганды и завлек в свою организацию прежде всего тех слушателей Академии, которые до него считались наиболее консервативными, наиболее преданными сухим занятиям по систематике ботаники, составлению гербариев, по геодезическим работам на полях Академии и т. п. и уклонявшихся от всякого участия в общих студенческих делах и тем более в той борьбе, которую тогда вело студенчество Академии с директором последней — Железновым из-за вводившихся им всякого рода полицейских мер в надзоре над слушателями. Единственным объяснением такого успеха Нечаева является, несомненно, тот душевный перелом, который происходил тогда у многих слушателей Академии — и прежде всего, по-видимому, у упомянутых наиболее консервативных из них, — перелом, заключавшийся в начинавшем проявляться у них сознании, что составлением гербариев, геодезическими работами в поле и производством анализов в химической лаборатории не избавить Россию от мучительного гнета реакции. Конечно, одного такого душевного кризиса еще было недостаточно, чтобы так быстро и так преданно стать правою рукою Нечаева, как стали некоторые из слушателей Академии, и чтобы вообще легко присоединиться к его организации, если бы у присоединившихся было
больше политических знаний и опытности, большего знакомства с Россией и если бы не принятый Нечаевым метод лжи, выдававшийся им за несомненную правду, в показании числа членов организованного им политического общества, обширности разветвлений его по России, состоянии политического настроения крестьян и т. д.»30.
Нечаев придумал замечательную систему вербовки, действовавшую на неокрепшие молодые души почти без единой осечки: «Дело, к коему мы намерены вас привлечь, предпринято исключительно на пользу народа. Неужели вы откажетесь помочь нашему несчастному крестьянству только потому, что не желаете подвергнуть себя ничтожному риску? Как мы будем действовать, какова численность наших рядов, каждому объяснять нельзя — это опасно. Не всем быть генералами, не все должны знать подробности. Разве у вас есть повод сомневаться в намерениях Герцена, Бакунина, Огарева, наших руководителей? Вождям надобно доверять. Вся Россия в наших руках. Когда час пробьет, только члены сообщества избегнут наказания. Кто с нами, тот навечно будет запечатлен в памяти благодарных потомков». Подобные демагогические монологи действовали на агитируемых неотразимо, обман и доверчивость сделали свое дело. Молодые люди не сомневались, что вливаются в могучую организацию, руководимую выдающимися личностями. И если их зовут, то следует не раздумывая бежать на этот зов.
Задачу вербовки в революционеры облегчало то обстоятельство, что велась она в среде разночинцев, людей, живших скудно, знавших тяжелый труд и нужду. Во второй половине XIX века разночинцы в России составляли своеобразный тип диссидента. Первые знакомые Нечаева из слушателей академии, кроме Лунина (он вскоре перевелся в Петербург и там организовал кружок, который некоторое время тяготел к «Народной расправе»), дали согласие на вступление в образуемую Нечаевым революционную организацию. Он сообщил им, что в России и за границей студенты давно объединились в несколько тайных противоправительственных сообществ, поддерживающих между собой постоянную связь через Комитет, пересказал содержание "Катехизиса", несколько смягчив некоторые его положения, дал читать привезенные из Швейцарии прокламации, выделяя при этом «Постановку революционного вопроса». Он рассказал Кузнецову, Долгову. Рипману и Иванову о существовании Комитета, состав которого никому не известен. Революция вот-вот грянет, надобно спешить, иначе можно остаться в стороне, ни при чем, отыщутся другие...
