— Я к этому не стремился, — сказал капитан Дюдермонт собравшимся лусканцам, стараясь перекричать громкий стук дождя. — Моя жизнь принадлежала морю, и возможно, я еще к ней вернусь, но сейчас я принимаю ваше предложение и буду служить вам на посту губернатора Лускана.
Стук дождя потонул в громких радостных криках.
— Чудесно, — тихо пробормотал Робийард, сидя позади капитана на трибуне — трибуне, построенной для Карнавала Воров, — жестокого воплощения лусканского правосудия.
— Я ходил по многим морям и повидал немало стран, — продолжал Дюдермонт, как только люди утихомирили крикунов, желая услышать каждое слово нового правителя. — Я изучил все гавани от Глубоководья до Врат Бальдура, Мемнона и далекого Калимпорта и видел лучших правителей, чем Арклем Грит. — При одном упоминании ненавистного имени из толпы раздался свист. — Но я никогда не встречал таких сильных духом и отважных людей, как те, кого я вижу сейчас перед собой.
Едва он замолчал, как собравшиеся снова разразились криками.
— Неужели они никогда не заткнутся, чтобы можно было покончить с этим делом и укрыться от проклятого дождя, — ворчал Робийард.
— Сегодня я оглашаю свой первый декрет, — заявил Дюдермонт. — Эта трибуна и это отвратительное заведение, именуемое Карнавалом Воров, будут уничтожены раз и навсегда.
Реакция собравшихся — немногочисленные достойные восклицания, любопытные взгляды и множество озадаченных лиц — напомнила Дюдермонту о неимоверной трудности, стоявшей перед ним задачи. Карнавал Воров был самым отвратительным учреждением из всех, что ему приходилось видеть. Здесь публично издевались над виновными — а иногда и невиновными мужчинами и женщинами, их прилюдно унижали, пытали, а порой и подвергали жестокой казни. Но многие жители Лускана считали это зрелище развлечением.
— Я буду сотрудничать с верховными капитанами, и уверен, что они забудут о наших давних столкновениях в открытом море, — продолжал Дюдермонт. — Вместе мы превратим Лускан в блестящий пример того, чего можно достичь, если стремиться к общей великой цели, если прислушиваться к голосам не только знати, но и всех простых людей.
Снова поднялся шум, и Дюдермонту пришлось сделать паузу.
— А он оптимистично настроен, — не унимался Робийард.
— А почему бы и нет? — спросил сидевший рядом Сульджак, единственный из верховных капитанов, принявший приглашение Дюдермонта, да и то лишь по настоянию Кенсидана.
Общая атмосфера собрания, слова Дюдермонта и радостные возгласы собравшихся лусканцев заразили Сульджака энтузиазмом, и он гордо расправил плечи.
Робийард проигнорировал слова своего соседа и наклонился вперед.
— Капитан! — крикнул он, привлекая внимание! Дюдермонта. — Неужели ты хочешь, чтобы половина твоих подданных простудилась от этой сырости и холода?
Дюдермонт усмехнулся, поняв откровенный намек чародея.
— А сейчас расходитесь по домам и мужайтесь, — обратился он к толпе. — Постарайтесь согреться и не теряйте надежды. День переменится, и хотя Талое Повелитель Штормов нас пока не слышит, небо над Лусканом стало ярче!
Последние слова вызвали самые громкие и радостные крики.
***
— Он трижды пускал меня на дно, — прорычал Барам, наблюдая вместе с Таэрлом за собранием с балкона. — Три раза этот пес Дюдермонт и его разукрашенная «Морская фея», будь проклято это имя, выбивали из-под меня корабль, а один раз он даже приволок меня на Карнавал Воров. М Он засучил рукав и продемонстрировал следы от ожогов, полученных от ударов раскаленной кочергой. — Тогда мне пришлось заплатить надсмотрщикам больше, чем стоил новый корабль.
— Дюдермонт собака, что и говорить, — согласился Таэрл.
Потом он усмехнулся, подтолкнул локтем своего приятеля и показал на заднюю часть площади, где под навесом собрались почти все надсмотрщики Карнавала Воров.
— Смотри-ка, а они не слишком обрадовались окончанию развлечений.
