«Тереза, Тереза – два зуба четыре протеза, один протез, другой протез, посередине - разрез».
Вспоминается, что во времена этого стишка он имел отчетливо эротический, а никак не стоматологический подтекст.
Что такое протез, мальчишки понимали, встречая на улице одноногих людей. И пираты в книжках часто были с деревяшками протезов вместо ноги. А про зубные протезы не каждый мог что-то знать. Не доросли.
Так что эта Тереза воображалась как непонятное жутковато-смешное существо с двумя зубами во рту и с какими-то четырьмя протезами. А в «разрезе» посередине и было то самое нечто эротическое. Глупые!
Щебетанье.
Мамочка и две дочки. Одного роста, но одетые разноцветно – не так как одевают близнецов. Видишь их – и сейчас, и еще утром - только со спины, так что нельзя сказать – близнецы или нет.
Но и утром и вечером – их щебетание. Или друг с другом, через маму - слегка наклонившись и повернув друг к друга головы - или, наперерыв привлекая к себе внимание, подергивая маму за руку, что-то сообщают или спрашивают, обращаясь к маме. Но беспреывно – как птицы на ветке. Мама что-то односложно отвечает, и опять их детская, птичья скороговорка.
Одну из них зовут Варвара.
Их знакомый мальчик пробежал мимо них и, добежав до перекрестка, остановился перед дорогой, повернулся к ним своим широким розовым от мороза и бега лицом и просиял в улыбке: «Варвара!»
Детки.
Лариса Викторовна щадит интеллигентский, гуманитарный образ мыслей своих сынков, которые уже давно не дети.
Деревенского старого, безмозглого, брехливого пса не специально застрелили за ненадобностью, бесполезностью, а именно так, как она рассказывает: это произошло как-то неизвестным образом, сделано какими-то неведомыми, из другого злого мира людьми, занимающимися отловом и уничтожением бродячих собак.
Мамочка будто до сих пор охраняет их детскую невинность, их оставшуюся в далеком детском прошлом простодушную веру в добро и справедливость в этом мире.
Детский мир.
- Дети нам даны?
- Даны.
- Они нам даны и даны этому миру?
- Правильно.
- Даны тому будущему – зреющему – миру?
- Куда ты клонишь?
- Что ж это за мир такой, для которого нам даны эти такие дети!
- Дети как дети!
Два уличных разговора.
Утро. Мама ведет дочку в садик. Идут медленно. Девочка лет четырех-пяти обдумывает слова мамочки.
- Потом мы поедем на море?
- Да, моя хорошая!
Это - «моя хорошая»! Это утро.
А вот уже вечер. Та же улица. И будто тоже разговор дочери с мамой, но теперь девочке уже лет пятнадцать, и мама для нее уже, похоже, не мама, а «злая идиотка, а не мама». Дочь орет на всю улицу в мобильник: «Какой, на х-й, общий язык!»
Куда-то все девается в этой жизни. Не выходит почему-то из детства.
Или это просто такой вечер? Все устали, все слегка раздражены и несдержаны...
Девочка и самокат.
Такая однообразная девочка. Катается и катается по кругу на нашем самокате. С серьезным лицом. И не устанет! Она будто пользуется возможностью компенсировать отсутствие у нее в собственности самоката. Накатается до одури, намотает столько вокруг площадки, сколько хозяин самоката накатывает за месяц.
Снег на Фонтанке.
Горсткин мост через Фонтанку. Идет снег. Большие хлопья кружатся в свете ярких фонарей. Снег убеляет деревянный настил и перила моста, гранитно-чугунное ограждение набережной, падает в черную не замерзшую вблизи опор моста реку, в которой плавают утки. То тут то там видишь, как кто-нибудь фотографирует это сказочное зрелище на мобильник.
Девочка отпустила мамину руку и побежала вперед по мосту расставив по сторонам руки, чтобы на нее попало побольше снежинок, но потом вдруг остановилась.
- Ой!
- Что?
- В глаз попало.
- В глаз попало?
- Осколок.
- Осколок!
Может быть, девочке читали недавно в садике сказку про Снежную Королеву? Или водили в ТЮЗ на представление?
С ней тоже должно было случиться что-то сказочно-новогоднее. Хотя бы понарошку.
Лка.
Дети повзрослели. И даже уже постарели.
«Дети постарели!» - жутковато звучит.
В чем-то по пути к старению повзрослевшие дети будто даже обогнали своих родителей.
Примерно так, как это стало в отношении к ёлкам.
Кажется, они бы не очень огорчились, если бы ёлку перестали ставить и наряжать. С какого-то времени они перестали проявлять восторженный интерес к этому важному новогоднему ритуалу.
