«Каждый из нас понимает, что любая война – это человеческие жертвы, разрушения, жестокость», – говорит Муртаза Рахимов участникам торжественного заседания в честь 250-летия Салавата Юлаева[131]. В длинном докладе о великом герое на эту, никогда не изучавшуюся тему, несколько пустых слов.
Историк Сергей Тхоржевский писал в 1925 году (еще не все гайки были закручены): «Когда г. Кунгур осаждала толпа башкир под начальством Салавата, сюда прибыл пугачевский полковник, красноуфимский казак Кузнецов, который обратился к кунгурским жителям с воззванием, где, выражая скорбь о грабежах и насилиях башкир, в извинение им просил вспомнить, что народ этот «имеет отменные мысли» против русских, – и обещал принять меры к прекращению грабежей и к восстановлению разрушенных и разоренных башкирами церквей» [132].
Канзафар Усаев, которого называют боевым товарищем Салавата, прославился под Кунгуром тем, что «российскую церковь пограбил, продав от оной колокол за 50 рублей» [133].
И хотя Кузнецов обещал жителям, «что башкир отныне будут держать в узде» [134], можно только представить какой у кунгурцев был стимул к обороне.
Существует одно обстоятельство, помешавшее взять мятежникам злополучный Кунгур. Накануне был захвачен Красноуфимск, и Салават с товарищами принялся там командовать. Ими были выпущены два арестанта, к которым местные казаки имели большие претензии. Исход дела решили 200 рублей… Чтобы не быть голословным, цитирую документ, строчки которого у нас никогда не публиковались…
«Ильчигул, согласясь с Сулейманом да Салаватом, взяв у камисара денег 100 рублев, у Максима Калашника 100 ж рублев, самих их свободили. А как тутошные казаки во учиненных от них обидах подавали доношение, токмо они, приняв, оное разодрали и самих их устращивали, чтобы они на них не доносили. А как я проговаривал им, для чего они тех воров свобождают, за что они отнели у меня указ, а самого меня, взяв под караул и наложа на шею цепь, повели вешать. Из-за того устрастию взяли у меня денег двенатцать рублев; а я ныне требую те свои деньги и лошадей, восемь фузей, две турки. А тем освобождением тех воров жители тутошние недовольны. А потом оные освобожденные, изменившись и дав в Кунгур известие, что у нас людей немного и пороху нет» [135].
Друзья повели вешать не кого-нибудь, а пугачевского полковника Бахтияра Канкаева, имя которого на этой войне звучало, пожалуй, не реже, чем имя Салавата. В известной трагедии Мустая Карима есть слова: «И украшенье войска – Бахтияр». Откупившись от соратников, Канкаев написал о случившемся Пугачеву. Но вскоре войско «императора» разбили под Оренбургом, и тому стало не до разбора. А письмо сохранилось, но весь 20-й век оно пролежало невостребованным. Благодаря салаватоведам…
Медом пишет биограф Салавата, освещая его пребывание в Красноуфимске: «Местные казаки с большим доверием отнеслись к башкирам-повстанцам и их предводителю»[136].
К юбилею Салавата была издана одноименная увесистая энциклопедия, над которой долго корпела группа ученых. Описанный выше инцидент упомянули. Разумеется, своими словами и… юридическими терминами. Звучит так: Салават отпустил арестованных под «залог», а Канкаев подвергся «штрафу»… с «конфискацией вещей»! Нетрудно догадаться, что составителем пособия для адвокатов стала Инга Гвоздикова.
Зачем документы, когда есть такие люди.
Недалеко от Кунгура находился Юговский завод, подчинившийся пугачевцам. Избранный рабочими Ситников, жаловался атаману Кузнецову: «не смотря на смирение завода, старшина башкир Батыркай Иткинин «и его товарищи» завод ограбили, сожгли две конторы с письменными документами, разрушили здание фабрики, похитили лошадей, деньги и одежду жителей»[137].
В некоторых приводимых ниже эпизодах Салават не принимал личного участия, но как активный разрушитель государственного устройства России, он им содействовал. Бунт, превратившись из костра в пожар, очень быстро вышел из под контроля поджигателей, и языки его пламени уже сами выбирали направления и жертвы.
Пушкин писал о царившей анархии: «Составлялись отдельные шайки грабителей и бунтовщиков: и каждая имела у себя своего Пугачева» [138].
Или своего Салавата…
Давайте посмотрим на то событие, величаво именуемое биографом героя «Крестьянской войной под предводительством Е. И. Пугачева», глазами самих крестьян. Об испытаниях, выпавших на их долю, мы можем узнать благодаря трем смельчакам, добравшимся из осажденного Кананикольского завода (сегодня одноименное село в Зилаирском районе) до Оренбурга.
