*
Жестокие опыты Г.Б. над Авраамом: «... Теперь я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего...» Нелюбовь к Египту: «...и оберете египтян...» (Исх. гл. 3/28)
*
Домострой: что можно есть, а что нельзя. «...нечист будет до вечера...», «закон о скоте и птицах». Не есть квасного.
*
Может быть, это была молодость Г.Б., горячность, романтическая, революционная горячность. «Истребить, побить, прогнать...» «Разрушьте, сокрушите, вырубите...» (Исх.гл.34) Всех в одночасье переделать, перековать... Потом пришла мудрость И.Х.
«И сломлю гордое упорствование...»
«И сломлю гордое упорствование...» (Левит.26.19) Гордый, но, конечно, слабый человек.
Старозаветный Г.Б. похож на садюгу мафиози, который с одной стороны всем людям вроде как отец родной (крестный отец), а с другой стороны деспот, самодур, готовый уничтожить любого, кто противится его воле.
«И делал неугодное в очах Господа…»
Но сначала сломить «гордое упорствование ». С усмешкой испытывает род человеческий и с удовлетворением воспринимает небезграничность «гордого упорствования», предательство, низость, трусость...
Может быть, Иосиф Виссарионович, будучи семинаристом, усвоил этот урок, преподанный Г.Б. Воспринял характер, стиль, дух...
Есть Г.Б. и Богоизбранный народ. Есть И.В.С. и «испытанная когорта». «...прибавлю вам ударов всемерно за грехи ваши ».
Зачем Г.Б. тогда затевал всё это, если всё пошло наперекосяк ещё с Каина? Неисправимое человечество. Грехи, непослушание... Отменил бы всё или не обращал внимания. Что ему больше делать нечего, как только влезать во все эти еврейские дела, без конца являться Моисею, творить доказательные чудеса, карать, наставлять... Зачем ему всё это нужно? Занялся бы лучше Альфой Центавра».
Домашний доктор.
Маленькая уютная вселенная библейских времен. Г.Б. - как домашний доктор. Его уважают, его боятся, любят, без него не обходятся, его ублажают, его упрашивают... Как трогательно!
Он назначает диеты: «всякий скот, у которого раздвоены копыта и на обоих копытах глубокий разрез, и который скот жует жвачку, тот ешьте». Свинью есть нельзя: «копыта у ней раздвоены, но не жует жвачку».
Эпизод.
Эпизод про то, как один левит на склоне горы Ефремовой гостил у отца своей жены из Вифлеема Иудейского. Сначала «три дня они ели и пили и почивали там». Потом четвертый, пятый. На шестой не согласился и ушел...
Образ жизни, менталитет. Наложница, пара навьюченных ослов, глина домов под палящим солнцем, небритая щетина семитских подбородков. Здесь всё, от ослов до этих пятидневных сборов в дорогу, чуждо России. Омывание ног, восточное гостеприимство. Левит послал на «познание» свою жену, а сам проспал всю ночь в доме. А потом собрал собрание народа Божия, где отвечал и сказал... Бедняжечка. Просушенный на солнце, щетина на худых щеках, засаленная хламида, невинные дозорцевские глаза, возведенные к небесам руки.
Забытые Богом.
Забытые Богом – те, с кем ничего не происходит. Бог занимался Богоизбранным народом - евреями. А все остальные народы - ханаане, египтяне и так далее, - вроде как не волновали Г.Б. Они были только инструментами в руках Г.Б. для испытания и воспитания евреев.
Рассерженный Г.Б.
Г.Б. здорово рассердился на человека. Сначала сослал его на землю, в голод, в холод. Потом потопил всех. Этого ему показалось мало. Через некоторое время придумал христианство, чтобы дальше пугать бедных потомков Адама.
Природа.
«Удовлетворение похоти». Что ж так неласково! Антиприродно. Будто в этом что-то страшное. Боятся, что человек будет похож на животное? Куда от этого денешься!