К покупке ёлки, к доставанию с антресолей чемодана с игрушками, к развешиванию огоньков и стеклянных шаров...
Как ни странно ёлки по-прежнему интересны родителям. Они будто еще не вышли из детского возраста своих детей. Или не торопятся выйти. И не считают необходимым выходить.
А повзрослевшие дети... Не ждут уже и подарков под ёлочку. Некому стишок рассказывать. Дед Мороз! Ау!
Они наверное устали от детства.
«Ген порочности».
Вдруг в определенном возрасте что-то развертывается в новом еще, не успевшем, казалось бы, испортиться человеке. Нежданно.
Что это? Ген порочности? Не иначе.
В человеке вдруг обнаруживается то, к чему его никак еще не могли приобщить в той жизни, которую он прожил. Это нечто внутреннее - вдруг проросшее, вдруг ставшее явным, несомненным, совершенно зрелым и законченным. Оно позволяет, или, может быть даже, заставляет еще совсем недавно обыкновенного, милого человека делать что-то пакостное. Подверженность соблазнам, небоязнь жизненной грязи, жестокость, какое-то оловянное бездушие ко всему, кроме самого себя...
Где все это было до сих пор? Где пряталось?
Этому удивляешься, не находишь объяснений.
Старое удивление. Дети с ангельскими лицами, из которых вырастают злодеи.
ф1
Философские вздохи
Лосев.
*
К новым идеям приходишь постепенно. И, в то же время, присутствует некий скачок. Оглянешься и понимаешь, что будто перешел на другую орбиту. «Вращаешься» как и раньше, но мир изменился. Что-то произошло после чтения нескольких начальных страниц детских воспоминаний Лосева. Описание настойчивости, почти шизофренической настойчивости автора при уяснении для себя некоторых мировоззренческих вопросов. Вопросы такие «простые», что их никогда не пытаются разрешить научно и окончательно, тем более так настойчиво, обыкновенные граждане. Принимают те объяснения этого мира в том виде, в каком его вложили в их клювики в самом начале жизни. И всё. Об этом забывают на всю жизнь. И не ломают голову… Простые вещи. Философия и занимается настолько простыми вещами, чтобы о них можно было бы сломать голову. Возможность и необходимость заниматься простыми вещами.
*
«Философия имени».
Лосев показал, как это бывает, как это может быть, когда начинают «докапываться» по какому-либо поводу. Показал, как много бывает слоев, уровней у самых привычных понятий, которыми пользуются в жизни, сильно не задумываясь. Показал на примере понятия «имя». Наверное и все остальное в человеческом понятийном обиходе так же сложно и необозримо.
Перевод в мысль всего встречного-поперечного.
Нельзя останавливаться в этом раскапывании слоев, связей, зависимостей... И удовлетворяться достигнутым можно только понимая, что это еще не все, что можно еще, но в данный момент не нужно и можно остановиться.
*
«Философия имени».
Мысли расползаются, как змеи. Он не успевает хватать, стаскивать в кучу, связывать их. Он в отчаянии!
Или это о читателе? Или это читатель не успевает все это? Читатель Лосева.
Может быть, он привык к этому хаосу. Убежит одна мысль, определение, дефиниция, он, как из рукава, достанет новую – еще лучше, еще цветастей старой. Как фокусник. Никто ничего не успевает заметить. «Как! А?!» - и мы уже на другой странице, в другой главе. Где другие змеи. Продолжаем разговор.
*
«Философия имени».
Диалектическая логика. Через Канта с его скачками в понимании, с его возможностью синтетических суждений как основой возможности познания. Формальная логика не дает возможности понимания мира во всей полноте.
Кант, Гегель... Появление теории диалектической логики как инструмента познания.
Первый подход к этому – понятие трансцендентального.
Слово какое громоздкое придумали!
Слова, слова... Понятия. Термины. Имена.
Потребность понимания и описания мира, конечно, приводит к появлению новых слов, которые по-новому связывают уже известное и оприходованное в понятия. Мир заново переобвязывается понятиями.
Заворачивают все подряд в слова. Проясняют суть и одновременно ее искажают и прячут.
Слово будто бы меняет природу объектов познания.
Словесное познание мира. Мысли должны облекаться в слова. Бьются не с самим пониманием, а с тем, как это понимание вытащить на всеобщее обозрение. Это возможно только в виде слов.
Лосев: диалектика – система «синтетических сопряжений всех антиномических конструкций смысла».
Вот как!
Вопросы.
«Гений и злодейство». Это «после». «Быть или не быть» - это «до». Закономерные вопросы. Естественно возникающие дилеммы. Вечные проблемы выбора. Они реальны. Они будничны. Они обыденны. Их просто не сознаешь в таком афористичном виде.
