Тупо нечего делать. «Но пока мы живы здесь не будет скучно, ведь скука – это контрреволюция» - пелось у одной анархо-рок-группы, которую я не очень люблю из-за её однообразности и невыразительности. Как бы не так. Прямо сейчас многие на «Чёрном Петрограде», но и когда все активисты в городе, никакой бурной деятельности я не замечаю. Остаётся только писать. Поэтому изложу то, что ранее назревало во мне.
В движении я недавно. Даже взрыв поста ДПС на 22-м километре МКАД произошёл тогда, когда я еще был индивидуальным носителем протеста, а уж об акции в Химках и говорить не приходится. А обе эти атаки с тех пор успели сойти на нет. Кратковременный интерес к анархистам, вспыхнувший после нагретого газового баллона, затих, а еще раньше борьба против платной трассы обросла антифа-патриотами, упёртой жертвенностью Чириковой и Co, которых каждый раз толкают сотрудники ЧОП «Витязь», а также просто «раскрученностью», доводящей до идиотизма. Гулял я со своими аполитичными друзьями в районе Одинцова и обнаружил, что вырубают дофига деревьев, но поскольку это не пропиарено, то всем похер. То ли дело бороться за чистый воздух там, где трассу, всё равно, построят и где после этого станет меньше пробок, из-за которых автомобили интенсивнее сбрасывают в атмосферу выхлопные газы. Ладно, речь не об этом. А о том, что за время моего пребывания в движухе не было даже подобных акций. Можно считать, что вообще ничего не происходило. Обнаружил я только то, что называют «активизм выходного дня». Ах да, и еще трёхчасовые закрытые собрания, такие закрытые, что троцкисты(!) рассказывают о них своим знакомым. Короче, я не собираюсь сейчас писать о том, как всё плохо, - я только хотел написать, что всё очень плохо. Если этот абзац не убедил, то смотрите один мой прошлый аналитический материал, а именно статью «Еще раз о том, почему а-движ заглатывает».
О путях к выходу из сложившейся ситуации скажу, но не сразу, а пока сделаю пространное отступление. Говорят, что деятельность бывает реформистской и революционной. Такое деление часто бывает полезным, но оно, тем не менее, игнорирует некоторые важные аспекты. Я бы ввёл еще два полюса: интегрированная («включённая») борьба и борьба дезинтегрированная («исключённая»). Первый тип сводится к той протестной деятельности, для занятий которой необходимо стабильное функционирование Системы. На всякий случай, для тех, кто или не в курсе, или в танке, поясню, что Системой называю общество, основанное на наличии государств и капиталистических способов производства и распределения – то есть не только плохих буржуев и чиновников, но и всех, кто своей работой позволяет им править. Соответственно, второй тип – это протестная деятельность, для существования которой некритично, что происходит с Системой. Естественно, именно на дезинтегрированной борьбе нужно делать упор, потому что революционная ситуация означает, в частности, нестабильность, а возможной революция станет только тогда, когда произойдёт крупномасштабный кризис. И если анархисты начнут успешно «ломать Систему», то тогда её функционирование, тем более, окажется под вопросом. Спрашивается: какие примеры «исключённой» борьбы известны? Посмотрите на заглавие статьи. А если серьёзно, то, всё же, в мире есть люди, действовавшие так. Например, Тед Качински (упоминаю не столько о его целях, сколько о его образе жизни). Но их мало. И так быть не должно, потому что интегрированная борьба хороша лишь для того, чтобы в короткие сроки выбить что-нибудь у противника, причём это не обязательно может быть что-то реформистское – я бы, например, всеобщее право на ношение огнестрельного оружия отнёс к революционным изменениям. Однако ныне не предвидится таких моментов, когда резкие действия, будучи пусть и интегрированными, могли бы позволить чего-то достичь. А во всех остальных случаях «включённая» борьба не совместима с анархизмом: точнее, такое «совмещение» из-за заключённого в нём противоречия приводит к подмене анархизма массовыми шоу. Не буду писать о России, где анархи регулярно проводить могут только легальные марши. Посмотрим на Европу – я утверждаю, что широкие волнения рабочих и госслужащих, вспыхивающие то в одной, то в другой стране, ни к чему не приведут. «Occupy Rome» и горящая итальянская столица, говорите? А летом был горящий Лондон и на Индимедиа мне кто-то активно доказывал, что грабежами магазинов пролетариат доказал свою революционную состоятельность. Конечно, я рад, что некоторые рабочие на халяву обзавелись скрипками и ноутами (но нашлись и те, кто догадался только стырить плазменный зомбоящик, чтобы лыбиться в MTV перед широким экраном). Однако Система-то осталась. И «Прямое участие» ни к чему не привело. И в Греции уже с правительством столько лет рубятся, а государство живёт и живёт. Можно возразить, что не всё в одночасье делается. Якобы надо продолжать – один раз власти выстояли, во второй раз тоже выстоят, но как только хотя бы один раз не выстоят, так им конец и придёт. В ответ напоминаю про противоречие, заключённое в концепции борьбы с Системой методами, для которых нужна Система. Более того, анархисты иногда вокруг себя сами распространяют капиталистические отношения. Так, например, при мне предлагалось проводить анархо-семинары в помещениях, которые будут на несколько часов браться за деньги в аренду. И возникает вопрос: за какие такие новые общественные отношения мы боремся, если даже в своей собственной среде не можем найти ничего лучше, как оставить всё по-старому?