Со слов крестьян приказчиком завода был написано «доношение» на имя губернатора: «…12 числа июня сего 1774 года пришедшие в Оренбург Каноникольско господина моего заводу заводских крестьян: Василия Леонтьева и товарищи, всего три человека объявляют, что в минувшем мае месяце, в первых числах, приехав на оный завод… (отряд пугачевцев – авт.) … с башкирцами и всякого звания люда, не менее четырехсот человек. Оного завода священника Ивана Дмитриева, горного надзирателя Игнатия Попова, заводского конторщика Степана Ряховского, да заводского крестьянина Якова Тимофеева, всего четырех человек повеся. Потом заводских мастеровых и вольных рабочих людей сорок восемь человек, с ними господских и крестьянских сто пятьдесят лошадей и разные всякие господские и крестьянские пожитки и денег побрал с собою. Собрав заводской конторы письменные дела пожгли все без остатку. Переночевав на заводе одну ночь, со взятыми людьми, со всем пограбленным: лошадьми, и прочим крестьянского пожитка с заводу уехал неведомо куда. Сего дня, 2-го числа, приехав на оный завод еще другая злодейская партия русских и башкирцев – человек в тридцать, остановясь на краю жительства, разведя огонь и взяв на колья головни, начали разбрасывать по крестьянским домам. Увидя такое злодейство заводские жители, собравшись, тех злодеев прогнали и до пожарного случая того крестьянского и заводского строения не допустили. Те злодеи, кинувшись в татарскую, состоящую от завода в недалеком расстоянии, слободу и всю без остатка выжгли. Захватя в оной слободе чуваш – семь, да одного крестьянина, всего восемь человек перекололи до смерти. Увидев заводские крестьяне такое, себе от злодейства при том заводе на простом месте для лучшего спасения…(соорудили небольшую «крепосцу», т.е. укрепление – С. О.). И собравшись в оном учредили четыре пушки. 4-го числа, сего месяца, поутру, приехав на означенный завод еще злодейская толпа башкирцев, не меньше семи сот человек… Отбив у церкви двери, все пограбили, потом, как оную церковь, так и все заводское и крестьянское хоромное строение, со всеми припасами и провиантом пожгли все без остатку. По сожжении всех выше прежде писанных строений, те башкирцы, хотели ворваться в крепость. Но те крестьяне, имея при себе четыре пушки, учинили по ним выстрел, от чего башкирцы всею своею толпою удалились и чинили приступы уже небольшими партиями. Наскакивая, пуская из луков стрелы, так и из ружей палили весь день беспрерывно. Из тех крестьян убито два человека, да ранено пятнадцать человек, а взять тех крестьян башкирцам не удалось. Как наступила ночь, башкирцы немного отъехав от завода остановились ночевать, а вокруг вышеписанной крепосцы расставили свои караулы. По наступлении ночи, оставшиеся в крепосце крестьяне, приказали означенному Василию Леонтьеву с товарищами уйти для объявления в Оренбург».
Письмо заканчивается просьбой прислать военный отряд «для охранения и обороны выше предписанных заводских, не бесполезных обществу, в обороне от злодеев страждущих крестьян, коих как выше значится, мужска и женска полу с малолетними детьми, имеется до семи сот человек, от смертного теми злодеями истребления» [139].
Этот документ был использован в работе, в которой принимала участие Инга Гвоздикова. Совместный труд ученых был призван осветить «события грандиозного народного движения». Но опубликовать из него сочли нужным лишь то, что я выделил жирным шрифтом…[140] Старатели высвечивали нам места посимпатичнее. За такую правду орденов и званий не в СССР давали. В Башкирии не дадут и сегодня. Сколько же фактов замолчали процветающие знаменитости? Сколько убийств скрыли?
Однако вернемся.
Троицко-Саткинская контора извещала: «15 декабря, в 8 верстах от Саткинского завода башкирцы отняли лошадей у четверых мужчин и одной женщины, выехавших с завода за сеном, и их самих застрелили» [141].
В покорившемся Вознесенском заводе (сейчас п. Иргизлы Бурзянского р-на), Пугачев забрал кассу и сжег конторские документы. После его ухода прибыл отряд башкир… «Имелась для заводских мастеровых и крестьян ржаная мука (а сколько ее было, башкирцы всю без остатка разграбили)», – жаловались потерпевшие. И дома, и завод были сожжены[142].
Из следующего документа: «Башкирские и мещерятские команды находящиеся около города Уфы разные русские жительства и помещечьи деревни, которые усердно покорились, и не только их самих помещиков, но и людей до основания разорили…и все движимое имение по себе разделили и смертные убивствы многие чинили, от коих еще и ныне не отвращаются» [143].