Теория.
Наука. Теория. Подтвержденная примерами из жизни. Законы. Закономерности. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Литература - это одни только примеры. В них, если постараться, можно найти теорию. Она там замаскированно спрятана. Мы её чувствуем. Чувствуем, что всё это неспроста. Но формулировать теорию лень. Или не умеем. Или не хотим. Считаем, что это никому не нужно.
Недоверие.
Свойство. Недоверие. Свойство недоверия. Нельзя ничего знать о других. Можно предполагать. Это как хождение по болоту. Не провалишься если осторожно ступать, не прыгать на одном месте, не останавливаться. А то ведь можно так углубиться, что не рад будешь.
Век.
Как гвозди вколачивают свои истины. 19 век. Лихорадка вколачивания истин. Им только что всё стало ясно, и надо поскорее обучить этим истинам других. В народ. В учители. Учительство.
Реальный мир.
Где реальный мир? Кто живет в реальном мире? Политики? Простые граждане? Психотерапевты? Нацисты с их тайными силами? Ученые-естественники? Философы всех мастей? Литераторы? Уголовники? Мистики, у которых вообще всё перевернуто с ног на голову в сравнении с простыми обывателями? Ещё кто? Реальность, ау!
Может быть, в нём живут все они? Те. И те. И эти. Они смеются с N. Они живут в реальном мире. И всегда жили. А они – N. с Марусей - будто спят. «Может быть, теперь уже глупо просыпаться? – с надеждой в голосе спрашивает N. - Может быть, надо спать дальше?» Реальный мир ранит. Он неуютен. Его уже не переварят их «слабые желудки».
Детский философ.
«Детский философ». Фраза пришла из полузабытого, непонятного сна. Там фраза была осмысляемой. Как-то всё в ней соединялось. Был даже вполне отчетливый человек, которого определяли этим наименованием. Детский - потому что пишет детские книжки, а философ потому, что философ. И ничего странного в этом не было.
Озабоченность.
Озабоченность формально-логическим, материальным. Модель мира. Из-под этой, такой, модели не выбраться, как из-под обломков рухнувшего дома.
Пафосное отношение.
«О любви к народу…» Статья Ф.М. из «Дн. Пис.», фев. 1876 г. Два взгляда: Ф.М.: «народ груб и невежествен», Конст. Аксаков: «народ просвещен и образован». Только и успел прочитать самое начало. Хватило. «Для мысли». Никак не сдвинемся с одних и тех же вопросов. Какова на самом деле Россия: умильная, ладная, добродушно-мудрая и т.д. из фольклорных передач, вроде «Играй гармонь!» или, напротив, её подлинное лицо, рожа, мурло, харя – в криминальных хрониках на манер невзоровских? «Дневник писателя». Другого. Из июня 2000 года. И, может быть, не совсем писателя в Ф.М.-смысле. Но всё же… Уезжали дети в лагерь. От «Озерков». Хорошенькие, весёлые детки, добренькие, радующиеся за себя и за детей родители. Разноцветные «Пазики» и «Икарусы», с милицейскими «Жигулями» во главе, отправились в сторону Васькелово. Организованно, разумно, по-доброму. Кусочек мира, кусочек жизни организованный по-доброму. Выгороженный от всего остального – нечистого, бестолкового, равнодушно-злого. Существование «одно в другом» – доброго и злого. Переплетение, почти не разделяемое, хорошего и плохого. Детки-конфетки, едущие в лагерь с сумками, полными сладостей, плееров, мячей, книжек, интересных штучек… И весь остальной мир, ничуть с утра не изменившийся. Только то, что бросилось в глаза, что запечатлелось памятью: таджикские цыгане на Невском, в метро, пьяницы и просто старушки у Владимирской церкви… По местам Ф.М. в С-П. Политическая и криминальная нечисть в ТВ-ящике… Вся бестолковость, неорганизованность российской жизни, с которой не знаешь, что делать. А те, кто знают, лучше бы не знали. Потому что их Россия уже проходила. «Нет, ты скажи: темен народ или не темен? Ты скажи!» Может быть, это то, что называется –«пафосное отношение к жизни»? И не хватает мудрости, чтобы переварить, переплавить в себе все противоречивые, взаимоисключающие проявления жизни? Точно так же у Ф.М. в его «дневнике» чаще всего вопросы остаются без ответов. Куда от них деться?
