Протянув руку, я разрешила себе то, чего хотела уже много месяцев – провела рукой по изгибу спины и остановила руку прямо в ее конце, перед выпуклостью зада.
Он чуть вздрогнул под прикосновением моей руки, хотя я всего лишь положила на него ладонь, оставила тяжесть руки между двумя ямочками. Они выглядели так, будто Бог приложил большие пальцы к еще влажной глине над выпуклостью ягодиц. Говорят, что ямочки возле рта – это поцелуй ангела перед рождением младенца. И эти ямочки – тоже благословение.
Я осторожно поцеловала эти гладкие углубления, похожие на крошечные блюдечки. Каждое из них было размером с мои губы, как будто именно для моих поцелуев и были они сделаны. Потом я положила голову в закругление его спины, прижалась щекой к этим следам благословения ангела, и лицо мое было чуть приподнято выпуклостью его тела, и взгляд устремлялся ниже закругления, дальше, к ногам, но сейчас меня вполне устраивало быть там, где я была.
Я легла на него как на подушку, и как рот точно подошел к этим ямочкам для поцелуев, так и голова точно легла в изгиб тела, будто для того этот изгиб и был предназначен. Натэниел испустил долгий вздох, и его тело распласталось по кровати, будто какое-то напряжение, мне даже не видимое до тех пор, отпустило его и оставило отдыхать.
Я провела рукой по закруглению зада, и Натэниел чуть застонал. Пальцы мои заскользили ниже, вдоль линии бедра. Не то чтобы его ноги были в запретной зоне в том смысле, в каком другие части тела, но я поняла, что разделила его тело по линии талии, как будто это линия фронта. Выше этой линии – мы, ниже – запрет. Бедро у него было гладкое и твердое от мышц.
Положив руку ему на бедро, я пустила пальцы бродить кругами по его заду. От этих движений он стал издавать резкие быстрые звуки, почти звуки протеста.
Голосом таким же ленивым и ласковым, как мои движения, я спросила:
– Это что, больно? Ты стонешь.
– Нет, – ответил он, и в голосе было напряжение, даже намека на которое не было в теле. – Просто я так давно хотел, чтобы ты меня трогала. Это... это невероятно, когда твоя голова лежит на мне, а руки меня гладят. Бог ты мой, это так хорошо!
Я очень-очень деликатно провела вдоль щели в заду, так легко, что если бы там были волоски, я бы едва задела их, но он был гладким, полностью гладким. Я подумала, всюду ли так.
Снова я провела пальцами по контуру зада, по разделительной линии, пока не нашла первую полосочку теплого тела, которая уже не была задом, а была полоской гладкой шелковистой кожи.
И я взялась пальцами за края этой полоски, легчайшим из пожатий, и скользнула пальцами вверх и вниз. Натэниел изогнулся под этим прикосновением, его руки хватали простыни, будто он не знал, что с этими руками делать.
Я приподняла голову и с поцелуями перенесла ее на ягодицу Натэниела, как на подушку. Снова провела рукой вдоль бедра, и на этот раз стала гладить круговыми движениями под коленями, и продолжала гладить, пока мои руки не дошли до лодыжек.
Он засмеялся и стал снова извиваться, как тогда, когда я коснулась более традиционных интимных мест. На теле куда больше эрогенных зон, чем в коротеньком списке, который известен большинству. Я подняла голову с подушки его тела, чтобы больше внимания уделить лодыжкам, провела ногтями по этой чувствительной коже. Он снова отозвался извивами, приподнял торс над кроватью, дыхание вырвалось у него как что-то среднее между вздохом и смехом. Я села, чтобы пощекотать ему подошвы, и он вздохнул: «Господи!» Я тронула его стопы спереди, едва-едва касаясь, и он брыкнул ногами, будто прикосновение было невыносимым. Не у каждого ноги так чувствительны к любовной игре, но у некоторых бывает.
Я смотрела вдоль контура его тела, а он лежал на простынях, тяжело дыша. Я ведь только начала – столько вариантов, что глаза разбегаются. Нагнувшись к его лодыжкам, я лизнула косточку, водя языком как кистью, сильными влажными кругами.