Человек без прошлого. Отрекаются от матери природы. Стыдятся ее. Почему? В этом какая-то необъяснимость. Тайна.
Тайное знание?
Что-то их съедает изнутри.
Родитель.
Г.Б. похож на всех родителей, которые никак не могут воспитать своих детей. Пробует уговорами, наказаниями, устрашениями, страшными карами, проклятиями. И прямые указания, и притчевые иносказания, и чудеса... Ничего не может Г.Б. втолковать бестолковым людям.
Бог и Дед Мороз.
Богохульная фантастика. «Новогодний Боженька - Дед Мороз. «Подари мне, пожалуйста, куклу Барби!» Открыточный, новогодний вариант Вседержителя. Они, наверное, недолюбливают друг друга: Г.Б. и Д.М.
И.Х. - что-то вроде фантастического андроида, посланного в свое время Г.Б. на землю научить людей правилам жизни. Хитрый старик сидит за облаками и смотрит, переключая каналы, на то, что происходит на земле. Выживший из ума от одиночества старик. Он что-то бормочет, разговаривая сам с собой. Где-то у него за спиной неподвижной восковой куклой стоит «выключенный» андроид И.Х. У ГБ компьютерная картотека на жителей земли, на всех писателей, моралистов, вроде Л.Н., Руссо... Трудно понять, зачем ему всё это.
Его соперник – «жалкий старикашка» - Дед Мороз со своими фокусами и новогодними подарками.
Может быть, цель Г.Б. - поддержание религиозного культа самого себя. Все усилия только для этого. «Волшебник», вроде Гудвина. Все усилия на реализацию сумасшедшей идеи. Ему и не скучно из-за его сумасшествия. Живет он в чем-то вроде космической станции: командный пункт, отсеки, архив... Он тысячелетия носится вблизи Земли. И нет ему покоя».
И продолжение. Прилет НЛО. Они обнаруживают Г.Б. и его станцию. Изучают Г.Б. и Землю. Г.Б. - один из них, только давно улетевший, забытый в «этнографической экспедиции». Они намного превзошли его технически. «Вычислили» его по своим архивам. Думают, что с ним делать. Решают, наконец, прекратить это религиозное безумие и увезти его».
Смех.
Он будет смеяться, когда узнает о всех глупых выдумках землян на Его счет.
Или ему уже давно не смешно?
Мучения И.Х.
*
Художественные фильмы о И.Х. Реализм, бытописательство... И.Х. - одержимый идеей. Он похож на чахоточного студента-народовольца. И внешне и внутренне.
*
Несчастный И.Х. Продолжают мучить и после смерти! И через 2000 лет! Этими христианскими акциями, фестивалями, сектами, единственно верными учениями…
Мучают еще и этими киношными мучениями. Изощрениями киноискусства. Совершенно никому не нужными.
Заповеди.
*
Заповеди говорят о том, что жизнь устроена сложно. Она устроена по пунктам. Десять пунктов. Правила устройства жизни.
*
В христианстве есть парадоксальные вещи. Парадоксальные, потому что они почти не выводимы из повседневной жизни без посторонней, Божественной, помощи. «Не осуждать, не судить...» Впрочем, судя по «Кругу чтения», это же есть и в других религиях.
*
Он блюет у стены. Его утешают две подружки. Им всем лет по шестнадцать. «Монашка», убирающая Предтеченский садик и окрестности, старается не осуждать его. А только яростно метет дворницкой метлой пыль по асфальту.
*
«Трансцендентность» заповедей. Нечто запредельное, недоступное простому схватыванию, несмотря на их кажущуюся простоту. К этому надо прийти. «Если кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую». «Страшно взять на себя крест заповеди о непротивлении злому». (Кр. Чт., Нед. чт. 19-20.05) Каково это звучало тогда, 2000 лет назад, на фоне безнравственности плотского Рима и животности варварской Европы!