Возможно, стоит подробнее объяснить, почему все методы современных российских анархистов относятся к «включённой» борьбе. Заранее скажу, что поскольку поджигатели и те, кого называют повстанцами, умеют скрываться, то про них нельзя сделать никаких выводов. Если они нигде не работают и живут на самообеспечении, а Молотовых изготовляют из того, что сами как-то добывают, то это дезинтегрировано. А если днём сидят в офисах или стоят у станков, то это «включённая» борьба, так как любой сбой с работой – и им тут же придётся думать о поиске новой работы, а не о ночных атаках, ну а если сбой из-за ревситуации окажется масштабным и долгим, то всё. Тут с ними как в поговорке – «не руби сук, на котором сидишь», то бишь не круши Систему, дающую тебе средства к существованию. Оставим «повстанцев» и поговорим о других анархистах. Только сначала замечу, что приведённая мной поговорка применима и к подавляющему большинству «легалов», чего одного уже достаточно для «включённости» их действий. Однако еще отдельное внимание уделю используемым ими форматам. Итак, пикеты/митинги/шествия: с санкционированными всё, и так, ежу понятно, а несанкционированные либо проводятся с целью заставить правительство что-то сделать (это неанархично, ибо самим надо это что-то делать), либо же проводятся с целью донести свою позицию до масс и «разрекламировать» её. А рекламу эту должны осуществить корпоративные СМИ, в которые пишутся пресс-релизы. И нет ничего удивительного в том, что все эти акции почти никак не освещаются и про тот же антифашистский марш 4-го ноября знает заведомо менее 1% москвичей, не говоря уже о других городах. А в условиях революционной ситуации, естественно, цензура мягче не станет и даже если акции будут многочисленнее и ярче, то они не окажутся замолченными лишь в том случае, когда новость будет или сдобрена годной порцией «молодёжных хулиганов, пропагандирующих разрушение и каннибализм», или подана в стерилизованной версии, не затрагивающей основ. Да и не забываем, что ткань для флагов и транспарантов, а также скотч и акрил закупаются в магазинах, а когда Система войдёт в кризис – кто его знает – может, даже одежду купить будет проблематично. Кроме митингов еще практикуются концерты, флеш-мобы и так далее, про которые можно сказать то же самое (а звуковая аппаратура – это вам не тряпка с надписью). И нерассмотренными остались только листовки, стикеры, граффити и баннеры. Опять же, сейчас зарплата да хоть заводского рабочего позволяет купить баллончик и малевать на улицах, но при революции даже если и не наступит разруха, то у людей точно будут более серьёзные заботы, чем читать то, что написано на заборах (нет, найдутся, конечно, те, кто только будет бегать и подсчитывать, «красные» или «белые» больше накалякали, но хрен с такими идиотами). Наконец, что объединяет пикеты, концерты и граффити – так это то, что они все проводятся с целью привлечь внимание к анархизму. Однако если кроме них ничего не будет, то получится, что все лозунги можно свести к одному: «Становись анархистом! Тогда ты сможешь говорить остальным, чтобы они тоже становились анархистами!». После данного карикатурного призыва хорошо видно, что «включённая» легальная деятельность способна лишь вариться в собственном соку. Ну и, естественно, при дестабилизации обстановки отвлечённо агитировать уже поздно – поскольку ничто не появляется в одночасье, то, чтобы люди, так-таки, становились анархистами, возникнет необходимость в существовании предварительно созданных работоспособных анархистских структур. Подчеркну, созданных именно предварительно.