Он замычал протестующе и стал дергать ногами, но я схватила его за ногу двумя руками и придержала. Он почти закричал и опустил глаза ко мне. И что-то было в этих глазах дикое, и нежное, и очарованное.
Я чуть прикусила кожу, не сильно, просто сжала зубами, но у него от этого закатились глаза и плечи обмякли, будто он потерял сознание.
Я подалась назад по кровати, чтобы положить голову не на ягодицу, а поперек, как на подушку. От ощущения раздавшихся под моей щекой ягодиц мне пришлось закрыть глаза и снова вспомнить, как надо дышать. Проведя рукой по линии его тела, я снова нашла эту шелковую кожу. Но на этот раз я по ней прошла до кое-чего другого, нашла, что искала, и там кожа была мягче, чем в любом другом месте. Яички были прижаты его телом, плотные, круглые. Только часть их выдавалась наружу, где я могла их коснуться, и сочетание давления тела и возбуждения заставило их раздуться, и кожа не двигалась так свободно, как могла бы. Я хотела поиграть с этой свободной кожей, но она уже натянулась, а потянуть ее значило бы доставить больше боли, чем удовольствия. И как бы Натэниелу это ни нравилось, я не была на такое готова.
Я скользнула телом вдоль его ног, раздвинула их, легла между ними. Приложила рот к внутренней поверхности бедра, но остановилась раньше, чем решила, хочу я их лизнуть, поцеловать или укусить. Остановилась, потому что за выпуклостью бедра Натэниела увидела Джейсона.
То есть я совсем забыла, что он тоже здесь. Хорошо это или плохо? Значит это, что я перестала себя стесняться, или что совсем провалилась в бездну разврата? Как бы там ни было, а я внезапно застыла, глядя поверх Натэниела в эти светлые синие глаза. То, что я в них увидела и заставило меня застыть. Похоть – она бы меня сконфузила, но была бы логичной. Однако увидела я не это. Джейсон смотрел на нас, и выражение его лица было почти печальным, а в глазах – горькое чувство утраты. И как отнестись к этому взгляду, я не знала, и потому остановилась и посмотрела поверх тела Натэниела.
Джейсон понял, что я его увидела, и опустил голову. Когда он поднял глаза снова, он уже овладел своим лицом и почти выдавил из себя шутку:
– Если из-за меня, то не останавливайся. Мне это зрелище нравится.
Голос его был обычным, но эта легкость до глаз не дошла.
– Врешь, – сказала я.
Он улыбнулся невесело:
– Я думал, ты слишком занята, чтобы меня заметить. Надо было сообразить, что, когда молчит ardeur, ты внимательнее.
– Что там? – спросил Натэниел.
– Толком не пойму, – ответила я.
– Да не бойтесь, – сказал Джейсон. – Не сохну я по тебе, Анита, и по Натэниелу, если на то пошло. Но сохну по тому, чтобы кто-нибудь на меня затратил столько же времени и внимания.
Я поглядела на него, сдвинув брови.
– Бывает секс, бывает хороший секс, но я дорого бы дал, чтобы кто-то меня касался так, как ты касаешься Натэниела. У нас с тобой потом будет секс, и будет классный, но на меня ты так смотреть не будешь.
Я вздохнула:
– Кажется, у нас уже был такой разговор. Ты хочешь, чтобы тебя поглотила любовь, а моя цель в жизни – чтобы меня ничего не поглотило.
– Забавно, правда? Я хочу, чтобы на меня кто-нибудь хоть раз посмотрел, как ты на Натэниела, а ты этого боишься до смерти. Ты все твердишь, что ardeur – это проклятие, но если бы не ardeur, у тебя не было бы Натэниела, не было бы Мики. Я даже не на сто процентов уверен, что ты бы устраивала двойные свидания с Ашером и Жан-Клодом.
Я положила руки поперек ягодиц Натэниела и опустила на руки лицо, глядя на Джейсона. Глядела и старалась вслушаться, что он говорит.