Барам при виде мрачных лиц палачей насмешливо фыркнул. Они с удовольствием занимались своей работой и называли Карнавал Воров необходимым инструментом поддержания правосудия. Но Барам, побывавший в известняковых пещерах, где располагались камеры осужденных, прошедший через арену Карнавала и заплативший значительную сумму, чтобы избежать наказания — а ему, как пирату, грозило четвертование, — знал, что все они еще и разбогатели на взятках.
— Мне кажется, этот дождь вполне подходящее явление для сегодняшнего события, — заметил Барам. — Вскоре над Лусканом соберутся настоящие грозовые тучи.
— Ты бы так не говорил, если бы посмотрел на этого Сульджака, который внимает каждому слову проклятого Дюдермонта, — сказал Таэрл, на что Барам ответил сдавленным рычанием.
— Он намерен подняться, уцепившись за полу его мундира, — продолжал Таэрл — Знает, что он самый незначительный из нас, и теперь считает себя самым умным.
— Чересчур умный, откровенно угрожающим тоном отозвался
— Хаос, — произнес Таэрл. — Кенсидан хотел хаоса и обещал, что мы от этого только выиграем. Что ж, постараемся выиграть.
***
Бережно, словно отец больного ребенка, лич поднял изувеченное тело Валиндры. В тот самый дождливый вечер, когда Дюдермонт провозглашал себя богом перед этими глупыми лусканцами, он отыскал ее и осторожно прижал к своей груди.
Чтобы перебраться с разгромленного острова Сабля на Охранный остров, ему не требовался мост, он просто ушел под воду. В конце концов, ни он, ни убитая Валиндра не нуждались в воздухе. Неподалеку от берега Охранного острова он вошел в подводную пещеру, а оттуда — в канализационную трубу, которая привела его на материк, под Иллуск, где теперь находился его дом. Там он бережно уложил Валиндру на кровать под пологом, застланную шелком и бархатом.
Когда чуть позже он влил ей в горло несколько капель эликсира, женщина надолго закашлялась, сплевывая дождевую и морскую воду и собственную кровь. Затем она неловко приподнялась на кровати и обнаружила, что дышать удается ей с трудом. Валиндра заставила себя наполнить легкие воздухом и попутно отметила странные и незнакомые ароматы. Наконец она окончательно пришла в себя и выглянула в щель между драпировками.
— Главная Башня… — прохрипела она, с трудом выговаривая каждое слово. — Мы выжили. А я думала, что эта шлюха убила меня…
— Главной Башни больше нет, — сказал ей Арклем Грит.
Валиндра недоверчиво взглянула на него, потом подвинулась к краю кровати, потрогала балдахин, окинула взглядом комнату, в которой без труда узнала спальню архимага. Затем она озадаченно взглянула на лича.
— Бум! — с усмешкой произнес он. — Все разрушено, окончательно и бесповоротно, а вместе с Башней полегла и половина лусканцев, будь прокляты их гниющие трупы.
— Но это же твоя комната.
— Которая никогда не была частью Главной Башни, — сказал он вместо объяснений.
— Но я тысячу раз бывала здесь!
— Переход между двумя измерениями… Тебе следовало бы знать, что в мире существует магия.
Его саркастический выпад вызвал усмешку Валиндры.
— Я знал, что рано или поздно этот день настанет, — хихикнув, стал объяснять Арклем Грит. — Более того, даже надеялся на это. — Он поймал изумленный взгляд Валиндры и громко рассмеялся. — Люди так переменчивы. Это потому, что они обречены на короткую и несчастливую жизнь.
— И где же мы теперь?
— Под Иллуском, в нашем новом доме.
Валиндра упрямо замотала головой:
— Это место не для меня. Найди мне другое назначение в Гильдии Чародеев.
На этот раз Арклем Грит отрицательно качнул головой:
— Это самое подходящее для тебя место. Так же, как и для меня.
— Иллуск? — переспросила эльфийка, уже не скрывая своей растерянности и испуга.
— Ты даже не заметала, что вдыхаешь воздух лишь для того, чтобы воспроизводить звуки, — сказал ей лич.
Валиндра взглянула на него с любопытством, потом опустила взгляд на свою бледную неподвижную грудь и в тревоге снова посмотрела на Грита.
— Что ты сделал? — прошептала она.
— Это не я, это Арабет, — ответил Арклем Грит. — Ее кинжал попал точно в цель. Ты умерла еще до взрыва Главной Башни.
— И ты воскресил..
