Гоголь назвал свою повесть «Портрет». Потому ли, что портрет ростовщика сыграл роковую роль в судьбе его героев, художников, судьбы которых сопоставлены в двух частях повести? Или потому, что автор хотел дать портрет современного ему общества и талантливого человека, который гибнет или спасается вопреки враждебным обстоятельствам и унизительным свойствам натуры? Или это портрет искусства и души самого писателя, пытающегося уйти от соблазна успеха и благополучия и очистить душу высоким служением искусству?
Наверное, есть в этой странной повести Гоголя и социальный, и нравственный, и эстетический смысл, есть размышления о том, что такое человек, общество, искусство. Современность и вечность сплетены здесь так неразрывно, что явления реальной жизни русской столицы 30-х годов XIX века увязываются с библейскими размышлениями о добре и зле, об их бесконечной борьбе в человеческой душе.
Художника Чарткова впервые мы встречаем в тот момент его жизни, когда он с юношеской пылкостью восхищается гением Рафаэля, Микеланджело, Корреджо и презирает ремесленные поделки, заменяющие обывателю искусство. Увидев в лавке странный портрет старика с пронзительными глазами, Чартков готов отдать за него последний двугривенный. Нищета не отняла у него способности видеть красоту жизни и с увлечением работать над своими этюдами. Он тянется к свету и не хочет превращать искусство в анатомический театр и обнажать ножом-кистью «отвратительного человека». Он отвергает художников, у которых «самая природа... кажется низкою, грязною», так что «нет в ней чего-то озаряющего». Однако Чартков, по признанию его учителя живописи, талантлив, но нетерпелив и склонен к удовольствиям житейским, суете. И как только деньги, чудом выпавшие из рамы портрета, дают Чарткову возможность вести рассеянную светскую жизнь, наслаждаться благополучием, богатство и слава, а не искусство становятся его кумиром. Своим успехом Чартков обязан тому, что, рисуя портрет светской барышни, который выходил у него скверным, он смог опереться на бескорыстное произведение таланта — рисунок Психеи, в котором ощущалась мечта об идеальном существе. Но идеал был не живым, и, только соединившись с впечатлениями реальной жизни, он стал притягателен, а реальная жизнь обрела значительность идеала. Однако Чартков солгал, придав незначительной девице облик Психеи. Польстив ради успеха, он изменил чистоте искусства. И талант стал покидать Чарткова, изменил ему. «Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою»,— говорит отец сыну во второй части повести. Это почти дословное повторение слов Моцарта в пушкинской трагедии «Моцарт и Сальери»: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Но для Пушкина добро — в природе гениальности. Гоголь же пишет повесть о том, что художник, как и все люди, подвержен соблазну зла, но губит себя и свой талант ужаснее и стремительнее, чем люди обычные. Талант, не реализованный в подлинном искусстве, талант, расставшийся с добром, становится разрушительным для личности.
Чартков, ради успеха уступивший истину благообразию, перестает ощущать жизнь в ее многоцветии, изменчивости, трепете. Его портреты утешают заказчиков, но не живут; они не раскрывают, а скрывают личность, натуру. И несмотря на славу модного живописца, Чартков чувствует, что он не имеет никакого отношения к настоящему искусству. Замечательная картина художника, усовершенствовавшегося в Италии, вызвала в Чарткове потрясение. Вероятно, в контуре этой картины Гоголь дает обобщенный образ знаменитого полотна Карла Брюллова «Последний день Помпеи», прямой отзыв о которой помещен как статья во второй части сборника «Арабески».
Но потрясение, испытанное Чартковым от прекрасной картины, не пробуждает его к новой жизни, потому что для этого надо отказаться от погони за богатством и славой, убить в себе зло. Чартков избирает другой путь: он начинает изгонять из мира талантливое искусство, скупать и резать великолепные полотна, убивать добро. И этот путь ведет его к сумасшествию и смерти.
Что было причиной этого страшного превращения: слабость человека перед соблазнами или мистическое колдовство портрета ростовщика, чей обжигающий взгляд вобрал в себя все зло мира? Гоголь двойственно отвечает на этот вопрос. Реальное объяснение судьбы Чарткова столь же возможно, как и мистическое. Сон, приводящий Чарткова к золоту, может быть и осуществлением его подсознательных желаний, и агрессией нечистой силы, которая поминается всякий раз, когда речь заходит о портрете ростовщика. Слова «черт», «дьявол», «тьма», «бес» оказываются в повести речевой рамой портрета.