– Не уверена насчет Ашера. Когда перешагнешь уже несколько черт, еще одна – не слишком большая важность.
– Вот именно, – сказал Джейсон.
– Так ardeur – это что? Благословение?
– Посмотри, на что ты опираешься руками, и попробуй мне сказать, что нет. Я слышал тебя раньше, Анита. Если бы к тебе не пришел ardeur, ты бы застряла, где была. Ты бы все еще сражалась с тем, чего ты хочешь, ради того, чего тебе полагается хотеть.
Я смотрела на него, лежа на Натэниеле. Натэниел приподнялся на локтях и тоже смотрел на Джейсона. И нам обоим совершенно не мешало, что он здесь. Это плохо? Я не чувствовала, чтобы это было плохо.
Хотела я поспорить, но не могла бы. То есть могла бы, но это бы прозвучало глупо. Если бы не пришел ardeur, где я была бы? Мне подумалось, что все еще с Ричардом, но вместе с этой мыслью пришел и правильный ответ. Ричард использовал ardeur как предлог, чтобы от меня удрать, но ему и так в моей жизни ничего не нравилось. Не нравилась моя работа на полицию, подъем зомби, непринужденные отношения с вампирами и оборотнями. Как ни парадоксально, еще больше ему не нравилась моя готовность принять его вместе с его зверем. В тот миг у себя в ванной я слишком глубоко заглянула ему в голову. Лучше всего это сказал Дамиан: Ричарду его стыд дороже всего на свете.
Так где бы я сейчас была, если бы не ardeur? Мики не было бы, Натэниела тоже, Ашера тоже. Были бы только расследования убийств, подъем зомби да ликвидация вампиров. И вообще, если бы не ardeur, я бы осталась с Жан-Клодом или нашла бы повод от него удрать? Не знаю. Второе похоже на правду.
Я посмотрела на Джейсона, устроилась поудобнее на теле Натэниела. Он вздохнул и опустил голову на постель.
– Так что, ardeur – это способ, которым вселенная поставила меня туда, где мне надлежит быть?
– Может быть, – ответил он и усмехнулся: – За всю вселенную говорить не могу. Я только знаю, что я тебе завидую, а завидую я немногим.
Я наморщила лоб.
– Ты ревнуешь? – спросил Натэниел.
Джейсон удивился – то ли вопросу, то ли тому, что задал его Натэниел. Потом он покачал головой.
– Не ревную тебя или Аниту, как ревнует любовник. Ревную то, что есть у вас двоих – еще как. Ревную, что не так много народу влюблены в меня – опять же. – Он улыбнулся, расплылся в усмешке, и на этот раз глаза его тоже смеялись. – А вообще-то я не того типа, который Анита выбирает для отношений.
– В смысле? – не поняла я.
– Я недостаточно покорный и недостаточно доминантный для тебя. И уж точно недостаточно ручной. Кроме того, я не желаю брать на себя все обязанности, которые так охотно принимает Мика. Ты себе нашла другого, который живет своей работой и занимается чужими проблемами. Это не мое представление об интересном. – Он развел руками. – А вот ты и Жан-Клод – это нечто другое. Здесь мне тоже не конкурировать.
– Тут нет конкуренции, – заметил Натэниел.
– Ты ее не видишь, – возразил Джейсон. – А я достаточно доминант и достаточно мужик, чтобы ее увидеть.
– Если бы кто-то из них видел здесь конкуренцию, ничего бы не вышло, – сказала я.
– Я знаю. – Джейсон покачал головой. – В общем, сейчас я пошел в ванную, и буду там, пока меня не позовут или пока не проснется ardeur. Развлекайтесь, люди. Извините, если сбил настроение.
– У меня настроение в порядке, – сказала я.
– У меня тоже, – повторил Натэниел.
Джейсон уставился на нас.
– Ardeur не проснулся, я вас заставил так всерьез говорить и думать, и вам ничего?
– Ничего, – ответила я.
– Как так?
– А так, что очень близкий и очень умный друг предостерег меня, что я могу все испортить, а этого я не хочу.