Настало время для конструктивных предложений – не всё же время лишь критиковать. Если коротко, то я предлагаю отказаться от задействованности в активистских организациях, которые сегодня все как одна занимаются лишь собственным пиаром, в пользу создания здесь и сейчас анархического общества, максимально автономного от Системы. Может показаться, что советуется эскапизм. Сделаю необходимые уточнения. «Автономное» – означает «независящее», а не «невзаимодействующее». Ничто не запрещает вовлекать других людей в деятельность либертарных инициатив. Некоторые инициативы, вообще, можно не позиционировать как анархистские, но, тем не менее, развивать в их рамках анархистские общественные отношения, то есть отношения без иерархии, централизации, отчуждения, дискриминации и прочих «даров Системы». Также можно умело использовать «диффузию обществ», внедряясь в то, что имеется сейчас, и превращая это в функционирующее в соответствии с нашими принципами. Помимо только что рассмотренного, еще бывает возражение, что всё это, наверное, хорошо, но, тем не менее, ограничено рамками «построения анархизма в сети отдельно взятых проектов», а ущерба государству и капиталу не наносит. На это отвечаю, что концепция создания альтернативного общества не противоречит проведению атак. Только стоит понимать, что Система навряд ли падёт тогда, когда она работает исправно. Её падению будет предшествовать кризис, а, пока он длится, успешно воплощённые в жизнь анархистские модели общественного устройства станут своеобразной «мирной» атакой на государства и капитал, поскольку они будут наглядно пояснять, что можно жить без подчинения и товарного производства. Если же говорить об атаках в буквальном смысле этого слова, то члены анархо-социума по своему желанию смогут их проводить, однако, в отличие от «включённых» радикалов, делать это будут не с целью уничтожить «всё плохое» (как будто это достижимо одним лишь насилием). Мотивацией может быть либо просто личный интерес, либо желание поднабраться опыта боевых действий, чтобы быть готовыми к революции, либо стремление катализировать приближение кризиса за счёт уничтожения слабо защищённых узлов Системы. В общем и целом, переход движения в вышеописанный формат – это, на мой взгляд, чуть ли не панацея от всего сегодняшнего убожества. Отвлечённый активизм в воскресенье с трёх до пяти? Ну так организация на то и организация, чтобы «жить» только за счёт акций, в то время как общество существует всегда и целостно. Люди «не агитируются»? Так а с чего бы кому-то верить в неведомые коммуны Испании или исландских викингов, если ровно здесь и сейчас все работают на иерархических производствах, но только большинство в свободное время отдыхает, а меньшинство зачем-то бегает и клеит листовочки про идеальное общество, даже не пытаясь приблизиться к нему в реальности. Приходится постоянно что-то делать во имя чего-то, но нет результатов? Так ведь организация много своих сил тратит на поддержание желаемого мнения о себе, то есть вступает в безвыигрышную гонку со СМИ и реальностью, а вот в анархо-обществе уже сегодня отчасти будет можно жить, «как при анархии» и одно это – достаточный стимул. Короче, чем вам не стратегия, которая позволит движухе стать по-настоящему сильной и осмысленной.