Пушкин в «Пиковой даме», по существу, опровергает мистическое истолкование событий, Гоголь не отрицает его.
Повесть, написанная Гоголем в год появления и всеобщего успеха «Пиковой дамы», является ответом и возражением Пушкину. Зло задевает не только подверженного соблазнам успеха Чарткова, но и отца художника Б., который писал портрет ростовщика, похожего на дьявола и самого ставшего нечистой силой. И «твердый характер, честный, прямой человек», написав портрет зла, чувствует «тревогу непостижимую», отвращение к жизни и зависть к успехам своих талантливых учеников.
Художник, прикоснувшийся ко злу, написавший глаза ростовщика, которые «глядели демонски-сокрушительно», уже не может писать добро; кистью его водит «нечистое чувство», и в картине, предназначенной для храма, «нет святости в лицах».
Все люди, связанные с ростовщиком в реальной жизни, гибнут, изменив лучшим свойствам своей натуры. Художник, который воспроизвел зло, расширил его влияние. Портрет ростовщика отнимает у людей радость жизни и пробуждает «тоску такую... точно как будто бы хотел зарезать кого-то». Характерно стилистически это сочетание «точно как будто бы». Разумеется, «точно» употреблено в значении «как», чтобы избежать тавтологии. Вместе с тем сочетание «точно» и «как будто бы» передает свойственную Гоголю манеру детализированного реалистического описания и придает некую призрачность, фантастичность смыслу событий. Манера эта подсмотрена у Пушкина. Вспомним описание видения Германна в V главе «Пиковой дамы»: «Он проснулся уже ночью: луна озаряла его комнату. Он взглянул на часы: было без четверти три. Сон у него прошел; он сел на кровати и думал о похоронах старой графини... Через минуту услышал он, что отпирали дверь в передней комнате. Германн думал, что денщик его, пьяный по своему обыкновению, возвращался с ночной прогулки. Но он услышал незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье. Германн принял ее за свою старую кормилицу и удивился, что могло привести ее в такую пору. Но белая женщина, скользнув, очутилась вдруг перед ним,— и Германн узнал графиню!» Отчетливость бытового сознания Германна как будто не исключает возможность видения, однако призрак появляется и говорит. Сам призрак дан стилистически в той же противоречивости: «шаркая туфлями» и «скользнув».
У Пушкина в видении Германна обнаружен отрыв души от реального существования человека. У Гоголя сцену тревожного и странного сна Чарткова озаряет, как у Пушкина, луна, «богиня тайн», как она названа на страницах «Евгения Онегина»: «Свет ли месяца, несущий с собой бред мечты и облекающий все в иные образы, противоположные положительному дню, или что другое было причиною тому, только ему сделалось вдруг, неизвестно отчего, страшно сидеть одному в комнате». Гоголь разъясняет читателю, что несет с собой свет луны. Вместо определенной ясности пушкинских фраз, синтаксически скупых и точных, появляется качание, созданное обилием причастных оборотов, вводных конструкций, безличных предложений. Конкретность описания действий, как у Пушкина, сохраняется, но она подчинена более откровенному раскрытию чувств героя: «По комнате раздался стук шагов, который, наконец, становился ближе и ближе к ширмам. Сердце стало сильнее колотиться у бедного художника. С занявшимся от страха дыханьем он ожидал, что вот-вот глянет к нему за ширмы старик».
Гоголь описывает сон, который похож на быль настолько, что Чарткову кажется, что он просыпается, но потом оказывается, что он как бы проснулся, проснулся во сне. Бесконечность этого сна, преследующего художника, носит характер наваждения. Пушкин в видении Германна показывает, как таинственно в душе героя проступает совесть, перебиваемая желанием выигрыша. Гоголь пишет сцену, открывающую читателю, как художником овладевает зло.