Грит все так же качал головой:
— Я не какой-нибудь несчастный жрец, пресмыкающийся перед дурацкими богами.
— Тогда что? — спросила Валиндра, уже знай ответ.
Конечно, он ожидал, что она будет испугана и растеряна, потому что лишь немногие люди могли обрадоваться столь неожиданному — и непрошеному — оживлению.
Он смотрел на ее ужас с улыбкой, потому что знал: Валиндра Тень, его любимица, справится с потрясением и поймет преимущества своего нового состояния.
***
— События развиваются очень быстро, — предупредил Дюдермонта Таналли, один из самых высокопоставленных гвардейцев Лускана.
Губернатор пригласил его и нескольких других влиятельных горожан на беседу к себе домой и попросил высказываться честно и откровенно.
И он получил то, о чем просил, хотя и к большому неудовольствию Робийарда, сидевшего у окна в дальнем углу просторной комнаты.
— Так и должно быть, — ответил Дюдермонт. — Скоро наступит зима, а многие горожане остались без крыши над головой. Я не позволю, чтобы мои люди — наши люди — голодали и замерзали на улицах.
— Конечно нет, — согласился Таналли. — Я не собирался…
— Он имел в виду события другою рода, вмещался Джерем Болл, в прошлом главный судья более не существующего Карнавала Воров.
— Люди склоняются к мародерству и грабежам, — пояснил Таналли.
Дюдермонт кивнул:
— Это неудивительно. Чтобы не голодать, они вынуждены копаться в отбросах всеми способами, добывать себе пропитание. И что, же? Неужели за это я должен бросать их на арену Карнавала Воров, на потеху другим голодающим?
— Ты рискуешь разрушить установленный порядок, — предостерег его судья Болл.
— А Карнавал Воров обеспечивал порядок?! — воскликнул Дюдермонт, впервые повысив голос за все время продолжительной и довольно бурной беседы. — Послушайте, что я вам скажу. Почти всю свою сознательную жизнь я наблюдал, как работает правосудие Лускана, и знаю не одного человека, незаслуженно встретившего смерть от рук надсмотрщиков.
— И все же город процветал при этом законе, — заметил Джерем Болл.
— Процветал? Кто же здесь процветал, судья? Те, у кого много денег, чтобы откупиться от вашего Карнавала? Или влиятельные деятели, которых надсмотрщики не осмеливались трогать, какие бы гнусные проступки они ни совершали?
— Тебе надо быть сдержаннее, говоря об этих людях, — произнес Болл с укоризной, заметно понизив голос. — Речь зашла о ядре власти Лускана, о людях, которые позволили своим подданным присоединиться к твоему отряду и разрушить самую значительную структуру этого города. Да что там, самую значительную структуру любого из северных городов!
— И эта структура управлялась личем, который выпустил на улицы Лускана упырей и прочих монстров, — напомнил ему Дюдермонт. — А нашлось бы в Карнавале Воров место для Арклема Грита, только если это не место главного смотрителя?
Джерем Болл сердито прищурился, но ничего не ответил, и на этой печальной ноте собрание было решено закончить.
— Что? спросил Дюдермонт помрачневшего Робийарда, когда они остались одни. — Ты не согласен?
— Разве такое когда-нибудь бывало?
— Это верно, — признал Дюдермонт. — Лускан должен начать новую жизнь, и как можно скорее. Прощение должно стать главным законом этих дней, и я этого добьюсь. Я издам декрет, гарантирующий прощение всем, кто не поддерживал открыто Арклема Грита, а сражался против нас из-за страха и растерянности. И даже тех, кто добровольно связал свою судьбу с Гильдией, мы будем судить открыто и честно.
Робийард хихикнул:
— Я сомневаюсь, что многие знали правду об Арклеме Грите, и вполне объяснимо, что в лице лорда Брамблеберри и в моем лице они видели только захватчиков.
— В некотором смысле, — произнес чародей.
Дюдермонт недовольно покачал головой, осуждая его бесконечный и едкий сарказм, и в который раз спросил себя, почему он столько лет терпит присутствие Робийарда. Но он прекрасно знал ответ. Его привлекала эта постоянная готовность спорить, а не высокое искусство магии.
— Жизнь простого лусканца была не более чем тюремным заключением, — сказал Дюдермонт. — Людям приходилось выбирать между камерой Карнавала Воров и участием в одной из многочисленных уличных банд.