*
Аналитический подход к человеку. Вот где запрет: не суди. Потому что это не поддается осмыслению: способность человека на низкое, его природная привязанность к низкому и его же, чуть ли не одновременная, несмотря ни на что, способность к Божественно-чистому, отрицающему, отбрасывающему без сожалений - восторженным порывом - свою низкую природу. Нельзя человека «решить» раз и навсегда. Нельзя сказать, какой он.
*
Избегание ненависти. Так было. Страх перед ненавистью, которая непременно рождается в противостоянии. Избегание противостояния. Уход от противостояния.
*
Не умеем жить безгрешно. Трудно, в самом деле. На всё – а как? Не осуждать. А как? А если они противные? А если само просится? Позлословить, просто оправдаться, житейски пожаловаться, выразить свое отношение… Не-з-з-зя!
*
«Любить Г.Б. - любить Закон Г.Б». Так просто. Видеть в этом Законе средоточие всех ценностей, следовать ему, защищать его. Закон, миропорядок...
Мораль.
В морали ничего нельзя доказать, но надо прийти через веру. Поэтому религия и морализаторство всегда шли рядом, вытекали одно из другого, взаимодействовали. Люби ближнего как самого себя. Люби и всё. Поверь, что это необходимо человечеству. Прими сердцем и душой, найди в своем опыте, в своих глубоко спрятанных, годных только для тебя душевных движениях подтверждения этой аксиоме и от неё отталкивайся во всех своих поступках.
Характеристика.
Характеристика. «Плохой организатор. Мягкий. Не может отстаивать свое мнение. Не принимает работу душой. Для него она всегда остается чем-то второплановым. Невыдержанный. Несобранный. Малограмотный. Малоопытный в практической работе. С заскоками и комплексами…» «Не судите, да не судимы будете». Всё это плохо стыкуется между собой: заповеди и производственная практическая деятельность. С её кляузным характером. Всё это боком вылезет. Они и не узнают «за что?» В том числе и за это. А вроде вполне невинные вещи. Не убивают, не грабят, не прелюбодействуют... Только судят. Только пишут друг на друга характеристики.
Прелюбодеяние.
«Прелюбодеяние». Странное слово. Что оно означает? Это, конечно, плохо. Но что именно плохо? «...уже прелюбодействуешь с ней...» Значит, сам процесс не хорош?
Петр.
Отрекающийся Петр. И поскучневший Иисус.
Так просто.
То, что нельзя. «Почему?» - «Богородица не велит».
Наказание.
Г.Б. наказывает при случае. И вроде как Он здесь ни при чем.
Христианство.
*
Христианство. Практически вечная идея. Неисчерпаемая. Её можно бесконечно обсуждать, развивать, усложнять, сокращать, умножать на ноль....
*
Христианство - формула жизни на земле. Попытка связать всё воедино, увязать разные интересы людей, увязать общественное и природное, животное, эгоистическое в человеке. Попытка примирить человеческий род. Людям всегда было тесно на земле.
*
Христианство и И.Х. – как символ нового - и через 2000 лет все равно еще нового – отношения людей к жизни, к миру. Не освоенного отношения. Что-то пошло не так.
Правила.
Жизненные правила. Диктуемые разными системами. Они ограничивают перечень жизненных амплуа. По христианской системе правил нельзя быть разбойником, богатым, бабником, солдатом… Можно быть бомжом, нищим, пустынником, проповедником… Ну, и плюс все рабоче-крестьянские специальности... Учителем можно. Но не по всем предметам и не по всем программам обучения.
Никаких сомнений.
