Один раз мы с Мишкой делали уроки. Мы положили перед собой тетрадки и
списывали. И в это время я рассказывал Мишке про лемуров, что у них
большие глаза, как стеклянные блюдечки, и что я видел фотографию лемура,
как он держится за авторучку, сам маленький-маленький и ужасно
симпатичный.
Потом Мишка говорит:
- Написал?
Я говорю:
- Уже.
- Ты мою тетрадку проверь, - говорит Мишка, - а я - твою.
И мы поменялись тетрадками.
И я как увидел, что Мишка написал, так сразу стал хохотать.
Гляжу, а Мишка тоже покатывается, прямо синий стал.
Я говорю:
- Ты чего, Мишка, покатываешься?
А он:
- Я покатываюсь, что ты неправильно списал! А ты чего?
Я говорю:
- А я то же самое, только про тебя. Гляди, ты написал: "Наступили
мозы". Это кто такие - "мозы"?
Мишка покраснел:
- Мозы - это, наверно, морозы. А ты вот написал: "Натала зима". Это что
такое?
- Да, - сказал я, - не "натала", а "настала". Ничего не попишешь, надо
переписывать. Это все лемуры виноваты.
И мы стали переписывать. А когда переписали, я сказал:
- Давай задачи задавать!
- Давай, - сказал Мишка.
В это время пришел папа. Он сказал:
- Здравствуйте, товарищи студенты...
И сел к столу.
Я сказал:
- Вот, папа, послушай, какую я Мишке задам задачу: вот у меня есть два
яблока, а нас трое, как разделить их среди нас поровну?
Мишка сейчас же надулся и стал думать. Папа не надулся, но тоже
задумался. Они думали долго.
Я тогда сказал:
- Сдаешься, Мишка?
Мишка сказал:
- Сдаюсь!
Я сказал:
- Чтобы мы все получили поровну, надо из этих яблок сварить компот. - И
стал хохотать: - Это меня тетя Мила научила!..
Мишка надулся еще больше. Тогда папа сощурил глаза и сказал:
- А раз ты такой хитрый, Денис, дай-ка я задам тебе задачу.
- Давай задавай, - сказал я.
Папа походил по комнате.
- Ну слушай, - сказал папа. - Один мальчишка учится в первом классе
"В". Его семья состоит из пяти человек. Мама встает в семь часов и тратит
на одевание десять минут. Зато папа чистит зубы пять минут. Бабушка ходит
в магазин столько, сколько мама одевается плюс папа чистит зубы. А дедушка
читает газеты, сколько бабушка ходит в магазин минус во сколько встает
мама.
Когда они все вместе, они начинают будить этого мальчишку из первого
класса "В". На это уходит время чтения дедушкиных газет плюс бабушкино
хождение в магазин.
Когда мальчишка из первого класса "В" просыпается, он потягивается
столько времени, сколько одевается мама плюс папина чистка зубов. А
умывается он, сколько дедушкины газеты, деленные на бабушку. На уроки он
опаздывает на столько минут, сколько потягивается плюс умывается минус
мамино вставание, умноженное на папины зубы.
Спрашивается: кто же этот мальчишка из первого "В" и что ему грозит,
если это будет продолжаться? Все!
Тут папа остановился посреди комнаты и стал смотреть на меня. А Мишка
захохотал во все горло и стал тоже смотреть на меня. Они оба на меня
смотрели и хохотали.
Я сказал:
- Я не могу сразу решить эту задачу, потому что мы еще этого не
проходили.
И больше я не сказал ни слова, а вышел из комнаты, потому что я сразу
догадался, что в ответе этой задачи получится лентяй и что такого скоро
выгонят из школы. Я вышел из комнаты в коридор и залез за вешалку и стал
думать, что если это задача про меня, то это неправда, потому что я всегда
встаю довольно быстро и потягиваюсь совсем недолго, ровно столько, сколько
нужно. И еще я подумал, что если папе так хочется на меня выдумывать, то,
пожалуйста, я могу уйти из дома прямо на целину. Там работа всегда
найдется, там люди нужны, особенно молодежь. Я там буду покорять природу,
и папа приедет с делегацией на Алтай, увидит меня, и я остановлюсь на
минутку, скажу:
"Здравствуй, папа", - и пойду дальше покорять.
А он скажет:
"Тебе привет от мамы..."
А я скажу:
"Спасибо... Как она поживает?"
А он скажет:
"Ничего".
А я скажу:
"Наверно, она забыла своего единственного сына?"
А он скажет:
"Что ты, она похудела на тридцать семь кило! Вот как скучает!"
А что я ему скажу дальше, я не успел придумать, потому что на меня
упало пальто и папа вдруг прилез за вешалку. Он меня увидел и сказал:
- Ах ты, вот он где! Что у тебя за такие глаза? Неужели ты принял эту
задачу на свой счет?
Он поднял пальто и повесил на место и сказал дальше:
- Я это все выдумал. Такого мальчишки и на свете-то нет, не то что в
вашем классе!
И папа взял меня за руки и вытащил из-за вешалки.