Разобрав общие преимущества, остановлюсь на отдельных частностях подробнее. Как известно, стоит серьёзная проблема, что неофиты долго не задерживаются и большинство так называемых «кандидатов» так и не становятся постоянными активистами. Конечно, никудышная «кадровая работа» тоже вносит свою лепту, но не в ней дело: даже если бы новичков всячески умасливали, то, всё равно, они видели бы, что почти ничего не происходит, и уходили. Может возникнуть мнение, что дезинтегрированная деятельность окажется сложной и люди станут «перегорать» еще быстрее. Тем более, если учесть, что не было приведено ни одного примера кроме Теда Качински, который теперь сидит в особо охраняемой тюрьме. Но заметьте, что одно дело – «исключённая» борьба и другое дело – «исключённая» деятельность. Развивать анархо-общество, как уже было сказано, можно и легальными методами (как всегда напоминаю, что легальность – понятие относительное, и когда анархи станут опаснее для Системы, спектр легального сократят). И что мы увидим, проведя сравнение? В организации к сегодняшнему дню такая ситуация: шесть дней в неделю люди учатся в рамках системы образования или работают в рамках системы товарного производства, а в единственный выходной едут в какую-нибудь точку Москвы, теряя в среднем час на дорогу и порядка двух часов на мероприятие. Не лучше ли в свободное время вместо унылых митингов читать книги и заниматься спортом, дабы быть более подготовленными к началу массовых волнений, если вы их так ждёте? А если вы их не ждёте и считаете, что начинать надо с себя, то нужно отдавать предпочтение обществу, а не организациям. При создании альтернативного общества люди не кричат слова на ветер, а или обустраивают помещения, которые им пригодятся для себя/для нужд движения в целом, или приобретают полезные навыки, или удовлетворяют свои потребности автономно от Системы. Даже сам процесс, безотносительно к его результатам, явно приятнее и интереснее нынешних акций, не говоря уже о том, что если всё пойдёт успешно, то больше не понадобится ходить на дебильную учёбу/работу, потому что всё нужное для жизни можно будет получать «анархично». Напоминаю, начинали мы это всё с того, что «люди быстро уходят» - так вот, когда есть такие перспективы, а не одно лишь топтание на месте по пустым скверам и безлюдным набережным, то тогда нет поводов для разочарования. А вдобавок ряд перспектив обеспечивается еще и тем, что анархо-общество даст агитацию работоспособными сквотами/коммунами/кооперативами вместо агитации бумажками и граффити, плюс даст опыт жизни при безвластии, плюс в случае революционной ситуации снабдит анархистов необходимыми продуктами и ресурсами, достать которые обычным (то есть внутрисистемным) способом может оказаться проблематично.
Отвечать на вопрос «что делать?» я не намерен – ищите себе другого мессию. Но, дабы не было поводов говорить, что я всех полил грязью, а сам предложил что-то абстрактное и невнятное, размещу небольшой список тех частных активностей, начать заниматься которыми можно хоть завтра и которые станут шагом на пути развития анархо-общества:
а) завести на пустующей/удалённой земле огород/сад
б) обустроить сквот (лучше, не с целью развлекухи, а с целью реально жить там, пользуясь вытекающей из такого образа жизни свободой)
в) совместить а) и б), создав сельскую коммуну в покинутой деревне
г) в заброшенном городском помещении запилить площадку для обмена знаниями и умениями, куда можно будет приглашать всех желающих (в случае открытости, название инициативы лучше делать не содержащим слова «анархия» и однокоренных с ним)
д) научиться производить нужные в повседневной жизни продукты (чем более полным образом, тем лучше) и внедрять производственные кооперативы, в которых ориентиром станет не товарное производство, а удовлетворение потребностей, и в которых не будет разделения труда и статичного круга выпускаемых изделий.