Живут, как язычники, в своем примитивном мире. Не задумываясь особенно. Все ведь понятно, по здравомыслию, привычно… Никаких сомнений. Никаких подозрений в отношении правильности собственных представлений об устройстве этого мира. Они бы удивились, не поверили и посмеялись, если бы их вдруг начали просвещать. Конечно, о христианской философски усложненной картине мироздания они слышали. Но это не про них. Это про каких-то смешных придурков, которые ходят молиться, что-то по книжке читают, говорят про какие-то глупые правила жизни… Они правы. Всем – по вере его. Вообще ни во что не веришь, не знаешь, не слышал, не понимаешь – так за что же тебя наказывать? Накажут тех, кто знал, но не послушался.
«Христианский градус».
Некая шкала, по которой можно было бы измерить степень доброго отношения к людям. Христианский идеал в этом смысле, как ни парадоксально, близок к «нулю», к «холоду». Для них все земное – тлен. Христиан должно хватать на всех, на умиротворение всех. Они привыкли в своей жизни вблизи Г.Б. быть почти космически холодными, почти Божественно холодными.
Католики ближе к христианскому идеалу, а православные «теплее».
Шопен.
Радио «Орфей», перебиваемое радио «Теос». Они где-то рядом по шкале настройки. Мир и покой вальсов Шопена и суета религиозной агитации. Долдонят одно и то же гнусавыми голосами. Лезут в душу. Несравнимые вещи. Нечто несомненное, принимаемое сразу и без насилия. И другое – агрессивное, по сути, давящее, настырное, однообразное, не принимаемое в таком виде... Возникает вопрос: кто из них прав?
Молитвенная линия. Шопен «конкурирует» с религиозными агитаторами. Гомон толкучего базара «свидетельств» и «просьб» перекрывает звуки фортепиано. Приемная канцелярия Г.Б. Так и говорят: «высшая инстанция». Плачущие голоса. Паства. Пасторы. «Господь...» Молодой диск-жокейский голос. Радио-марафон. «Давайте помолимся... о трудоустройстве Ольги, об операции Бориса...» Рассказы радиослушателей про «свидетельства». Про то, как с ними происходили чудеса. К ним кто-то являлся, они чудесным образом исцелялись. Вьетнамец, учащийся какого-то института молитвенно попросил, чтобы дождь кончился через полчаса. И все сбылось. Дело было, правда, в тропическом Вьетнаме. «Молитвенная линия». «Церковь Божия при кинотеатре «Нарвский». Диск-жокей. Коммивояжер, поп-ведущий, диджей. «Брат». ДК пищевиков. «Пробудитесь пьяницы и плачьте». Пророк Иопль.
«Услышь нас, Господи!» Эфир переполнен. Торопливые просьбы. Будто приемный день у Г.Б. И надо все успеть. У него каждый день приемный. «Господи, прими наше эфирное послание!»
Божество.
«Восстань, Господи, суди народы по правде твоей...» - радио «Мария». Г.Б. будто уснувшее когда-то языческое божество. Оно забыло о людях, на земле творятся беззакония. И вот призвали это божество с помощью заклинаний, и оно должно пробудиться, «восстать», судить и покарать грешников.
Хранители вечности.
*
Захватывает поток. Вечность... Монахи. Простота. Ничего лишнего. Как можно меньше того, что стоит между вечностью и душой. Всё сгорит в адском пламени. Ничего не пригодится «голому человеку». Готовность к вечности. Не просто отброшено все земное. По произволу. Здесь что-то с мировосприятием случается заранее. Служба вечности. Хранители вечности. Жизнь в средоточии мыслей о смерти, о бессмертии, о высшем, об истинном, об окончательном, о незыблемом. О вечном. Люди, которых поцеловала Снежная Королева. Люди с замерзшими для земной жизни сердцами. Им надо сложить из кусочков льда слово «Вечность». Это так. Это так хотя бы по степени отличия их мировосприятия от нашего. На самом деле, в реальности, никакая Герда со всеми своими слезинками не спасет их для того мира, который они покинули. Нечеловеческий выбор? Ручаться за ответ больно и страшно.
*
«Отрешенные от этого мира». Какими глазами для этого надо смотреть на этот мир!
Монашки.
