Роуч видел, что спорт меняется. Боксеры работали все быстрее, но такие тренеры, как Фатч, по-прежнему использовали старые, статичные методы тренировок, словно не замечая этих перемен. Постепенно Роуч стал менять динамику тренировки. Работу с «лапами» он превратил в нечто большее, в имитацию поединка, которая могла длиться несколько раундов. Это позволяло ему работать в более тесном контакте с подопечными, буквально ощутить на себе весь арсенал их ударов и приемов, видеть, как они передвигаются по рингу. Роуч начал изучать пленки с записями боев соперников, выискивая бреши в их обороне и прочие слабые черты. Выявив уязвимые места, он разрабатывал стратегию боя и отрабатывал ее со своими учениками в поединке на «лапах». Такое тесное взаимодействие на ринге помогло Роучу развить совершенно новый тип общения со спортсменами, нежели практиковал Фатч, — связь стала более тесной, бо
лее личной. Но ни с одним из боксеров этот контакт все же не был стабильным, он то укреплялся, то ослабевал. Совершенствуясь и добиваясь успехов, боксеры начинали отдаляться от тренера, игнорировать его советы, чувствуя, что уже знают достаточно. Самомнение росло, и они переставали учиться.
И вот в 2001 году двери спортивного зала Роуча в Голливуде распахнул боксер совершенно нового типа. Мэн- ни Пакьяо — так его звали, — боксер-левша весом 55 килограммов, успешно выступал у себя на Филиппинах, но приехал в Штаты в поисках тренера, который помог бы ему подняться на более высокий уровень. Пакьяо уже успел переговорить с несколькими наставниками, которые наблюдали его в бою и на тренировках и расхваливали на все лады. Однако никого из них не привлекал боксер наилегчайшей весовой категории —: все они сомневались, что сумеют сделать на нем деньги.
Фредди Роуч был тренером другого сорта — он сразу предложил Пакьяо поработать с «лапами» и с первых ударов понял, что в этом парне что-то есть: напористый, взрывной, стремительный, он не был похож на прочих его подопечных. У других тренеров не было возможности почувствовать то, что чувствовал он. Проведя один раунд, Роуч понял, что нашел спортсмена, которого всегда мечтал тренировать, — того, кто поможет ему развить новый стиль боксирования, который Фредди давно хотел продвигать. Тренер, в свою очередь, тоже произвел наилучшее впечатление на Пакьяо.
По мнению Роуча, Мэнни обладал всеми необходимыми качествами для того, чтобы стать непобедимым боксером, хотя играл он несколько однообразно: превосходно действовал левой рукой и в основном пользовался этим преимуществом. Фредди задался задачей сделать из Пакьяо многопланового, непредсказуемого бойца, настоящего монстра ринга. Начал он с интенсивной работы с «лапами», пытаясь развивать правую руку и отработать скорость передвижения по рингу. Его поразило, с каким напряженным вниманием Пакьяо слушает его наставления, как моментально все схватывает. Парень был способнейший, обучаемый, он продвигался вперед семимильными шагами — такого подопечного у Роуча еще не было. Создавалось впечатление, что усталость Пакьяо неведома, он мог тренироваться без конца и не боялся перетрудиться.
Роуч ждал, когда наступит неизбежный момент охлаждения, когда его подопечный начнет игнорировать своего тренера, но этого так и не произошло. С таким спортсменом можно было работать, набирая обороты.
Вскоре Пакьяо научился наносить сокрушительные удары и правой рукой, а ноги его стали двигаться проворнее, не уступая рукам. В яркой, впечатляющей манере филиппинец одерживал одну победу за другой.
С годами отношения тренера и подопечного развивались. Работая с «лапами», Пакьяо теперь подправлял или предвосхищал маневры, которые Роуч готовил для очередной схватки. Он вносил творческие дополнения в стратегические разработки Роуча. Однажды Роуч увидел, как Мэнни, находясь в безысходной ситуации, сымпровизировал маневр, резко нагнувшись и атаковав противника под углом, вместо того чтобы нанести лобовой удар. Роучу это показалось перспективным. Он решил разработать это направление, и в результате на свет появился принципиально новый стиль ведения боя. Теперь тренер и сам с удовольствием учился у Пакьяо. Прежние отношения наставника и подопечного приобрели новые качества — основанные на взаимодействии, они стали более живыми, полезными для обоих. Для Роуча это означало, что они с Мэнни сумели преодолеть препятствие, с которым до сих пор рано или поздно сталкивались все его подопечные. Дойдя до определенного уровня, они стопорились в своем развитии, что позволяло противникам использовать их слабые стороны.