Список не претендует на полноту. Это только перечень того, от чего можно оттолкнуться. Но, во всяком случае, ответ на вопрос о кратковременной реализуемости в нём содержится – каждый, кто хочет делать что-то осмысленное, выбирает то, что ему ближе, или придумывает что-то новое и занимается этим. В вопросе же о долговременной реализуемости неясным может быть только один момент – а не окажется ли всё это дело слишком палевным? Якобы, люди, которые начали что-то выращивать в деревне, могут привлечь к себе внимание государства и засветиться. Но ведь всякие анастасийцы, дауншифтеры и прочие как-то же живут схожим образом. Чем анархисты-то хуже? Достаточно всего лишь не рисовать на всё крыльцо «а в круге» и не ходить, как субкультурщик на гиге. При должном соблюдении банальных мер предосторожности никто не догадается о взглядах поселенцев. Да и необязательно сразу переходить на полностью автономный вариант. Можно жить в городе, работать на какой-нибудь непыльной работе, не противоречащей убеждениям и пристрастиям, а в свободное время ездить с друзьями в лес и там заниматься сельским хозяйством, ну а дома на досуге иногда самостоятельно что-нибудь мастерить. При таком раскладе, человек, хоть и отчасти «включён», но в случае кризиса Системы альтернативная жизнь не покажется ему terra incognita, так как необходимый опыт будет. А еще можно сколько-то лет «потренироваться» в таком формате, и только после этого перейти уже к более «исключённому» образу жизни. Так или иначе, но непосредственно в поездках на природу или в закупке материалов уж точно нет ничего подозрительного для сотрудников спецслужб. С другой стороны, как раз, на митингах, куда обязательно придут менты с видеокамерами, засветить своё лицо как нефиг делать. Что же касается нелегальной деятельности, то и здесь, точно так же, модель анархо-общества позволит обеспечить большую безопасность. В городе полно видеокамер и путь с места атаки до места жительства не раз пройдёт по обозреваемой ими территории – в лесу видеокамер нет и финальная часть пути назад окажется целиком в «слепой зоне». В городе хранить ингридиенты можно почти что только у себя в квартире, куда, если что, и придут с обыском, а вот в лесу выбирай любое дерево и прячь под ним – обследовать целую рощу гораздо сложнее, чем шестьдесят квадратных метров бетона, да и мало ли кто что в дремучих лесах оставить мог. Подобных довольно очевидных сравнений можно провести много, потому что современные города развивались в соответствии с планами государства и, в силу этой причины, являются малопригодными на роль очагов, из которых распространится анархия. Если же умозрительные построения не убеждают, то тогда пример из реальной жизни. Тед Качински свыше 15 лет жил в одиночестве в фанерной хижине и рассылал бомбы, но поймали его отнюдь не из-за того, что его образ жизни привлёк к себе внимание, а по нелепой случайности – брат узнал его стиль в стиле Манифеста. Не было бы у Теда брата, так и дальше продолжал бы он взрывать технократов, поскольку дорогостоящие планы ФБР по поимке Унабомбера не принесли результата. А вот среди современных «включённых» радикалов что «Новая революционная альтернатива» в России, что «Революционное Действие» в Белоруссии не смогли продержаться не то, что 15, а и 5 лет, причём гэбня не тратила на их ликвидацию очень уж много средств. Неважно, нужен ли прямо сейчас экстремизм или не нужен – в любом случае, анархо-общество по всем параметрам побивает организации. Так чего мы ждём?
Включение v0.1
«Собственность есть кража» - изрёк некогда Прудон. А интеллектуальная собственность и подавно, так как от того, что кто-то еще пользуется той же самой информацией, её качество не ухудшается. От нарушений копирайта те, кто мог легально пользоваться подлежащим этому копирайту, ничего не теряют в своём пользовании, но зато другие тоже получают доступ к нему. Анархисты, осознавая это, выступают за копилефт. И так сложилось, что за последние полтора века они многое «скопилефтили» у марксистов, начав оперировать такими терминами как «пролетариат», «классовая борьба», «прибавочная стоимость» и так далее. Но, как говорится, не всё то золото, что блестит. Не всё, что можно взять, стоит тут же брать. Зачастую пустая рука лучше, чем рука, вынужденная сжимать ненужную безделушку. Короче, в данном материале я хочу провести критику марксизма, дополняющую то, что уже было изложено в статье «Если будущее есть, то оно не в пролах…», а также изложить смутные наброски новой теории. Не стоит воспринимать эту публикацию как научную в узком смысле последнего слова. Это всего лишь набор случайных интересных мыслей и нетривиальных логических ходов. Это только один из верстовых столбов с указателем, приблизительно направленным туда, куда, пожалуй, стоило бы двигаться. Это просто обобщение некоторых результатов размышлений над прочитанным, бесед или онлайн-дискуссий.