Здоровый румянец. Две монашки, озабоченно переговариваясь, прошли мимо. Черные платки чуть сбились набок, розовый румянец на скулах. От морозца, от снега с ветром в лицо. Они торопятся. Что-то общее в выражении лиц. Сначала поражаешься этому выражению их лиц, потом отмечаешь здоровый цвет лица, а потом уже черные юбки до пят под куртками и черные платки. Они не станут воодушевленно защищать свой выбор. Не по чину. Они смущенно потупятся. У них другая, поглощающая их забота. Круговерть. Они никогда не расслабляются. Забываются нерасслабленным сном, проваливаются в него. Им снится прошлая жизнь. Но утром они всё забывают. Послушания. Озабоченность. Они бегут по заснеженному Московскому проспекту в свой Новодевичий монастырь.
Всё своё.
У них всё своё. Чуть ли не по каждому поводу. Но они не всегда об этом говорят. Как глубоко спрятаны некоторые важные вещи. «Кирилл, митрополит Смоленский и Калининградский». «С-П вед.», 6.01.2000. «Декларация прав человека и гражданина» и Всеобщая декларация прав человека 1948 г. принимались без учета пожеланий Православной церкви. В «декларациях» - «триумф идолопоклонства в наиболее порочной форме поклонения человека самому себе» (Арнольд Тойнби в кн. «Постижение истории»). Декларации писались исходя из антропоцентрической вселенной, в которой Человек - мера всех вещей. Но православная церковь считает, что «человек сотворен по образу и подобию Божию, но грех исказил красоту образа». И далее про навязывание Западом России «либеральных ценностей», «вытеснение апостольской нормы веры и её замещение либеральным стандартом». «...нам чуждо подобное мировидение». И ещё один довод: «...стандарты вольно или невольно способствующие разрушению национально-культурной и религиозной идентичности народов, неизбежно приведут к оскудению полноты мира Божия, к его унификации и в конечном итоге к гибели». «...миссия Православия в мире есть сбережение и утверждение неповрежденной нормы веры, запечатленной в Священном Предании Церкви». «Ибо отказ от Предания на деле означает автоматическое признание утверждения о том, что человеку все дозволено». Вот оно как! Заковыристо.
Анархизм и церковь.
Общее у них - безответственность. Их не волнует, что произойдет с миром, если воплотятся их идеи.
«Бесчеловечность» церкви. Она всё оставляет на потом. Здесь развилка, которая разделяет церковь и революцию. Революционеры не хотят ждать.
Бунт.
Иван Карамазов. Знаменитое: «...от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка...» «Не стоит, потому что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искупленными, иначе не может быть гармонии. Но чем их искупить?» «Не хочу я, наконец, чтобы мать обнималась с мучителем, растерзавшим её сына псами!»
«Бунт». Алеша, как секретарь комсомольской ячейки принужден отвечать на трудные вопросы въедливых граждан. Он охраняет устои. Их надо охранять несмотря ни на какие трудные вопросы. Но вопросы остаются без ответа. У людей не может быть на них ответов. Христианство, стремясь хранить устои, пытается жить противоречиями. А революция - это одномерность, отбрасывание всех сомнений. Жизнь сразу упрощается.
Плохое слово.
Поражающее всегда сочетание в христианской церкви: с одной стороны – благостность, то самое «непротивление», в общем-то открытость и соответственно – уязвимость. И, с другой стороны, нечто жесткое, неколебимое в своей непримиримости, неутомимое в вечном противостоянии, в неутихающем конфликте…
Вынужденность церкви находиться постоянно в этом двуединстве как бы взаимоисключающих начал.
Во времена марксизма это называлось просто – «диалектикой». Теперь обходятся без этого слова.
Благо.