Он улыбнулся, выражение его лица смягчилось.
– Если ты когда-нибудь выберешь кого-то из них для свадьбы, и это будет Натэниел, я напрашиваюсь в шаферы.
– Не думаю, что до этого дойдет, – сказала я, – но если так, ты будешь первой кандидатурой.
– Ты Натэниела не спросила, – напомнил Джейсон.
– А и не надо, – ответил Натэниел.
Джейсон пошел в сторону ванной, покачивая головой.
– Ну и доминантная же тетка!
Я его окликнула:
– Ты же знаешь, Джейсон, что мне в любых отношениях надо быть сверху.
Это должна была быть шутка.
Он повернулся и ответил:
– Анита, черт меня побери, но ты действительно всегда сверху. Как настоящий мужчина, хотя аппаратура у тебя другая, но не она определяет твою суть.
И он решительно захлопнул дверь. Щелкнул замок.
Мы остались в спальне вдвоем. Натэниел приподнялся и посмотрел на меня:
– Анита, ты не обязана сегодня доводить до конца. Джейсон прав, все дело в том, как ты меня касалась. И я знаю, что если не сейчас, то в следующий раз. Чем быстрее ты напитаешь ardeur, тем лучше будешь себя чувствовать.
Я улыбнулась ему, расцепила руки и сползла вниз, вдвинув лицо до упора ему между ног. Он сейчас не был так возбужден, и кожа висела свободно. Я лизнула ее там, где она всего чувствительнее, и услышала, как он ответил долгим вздохом. Эту свободную кожу я втянула в рот, осторожно оттягивая от тела. Она недолго была свободной, и когда она напряглась, стало можно лизнуть яйца внутри, я скомандовала:
– На четвереньки.
Он не заставил просить себя второй раз.
Я втянула яйца в рот, осторожно, по одному, очень бережно. Покатала их во рту языком и губами, пока они не стали мокрыми и скользкими. Остальное, то, что спереди, мелькало у меня перед глазами, но не в фокусе и не целиком. Голым спереди я видела его всего трижды: при первой встрече, когда создала триумвират с ним и с Дамианом, и вчера у меня в кабинете.
– Перевернись, – велела я, и он перевернулся на спину. Он лежал толстый, дрожащий, вдоль живота, торчащий, как восклицательный знак.
– Не помню, чтобы ты был такой большой, когда я в первый раз тебя видела.
– Это было в больнице, меня чуть не убили тогда. Я был не в лучшей форме.
Глядя на него, я сказала:
– Да, теперь вижу.
И я медленно потянулась к нему, приложила ладонь к его теплоте. Но я уже теряла терпение. В другой раз я бы действовала медленнее, но сейчас обхватила его рукой, чтобы круглая твердая толщина наполнила мне ладонь. Натэниел дернулся, чуть приподнимаясь над кроватью. Одной рукой я спустилась ниже, к яйцам, стала их массировать, одновременно гладя теплую твердую бархатистость.
– Такой твердый и такой мягкий одновременно.
Я его гладила, пока у него глаза не помутнели и шея не начала дергаться; он закрыл глаза и не видел, как я к нему нагнулась. Пока он не смотрел, я обхватила губами кончик, и он вскрикнул, когда мой рот пополз вниз. Я знала, чего я хочу – чтобы он весь оказался у меня во рту, до самых яиц, хотя бы один раз. В другой раз я бы начала, когда он был бы поменьше, а сейчас мне приходилось с трудом добиваться своего. Я научилась пропускать до глотки, потому что делю постель с Микой, и надо было либо научиться, либо отказаться от одного из моих любимых приемов. Тренировки дали свои плоды – я втянула Натэниела в рот одной твердой четкой линией, и губы коснулись верхушек его желез. Так я могла выдержать только один миг, потом пришлось подняться. Подняться, чтобы вздохнуть, выпустить влагу из моего рта вдоль твердого ствола его тела.