Потом еще раз поглядел на меня пристально и улыбнулся:
- Надо иметь чувство юмора, - сказал он мне, и глаза у него стали
веселые-веселые. - А ведь это смешная задача, правда? Ну! Засмейся!
И я засмеялся.
И он тоже.
И мы пошли в комнату.
СЛАВА ИВАНА КОЗЛОВСКОГО
У меня в табеле одни пятерки. Только по чистописанию четверка. Из-за
клякс. Я прямо не знаю, что делать! У меня всегда с пера соскакивают
кляксы. Я уж макаю в чернила только самый кончик пера, а кляксы все равно
соскакивают. Просто чудеса какие-то! Один раз я целую страницу написал
чисто-чисто, любо-дорого смотреть - настоящая пятерочная страница. Утром
показал ее Раисе Ивановне, а там на самой середине клякса! Откуда она
взялась? Вчера ее не было! Может быть, она с какой-нибудь другой страницы
просочилась? Не знаю...
А так у меня одни пятерки. Только по пению тройка. Это вот как
получилось. Был у нас урок пения. Сначала мы пели все хором "Во поле
березонька стояла". Выходило очень красиво, но Борис Сергеевич все время
морщился и кричал:
- Тяните гласные, друзья, тяните гласные!..
Тогда мы стали тянуть гласные, но Борис Сергеевич хлопнул в ладоши и
сказал:
- Настоящий кошачий концерт! Давайте-ка займемся с каждым
инди-виду-ально.
Это значит с каждым отдельно.
И Борис Сергеевич вызвал Мишку.
Мишка подошел к роялю и что-то такое прошептал Борису Сергеевичу.
Тогда Борис Сергеевич начал играть, а Мишка тихонечко запел:
Как на тоненький ледок
Выпал беленький снежок...
Ну и смешно же пищал Мишка! Так пищит наш котенок Мурзик. Разве ж так
поют! Почти ничего не слышно. Я просто не мог выдержать и рассмеялся.
Тогда Борис Сергеевич поставил Мишке пятерку и поглядел на меня.
Он сказал:
- Ну-ка, хохотун, выходи!
Я быстро подбежал к роялю.
- Ну-с, что вы будете исполнять? - вежливо спросил Борис Сергеевич.
Я сказал:
- Песня гражданской войны "Веди ж, Буденный, нас смелее в бой".
Борис Сергеевич тряхнул головой и заиграл, но я его сразу остановил:
- Играйте, пожалуйста, погромче! - сказал я.
Борис Сергеевич сказал:
- Тебя не будет слышно.
Но я сказал:
- Будет. Еще как!
Борис Сергеевич заиграл, а я набрал побольше воздуха да как запою:
Высоко в небе ясном
Вьется алый стяг...
Мне очень нравится эта песня.
Так и вижу синее-синее небо, жарко, кони стучат копытами, у них
красивые лиловые глаза, а в небе вьется алый стяг.
Тут я даже зажмурился от восторга и закричал что было сил:
Мы мчимся на конях туда,
Где виден враг!
И в битве упоительной...
Я хорошо пел, наверное, даже было слышно на другой улице:
Лавиною стремительной! Мы мчимся вперед!.. Ура!..
Красные всегда побеждают! Отступайте, враги! Даешь!!!
Я нажал себе кулаками на живот, вышло еще громче, и я чуть не лопнул:
Мы врезалися в Крым!
Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали
колени.
А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у
него тоже тряслись плечи...
Я сказал:
- Ну как?
- Чудовищно! - похвалил Борис Сергеевич.
- Хорошая песня, правда? - спросил я.
- Хорошая, - сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза.
- Только жаль, что вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, - сказал я, -
можно бы еще погромче.
- Ладно, я учту, - сказал Борис Сергеевич. - А ты не заметил, что я
играл одно, а ты пел немножко по-другому!
- Нет, - сказал я, - я этого не заметил! Да это и не важно. Просто надо
было погромче играть.
- Ну что ж, - сказал Борис Сергеевич, - раз ты ничего не заметил,
поставим тебе пока тройку. За прилежание.
Как - тройку? Я даже опешил. Как же это может быть? Тройку - это очень
мало! Мишка тихо пел и то получил пятерку... Я сказал:
- Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну, я еще громче смогу, вы не
думайте. Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у
всех уши позаложит. Я знаю еще одну песню. Когда я ее дома пою, все соседи
прибегают, спрашивают, что случилось.
- Это какая же? - спросил Борис Сергеевич.
- Жалостливая, - сказал я и завел:
Я вас любил...
Любовь еще, быть может...
Но Борис Сергеевич поспешно сказал:
- Ну хорошо, хорошо, все это мы обсудим в следующий раз.
И тут раздался звонок.
Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам
подошел Борис Сергеевич.
- Ну, - сказал он, улыбаясь, - возможно, ваш мальчик будет Лобачевским,
может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не
удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай
Мамай или какой-нибудь боксер, но в одном могу заверить вас абсолютно
твердо: славы Ивана Козловского он не добьется. Никогда!
Мама ужасно покраснела и сказала:
- Ну, это мы еще увидим!
А когда мы шли домой, я все думал:
"Неужели Козловский поет громче меня?"