«Почему людям пришло в голову, что всё земное - грешное, грязное, ничтожное..? Почему такое остервенение церкви во все 20 веков после Р.Х.? Почему людей надо запугивать и загонять в то, что называют их благом? Почему вообще стали противопоставлять духовное и материальное, небо и землю? Для чего эти монастыри, золотошитейные облачения, ритуалы,? Неужели это нужно Г.Б.?»
Проповедник.
Жанр проповеди. Склонность к проповеди. Стремление к подключению философии, каких-то мировоззренческих, околорелигиозных вещей ко всяким бытовым ситуациям. Тут же, не сходя с места. Такая вот проповедническая натура.
Свидетели.
Они похожи на те легионы искренних свидетелей верности единственно верного учения. Может быть, это психология такая. Лучше говорить это и при этом стараться верить в то, что говоришь. Так и живут. Свидетельствуют, вдохновляются...
Служба.
Владимирская церковь. Молитвенное говорение и пение. Может быть это тот же случай, что и с «формулой» любовных заклинаний. Словами размягчается почва души. Засевается высокое чувство. Вскапывают, вскапывают, поливают, поливают сладкозвучиями. И можно сеять.
Вдыхание ладана. Усталость в ногах и спине. Стояние. Не подготовленное. С тяжелой головой.
Свечи то зажигают на чтении отрывков из Евангелия, то гасят в промежутках.
Голосистые батюшки. «Жены-мироносицы...» «Во время оно...» «Великие дни недели…»
И это похоже на театр. Спектакль кажется будничным, даже рутинным, всё катится ровно, привычно для всех, на одной неколебимой интонации, без нерва. Актеры простоватые. Но живая игра и декорации настоящие.
Батюшки.
*
Благообразные. Однообразно благообразные. По канону благообразные. С красными влажными губами в иконописном причмоке. Они способны покорить воображение религиозных старушек. Они, батюшки, - как ТВ-сериалы - рассчитаны на определенную часть населения. Может быть, они даже знают об этом. Цинично знают.
*
Твердая почва. Может быть тверже ничего не придумали для этой жизни. Следование. Неукоснительное. По возможности. Огражденность. Образом жизни, образом мысли, отношением к миру. Всё это только оформляется словесно. Слова – только завершение, оболочка, защита, объяснение, отстаивание… Окончательной определенности.
Решимость на такого рода определенность. Стать неколебимо.
«Соблюдать себя».
Крестный ход.
Кирпичный завод. На его месте – метро. 117 тыс. сожженных... «Со святыми упокой…» Крестный ход вокруг места, где был завод. Раздача свечей. Проповедь у креста, где собираются строить часовню. Батюшка со короткой бородкой. «Тамерлану был сон… Праздник Владимирской Божьей Матери… Икону перед нашествием перенесли в Москву... Молились... И Тамерлану был сон, в котором Божья Матерь просила его уйти от Москвы… А в 41-м году в этот день началась блокада… Мы надеялись только на себя, и вот, что из этого вышло… Давайте же надеяться не на себя, а на Господа нашего Иисуса Христа и на Божью Матерь… Попроси у них избавления от грядущей катастрофы. И тогда найдутся средства и на экономику и на все остальное. А будем надеяться опять только на себя – ничего не выйдет… В Московском районе только три церкви. В них ходят только 300 человек из 500 тысяч, живущих в Московском районе. Храмы пустуют…» «Помолитесь Богу!»
«Ну что же, все правильно», - думаешь на ходу, случайно пристав к медленно идущим по аллеям парка гражданам. Совсем не сопротивляешься всему, что слышишь.
А что же ещё? Без этого обращения к чему-то высшему невозможно человеку. Человек должен продолжаться в бесконечность. А иначе образуется душевная пустота. Не может человек кончаться тут же – на расстоянии метр восемьдесят два от земли.
«Обращение» меняет человека, заставляет жить не только в повседневности. И тогда все обычные дела делаются уже по-другому. Этого пока достаточно.
Вера.