После знакомства с основными документами первый кружок начал работать. Главная его деятельность состояла в вербовке из слушателей академии новых людей для кружков второй степени. А. К. Кузнецов составил кружок из И. Ф. Климина, братьев В. В. и И. В. Рязанцевых, Г. Я. Гавришева и младшего брата Кузнецова — Семена. И. И. Иванов завербовал Э. В. Лау, В. К. Ланге, П. А. Енкуватова, В. К. Попова и А. А. Костырина. В кружок Н. С. Долгова вошли П. И. Коробьин, Н. И. Аврамов и жившая в слободе рядом с академией Е. И. Беляева. Слушатели Земледельческой академии, завербованные Нечаевым, желали участвовать в скромном труде близ народа, вместе с народом, во имя народа. Основатель «Народной расправы» постарался убедить их в неосуществимости этих идиллических мечтаний. Заманчивость предложений Нечаева заключалась в том, что не требовалось долго и нудно просвещать народ, дожидаясь, когда он созреет, мгновение — революция, и все становится на свои места, торжество справедливости, «излечение всех народных бедствий», быстро и понятно. Хотя на самом деле ничего не понятно, но зато созвучно с молодым темпераментом. Сергей Геннадиевич Нечаев не был ни социалистом, ни марксистом, ни фурьеристом, он перемолол в себе многие учения, известные ему поверхностно и понаслышке, в нем нет эпигонства и эклектизма, он превратил себя в нечто самобытное и цельное. Вождь «Народной расправы» сделался семенем, зародышем, черенком гигантского дерева, дававшего ядовитые плоды, отравившие окружающих противоестественной моралью. А взрасти оно могло лишь на почве абсолютизма, противоестественно запрещавшего многое, без чего не могло нормально развиваться российское общество, где карающая система невыносимо тягостно обрушивалась на любую самую безобидную критику режима или его представителя, где многим молодым людям не без основания казалось, что ни их настоящее, ни будущее не сулят им ничего хорошего.
После образования кружков второй степени первый кружок назвали Центральным. В Центральном кружке составлялись списки слушателей академии с характеристиками каждого попавшего в них предполагаемого кандидата («молчаливый, братство, народные свойства, корысть, лень»31), на заседаниях кружков второй степени переписывались составленные Нечаевым прокламации и через книжный магазин Черкесова рассылались в разные города империи. Разумеется, вскоре деятельность Успенского и его помощников была обнаружена полицией, но никого трогать не стали — оставили дозревать...
Кузнецов, более других разочаровавшийся в Нечаеве, после ареста сообщил следователю: «<... Нечаев устраивал вербовку в члены общества разными средствами, и тех, кто не поддавался на его желание, обставлял таким образом: окружал их незаметно для них самих такими людьми, которые все старались уговорить не желавших, давали понимать, что все должны служить общему делу, что нужно ради их же самих, ибо иначе народ, когда поднимется, истребит всех, кто не стоит в наших рядах. Старания эти вели к тому, что не желавший поддавался сначала только на пожертвование в пользу дела деньгами, а потом, связавши уже себя этим пожертвованием, вступал в дело и лично. Вообще Нечаев обладал удивительною ловкостью к тому, чтобы склонить к участию в обществе; он умел представить это дело в таких размерах, придать ему такой характер общего дела, что силою этих доводов увлекал за собою»32.
К вступлению в «Народную расправу» Нечаеву удавалось склонить далеко не каждого, на уговоры и угрозы чаще поддавались слабовольные, несамостоятельные. Сергей рассчитывал на полное их подчинение, и ему искренне казалось, что таким путем сможет создать организацию, способную ввергнуть Россию в революцию и приобрести власть над державою. Он не понимал, что сообщество, состоящее из слабых людей, даже если во главе его стоит исключительно сильная личность, остается инертным неуправляемым стадом и чем больше численность этого сообщества, тем ниже эффективность результатов его действий, не понимал он, что Россия не созрела до «социальной революции» и, уж конечно же, не студентам державу поднимать на революцию.