Прежде всего, восстановим важные детали исторического контекста, в котором Маркс делал свои выводы. Во-первых, технология в то время еще не сделала человека выделенным объектом природы. Только в 1960-е биомасса человечества (пусть и с учётом домашних животных) превысила всю остальную биомассу, что позволило говорить о перенаселении планеты, экологических катастрофах и дисбалансе, взявшемся из-за развития цивилизации. В 19-м же веке взгляды людей на этот вопрос не особо отличались от взглядов, распространённых в предшествующие эпохи. А каковы были эти взгляды? Эмпирика повседневной жизни говорила, что природа часто бывает непредсказуемым врагом: в лесах нападали хищные животные, деревянные поселения могли сгорать из-за ударов молний, засуха оборачивалась неурожаем, а морские бури топили корабли. Технология казалась тем, что избавит от угроз, скрытых в мире: замена палки на ружьё – и хищники не страшны, ну а каменным домам не опасны молнии, равно как и большие и прочные суда гораздо устойчивее к штормам. То, что атмосферу можно загрязнить, никому не приходило в голову: воздух и воздух, что с ним станется? Аналогично, никто не был в силах предсказать, что когда-то люди будут озабочены таянием льдов и другими подобными проблемами. И если раньше угрозу в развитии науки и техники видели только религиозные ортодоксы, то ныне каждый мыслящий человек понимает, что сегодняшний уровень достижений прогресса позволяет устроить ядерную зиму или глобальное потепление, а еще есть перспективы внедрения контроля над сознанием. Никакой естественный катаклизм не в состоянии в одночасье уничтожить всё человечество и никакая эпидемия на это тоже не способна, но сотни-другой атомных боеголовок хватит. Технология стала опаснее дикой природы. Это надо учитывать, а марксизм не только не учитывает, но и опирается на прямо противоположную предпосылку.
Во-вторых, в то время в физике придерживались ньютоновской механики. Мир считался состоящим из твёрдых шариков, именуемых атомами. У каждого из них, казалось бы, в некий фиксированный момент времени в некоторой инерциальной системе отсчёта строго определённая скорость, определённое ускорение, определённая производная ускорения по времени и так далее. Таким образом, согласно трём законам Ньютона, по идее, зная весь этот набор данных, гипотетически можно абсолютно точно рассчитать, что будет в будущем. Естественно, на арифмометре Лейбница или на машине Ады Байрон все эти вычисления ни в жизнь не провести, как, впрочем, и на современном суперкомпьютере, но, так или иначе, даже предполагаемая возможность этого делала детерминизм научно доказанным. Концепция того, что будущее может пойти по неоднозначным сценариям, считалась нелепой. Отсюда и проистекала вера Маркса в то, что человечество линейно развивается, а один строй нельзя заменить другим просто потому, что людям так захотелось, если перед этим не развились все нужные для этого антагонизмы. Ныне же теория относительности по-иному понимает время, а квантовая механика описывает электроны и другие частицы не как твёрдые шарики, а как вероятности самих же себя. То есть нельзя даже сказать, где ровно сейчас находится электрон – можно лишь утверждать, что, скорее всего, в пределах той области, которую в учебниках по химии называют «электронным облаком» или орбиталью. Детерминизм опровергнут и стал уделом фанатиков-теистов. И если анархисты считают человека способным на свободу, то тогда из этого вытекает, что больше нет непреодолимых причин, мешающих реализовать эту свободу или какие угодно общественные отношения прямо сейчас. Степень противоречий строя или уровень развитости общества не препятствуют этому, а это уже другой вопрос, что могли иметься частные причины, из-за которых какая-то попытка прийти к новым отношениям оказалась провальной.
В-третьих, во времена Маркса господствовал культ разума. Считалось, что человек поступает рационально и нет ничего, что не могло бы быть постигнуто людским сознанием. Соответственно, вводилась абстракция, называемая «человек экономический». Предполагалось, что каждый руководствуется почти что одними лишь экономическими интересами, а кто поступает не так, тот «романтик» и дурачок. Однако, если вдуматься, то кто это обещал потомкам обезьяны или кого там еще, что мир будет устроен в соответствии с их мозгами? Учёные-физики давно уже понимают, что все теории и все эксперименты могут быть верными лишь с поправкой на какую-то погрешность и за вычетом ряда условий, при которых всё в корне меняется. Нет оснований не только для принятия разума научного, но и для принятия разума «цивилизационного»: после смерти Маркса был 20-й век, полный социальных потрясений, во время которых люди действовали так, что это было совершенно иррационально и вредоносно. Современная наука склонна понимать человека как сложно устроенное существо, зависящее не от одних лишь экономических обстоятельств, а также от причин социальных, психологических, биологических и так далее. И это тоже нельзя игнорировать.