— Банд или Кораблей?
Дюдермонт кивнул. Он понимал, что чародей прав и что общество Лускана подвергалось давлению сразу с шести разных сторон. Один источник был уничтожен с разгромом Арклема Грита, но Корабли пяти верховных капитанов остались.
— Они встали на твою сторону, по крайней мере не оказывали противодействия, но можешь ли ты с уверенностью утверждать, что все они — включая, например, Барама — решили забыть о ваших прошлых… встречах?
— Если он намерен продолжить наш давний спор, будем надеяться, что на суше Барам сражается не лучше, чем на море, — сказал Дюдермонт, и Робийард не смог удержаться от улыбки.
— Ты хоть сознаешь рискованность взятой на себя задачи — хотя бы и ради народа, которому ты поклялся служить? — спросил Робийард после недолгой паузы. — На протяжении многих лет лусканцы знали только железный закон. Под тяжестью гнета Арклема Грита и пяти верховных капитанов их мелкие войны оставались мелкими войнами, а их преступления, как значительные, так и самые малые, карались железной рукой или мечом в темном переулке или, да, на арене Карнавала Воров. Меч всегда был наготове, чтобы поразить каждого, кто осмеливался переступить назначенную ему границу, даже если ты ее и не признаешь. А теперь ты хочешь убрать этот меч, и?..
— И показать им лучший путь, — решительно заявил Дюдермонт. — По всему миру мы видели, что простой люд может жить лучше, например, в Глубоководье и даже в менее цивилизованных городах юга. Разве они управляются хуже, чем Лускан во времена Арклема Грита?
— В Глубоководье имеется свой железный кулак, капитан, — возразил Робийард. — Власть лордов, как открытая, так и тайная, поддерживаемая Черным Посохом, настолько всеобъемлюща, что контролирует повседневную жизнь Города Чудес. И вряд ли можно сравнивать города юга с Лусканом. Этот город живет одной коммерцией. Все его процветание обусловлено умением привлечь торговцев, даже таких неприятных, как варвары из Десяти Городов Долины Ледяного Ветра, или дворфов кланов Железного Копья и Боевого Топора и купцов Серебряных Земель. Корабли отовсюду швартуются в гаванях Лускана, как и у причалов Глубоководья. Но Лускан основан не отпрысками благородных фамилий, это город бродяг. И главное занятие здесь не сельское хозяйство, а пиратство. Неужели я должен объяснять тебе такие простые истины?
— Ты говоришь о старом Лускане, — упорствовал Дюдермонт. — Эти бродяги и пираты построили себе дома, обзавелись семьями, нарожали детей. Изменения начались задолго до того, как мы с лордом Брамблеберри вышли из гавани Глубоководья и направились на север. Вот почему люди с такой готовностью поддержали борьбу против «меча наготове», как ты это назвал. Темные дни их жизни закончились.
— Только один из пяти верховных капитанов принял твое приглашение присутствовать при вступлении в должность нового губернатора. И этот Сульджак считается самой незначительной фигурой.
— Или самым мудрым из капитанов?
Робийард рассмеялся:
— Уж в чем другом, а в избытке мудрости Сульджака никак нельзя заподозрить, в этом я совершенно уверен.
— Если он видит будущее единого Лускана, значит, это просто защитный покров.
— Что ж, если так угодно губернатору…
— Так оно и есть, — настаивал Дюдермонт. — Неужели ты не веришь в гуманность человеческой натуры?
Робийард презрительно фыркнул:
— Капитан, я ходил по тем же морям, что и ты Я видел тех же самых убийц и пиратов. Я хорошо узнал натуру людей. О какой
гуманности
ты можешь говорить?
— Я верю в нее. Будь оптимистичнее, друг мой! Стряхни свою угрюмость, наберись мужества и обрети надежду. Оптимизм побеждает пессимизм, и…
— А реальность уничтожает его и оправдывает пессимизм. Проблемы не исчезнут, если изменить к ним отношение.
— Правильно, — признал Дюдермонт, — но, если мы будем сильны, если будем действовать с умом, мы сможем изменить реальность.
— Очень оптимистично, — сухо бросил Робийард.
— Верно, — ответил улыбкой на сарказм капитан и губернатор.
— Дух гуманности и братства, — последовало еще одно замечание.
— Верно!
И мудрый Робийард лишь молча закатил глаза.
Глава 21