Кроме писания списков возможных участников «Народной расправы» Центральный кружок занимался рассмотрением отчетов, полученных от кружков второй степени, и их оценкой, а также сбором денег и рассылкой прокламаций. В конце сентября появились кружки третьей степени (кружок Э. В. Лау: П. Ф. Ивакин и Г. А. Свечин; кружок П. А. Енкуватова: Н. А. Шестаков, Н. Н. Римский-Корсаков, братья Л. И. и Н. И. Голиковы и Д. А. Енкуватов). Ни в одном из кружков мы не находим старого приятеля Нечаева Флоринского. В это время он был слушателем академии, исполнял отдельные поручения своего земляка, но формально в «Народной расправе» не числился. Объясняется это тем, что Флоринский знал Нечаева лучше других, знал о письмах, присланных им из Швейцарии, об арестах, связанных с их получением, и действий его не одобрял.
Кроме Беляевой и Нечаева, все перечисленные лица учились в Земледельческой академии. В конце сентября 1869 года Кузнецов с разрешения Нечаева принял в «Народную расправу» приказчика книжного магазина Черкесова В. П. Скипского, инженера, князя В. А. Черкезова (в прошлом ишутинца), а тот привел своего друга Д. Е. Коведяева и его сестру Л. Е. Воронцову.
Еще в Болгарии Сергей заочно познакомился с писателем И. Г. Прыжовым, а приехав в Москву, пришел к нему 8 сентября с рекомендательным письмом от Л. Каравелова и вскоре принял Прыжова в организацию. В начале октября создатель «Народной расправы» ввел Успенского, Беляеву и Прыжова в Центральный кружок и переименовал его в Отделение. Формальное руководство Отделением Нечаев возложил на Успенского. Теперь даже названиями подразделений «Народная расправа» полностью соответствовала «Общим правилам организации». Обязанности между членами Отделения распределились следующим образом: Успенский — делопроизводство и пропаганда среди литераторов; Кузнецов — сбор средств для «Народной расправы» и пропаганда в «среднем сословии» (купечество); Иванов — пропаганда среди слушателей академии и распределение их по квартирам так, чтобы облегчалась вербовка в сообщество; Беляева — пропаганда между слушательницами Женских курсов; Прыжов — пропаганда в «низших слоях» (дворники, извозчики, булочники, почтальоны, жулики, проститутки, воры).
Прыжов составил подробнейший список посещаемых им кабаков и притонов Первопрестольной и ее окрестностей, в которых собирались беглые попы, семинаристы, карманники, цыгане и прочее «жилье». Ф. Рипман, П. Енкуватов, Н. Николаев и Д. Коведяев помогали Прыжову на этой ниве как могли. Рипману и Енкуватову очень хотелось изучить положение народа, они даже пытались устроиться рабочими на фабрику, но их не приняли «из-за студенческих костюмов». «Во время работы разговаривать некогда, — утешал Прыжов молодых людей, — а если вам и удастся поговорить с товарищами, то только в кабаке, во время отдыха; так не лучше ли прямо начать с кабака? Результат будет тот же, а времени потратите меньше»33. Прыжов проинструктировал помощников и отправил их в кабак на Хитровом рынке. Кабаками он увлекался и отменно знал их не только в силу своих революционных убеждений. В кабаке чужаков встретили враждебно. От водки, духоты и грязи хотелось поскорее вырваться на улицу. Енкуватов выдержал лишь одно посещение; Рипман оказался упорнее, он ходил туда несколь-
ко раз. Наконец одна из проституток, которую он накормил обедом, предупредила, что его собираются ограбить. Молодые конспираторы предпочли обходить кабаки на почтительном расстоянии. Посещал их один Прыжов: некоторые теоретики продолжали утверждать, что именно там надлежит искать рекрутов для пополнения рядов революционеров. Каковы ратники, такова и революция. Даже одного этого предостаточно, чтобы понять, почему Герцен ни при каких обстоятельствах не мог бы сотрудничать с Нечаевым. Они были люди разных, бесконечно далеко отстоящих друг от друга цивилизаций. Победившие в России Нечаевы тут же принялись истреблять Герценов.