Наконец, тесно связана с двумя предыдущими пунктами следующая ошибка Маркса. Он полагал, что частые рабочие восстания, происходившие при его жизни, объясняются революционностью пролетариата, берущейся из его экономической роли. Ныне же ни для кого не секрет, что их причины не были такими – это даже некоторые марксисты признают. На самом деле, слой тогдашних заводских трудящихся был сконцентрирован в городах и на заводах недавно. Кто-то приехал из деревни, а у кого-то, хоть он и родился в городе, приехали из деревни родители. Сохранялись традиции крестьянских общин, такие как взаимопомощь и коллективность. Не светлая вера в коммунизм, а именно эти традиции побуждали бунтовавших пролетариев действовать так, как будто они бьются за коммунизм. Ну а крестьян Маркс почему-то считал отсталыми (зато на них рассчитывал его оппонент Бакунин). Прошло свыше ста лет, и что мы видим? Общинные традиции разрушены, в современном массовом обществе многие часто даже не знают, как зовут их соседей этажом выше, индустриализация наполняет труд абсурдом, а многие довольны бесконечным потреблением однообразного и ненужного. Если в развитых странах и происходят выступления недовольных, то выглядят они уныло и, что тоже немаловажно, почему-то во время них есть только лозунги, по большей части умеренные и реформистские, но нет жертв со стороны чиновников и полицейских. Страх применить настоящее насилие иногда доходит до совсем позорного. Так, например, недавно выложили на Ютуб видео, в котором Деррик Дженсен сообщает, что во время «сидячей» акции «Occupy Oakland» произошло не менее трёх случаев изнасилования, но сами протестующие остановить насильников постеснялись, в то же время чисто хипповскими методами не пропуская полицию к себе. Гораздо более перспективны те очаги сопротивления капитализму, в которых против него выступают народы, еще не подсевшие на иглу товарного производства. Например, тут же вспоминающиеся сапатисты. Хотя, это не самый удачный пример, так как они тоже иногда применяют мирные демонстрации с требованиями (читай: просьбами) к правительству.
Теперь посмотрим на то, что Маркс называл главным противоречием капитализма. На его взгляд, это была несоответствие между общественным характером производства и частным характером присвоения/потребления (в известной степени, присвоение эквивалентно потреблению и наоборот). До появления мануфактур и, впоследствии, заводов, даже если какой-то объём работ выполнялся коллективно, то, всё равно, все участвовавшие в этом делали примерно одно и то же и можно было считать, что «каждый сам за себя», но просто они случайно оказались в одно и то же время в одном и том же месте. В условиях же капитализма так считать нельзя, поскольку глупо рассматривать рабочего, монотонно бьющего молотком, отдельно от тех, кто произвёл куски стали, по которым он долбит. Грубо говоря, это и называется общественным характером производства. А частным характером потребления называлась ситуация, при которой пролетарии жили в тесных комнатах, сдававшихся им в аренду, покупали второсортную еду в дешёвых лавочках и не имели условий для элементарного соблюдения гигиены, в то время как буржуазия обладала орудиями производства, наращивала капитал в своих руках и пользовалась широким спектром благ. Маркс, наивно веря в утрированные законы экономики, выдвинул гипотезу о дальнейшем обнищании индустриального пролетариата. Как видим, она не подтвердилась. И никакой всемирной революции рабочих, осознавших несправедливость капитализма, тоже не произошло. Сейчас обнаруженное им противоречие во многом уже снято. Да, люди, возглавляющие списки всяких Forbes’ов, пользуются гораздо большим количеством благ, но потребление, тем не менее, перестало быть частным. По отношению к развитым странам давно уже укоренился термин «общество массового потребления», а иногда последнее слово в этом выражении даже заменяют на «перепотребление». Следы размытия границ между бедными и богатыми можно увидеть и здесь, в России, где перед одним и тем же торгово-развлекательным центром рядом могут быть припаркованы «жигули-семёрка» и «BMW-X5». Наконец, что наиболее примечательно, охарактеризованные выше процессы затронули не только обычные товары, но и капитал: на отдельных предприятиях определённому кругу рабочих, дабы создать им стимул трудиться там же и дальше, выдают небольшое количество акций компании, на которую они работают. Безусловно, в странах Третьего мира о подобном говорить пока не приходится. Однако, на первый взгляд, ничто не мешает тому, чтобы через сколько-то лет и до них докатилось state of welfare. Лишь на первый взгляд, поскольку, как выше было замечено, запас прочности нашей планеты не бесконечен. Дело и в истощении невозобновимых ресурсов, и в истощении плодородия почвы, и в разрушении природного баланса. Постоянно расширяющиеся потребности среднестатистического благополучного