Соседство первой и второй частей в «Портрете» Гоголя призвано убедить читателя в том, что зло способно овладеть любым человеком независимо от его нравственной природы. Художник, судьба которого прослежена во второй части, по высоте духа и манере работать похож на Александра Иванова, с которым Гоголь так тесно сошелся в Риме и который писал картину «Явление Христа народу», надеясь на пробуждение добра при свете подлинной истины. Беспрестанно рисуя Гоголя, Иванов делал его то одним, то другим, то третьим персонажем картины, но в конце концов определил ему место в фигуре ближайшего к Христу. Однако местоположение не определяет духовной высоты фигуры. Напротив, явление подлинного добра превращает «ближайшего» в тень, которая смущенно укрыта в плащ с капюшоном. Таков был приговор, вынесенный Александром Ивановым Гоголю. Справедлив ли он?
В своих произведениях Гоголь действительно хочет взять на себя миссию библейского пророка. Видя корысть, ничтожность, «земность» людей, писатель негодует и поучает.
Художник, отец рассказчика второй части Б., искупая зло, которое он совершил, написав портрет ростовщика, уходит в монастырь, становится отшельником и достигает той духовной высоты, которая позволяет ему написать рождество Иисуса. Но восхождение к добру, требующее от человека суровых жертв, осознается в повести не как проявление натуры, а как ее подавление. Дьявол или Бог царствует, по Гоголю, в душе человека, натура которого открыта и добру и злу. Недаром настоятель, пораженный «необыкновенной святостью фигур» в картине рождества Иисуса, говорит художнику: «Нет, нельзя человеку с помощью одного человеческого искусства произвести такую картину: святая, высшая сила водила твоею кистью, и благословенье небес почило на труде твоем». Инверсии и архаизмы, характерные для церковной речи, свойственны не только настоятелю. Наставление, которое дает художник двадцатилетнему сыну, ободренному радостной надеждой на путешествие в Италию, выдержано в тонах Нагорной проповеди Христа и по стилю, и по смыслу: «Путь твой чист, не совратись с него... Талант есть драгоценнейший дар Бога — не погуби его».
Гимн искусству у Гоголя окрашен религиозно: «Намек о божественном, небесном рае заключен для человека в искусстве, и по тому одному оно уже выше всего... Все принеси ему в жертву и возлюби его всей страстью, не страстью, дышащей земным вожделением, но тихой небесной страстью; без нее не властен человек возвыситься от земли и не может дать чудных звуков успокоения. Ибо для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое созданье искусства». Такова эстетическая программа Гоголя, окрашенная идеей религиозного служения и утверждением художника как лица священного. Тяжеловесная торжественность стиля Гоголя в этом поучении отца сыну оказывается пластическим выражением убеждения писателя в том, что человек по натуре грешен, что мучительно и тяжело восхождение его по лестнице чистилища. Как и в «Пиковой даме», в «Портрете» упомянут Данте. Государыня говорит, что «Дант не мог найти угла в своей республиканской родине; что истинные гении возникают во время блеска и могущества государей и государств, а не во время безобразных политических явлений и терроризмов республиканских, которые доселе не подарили миру ни одного поэта».
Характерно, что для Пушкина важны мысли Данте о цельности души человеческой, не способной вмещать «две неподвижные идеи», и о преданности человека родине («горек чужой хлеб...»). Для Гоголя более важной у Данте оказывается идея искупления греха очищением и бесприютности художника на родине, если в ней не установлен твердый, монархический порядок. Однако в реальной практике своих произведений Гоголь отступает от этой программы. Повесть «Портрет» не несет успокоения, показывая, насколько все люди, независимо от свойств своего характера и высоты убеждений, подвержены злу. Гоголь, переделав финал повести, отнимает надежду на искоренение зла. В первой редакции облик ростовщика таинственно испарялся с полотна, оставив чистым холст. В окончательном тексте повести портрет ростовщика исчезает: зло опять пошло бродить по свету.
Вопросы и задания
1. Что связывает повести «Пиковая дама» Пушкина и «Портрет» Гоголя?
2. В чем несходство отношения Пушкина и Гоголя к человеку?
3. Опровергает или подтверждает вторая часть повести «Портрет» мысль о всевластии зла?
4. Чем объясняется стилистическая разность произведений Пушкина и Гоголя?
5. Рассмотрите репродукции с картин «Последний день Помпеи» К. Брюллова и «Явление Христа народу» А. Иванова. Что сближает и что отличает эти полотна?
[1] Сочинения Н. В. Гоголя. СПб., 1900. Т. 9. С. 132. 228
[2] Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1953. Т. 1. С. 303.