После поражения в Цусимском сражении Николай II созвал совещание, на котором выступил Великий князь Николай Николаевич и заявил, что для завершения войны в пользу России необходимо еще год и примерно миллиард рублей. Численность русских войск в Маньчжурии насчитывало примерно 500 тысяч (против 300 тысяч у Японии). Начавшаяся революция в России, тяжелое впечатление от Цусимского поражения, породили настроения немедленного прекращения войны.
Положение Японии, несмотря на победы, тоже было сложным. Япония исчерпала людские резервы, поставив под ружье 1,8% населения страны, в несколько раз увеличился внешний долг. Посредничество предложил президент США Т. Рузвельт, так как по завершении войны Англия и США не желали чрезмерного усиления Японии.
Предложение это было благосклонно принято обеими сторонами, но прошло почти полтора месяца, прежде чем уполномоченные России и Японии выехали для встречи в Америку. В течение этого времени на все лады комментировался один вопрос: о размерах требований победительницы. Печать всего мира рекомендовала Японии умеренность. О том же взывала к своему народу и японская официозная газета «Кокумин». Но она была одинока. Другие японские газеты продолжали быть воинственно настроенными. «Хи-хи-симпо» предостерегала от излишнего оптимизма; «Дзёминри» советовала не доверять дипломатии; «Хо-си» убеждала японский народ воспрепятствовать мирным переговорам; «Нити-нити» требовала энергичного продолжения войны, — и вся японская печать диктовала следующие условия мира: три миллиарда контрибуции, присоединение Сахалина, Камчатки, Уссурийского края, Приморской области, аренда Ляодуна и Порт-Артура, срытие Владивостокских укреплений, права собственности на Восточно-Китайскую ж. д. и т. д.
Известия о подобных требованиях Японии волновали, конечно, русское общество, и это волнение, эта тревога за будущее сказались в ряде всеподданнейших адресов. Так, дворянство выражало уверенность, что не иссякла еще русская сила и доблесть, что есть еще порох в наших пороховницах, и заявляло, что не требует пощады, не хочет позорного мира. Хабаровская городская дума «от лица жителей Приамурья» не допускала мысли, что «русское царство признает себя побежденным и согласится на территориальные уступки и на уплату контрибуции». С выражением своих патриотических чувств общество обращалось и к вождям нашей армии на Дальнем Востоке. Так, московское мещанство и московские ремесленники послали генералу Линевичу телеграммы с выражением уверенности, что русская армия постоит еще за честь России и позорного мира не будет.
На все эти патриотические обращения Государь Император изволил ответить: «Русские люди могут положиться на Меня. Я никогда не заключу позорного или недостойного великой России мира».
Главным уполномоченным России на предстоявших переговорах был назначен Председатель Комитета министров статс-секретарь Витте. «Близко знакомый с общим положением дел, — говорилось в правительственном сообщении по этому поводу, — статс-секретарь Витте несомненно будет стоять на высоте возложенного на него Всемилостивейшим доверием чрезвычайной важности поручения, всеми силами ограждая интересы России».
6 июля Витте выехал из Петербурга.
9 июля прибыл в Париж, 14 на пароходе отбыл из Шербурга в Америку и 20 числа того же месяца прибыл в Нью-Йорк. 23 июля уполномоченные России и Японии сошлись на нейтральной палубе американского броненосца «Mayflower'a», познакомились, выслушали молча тост хозяина-президента, замечательный только тем, что в нем Япония впервые названа была «великою державою», и направились в Портсмут, где в стенах морского арсенала должен был решиться вопрос о мире, — и 24 совещания начались.
Нашему главному уполномоченному пришлось, прежде всего, озаботиться ограждением международного достоинства России от ряда бестактных выходок японских дипломатов, проявивших на первых шагах большую заносчивость победителей. Так, барон Комура потребовал себе первенства на официальном приеме у президента — и получил его только как ранее прибывший в Америку, в дальнейшем оно всюду предоставлено было России как старой, общепризнанной «великой державе», имеющей в Вашингтоне своим представителем посла, а не посланника, как Япония.
28 июля японцы предъявили свои условия мира: возмещение Японии военных расходов (контрибуция), уступка Сахалина, выдача русских военных судов, укрывшихся в нейтральных портах, ограничение морских сил России на Дальнем Востоке, уступка арендных прав на Ляодунский полуостров, включая Порт-Артур и Дальний, очищение Маньчжурии, обратная уступка Китаю всех привилегий, приобретенных Россией, признание Россией принципа «открытых дверей» в Маньчжурии, уступка линии ж. д. от Харбина до Артура и доставление японцам прав рыболовства в территориальных водах к северу от Владивостока.
Первые четыре пункта этих требований были решительно отвергнуты нашим первым уполномоченным. Тщетно Комура утверждал, что международный обычай лишает требование контрибуции оскорбительного характера. Витте, признавая обычай, обязывавший побежденного оплатить победу своего соперника, энергически заявил, что «Россия еще не побеждена, война еще не кончена, и ее конец может быть не похож на ее начало. Но, — добавил Витте, — признавая принципиально, что всякое действие, направленное к благу русских подданных, должно быть оплачено, Россия согласна щедро и беспрекословно возместить Японии все ее расходы по перевозке, содержанию и лечению пленных». Также тщетно добивался Комура выдачи русских военных судов, укрывшихся в нейтральные порты. Витте назвал это беспримерное в летописях международных отношений требование «намеренно оскорбительным» и выразил удивление, как оно, прямо противоречащее принципам международного права, могло возникнуть. Комура возразил, что он исходит из факта разоружения русских судов не по доброй воле, а вследствие преследования их японскими военными судами. «Основа такого определения и неприемлема, и неприлична, — резко сказал Витте. — Должно принимать в соображение единственно бесспорный и имеющий значение в международном праве факт разоружения в нейтральных портах, предоставляющий военным судам права частной собственности».