В штабе Пугачева были недовольны сопротивлением уфимцев. «Графу Чернышеву» в Чесноковский лагерь был писан указ: «Город Уфа в склонение и верноподданническую должность его императорскому величеству в подведение притти не желает и поныне остается в закоснение и упрямстве». Далее рекомендовались меры для воздействия на защитников города: «Их жилища, как можно, огню предать для лучшего страху» [144].
Известный краевед Игнатьев, писал в 19-м веке: «Началась полугодовая, тяжкая осада Уфы, но Уфа, благодаря геройству своих сынов, отстояла себя – и теперь все благодарныя потомки каждогодно 25 марта вспоминают протоиерея Неверова, Дюкова и прочих, в том числе и Аничкова, бывших виною спасения Уфы» [145].
Забыты эти имена и даты. Другие сейчас праздники.
Бирску повезло меньше – читаем восторженного биографа: «Страх перед Салаватом заставил Дуве бежать от Бирска. Утром 4 июня повстанцы ворвались в Бирск и сожгли его» [146].
А вот рапорт самого майора Дуве: «4 числа поутру в 6 часов атаковали злодеи пригородок Бирск с ужасным криком со всех сторон, считали, что я еще там, но только от меня не одного солдата в оном не имелось, и зажгли со всех сторон вдруг, так что весь город разом згорел» [147].
Ни одного солдата в городе! Сколько мирных жителей сгорело в то утро? Сколько замерзнет наступившей зимой? О том, что Бирск долго лежал в развалинах я узнал случайно, из источника 1877 года!.. [148] И это в республике, в которой «Крестьянской войне» уделяется внимание больше, чем Великой Отечественной…
Одной из ближайших крепостей к Преображенскому заводу была Уртазымская, защищавшая тогда южную границу России от набегов кочевников. В мае 1774 года она была захвачена башкирами. «По взятии оной Уртазымской крепости бывших тут солдат и обывателей всех без изъятия порубили и жительства выжгли», – сообщил следствию участник захвата[149]. Упоминаемый завод так же был уничтожен. Восстановят его через три года (сейчас это административный центр Зилаир).
Генерал Де-Колонг: «Взбунтовавшиеся башкирцы не только разоряют селения, бьют по линии русских людей, а крепости и форпосты жгут» [150].
В образовавшиеся на границе России дыры хлынут киргизы-кочевники. К декабрю 1774-го ими будет захвачено и уведено в рабство более трех тысяч человек: казаков, башкир, крестьян![151]. Грабеж и угон скота – это уж само собой. Александр Суворов лично будет заниматься восстановлением и укреплением пограничной линии, а правительство Екатерины II потратит немалую сумму, выкупая своих подданных с невольничьих рынков Хивы и Бухары[152].
Июнь 2004-го, предъюбилейные дни. Смотрю документальный фильм по «БСТ» о местах боевой славы нашего героя. Съемки идут в Саткинском районе Челябинской области. Подбирая слова, мнется перед телекамерой местный краевед Трофимов: «Салават Юлаев в качестве набегов, так скажем, мягко выражаясь… в попытках сжечь Катав-Ивановский, Юрюзаньский и Симской заводы проезжал несколько раз…».
Пушкин не стеснялся. «История Пугачевского бунта»: «27 мая Михельсон прибыл на Саткинский завод. Салават с новою шайкой злодействовал в окрестностях. Уже Симской завод был им разграблен и сожжен» [153].
Сожжение Симского завода (ныне город Сим) – яркая страница в биографии Салавата. Двадцать третьего мая 1774 года под руководством Юлаевых на завод, в котором не было ни одного солдата, нападут около тысячи башкир; об этом расскажет в Уфе спасшийся крестьянин Роман Плотников. Его слова сохранила бумага, и теперь вы поймете, почему этот документ полностью у нас НИКОГДА не публиковался…
«Сего майя 23 числа в полдни Сибирской дороги старшина Юлай Адналин с сыном своим Салаваткой собравшись злодейскою шайкою башкирцов по примеру около тысячи человек напав на означенной завод. Всех заводских служителей, а именно священника Симеона Львова, плотяного Анисима Григорьева и других работных людей, по примеру всего человек до шестидесяти перекололи до смерти. И тот завод разграбя, фабрику с плотиною, церковь божию и все заводское селение сожгли, а я уже лежа между мертвыми телами все вижу. И ночным временем пробрался до сех мест лесами в числе трех человек того завода крестьянами… которые, однако теми злодеями тяжко изранены. Жена моя того завода и малые робята истреблены теми злодеями или с собой увезены того не знаю. И после разорения того симского завода, вся та злодейская толпа прошла к катавскому господ наших заводу, но разорен ли или еще, того не знаю же»[154].
