Когда папа заболел, пришел доктор и сказал:
- Ничего особенного, маленькая простуда. Но я вам советую бросить
курить, у вас в сердце легкий шумок.
И когда он ушел, мама сказала:
- Как это все-таки глупо - доводить себя до болезней этими проклятыми
папиросами. Ты еще такой молодой, а вот уже в сердце у тебя шумы и хрипы.
- Ну, - сказал папа, - ты преувеличиваешь! У меня нет никаких особенных
шумов, а тем более хрипов. Есть всего-навсего один маленький шумишко. Это
не в счет.
- Нет - в счет! - воскликнула мама. - Тебе, конечно, нужен не шумишко,
тебя бы больше устроили скрип, лязг и скрежет, я тебя знаю...
- Во всяком случае, мне не нужен звук пилы, - перебил ее папа.
- Я тебя не пилю, - мама даже покраснела, - но пойми ты, это
действительно вредно. Ведь ты же знаешь, что одна капля папиросного яда
убивает здоровую лошадь!
Вот так раз! Я посмотрел на папу. Он был большой, спору нет, но
все-таки поменьше лошади. Он был побольше меня или мамы, но, как ни верти,
он был поменьше лошади и даже самой захудалой коровы. Корова бы никогда не
поместилась на нашем диване, а папа помещался свободно. Я очень испугался.
Я никак не хотел, чтобы его убивала такая капля яда. Не хотел я этого
никак и ни за что. От этих мыслей я долго не мог заснуть, так долго, что
не заметил, как все-таки заснул.
А в субботу папа выздоровел, и к нам пришли гости. Пришел дядя Юра с
тетей Катей, Борис Михайлович и тетя Тамара. Все пришли и стали вести себя
очень прилично, а тетя Тамара как только вошла, так вся завертелась, и
затрещала, и уселась пить чай рядом с папой. За столом она стала окружать
папу заботой и вниманием, спрашивала, удобно ли ему сидеть, не дует ли из
окна, и в конце концов до того наокружалась и назаботилась, что всыпала
ему в чай три ложки сахару. Папа размешал сахар, хлебнул и сморщился.
- Я уже один раз положила сахар в этот стакан, - сказала мама, и глаза
у нее стали зеленые, как крыжовник.
А тетя Тамара расхохоталась во все горло. Она хохотала, как будто
кто-то под столом кусал ее за пятки. А папа отодвинул переслащенный чай в
сторону. Тогда тетя Тамара вынула из сумочки тоненький портсигарчик и
подарила его папе.
- Это вам в утешение за испорченный чай, - сказала она. - Каждый раз,
закуривая папироску, вы будете вспоминать эту смешную историю и ее
виновницу.
Я ужасно разозлился на нее за это. Зачем она напоминает папе про
курение, раз он за время болезни уже почти совсем отвык? Ведь одна капля
курильного яда убивает лошадь, а она напоминает. Я сказал:
"Вы дура, тетя Тамара! Чтоб вы лопнули! И вообще вон из моего дома.
Чтобы ноги вашей толстой больше здесь не было".
Я сказал это про себя, в мыслях, так, что никто ничего не понял.
А папа взял портсигарчик и повертел его в руках.
- Спасибо, Тамара Сергеевна, - сказал папа, - я очень тронут. Но сюда
не войдет ни одна моя папироска, портсигар такой маленький, а я курю
"Казбек". Впрочем...
Тут папа взглянул на меня.
- Ну-ка, Денис, - сказал он, - вместо того чтобы выдувать третий стакан
чаю на ночь, пойди-ка к письменному столу, возьми там коробку "Казбека" и
укороти папироски, обрежь так, чтобы они влезли в портсигар. Ножницы в
среднем ящике!
Я пошел к столу, нашел папиросы и ножницы, примерил портсигар и сделал
все, как он велел. А потом отнес полный портсигарчик папе. Папа открыл
портсигарчик, посмотрел на мою работу, потом на меня и весело рассмеялся:
- Полюбуйтесь-ка, что сделал мой сообразительный сын!
Тут все гости стали наперебой выхватывать друг у друга портсигарчик и
оглушительно хохотать. Особенно старалась, конечно, тетя Тамара. Когда она
перестала смеяться, она согнула руку и костяшками пальцев постучала по
моей голове.
- Как же это ты догадался оставить целыми картонные мундштуки, а почти
весь табак отрезать? Ведь курят-то именно табак, а ты его отрезал! Да что
у тебя в голове - песок или опилки?
Я сказал:
"Это у тебя в голове опилки, Тамарище Семипудовое".
Сказал, конечно, в мыслях, про себя. А то бы меня мама заругала. Она и
так смотрела на меня что-то уж чересчур пристально.
- Ну-ка, иди сюда, - мама взяла меня за подбородок, - посмотри-ка мне в
глаза!
Я стал смотреть в мамины глаза и почувствовал, что у меня щеки стали
красные, как флаги.
- Ты это сделал нарочно? - спросила мама.
Я не мог ее обмануть.
- Да, - сказал я, - я это сделал нарочно.
- Тогда выйди из комнаты, - сказал папа, - а то у меня руки чешутся.
Видно, папа ничего не понял. Но я не стал ему объяснять и вышел из
комнаты.
Шутка ли - одна капля убивает лошадь!