*
То, что называют словом «вера». Многозначность... Им хочется какой-то последней уверенности в мире и в своей жизни. Всё оказывается непрочно в этом мире. Успокоение, утешение только в духе. Крепость духа. Откуда она берется? Крепость, сила духа... Даже некоторое ожесточение духа. Решимость всё оставить позади – то, что не от духа, то, что называют, земным, бренным, тленным. Это форма существования духа. Духовности ничто уже не мешает. Духовность ничто уже не оскорбляет. Бытовым соблазнам сказано твёрдое и спокойное нет. Сброшен груз, притягивающий к бестолковой земной суете, с её непрерывно порождающимися проблемами, сложностями, противоречиями. Духовная свобода. Что-то похожее на молитву. Страстную, жаркую, самозабвенную, покаянную, с отчаянием и долгожданным облегчением. Раскаялся, повинился земной грешник. Не надеющийся, даже не думающий о каком-то там спасении. Он весь - ниц, распластавшись, превратившись в ничто. Для него не существует ни будущего, ни этого мира вообще. Есть только его покаянное облегчение от предания себя в руки Божии.
*
Вера - это такое ощущение, такое видение жизни, когда кажется, что всё одно к одному. Это многопараметровое состояние понимания и ощущения.
*
Вера – возможность синтетических суждений.
*
Вера не в том, что верят в некое высшее существо, у которого можно что-то попросить. Вера - в убежденности, что у жизни есть закон. Вера составляется из многих конкретных, локальных вер. Вера в добро, вера в людей, вера в справедливость, вера в то, что в жизни не все голый материализм...
Цепочки вер, пространства вер... Это делает мир таким, а не другим.
*
Можно верить в справедливость этого мира, верить в то, что справедливость всегда торжествует.
Это была бы уже почти та самая вера. Вера в высшую справедливость - это та самая Вера, а без слова «высшая» - это почти та самая. Неважно.
Вера в то, что мир построен на законах справедливости, милосердия, добра, любви... Построен на торжестве, в конечном итоге, справедливости. Это и есть вера. Можно и без «высших существ». Просто мир так устроен. У него такие законы. И никуда не деться от этого устройства мира. Вера в это и есть Вера. Это что-то покрывающее все, в том числе, и «высших существ».
Такой веры в людях очень мало. Вместо этого, в лучшем случае, убеждение, что мир должен быть таков и стремление жить именно в таком мире, в мире именно так понимаемом. Невзирая на последствия и на то, так ли это на самом деле.
*
«Бог им судья» - как реакция на какие-то поступки людей.
Принимают такой подход к реальности. В этом и есть проявление веры.
Объяснение.
Веришь в то, что мир должен быть таким. По этому принципу построена вера.
Бесчудесное Евангелие. Надо поверить Иисусу, согласиться с ним.
Горящий куст.
Можно уверовать не только от горящего куста, а и от более простых, приближенных к обыкновенному быту вещей и событий. Хотя в предварительном представлении, напротив, нужны события очень уж надбытовые, красивые, поражающие… И тем не менеё, главное в этом – личное участие в событии «свидетельствования».
Космос.
Религия - возможность для простых граждан приобщиться к жизни вселенной, космоса...
Приобщение к философствованию, к неоднозначности, к сложномыслию, к иррациональности, к трансцендентным понятиям, к заковыристой терминологии. Простые старушки принуждены в той или иной степени заниматься такими сложными вопросами как «триединство Бога», «сотворение мира», «возможность зла в Божьем мире» и т.п. Они должны как-то укладывать в своих бытовых головенках отнюдь не элементарные истины христианства.
Религия - это космос, опустившийся на уровень людей. Притянутый за уши космос.
Совсем недавно.
Еще совсем недавно невозможно было предположить, что ему когда-нибудь могут стать интересны религиозные вопросы. Всё было ясно как дважды два. Скука институтского курса «научного атеизма» в том и состояла, что предмета для споров, размышлений как бы не было. Нет Г.Б., и никаких гвоздей. Что тут изучать!