Я встала на колени у него между бедер, и выражение его лица стоило затраченных усилий. Настолько стоило, что я решила повторить еще раз. На этот раз я не заглатывала так глубоко, и могла двигаться лучше, вталкивая его в рот и выталкивая. Я его лизала, катала во рту, сосала, и когда он уже стонал как следует, я очень осторожно пустила в ход зубы.
– О Господи, да, еще, еще!
Я слезла так, чтобы можно было спросить:
– Еще – что?
– Зубами.
Я сдвинула брови:
– Многие мужчины считают, что это больно.
– Я не из них, – ответил он, и что-то было в его тоне такое, что заставило меня снова прижаться к нему ртом. Я снова всосала его в себя, надвинула рот на ствол, не так далеко, как прежде, потом прикусила – не слишком сильно, но сильнее, чем кусала любого из мужчин, с которыми мне приходилось такое делать. При этом я смотрела ему в лицо, не слишком ли ему больно. Глаза у него стали дикими, и он сказал:
– Сильнее.
Я посмотрела на него.
– Анита, прошу тебя, умоляю, ты не знаешь, как долго я об этом мечтал.
Не мне быть покусанной, но я припомнила, что у Натэниела когда-то не было «точки останова», знака «опасно! Не переходить». Я могу сделать то, что он хочет, но мне следить, чтобы дело не зашло слишком далеко. Сейчас я, наконец, стала делать то, чего он хотел всегда – быть наверху. Над ним.
Я навалилась на него быстро и резко, и на этот раз прикусила так, что зубы сомкнулись вокруг плотной мясистой плоти. На миг во мне вспыхнул – нет, не ardeur, это проснулся зверь, и его жажда мяса, того, что зажато у меня меж зубами. Я оттолкнула его, но одновременно отпустила Натэниела, не желая повторять опыта. Однако я уже сделала достаточно, потому что он закатил глаза под лоб и извивался на постели. Руки его хватались за простыни, тело напряглось и билось.
Я подождала, пока он утихнет, хотя его глаза еще трепетали веками, как бабочки. Когда между мигающими веками я углядела проблеск голубого, то нежно погладила его, гладила руками, и наконец глаза стали смотреть на меня, а не к себе под веки.
Он смотрел на меня снизу вверх, глаза стали ленивыми, и улыбка – как у кота, который наелся сливок. Я обхватила рукой длинное, теплое, толстое. И сжала.
– Я хочу вот это у себя внутри.
Когда глаза у него открылись, он ответил:
– Ведь для тебя прелюдии не было.
Я сжала его снова, посмотрела, как выгнулась у него спина, закинулась назад голова, и длинная коса свалилась с кровати, будто хотела удрать.
– Можешь мне поверить, Натэниел, я готова.
Когда он пришел в себя, то сказал:
– Ты здесь не единственная держала руки при себе, я тоже не трогал тебя ниже пояса.
Я закрыла глаза:
– Натэниел, прошу тебя, просто люби меня. Я хочу, чтобы ты закончил то, что в кабинете начал. Пожалуйста.
Он посмотрел на меня, и что-то очень мужское, очень взрослое было в этом взгляде.
– Тебе понравилось?
Я посмотрела на него внимательно:
– Ты же там был. Как ты сам думаешь?
Он сел, и вдруг я оказалась в окружении его ног, его рук. Он поцеловал меня, и поцелуй был бережный, но не целомудренный. Он исследовал мой рот, как я исследовала его ноги, зад – нежно, деликатно, с наслаждением. Но одна рука его скользнула по мне вниз, коснулась. Мое тело отреагировало на это прикосновение, но его рука не остановилась. Натэниел пальцем провел по отверстию.
– Ты влажная.
– Я же тебе говорила.
Он скользнул пальцем внутрь, и у меня пресеклось дыхание. Тогда он вставил два пальца и кончиками их нашел точку. Играя концами пальцев, только концами, он сгибал их и резко разгибал. И будто вот этот фрагмент моего тела ждал его, будто все, что он сделал раньше, осталось и ждало, потому что от этих быстрых прикосновений я кончила. Кончила с криком, впиваясь ногтями ему в плечи и спину.