В ранее упоминавшемся сборнике документов (1975), одним из деятельных создателей которого была товарищ Гвоздикова, нашлось место и этому. Правда, взяли из него лишь несколько безобидных слов (выделенных мною), затолкав их в самый конец книги, в примечания. Но и этого показалось мало, и тогда ученые изъяли слово «разграбя» [155].
Добрейший Злобин обошелся здесь двумя трупами. А Инге Михайловне так не понравился живучий крестьянин, что она назвала его сообщение доносом![156] Биограф, опираясь на красноречие арестантов, усердно склоняет читателей к цифре «6» (количество убитых), мол, крестьянин «прибежавший в страхе с горящего завода в Уфу» напутал, говоря «до шестидесяти».
Так находясь в следственном изоляторе логичнее сказать и 0,6!
Расправившись с Плотниковым, И. М. Гвоздикова тему закрыла, упустив из вида еще три свидетельства (а это несколько десятков человек!):
1) Вскоре после уничтожения Симского, до Архангельского завода добрались несколько уцелевших симчан: «Крестьянин с шестью бабами сказывал, что башкирцы весь тот Симской завод сожгли и людей всех порубили…» [157].
2) Из рапорта подполковника Михельсона, в котором он пишет о Салавате: «Симской завод, которой весь выжег, а жителей умертвил, по известиям, 102 человека; некоторых из явившихся ко мне иноверцов вешал» [158].
На допросах Салават и Юлай все будут валить на Пугачева (тот был уже казнен): это он приказал уничтожить завод, а людей мы прежде вывели. Взяв на щит сомнительный гуманизм подследственных, биограф яростно отметает все известные улики.
– А что, – спросите вы, – разве есть неизвестные?
– Есть не получившие известность...
3) Плотников был первым, кто сообщил о трагедии, но не последним. Приказчик Иван Хлебников 3-го июня писал из Уфы владельцу предприятия: «Третьего дня получили мы от симского завода печальное приключение от бежавших от толь люда в Уфу, ваших крестьян двадцати осьми человек, кои нам объявили, что тот симской завод от собравшейся башкирской толпы, под предводительством злодея Салавата Юлаева и отца его Юлая, в числе более тысячи человек сего мая 23-го числа весь вызжен, а люди мужска пола порублены, выключая тех кои могли убратца в леса для спасения жизни. Как объявляют крестьяне, теперь по лесам и естли они от башкирцов спастись могут, то непременно явятца… в Уфу, а про женский пол нам объявляют, что собраны де они теми башкирцами в одно место и вымучивают из них деньги и многих обнажили и чинят всякия наругательствы…» [159].
Давайте прочтем последние строчки вместе…
Теперь перед нами вся картина, большая часть которой была придавлена двумя веками. И одним мягким местом… В московском архиве среди множества томов есть дело, где это письмо хранится под порядковым номером 113. Тридцать лет назад молодая поклонница Салавата, только начинавшая карьеру, отбирая документы для своего труда, использовала из этого дела листы № 111, 112 и 114, 115[160]. Не могу понять, чем ей не угодил 113-й?
И все же будем благодарны Инге Михайловне – ведь могла и уничтожить. Знаю я наши архивы: лист выдрать ничего не стоит.
Самое время привести цитату Муртазы Рахимова из указа о подготовке и праздновании 250-летия со дня рождения Салавата Юлаева: «Его жизнь и деятельность стали олицетворением мужества и патриотизма, символом многовековой дружбы и сотрудничества башкирского и русского народов» [161].
Уничтожение завода Салаватом увековечил кто-то из советских художников, видимо, как подвиг. Салаватовед Виктор Сидоров радостно делится с читателями впечатлениями о музее героя в Малоязе: «диорама «Сожжение Симского завода» удачно (выделено мной. – С. О.) дополняет экспозицию» [162].
Что и говорить – это была, пожалуй, самая удачная военная операция Салавата. Мужчин порубили, женщин взяли в виде добычи, имущество разграбили, а что не унесли, то сожгли.
Архангельскому заводу тоже «не повезло» – такова судьба многих административных центров нашего региона. На шестой день после трагедии Сима с Архангельского писали об участившихся нападениях башкир: «К тому заводу воровски приезжают и крестьянских лошадей воруют, а других и из рук отнимают, да и в окрестностях завода смертоубивствы и великии разорении чинят» [163].