Не холодно.
Босой мужик на льду у «моржевой» проруби убеждал в существовании царства Божия:
«На меня снизошло, вот я и не мерзну», - привычное для него агитационное занятие: полуцитирование писания, забивание собеседника «неслушанием», библейскими именами, пулеметной речью.
Что-то его согревает.
Объяснение.
Человек не в состоянии ничего изменить в себе и в своей жизни.
Бог - это то, что необходимо дополняет жизнь и осмысление её до некого безопасного целого.
Человек не может не поступать, поскольку он ещё жив. Поступок - это выбор, это определенность, это принятие одного и неприятие всего остального. А здесь и до греха недалеко. Шагу не ступить.
Вся правильность, всесторонняя взвешенность перед принятием решения, вся объективность разбиваются о маленькую-маленькую субъективность.
Религия говорит, что Бог берет грех определенности на себя. Может быть, это и так. Жить-то как-то надо. Делать шаги по жизни.
Система Станиславского.
В религии тоже есть своя «система Станиславского». Пост – это система физических действий для того, чтобы появились нужные религиозные психологические ощущения.
Богоборцы.
Иосиф Бродский: «...русская поэтическая традиция всегда чурается безутешности - и не столько из-за возможности истерики, в безутешности заложенной, сколько вследствие православной инерции оправдания миропорядка (любыми, предпочтительно метафизическими, средствами). Цветаева же – поэт бескомпромиссный и в высшей степени некомфортабельный. Мир и многие вещи, в нем происходящие, чрезвычайно часто лишены для неё какого бы то ни было оправдания, включая теологическое. Ибо искусство - вещь более древняя и универсальная, чем любая вера, с которой оно вступает в брак, плодит детей, но с которой не умирает. Суд искусства - суд более требовательный, чем Страшный. Русская поэтическая традиция ко времени написания «Новогоднего» продолжала быть обуреваема чувствами к православному варианту Христианства, с которым она только триста лет как познакомилась. Естественно, что на таком фоне поэт, выкрикивающий «Не один ведь Бог? Над ним - другой ведь / Бог?» - оказывается отщепенцем».
Всё это похоже на правду. В том числе и в отношении самого Бродского. Дети. Дерзкие. Самоуверенные. Упрямые. Безрассудные. Игра в слова. Только в другие. Что с ними поделаешь! В угол поставишь?
«…больше чем в себя»
В поликлинике. Ему молотком в драке сломали ключицу. «Но это ничего. Я не обращаю на это внимания. Это все смертное тело. Неудобно, конечно, но ничего. У меня много раз... нога, рука, позвоночник... Я привык». Он хочет выразить что-то философское, но у него не очень получается. Единственная фраза прозвучала чеканно, афористично, философски глубоко:
«Я в Бога верю больше, чем в себя».
Вот так! Может ли слабый человечек верить в себя больше, чем в что-то высшее, всегда предполагаемое - при любом отношении к религии? Может. До определенного момента. Но вот этот момент настает.
Недоверие.
Зачем красота? Зачем красота нет-нет, да встретится. Встретится и поразит в самое сердце. Зачем? Чтобы мы не сомневались в её существовании, чтобы мы увидели, что она существует в реальности. А то ведь перестаешь в это верить. И нужны опять и опять доказательные чудеса. Как Христу нужно было без конца исцелять, воскрешать, очищать, чтобы поддерживать в людях веру. Наверное, это такое свойство людей – недоверие. Надо вновь и вновь твердить одно и то же, показывать одни и те же чудеса, чтобы люди не впадали в отчаянное неверие. Со времен Моисея - чуть отвлечешься, ослабишь узду, и всё идет прахом. Опять поклоняются идолам, «делают неугодное в глазах Господа». А пора бы уж научиться, как себя вести. Но нет, даже один, да ещё и Богоизбранный народ, не прошел испытания верой.