Когда Нечаев приступил к формированию «Народной расправы», его московский знакомый Н. Н. Николаев, избежав ареста весной 1869 года, продолжал скрываться в Туле. Возможно, Николаеву его сводный брат, судебный следователь из Шуи, помог добыть новые документы на имя мешанина А. В. Белкова. В Туле он пристроился работать в плотничью артель и в Москву вернулся по вызову Нечаева лишь 20 октября 1869 года. Занимался ли Николаев пропагандой среди тульских рабочих, неизвестно. От Нечаева не раз слышали, как он говорил об особом интересе к тульским рабочим, потому что у них в руках оружие. В бумагах Черкезова, найденных при обыске, имелись записи, позволившие следствию предположить, что «Нечаев не ограничился в своих действиях Москвою и Петербургом, но пропагандировал вредные идеи и в других местах России, в особенности же в Туле, между оружейниками»34.
По требованию Нечаева Кузнецов бросил академию, переехал в Москву, поближе к купечеству, и поселил у себя Николаева. Нечаев дал указание Николаеву переписывать документы «Народной расправы» и ничего не рассказывать Кузнецову, Кузнецову же доверительно сообщил, что его жилец — «агент» Комитета, живя в Туле, «изучал народ», который так «возбужден, что Комитет вынужден его сдерживать от преждевременных противоправительственных выступлений»35. Как только Кузнецов входил в комнату Николаева, тот, согласно инструкции Нечаева, мгновенно прятал исписанные листы. Впечатлительному Кузнецову казалось, что Николаев приставлен грозным Комитетом за ним следить, и он почти перестал бывать у себя дома.
Никаких распоряжений от своего имени Нечаев никогда никому из сообщников не давал. Все якобы исходило от Комитета, а он лишь доверенное лицо, действующее как передаточное звено, связной между авторитетнейшим Комите-
том и «Народной расправой». Он такой же, как все, их товарищ, но заслуженно облечен особым расположением могущественнейшего Комитета. Сергею эта выдумка представлялась в высшей степени удачной: имеет место быть недосягаемо высокая инстанция, и споры с ней, обсуждение ее замыслов и действий — неуместны и даже опасны, ее постановления подлежат обязательному, немедленному и беспрекословному исполнению. Творец «Народной расправы» никакого Комитета создавать и не собирался. Зачем с кем-то делить власть? Он был столь уверен в себе, что не нуждался ни в чьих советах и помощи. Поэтому состав Комитета Нечаев окружил непроницаемой таинственностью. Пожалуй, это единственный случай, и не только в российской истории. Ни один диктатор не решился на такое. Быть может, перед нами самый страшный властолюбец, включая всех восточных и западных тиранов и деспотов, когда-либо существовавших.
«Кто составлял Комитет, — отвечал Рипман на вопрос следователя, — я не знаю и арестованы ли члены Комитета — тоже не знаю, так как это было тайною для всех, но я думаю, что Комитет существовал, так как вряд ли Нечаев один мог успевать заправлять всем. Несмотря на неизвестность и таинственность Комитета, между членами («Народной расправы». — Ф. Л.) была доверенность к нему, необходимая для достижения цели и согласия образа действия, так как всем распоряжаться нельзя, а нужно было подчиняться кому-нибудь одному; впрочем у многих было желание узнать более о комитете, но желание это оставалось без успеха, так как о комитете никто ничего не мог сказать. Мне самому приходилось слышать вопросы о том же от членов моего кружка и я принужден был им говорить, что и мне самому решительно ничего не известно по этому вопросу и что нужно от членов общества доверие. На этом доверии была основана вся организация: я верил в честность убеждений принявших меня в общество; другие верили мне. Впрочем власть Комитета была отчасти основана на угрозе со стороны Комитета, так как каждый член, в случае неповиновения боялся мести его»36.
До конца октября 1869 года так думало большинство московских заговорщиков. Но со временем вера в существование Комитета среди членов сообщества начала постепенно исчезать; чем ближе к Нечаеву стоял участник «Народной расправы», тем быстрее рассеивалось его представление о реальности Комитета как некоего коллективного органа. В последних числах ноября Николаев «решился спросить его