Еще резче отверг Витте требование ограничить размер морских сил России в Тихом океане. «События уже ограничили их, — сказал он. — Этот факт Россия признает, но она не согласна подписать отказ от права, исходящего не от какой-либо земной власти». И, наконец, по вопросу об уступке Сахалина Витте сказал, что «уступка каждой пяди земли, не составлявшей к тому же повода к войне, являлась бы признанием России побежденной. Основным же положением переговоров о мире, прочном и почетном, является сознание, что Россия во всей совокупности ее государственных сил и средств не побеждена».
Две с лишком недели велся этот спор, в течение которых телеграф не раз волновал весь мир сообщением, что «Витте уложил свои чемоданы и готовится покинуть Портсмут». И вот, наконец, настало 16 августа, когда Витте в последний раз спросил японских делегатов, готова ли Япония отказаться безусловно от военного вознаграждения, Комура, взволнованный, оглянулся на своих сотрудников, как бы ища в их лицах себе поддержки, и сказал: «Япония безусловно отказывается от всякого военного вознаграждения, но часть Сахалина и прилегающих к нему островов оставляет за собою по праву завоевания. И тогда началась работа составления и редактирования мирного договора. Она происходила также не без трений и потребовала целой недели. 23 августа, в 3 часа 47 мин. дня договор о мире был подписан уполномоченными обеих сторон.
По этому договору Япония получила свободу действий в Корее, южную часть Ляодуна с Порт-Артуром и Дальним, южную часть Сахалина, права на рыбную ловлю севернее Владивостока и возмещение издержек по содержанию военнопленных. Маньчжурия подлежит одновременному очищению ее, и в ней устанавливается торговая равноправность всех наций; Восточно-Китайская ж. д. делится между Россией и Японией и между ними возобновляется торговый договор.
1 октября 1905 г. этот договор одновременно был ратифицирован Государем Императором и Микадо, а 5 октября о восстановлении мира возвещено было России Высочайшим манифестом, в котором вместе с тем призывалось благословение Божье на предстоящие обширные труды совместно с избранными от населения людьми по утверждению и совершенствование внутреннего устройства России в добром соседстве извне, на Дальнем Востоке, с вновь дружественной нам отныне Японской империей.
Микадо также обратился к своему народу с рескриптом, в котором говорил, что, «найдя условия мира в общем соответствующими нашему желанию», он ратифицировал их и — «теперь Россия опять друг Японии». Выражая вместе с тем «искреннее желание восстановить добрососедские сердечные отношения между обеими сторонами», рескрипт констатирует также, что «после двадцати месяцев войны положение Японии упрочилось, и ее интересы подвинулись вперед».
Однако заключение Портсмутского договора ознаменовалось в Японии враждебными миру демонстрациями. В Токио, Кобе, Иокогаме, Ногайе и в ряде других городов состоялись шумные митинги, на которых сочинялись воинственные телеграммы маршалу Ойяме с требованием возобновить военные действия и посылались петиции Микадо с просьбою не ратифицировать договор. 24, 25 и 26 августа в Токио толпа разнесла редакцию официозной газеты «Кокумин», сожгла дом министра внутренних дел и несколько полицейских сторожевых будок, сбросила с пьедестала статую маркиза Ито, забаррикадировала улицы, перегородила мосты проволочными заграждениями, разрушила несколько христианских храмов, в том числе и православный, убила 10 христианских миссионеров и выдержала несколько кровопролитных стычек с войсками и полицией.
Очевидно, условия мира, не вполне окупая затраты маленькой страны на большую войну, чрезвычайное напряжение ее экономических и финансовых сил и обильно пролитую на полях Маньчжурии кровь, не обеспечили все интересы Японии и поставили предел в достижении всех тех целей, которые преследовались войною. О последних дают представления отпечатанные в Японии карты Дальнего Востока, на которых наши владения там — Приморская область, Уссурийский край и Камчатка — окрашены уже в национальный японский желтый цвет. Между тем Россия осталась «великою державою», побежденною, но загадочною в своей мощи, в своих силах и в возможностях своей исторической судьбы, вступавшей с созывом народных представителей на путь «обновленной» жизни. Ведь характерен же, в самом деле, тот факт, что после целого года победоносной кампании, завершившейся для нас «Мукденом», японская армия в течение 5 1/2 месяцев не решалась перейти в наступление. Очевидно, японские генералы, офицеры и солдаты убедились на кровавом опыте, что с русскими войсками можно воевать бесконечно, что их можно отбрасывать, расстраивать, но сломить русскую силу, победить русскую армию и навсегда покончить с русским владычеством на Дальнем Востоке нельзя.
Это и высказал маршал Ойяма сотруднику «Нити-нити симбун». «Разногласия относительно мирных условий, — сказал он, — неизбежны, но японский народ должен помнить, что готовность России продолжать войну не позволяла Японии надеяться на получение ею военного вознаграждения даже после дальнейших жертв и расходов. Прекращение военных действий будет способствовать развитию Японии, между тем как продолжение войны исчерпало бы ее энергию и военные ресурсы». Такого же мнения был и адмирал Ямомото, высказавший на совещании министра-президента Кацура с членами обеих палат японского законодательного собрания, что «благоразумие требует от страны удовлетвориться условиями заключенного мира, что взятие Владивостока стоило бы гораздо больше и человеческих и денежных жертв, чем взятие Порт-Артура, и что страна должна готовиться к этому, что Россия возродит на Тихом океане сильный флот».