Помощи не было. Через неделю завод и село Зилим (158 домов) были сожжены. Пугачевцами, говорят историки[164]. Об участи самих домовладельцев ничего неизвестно, видимо никто не убежал…
Наблюдать за маневрами наших ученых одно удовольствие: как бой с регулярной армией – так это башкиры, а как пепел деревень – так сразу безликие пугачевцы или повстанцы...
В 2005 году случилось долгожданное для многих интеллектуалов событие – вышел первый том энциклопедии РБ. В редакционном совете – сливки башкортостанской науки. Ее ум, честь и совесть. Разумеется, там есть статья и про Архангельский завод. Я стянул кое-что, посвященное нашей теме: «В ходе Крестьянкой войны 1773 – 75 з-д был сожжен, часть крестьян выступила на стороне повстанцев»[165]. Всё!
Существует показание свидетеля, который видел, как Салават повесил двух человек, отказавшихся принимать участие в бунте: «Прошлого ж, 1774 году, летом, Оренбургского ведомства деревни Малояк новокрещен и один русской, как зовут – не знаю, сообщниками реченного Салавата были привезены в деревню Лак, где они им, Салаватом, за то, что они явились у господина полковника Мехельсона и взяли билет, при мне повешены» [166].
В июне 1774 года Пугачев уйдет с территории Башкирии, в погоню за ним последует Михельсон. Башкиры не пойдут за царем. И власть, оставшаяся без войск, на несколько недель потеряет контроль над губернией…
7 июля. Из панического доклада Оренбургского губернатора в Сенат: «Почти половина губернии частию умерщвлены, частию в толпы их злодейския захвачены, крепости, заводы и селения не только разорены, но и в пепел обращены» [167].
Уфимская канцелярия сообщала: «Каранай Мратов, около около Стерлитамацкой соляной пристани, собрав подобных себе воров башкирцев сот до осми, деревни Ашкадар и Стерлю выжег» [168].
Недавно отмечалось 240-летие Стерлитамака (1766). Много хвалебных речей было сказано, много красивых слов написано. Но о том, что случилось с 8-летним «городом» – ни слова! Парадокс истории. В 1920 году Стерлитамак станет столицей Башкирской республики, но прежде руководство БАССР напишет в Москву немало ходатайств с просьбой о передаче города.
Вернемся в век 18-й.
Помните тех крестьян, что приютились в деревне Арская, возле пепелища Белорецкого завода? Продолжение такое: «Отряд повстанцев сжег деревню Арскую, уцелевших (выделено мной. – С. О.) жителей разобрали по башкирским деревням и кочевьям в качестве трофеев, где они и пробыли до ноября» [169].
Прошу запомнить месяц – ноябрь. Пригодится.
Эти строчки были прочитаны в одной республиканской газете. Довольно смело! – подумал я, но кто же: автор, или редактор, поосторожничал? Не понятно, что же это за «повстанцы» такие?.. И для чего нужны башкирам живые трофеи?
Не составило большого труда установить отличившихся героев. К обновленной в 2004 году «биографии» Салавата, прилагается цветная карта боевых действий, так там стрелочкой показано, как через Арскую проследовал отряд самого Юлая Азналина, отца Салавата…
Горячее лето 1774-го; из осажденного Юлаем Катав – Ивановского завода пишут: «Мы против таких злодеев все единодушно утверждаемся до последней крови капли стоять неоплошно. А протчие около здешнего завода, то-есть, Симской, Юрюзенской заводы совсем сожжены. При Усть-Катавском в деревне Орловке в деревне Ярале и в деревне Карауловке пажить вся и скот крупной и мелкой без малейшего остатку пограблен, и намерены де учинить и то злодейское мнение, чтобы совсем их выжечь, а людей поколоть. И слышно нам, что кои люди захвачены, те в тех деревнях у башкирцов находятся под караулом» [170].
Снова «военнопленные»?
Письмо было написано 16 июня, а «10 июля оная Катавская заводская контора репортовала, что оной старшина Юлай в числе полуторы тысячи злодеев 19-го июня чинил к тому заводу приступ, когда из заводских убиты три человека, да трое поранены и, не осиля взятьем того завода, поехали на Юрезанской и Усть-Катавской заводы, в деревни Ерал, Орловку и Карауловку, и собрав мужеской и женский пол в избы сожгли огнем, а других покололи всех до одного человека» [171].
Отражая эпизод в романе, Злобин кощунствует: «Рабочие, видя в царском (т.е. пугачевском. – С. О.) полковнике Юлае отца Салавата, освободителя от крепостной неволи, сами были рады ему помочь и помогли восстанием изнутри завода» [172].