На берегу…
Наш духовный мир – это океан. Мы, вроде как, с ним - одно целое, а на самом деле мы (наше сознание) только островок в этом океане. Островок твердой почвы в океане нашего сознания. Мы сидим на берегу и пытаемся как-то воздействовать на океан. И он реагирует на воздействия. Неожиданным образом. Всегда неожиданным…. Наши представления только нащупывают дорогу к Океану. Как в «Солярисе». Жёсткое воздействие… Только ещё проще. Бросание камней в колодец, чтобы измерить его глубину. Больше мы пока ничего не можем… Океан духовного мира… Через нас внешняя бесконечность входит во внутреннюю. Мы та точка, тот поясок лежащей на боку восьмерки. Может быть, человечество и докопается до чего-то существенного. Но не скоро. И если успеет… Наука тоже моделирует. Её модели более жёстки, самоуверенны. Религия спасала человечество до сих пор. Спасала от жёсткого воздействия. Принижая человека, она предохраняла его от опасной самоуверенности, неразумности. Она определяла человеку его место в мировом порядке.
Кант.
Терпеливо выполнять то, что должен, легче если в помощь себе призвать Иммануила Канта. С его категорическим императивом. «Не знаю зачем, но надо».
Так умней.
И к этому отношение успокоенное. Просто считаешь, что так умней.
Иногда доскакиваешь до чего-то умного. Как Иван-дурак. Доскакиваешь, целуешь в сахарные уста и падаешь на обыкновенную землю. И помнишь некоторые ощущения той высоты. Искусственный прием, чтобы быть умнее.
Тяжесть понимания.
Восприятие этого огромного, невообразимого мира, бесчисленных судеб, интересов, историй… Это кажется неподъемным для куцего сознания. Не умещается.
А на бытовом уровне все постигаемо. Освоение этого мира дается всякому. Плодятся, вырастают, радуются, ругаются, страдают… Живут. И даже не пытаются почувствовать тяжесть понимания всего этого. Да это никому и не дается.
Ирония.
Мир устроен иронически? Нет, просто мир предполагает иронию. Допускает. Иронию над правилами этого мира. Ирония напрашивается. Может быть, это веселое свойство человека. Реакция, отклик на мир. С миром от иронии ничего не делается. Он равнодушен ко всему, в том числе, и к иронии.
Догадки.
В чуде жизни что-то большее, чем материализм. Мы просто не знаем что. Догадываемся. По-разному догадываемся. Неправильно, смешно догадываемся. Безуспешно.
Вывод.
«Раз так не случается, значит, мир не таков», - этот простой, напрашивающийся вывод упорно отказывается делать.
Подозревает мир в каких-то более глубоких и спрятанных причинно-следственных связях». /ДНП
Л.Н. «Круг чтения».
*
«Разум может проясняться только в добром человеке. Человек может быть добрым, только когда в нем прояснен разум. Для доброй жизни нужен свет разума, для света разума нужна добрая жизнь. Одно помогает другому. И потому, если разум не помогает доброй жизни, это не настоящий разум. И если жизнь не помогает разуму, то это не добрая жизнь. Китайская мудрость»
И в это надо верить. Всему надо пытаться верить. А там как получится.
Доверять. Китайским мудрецам. Или хотя бы смыкаться с ними в понимании».
*
«Делай, что должно, и будь что будет».
Повсюду можно находить подобные указания на жизнь в мире, в котором, кроме человека, больше нет никого, чтобы что-то понимать в этой бесконечности и вечности.
Философы.
- Как у тебя с образованностью?
- По молодости еще чего-то хотел от них.
- От кого?
- От Гегеля с Кантом.
Правое дело.
«Наше дело правое, победа будет за нами». Мы правы, значит мы победим? Что это? Закон этого мира? Одно из проявлений религиозной веры? Опыт человеческой истории? Логический вывод? Наше желание? Стремление устроить мир на таком принципе? Агитационный прием? Прекраснодушие? Жестокое заблуждение?
Натурфилософия.
Сознание. И еще прежде него - живое. «Продукт самоорганизации материи», как учили при социализме.
Может быть, в природе это заложено: некий закон Божественной самоорганизации. Эта способность природы к такой эволюции.
И тут же - рассуждения ученых о возрасте вселенной. Каких-то 13,5 миллиардов лет! За это время из водорода появилось все на свете. И музыка с поэзией, в том числе.
Порыв.
Сомневается русский человек. Ему мало одной только логики. И житейская мудрость его не устраивает. Ему нужен порыв. Ему нужен прорыв куда-то в запредельное, не поддающееся анализу и усмирению.
Мир идей.
Углубление в мир идей, сложных понятий, головоломных теорий…
В какой-то момент не хватает интеллектуального дыхания и выныриваешь.
И в то же время… Те, кто постоянно живут в этом мире... Начинаешь сомневаться, что они имеют адекватное представление о реальности.