человека при сохранении текущих условий не могут быть распространены на всё человечество даже сегодня, не говоря уже о ближайшем будущем, в котором меньше они точно не станут. Выведено такое правило как «расти или умри!», характеризующее капитализм и означающее, что при нём предприятие, выходящее на рынок, но переставшее набирать обороты, обречено загнуться. Непрерывное увеличение производства (и производительности) – это неустранимая черта. Она была описана в книге Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», вышедшей в 1905-м году, и в книге Розы Люксембург «Накопление капитала», вышедшей в 1913-м. В первой работе акцент поставлен на социологическом аспекте и на реконструкции образа мыслей людей, живших в переходный период, когда отношения, построенные на наёмном труде, стали активно распространяться. Во второй работе акцент сделан на экономических аспектах. Но, так или иначе, очевидно, что на ограниченной планете невозможно вечно внедрять всё новые и новые производства всё более и более ненужных товаров. Это-то и есть главное противоречие капитализма. И, пожалуй, вероятность экспансии на другие планеты ниже вероятности того, что при сохранении массовых производств раньше наступит экологический кризис, способный поставить под сомнение существование человека, да и других сложно устроенных животных. От социальной несправедливости, к которой отсылал Маркс, настало время перейти к анализу моделей функционирования общества на их устойчивость во времени и на возможность людей удовлетворять при них свои истинные потребности.
И тут опять продолжаем заниматься критикой. Вера в непрестанное движение от простого и «отсталого» к всё более нетривиальному и «передовому» поставила вопрос о том, за счёт чего это движение осуществляется. Признать причиной что-то локальное или субъективное Маркс не мог, потому что это бы противоречило его взглядам на объективность истории, понимаемой им чуть ли не как некий фатум, то есть обезличенный аналог Мойр или Норн. Поэтому была предложена концепция глобального антагонизма, а именно антагонизма между уровнем развития производительных сил и производственными отношениями. Вообще-то, этот антагонизм, и впрямь, являлся причиной скольких-то перемен, затронувших человечество, но, в то же время, придание исключительной роли данному противоречию создаёт искусственные преграды для понимания социальных процессов. Основная черта, характеризующая социальные взаимодействия, – это способ производства и распределения. Однако она оказывается разодранной на две довольно-таки бессодержательные части, как только мы признаём, что степень развития производительных сил всегда стремится «опередить» имеющиеся на тот момент производственные отношения. Действительно, находится ли та или иная технология в использовании или нет, и как её применяют - это то, что является одним из параметров, задающих способ производства и распределения, но, точно так же, аналогичным параметром является и то, каким образом люди скоординированы между собой и как они планируют поступать с конечным продуктом. Первый параметр отнесён Марксом к производительным силам, второй же отнесён к производственным отношениям, но, тем самым, уничтожена целостность способа производства и распределения. Обязательность замеченного Марксом противоречия – это притянутый за уши deus ex machina, а несостоятельность данной фикции будет проиллюстрирована следующим примером. В истории средневековой Европы весьма существенным был переход от индивидуальных ремесленников и цехов к мануфактурам, но обошёлся он без повсеместных революций. В цехах было много ограничений, а еще значительная часть подмастерьев так и не становились мастерами, потому что мастерам было выгодно перманентно эксплуатировать их, стимулируя потенциальным присвоением статуса мастера как морковкой, показываемой перед носом. Затем же просто появились мануфактуры, свободные от цеховых ограничений. Пришедшие с ними перемены не менее значимы, чем перемены между рабовладением и феодализмом, ознаменованные Великим переселением народов и нашествием варваров на Римскую империю, или перемены между поздним феодализмом/абсолютизмом и капитализмом, ознаменованные Буржуазными революциями в Англии/Франции соответственно. Однако с распространением мануфактур нельзя связать никаких серьёзных социальных потрясений. К чему я клоню? А к тому, что, стремясь описать линейное развитие человечества (подчёркиваю: именно линейное), Маркс дал первостепенную роль одной из многих неустойчивостей способа производства и распределения, проигнорировав все остальные неустойчивости. В реальности же, функционирование общества изменяется из-за того, что способ производства и распределения становится неактуальным. Либо появляется что-то более привлекательное, либо изменяются внешние условия (закончились ресурсы, например), либо старый способ даёт сбой <