Он перехватил меня другой рукой за талию, иначе бы я упала на спину. Вытащив из меня руку, он сказал:
– Вот теперь ты готова.
Поскольку я видела только свои глазные яблоки, а речь была вне моих возможностей, я попыталась кивнуть, но вряд ли это было надо. Как говорится, дела говорят громче слов.
Глава пятьдесят первая
Я смотрела в лицо, нависшее надо мной, а тело входило в меня и выходило. Он опирался на руки, согнув ноги ко мне, то есть был опорой для собственного тела. От зрелища, как он в меня входит, у меня голова в судороге закинулась назад, тело свело, но я старалась овладеть собой. Старалась его видеть. Смотреть на него, в первый раз смотреть. В первый раз после стольких фальстартов. Я сражалась с собственным телом, сопротивлялась невероятным ощущениям, которые заполняли меня, сражалась, потому что хотела видеть его лицо.
В такой позе получалось неглубоко, а обычно я люблю поглубже, но что-то в этом непривычном угле, в этой глубине или ее отсутствии, в этом ритме, быстром, невероятно быстром, стало подводить меня к оргазму. Я чувствовала, как он нарастает. И успела выдохнуть:
– Когда я, тогда и ты.
У него голос был странно-спокоен, будто он полностью сосредоточился на том, что делал:
– Ты можешь больше одного раза, а у меня может не получиться.
Я коснулась его лица, подержала в ладонях.
– Когда я, тогда и ты. Хватит уже по отдельности.
Глаза его улыбнулись мне:
– Ладно.
И вдруг не осталось времени для слов и споров. Оргазм сжал меня в кулак, и бросился наружу, проливаясь прямо через меня, через кожу. Волна за волной наслаждения уносили меня прочь. Глаза Натэниела вылезли из орбит, будто от удивления, и дыхание его участилось, тело его замедлилось на миг, почти остановилось, а потом он вбил себя в меня глубоко, и если бы я не держала его за лицо, он бы закинул голову назад, но я хотела видеть его глаза. Они были почти безумны. Снова содрогнулось его тело, и на этот раз оргазм застал меня врасплох, лицо его вырвалось у меня из рук, мои глаза закатились под лоб, и я закричала.
Он свалился на меня мешком, вбив себя в меня из последних сил, резко. Я вскрикнула и вцепилась ему в спину ногтями. Кожа поддалась. Он забился на мне, и судороги его тела вбили его в меня еще сильнее, а оттого я еще глубже впилась ногтями, всадила зубы ему в плечо, крича прямо в кожу. Заткнув себе рот кляпом из его плоти.
Телу Натэниела понравилась боль. Как будто если бы я не сделала ему больно, он бы не кончил. Чем сильнее я всаживала в него ногти и зубы, тем глубже вдвигался он в меня. Как будто нас захлестнуло бесконечной петлей боли и наслаждения, и границу между ними размыло.
У него снова переменилось дыхание, и когда тело его отбросило назад в оргазме, я все еще цеплялась зубами за его плечо. Он вырвался. Я успела его вовремя отпустить, чтобы не откусить кусок мяса или не лишиться зуба, но недостаточно быстро, чтобы не пустить кровь. И меня затопило вкусом его крови. Сладкая, соленая, металлическая, а под всем этим – еще что-то, что-то большее. Не прошло и полусуток, как я укусила его в шею, и тогда я не так остро ощущала вкус крови. Разница – как между лихорадочно глотать воду от жажды или смаковать тонкий букет вина. Я оставила кровь Натэниела у себя на языке, растерла ее по небу, распробывая вкус, текстуру, теплоту ее.
А потом проглотила. Быстро, как будто никогда в жизни мне больше не придется ничего глотать жидкого. У меня бывала жажда крови, но, как и насчет зверя, я здесь ошиблась, принимая часть за целое. Испробовав сейчас этого сладкого вкуса, я стала понимать. Случалось мне пробовать кровь, но никогда я даже не думала, что у нее может быть такой вкус.