Подполковник Аршеневский, бывший в тех местах, пишет о Юлае и его сыне: «Первые были возмутители, грабежи и убийства ими производились, не щадя и детей малых, а особливо Юлай старшина, где он только был при раззорении заводов, везде без жалости лил кровь и при всех случаях» [173].
Гибкость отца Салавата впечатляет. В ноябре, когда станет ясно, что скоро придется держать ответ, Юлай напишет властям «покорнейший рапорт», в котором будет предлагать свои услуги: «всенижайши прошу», а Пугачева назовет «государственным злодеем»[174]. И сказано то было, когда сын еще воевал…
Теперь о военнопленных или «трофеях». Это тема, по понятным причинам, никогда еще не изучалась, хотя счет захваченных и превращенных в рабов крестьян и рабочих идет на тысячи…
Златоустовская заводская контора в декабре 1773 года сообщала о нападении башкир: «Многие рабочие с женами и детьми в количестве 256 человек отведены в плен» [175].
Твердышев писал о своих крестьянах: «По сожжении заводов и по разграблению их крестьянского имения, все, как мужеской так и женский пол взяты были башкирами в их башкирские кочевья и при разорении заводов немалое число их тех крестьян мужеского пола башкирцами побиты, а женский пол обруганы; и находились все те крестьяне у тех башкирцов на разных работах с июня по октябрь, а другие по ноябрь месяц» [176].
И снова – ноябрь…
О состоянии «трофеев»: «Нашли которых в крайне беднейшем состоянии, в сущей наготе, без хлеба и одежи» [177].
Из следующего неопубликованного документа можно узнать такую историю: «работные люди» (13 человек) присоединились к Пугачеву, но после разгрома его отстали, и «жили до весны скрытным образом сами собою по разным пустым местам около башкирских, а потом найдены башкирами и мещеряками в их башкирские жилища отвезены, где были в порабощении у одного башкирского есаула Кутлугильды» [178].
Раскрываем творение наших ученых и читаем: «Кутлугильда Абдрахманов, видный предводитель повстанческих отрядов на Ногайской дороге, брат пугачевского атамана и полковника Кинзи Арсланова» [179].
Пообтесанную нашу историю неплохо дополняют зарубежные исследователи. Не освещен их путь ни передовыми теориями, ни мнением крупных хозяйственников. По старинке работают: что видят, то поют.
Французский ученый, профессор Сорбонны Роже Порталь еще в 1945 году писал: «Башкиры нападали на русское население, сжигали села, мужчин массами убивали, насиловали женщин, уводили людей в рабство» [180].
Коллега Порталя – Пьер Паскаль, являвшийся одним из крупнейших европейских славистов, в 1971 году издал свою книгу «Пугачевский бунт». Говоря об участии башкир в пугачевщине, он пишет: «В ходе нападений на русские села башкиры разрушали часовни и церкви, оскверняли кладбища и выкапывали тела умерших, чтобы затем сжечь их или выбросить на свалку... Зачастую русское население, сочувствовавшее восставшим, жаловалось Пугачеву на действия башкир. Одной из причин создания самозванцем своей Военной коллегии было его желание переложить на нее рассмотрение этих жалоб. Башкиры продолжали пополнять ряды восставших, передавая им свою воинственность» [181].
Американец Джон Александер в книге «Император казаков: Пугачев и пограничная Жакерия 1773–1775 гг.» (1973) отмечает: «Башкиры привнесли в восстание элементы антирусских настроений. Это иногда проявлялось во враждебных акциях к русскому населению в целом без учета его социального положения или места в борьбе» [182].
Указание Оренбургского губернатора Ивана Рейнсдорпа от 26 сентября 1774 года: «Заводских крестьян, кои в башкирских руках находятся, собрать и о пребывании их надлежащим образом учредить» [183].
Исходя из вышесказанного, можно предположить, что существуют документы, раскрывающие подробности «пребывания», вот только нужны ли они кому? Труд мой не глубок. Я не мог себе позволить сидеть месяцами в архивах, как это делали штатные историки, получавшие жалованье и командировочные. С другой стороны – казенный харч – это цепь на шее ученого. Кого тяготит, а кого и нет: встань на задние лапы, покажи клыки царизму – дадут еще косточку.
В ноябре будет разбит и прекратит свое существование отряд Салавата, вскоре он будет пойман сам. Как раз в этом месяце произойдет массовое освобождение крестьян. Повернись история иначе – жить им в рабстве до кончины дней.
Доктор исторических наук Н. М. Кулбахтин: «Восстание в крае было подавлено, отряд Салавата оставался единственно крупной повстанческой силой» [184].
Имея силу и желание можно было бы не допустить захвата людей, или, по крайней мере, самому их освободить, но история не знает ни одного подобного случая, иначе об этом уже давно бы раструбили.
В 1973 году в ФРГ была опубликована работа немецкого историка Доротеи Петерс. Она пишет: «Еще далее отдалились башкиры от провозглашенных Пугачевым целей, когда они брали русских в плен, забирали в свои деревни и заставляли работать на себя, как это произошло с рабочими заводов Катавский и Богоявленский» [185].
Интересный факт: район именно Катавских заводов долгое время контролировали отряды Салавата и Юлая… Усть-Катавский был ими сожжен[186], как и ближайшие к нему деревни, а Катав-Ивановский, в котором укрылись крестьяне, после безуспешных приступов, подвергся шестимесячной осаде. Разблокирован он был только после поимки Салавата.
Трудно немку обвинить в предвзятости, но безвыходных ситуаций не бывает – ее работу просто игнорируют. Об этом историк Радик Вахитов: «Работа Д. Петерс упоминается в Краткой энциклопедии “Башкортостан” в разделе «Историография Башкортостана». Однако ее не встретить в библиографиях трудов наших историков, изучающих Пугачевщину. Для них работы Д. Петерс просто нет. Потому, видимо, что нет аргументов ее опровергнуть» [187].
Цензура
Как вы помните, Муртаза Рахимов говорил о представлениях народов, «которые в течение двух с половиной столетий сохраняют образы Пугачева и его сподвижников», и за ними, по его убеждению, и должна топать наука. Но минуло то время, когда информация передавалась через гусли и курай. Поколение XX века о великом сподвижнике узнавало из книг, главным образом из советских, а булгаковский профессор, помнится, не советовал читать даже газет…
Сначала, для разминки, глянем на дореволюционные издания.
В 1847 году газета «Оренбургские ведомости» закончила статью о нашем герое следующими словами: «Заслуживает ли такой памяти этот злодей, не щадивший и своих соплеменников? Добрый башкирец, конечно будет после этого стыдится и вспоминать такое имя, оклейменное сотнями преступлений, если не тысячами» [188].
Историк в 1892 году писал: «Михельсон преследовал отряд башкир, предводительствуемых молодым и отчаянным головорезом Салаватом Юлаевым» [189].
Энциклопедический словарь Брокгауза–Ефрона (1900 г.) кратко сообщая о Салавате, заканчивает: «Имя Салавата наводило еще страх в теперешней Уфимской губернии: он не давал пощады никому, в особенности русским» [190].
Цепочка «народные представления – книги» выглядит неполной. В нашем случае не хватает еще одного звена – цензуры. Без этого костыля ни один земной бог не обходился.
Уфимский краевед Михаил Лоссиевский в 1882 году опубликовал очерк-статью «Пугачевский бригадир Салават и Фариза». В 1961–1968 годах в республике был издан пятитомная антология «Башкирия в русской литературе». В ней впервые (после 1917-го) напечатали и небольшой очерк Лоссиевского, но выборочно сократив его в шести (!) местах[191]. Обкорнали так, что автор бы разрыдался. В 1973 году, к 200-летию Крестьянской войны, была выпущена книга «Наш Салават», в которой работа краеведа была снова напечатана с купюрами, как и в последующем переиздании 1982 г.
Прошли годы. Крах политического режима и смена власти в России никак не отразились на судьбе изуродованного произведения. По решению ученого совета Института истории, языка и литературы в 1991-м, был издан новый литературный сборник, и… «Пугачевский бригадир Салават и Фариза» вновь оказался отфильтрован[192].
В итоге, сорок шесть тысяч книг участвуют в формировании нужногообраза героя. И не один десяток лет! Четыре раза бдительно правился очерк, созданный на основе башкирского народного фольклора… Не исключено, что сейчас впервые за последние сто лет, вы имеете возможность прочесть крамольные строчки. Цитирую фрагменты, выделяя жирным шрифтом то, что не пропустила цензура.
Сюжет таков: еще до начало бунта Салават влюбился…
«На беду свою он увлекся одной из своих соплеменниц – красавицей Фаризой, и это привело его к несчастному концу его карьеры. Насколько отталкивал от себя грубой и крайне некрасивой физиономией Салават, на столько же Фариза отличалась красотою, умом и вообще нравственными и физическими достоинствами… <…>. Не пьет, не ест, исхудал и ходит как тень, преследуя Фаризу тщетными мольбами. Да напрасными. Насколько уважали и любили Салавата, даже боялись его, мужчины за его силу, ловкость и отвагу, настолько же были к нему жестоки и неумолимы к нему женщины и девушки: смеялись только над ним: больно уж батыр не красив лицом и неуклюжей, широкоплечей фигурой. Может быть, как-нибудь и уладилось бы дело, да замешались на беду неприятные отношения стариков: Балтачева – отца Фаризы с Азналиным – атаем (отцом) Салавата-батыра».