Сила заплясала над кожей Натэниела, и по мне, прижатой к постели его телом, она потекла колющим, оглушающим потоком. Я задрожала, и зашевелился во мне зверь, мохнатый и полусонный, потревоженный среди дремы.
Натэниел снова склонился ко мне, и глаза его стали светло-серыми с намеком на синеву. Я смотрела в глаза леопарда и чувствовала, как в этом теле распрямляется зверь, будто потираясь о ребра клетки.
И мой зверь потянулся во мне – ощущение было мне знакомо, но никогда я не чувствовала, будто тело мое пусто и эта длинная сущность заполняет меня. Я задрожала, и трудно стало дышать на миг, будто что-то физическое во мне было, и оно, слишком сильно выпрямившись, мешает легким. Давление подержалось секунду и исчезло, но ощущение мне не понравилось.
– Ты пахнешь кровью, – сказал Натэниел, и рычащая нотка послышалась в его голосе.
– Это твоя кровь, – прошептала я, и сердце у меня уже билось быстрее.
– Но она у тебя во рту, – прорычал он прямо мне в губы.
Вдруг его рот оказался вплотную к моему, язык раздвигал мне губы. Он целовал меня крепко, долго, глубоко, запуская язык почти в горло, как недавно себя самого, но язык этот не был такой длинный или толстый, как он сам. Зато сейчас были зубы, которые почти прорезали мне губы, давящая сила, с какой не может сравниться ни один оральный секс. Его язык лизал мне небо, щеки изнутри. Он наслаждался вкусом собственной крови.
Леопардиха у меня в мозгу завопила: «Он нас жрет!» Я знала, что это не так, но что-то зашевелилось во мне, там, где ничему шевелиться не полагается. Я ощутила это не как какое-то жидкое аморфное образование, но как что-то очень твердое и реальное, разместившееся в середине моего тела и шевелящееся. Оно ворочалось, и на этот раз я ощутила что-то вроде руки, протянутой вверх, а что-то еще протянулось вниз. Стало больно, вдруг я стала задыхаться в поцелуе Натэниела.
Он отодвинулся, и улыбка на его лице была свирепой и радостной, дикая красота, будто мысли в этой голове уже не были человеческими.
– Ты хороша на вкус, – произнес он до боли низким голосом, совсем не голосом Натэниела.
Леопардиха на этот рык не прореагировала, она из моей головы исчезла. Но то, что было у меня в теле, вытянуло лапы. Я чувствовала, как оно касается того, чего ничто касаться не должно. Закричав, я уставилась в его глаза и подумала, много ли там осталось от Натэниела, чтобы мне помочь.
– Анита, что случилось?
Глаза леопарда и чужой голос, но лицо – Натэниела, полное заботы и тревоги.
– Больно.
– Я тебе сделал больно?
Я замотала головой, и когти защекотали мне ребра изнутри, заставили забиться под телом Натэниела.
– Помоги!
Он скатился с меня и крикнул:
– Джейсон!
Ему пришлось крикнуть дважды, пока вышел Джейсон, капая водой после душа, с полотенцем в руке. Он посмотрел на нас и тут же перестал улыбаться.
– Что случилось?
– Не знаю, – сказал Натэниел все тем же низким голосом. – Она говорит, что у нее болит что-то.
Эта штука снова во мне потянулась, тянулась и тянулась, и мое тело растягивалось вместе с нею, и она входила мне в руки и в ноги, как в футляр. Строго говоря, это не было больно. Как будто мое тело стало перчаткой, и эта штука проверяла, сколько в перчатке места.
– Ты это чувствуешь? – спросил Джейсон. Тело его покрылось гусиной кожей.
Натэниел кивнул:
– Это ее зверь.
Джейсон присел у края кровати:
– Да, но никогда раньше он так не ощущался.