Фариза Салавату отказала, как и ее отец. Начался бунт. Салават назначен полковником. И вот герой начинает мстить: сжег дом старшины Балтачева, взял в плен Фаризу и поместил ее в Айской пещере, за крепким караулом. Он «целую неделю бился с Фаризой, склоняя ее добровольно подчиниться его желанию…».
Но однажды…
«В одном из боков пещеры она заметила углубление и решилась проникнуть в него.
– Будь, что будет – лучше погибнуть от голода или чего другого, чем быть обесчещенной ненавистным Салаватом, убийцей моего отца и всей семьи. Сказано – сделано, и Фариза проскользнула в отверстие».
Далее, Лоссиевский сообщает о побеге пленницы. Радость ее была краткой: погоня напала на след…
«Немедленно же послали гонца к Салавату и вот он прискакал. С налившимися кровью глазами, с пеною у рта, не понимая сам, что делает, бросился он как безумный на беглянку и с размаха отрубил ей правую руку. Затем в неистовстве, он разорвал на ней платье, приказал привязать ее к дереву и отойдя на несколько шагов, натянул тугой лук. С свистом и шумом сорвалась острая стрела с тетивы и пронзила сердце Фаризы.
– Ай, Алла! успела только воскликнуть жертва необузданной страсти, а чистая душа ее отлетела туда, где нет страстей, где только одно блаженство, обещанное исполняющим закон правоверным – пророком Магометом, тело ее бросили в Ай и никто не осмелился предать его земле, боясь мести свирепого Салавата.
– Гайда! – крикнул он, садясь на коня, и с шиканьем, ревом и криком толпа понеслась в деревню Лак. Много и долго неистовствовал в ней батыр и его сволочь, пока не улеглось в нем возбуждение. Не прошло однако же даром Салавату его зверство и кровь невинных была отомщена вскоре же. Отряд подполковника Аршеневского в ноябре 1774 года настиг пугачевского бригадира… <…>. И драли «нещадно» бригадира-батыра в Симском заводе, который он разграбил; в деревнях Юлаевой и Лак…» [193].
Можно заметить, как исторические факты переплетаются с народным сказанием. Напомню, произведение автора называется «Пугачевский бригадир Салават и Фариза», но в обезображенных вариантах от Фаризы ничего не осталось… Что скажет на это ведущий литературовед Башкирии, награжденный литературной премией имени Степана Злобина Мурат Рахимкулов, – ведь именно ему выпала честь публиковать все три одноименных очерка-статьи?
Вот его маленькая книжечка «Воспевшие Салавата»: «Ряд интересных публикаций по мотивам башкирского фольклора осуществил в 70-80-х года прошлого века Михаил Владимирович Лоссиевский, уфимский краевед… Наибольшей известностью пользуется его статья «Пугачевский бригадир Салават и Фариза» (1882), не раз перепечатывавшаяся после революции» [194].
О том, как он «не раз» причесывал эту статью, товарищ скромно умолчал. Даже в 1994-м. Время еще не пришло? Пытаясь узнать о Лоссиевском побольше, я распахнул внушительный том «Краткой энциклопедии Башкортостана», но там на «Ло» оказалась только «Лошадь башкирская».
Справка: Игнатьев Руф Гаврилович (1818–1886) «исследователь-археолог, историк, фольклорист, этнограф, архивист и источниковед, журналист, он внес огромный вклад в краеведение Южного Урала и Башкирии, где прожил почти четверть века» [195]. Добавлю, Игнатьеву посвящен отдельный стенд в Национальном музее РБ, а имя его упоминалось в торжественном докладе президента Рахимова.
В 1973 году была выпущена ранее упоминавшаяся книга «Наш Салават», в которой была опубликована известная работа ученого «Башкир Салават Юлаев, пугачевский бригадир, певец и импровизатор»[196]. Она множество раз упоминается и цитируется в трудах салаватоведов. Биограф Салавата назвала ее «замечательной». Игнатьеву повезло больше, его сократили только на пару предложений. В этом же виде ее вновь переиздали в 1982-м. Цитирую отрывок, выделяя полужирным шрифтом удаленное…
«Когда Пугачев был уже пойман, Салават опять появился в Уфимской провинции, и скоро имя его стало наводить страх. У Салавата не было пощады никому, в особенности русским. Зверство его шайки сказалось особенно в нападении на деревню Лак: Салаватовы башкиры резали по частям крестьян, выкалывали глаза, загоняли в избы и там сожигали ж