Мой зверь растянул мне тело до упора, и обнаружил, что дальше некуда. У меня уже несколько лет был кусочек зверя Ричарда, и как-то от линии Белль я получила зверя, являющегося по моему зову – леопарда. Таким образом я стала Нимир-Ра для Нимир-Раджа Мики. Натэниел был мой pomme de sang, но еще он был моим подвластным зверем, как Ричард для Жан-Клода. Теперь та часть моей сути, которая была зверем, кошкой, потягивалась в моем теле. Я раньше ощущала ее как силу, скорее метафорически, нежели физически, но сейчас это было физически – дальше некуда. Я ощущала зверя, бьющегося во мне, ищущего дорогу наружу. Как будто я была ликантропом, да только не хватало последнего кусочка в мозаике, того, что выпустил бы зверя из моей кожи, позволил бы ему стать настоящим.
Он съежился, уходя в середину моего тела, где существовал всегда. Но сейчас он был как леопард в зоопарке, в маленькой железной клетке. Он метался, метался, потом кидался на прутья, полосуя их когтями, но этими прутьями было мое тело, и я кричала. Я тянулась руками, пыталась схватиться за что-нибудь, за что угодно, что помогло бы мне. Как драться с тем, что у тебя внутри? Как уничтожить нечто, состоящее из твоего собственного мяса?
Джейсон схватил меня за руку, и вдруг я вдохнула сладкий мускус волка. И как будто прикосновение Джейсона сработало проводником, я вдруг увидела Ричарда. Он стоял в залитой солнцем кухне и варил что-то в кастрюле. На нем были только джинсы, посудное полотенце заткнуто за пояс. Спину покрывали следы когтей, или ногтей, но очень серьезных. Скорее это было результатом хорошего секса, чем драки. Он поднял голову, понюхал воздух, и только тогда обернулся назад, будто мог меня увидеть.
– Анита, это ты?
– Помоги!
– Что у тебя такое?
Я сжала руку Джейсона, и это будто приблизило меня к Ричарду. Я как будто парила прямо перед ним. Он протянул руку, и она прошла сквозь меня.
Мой зверь отреагировал, завопил и стал бить когтями, совершенно взбешенный. Нам не нужен был еще и волк внутри, для него нет места. Для обоих – точно места нет.
Ричард убрал руку и сказал:
– Анита, ты меня слышишь?
Я выкрикнула его имя, потому что могла только кричать. Как будто эта леопардиха резала меня изнутри, пытаясь вырваться наружу, и не могла.
– Отдай своего зверя другому, Анита. Кому-нибудь, чье тело может его выпустить.
Я не поняла, о чем он, и стала было ему это говорить, но он почувствовал мое недоумение – у него были общие воспоминания со мной, и они рисовали картинку, стоящую тысячи слов. Воспоминание с участием всех пяти чувств стоит и большего. Экономит кучу времени, позволяет поделиться болью быстрее.
Мы находились на центральной арене «Цирка Проклятых». Я потянулась к зверю Ричарда, к его ярости, потому что, если мы не сможем ее подчинить, совет его убьет. Я потянулась к этой ярости. Сила, которую он называл своим зверем, вышла на мое прикосновение. Я для этого зверя пахла домом, почему-то, и он пролился в меня, на меня, через меня, как ослепляющая буря жара и силы. Похоже было на те случаи, когда я вызвала силу вместе с Ричардом и Жан-Клодом, но на этот раз не было заклинания, на которое эту силу направить. Не было куда бежать зверю. Он попытался выползти из меня, разлиться по моему телу, но не было во мне зверя, который мог бы откликнуться на зов, и зверь Ричарда бушевал во мне, потому что я была для него пуста. Я чувствовала, как он растет, и уже думала, что сейчас разорвусь на кровавые ошметки. Давление нарастало, выхода для него не было.
Ричард тогда подполз ко мне на четвереньках, истекая кровью, прижался к моим губам дрожащим поцелуем. Из горла его вырвался тихий стон, и он вдруг резко прижался ко мне губами, и либо у меня губы лопнули бы, либо я ответила бы ему на поцелуй. Я открыла рот, и его язык ворвался внутрь, губы его пили энергию из моих. Порез у него во рту наполнил мне рот вкусом крови, его крови, солено-сладкой. Я держала его лицо в ладонях, впивала его губами, и этого было мало.