Так, благодаря совместным усилиям, Роуч сумел превратить этого спортсмена, малоизвестного и довольно однобокого, в одного из самых сильных, а может быть, самого сильного боксера своего времени.
Теоретически ничто не может нам помешать научиться абсолютно всему у своих наставников, обладающих богатым опытом. Но на практике это далеко не всегда удается. Причин тому немало. Например, в какой-то момент отношения могут попросту выдохнуться, ведь очень нелегко постоянно поддерживать тот же высокий градус, тот же уровень заинтересованности, что и вначале. Мы даже можем отчасти разочароваться в своем учителе, особенно когда сами уже что-то умеем и разница между нами слегка сократилась. Кроме того, мы со своими наставниками принадлежим к разным поколениям, по-разному смотрим на вещи. Приходит время, и принципы, которыми так дорожат наши учителя, кажутся нам не столь уж важными, мы и сами не замечаем, как перестаем обращать на них внимание. Единственный выход из этой ситуации — поддерживать более интерактивное, в режиме постоянного диалога, общение с наставником. Если же он способен прислушаться к вам и воспринять кое-что из ваших идей, ваши отношения станут куда более динамичными. Вы чувствуете растущую открытость и доверие с его стороны и уже не досадуете и не возмущаетесь. Вы радостно делитесь своими переживаниями и плодами размышлений, а это, возможно, помогает наставнику раскрепоститься, перестать воспринимать собственные принципы как застывшую догму.
Подобный стиль взаимоотношений больше соответствует нашему демократичному времени и может служить своего рода идеалом. Но он не имеет ничего общего с бунтарскими настроениями или неуважением к наставнику. Уважение к учителю, как было показано в этой главе, остается неизменным. Подражайте Пакьяо, который буквально преклонялся перед авторитетом своего тренера, — ловите каждое слово своих учителей. Будьте полностью открыты их советам. Вам необходимо завоевать их уважение, показав себя понятливыми и способными учениками, — пусть и они подпадут под ваше обаяние, как это случилось с Роучем, встретившим Мэнни Пакьяо. Усердие и собранность помогут вам развиваться, набираясь умения и сил, а это, в свою очередь, позволит более успешно привлекать внимание к себе и к своим потребностям.
Налаживайте обратную связь с наставником и, воспринимая его идеи, кое-что подгоняйте «по своей мерке». Первым начните это встречное движение, задайте тон отношениям — в этом вам поможет желание учиться.
Налаживайте обратную связь с наставником и, воспринимая его идеи, кое-что подгоняйте «по своей мерке». Первым начните это встречное движение, задайте тон отношениям — в этом вам поможет желание учиться. Тем, кому удастся наладить подобное взаимодействие / диалог, дальнейшие отношения с наставником сулят безграничные возможности для научения и совершенствования.
Оборотная сторона
Томас Эдисон
Ни в каком случае нельзя считать мудрым решение обойтись в жизни без наставника, лишить себя этого блага. Вы потратите уйму бесценного времени, разыскивая и приводя в систему все то, что необходимо узнать. Но иногда выбирать не приходится. Рядом попросту не оказывается никого, кто мог бы взять на себя эту роль, так что вы вынуждены выкручиваться. В подобной ситуации вы просто обязаны обратить необходимость в достоинство. Именно так обстояло дело с, возможно, величайшим деятелем науки, которому пришлось до всего доходить самому. Речь идет о Томасе Алве Эдисоне (1847-1931).
С раннего детства Эдисон привык к самостоятельности, но не от хорошей жизни. Родился он в очень бедной семье и уже с двенадцати лет вынужден был зарабатывать на жизнь, помогая родителям. Мальчик продавал газеты в поездах и благодаря этому много разъезжал по родному Мичигану, глядя вокруг во все глаза. Ему было интересно всё, но особенно привлекали машины, механизмы, любые движущиеся устройства. Лишенный возможности посещать школу и учиться, Томас обратился к книгам, жадно прочитывая все, что мог достать, в первую очередь о науке. В подвале родительского дома он оборудовал собственную лабораторию и проводил там опыты, в частности самостоятельно научился разбирать и
чинить любые часы. В пятнадцать лет Томас устроился на работу станционным телеграфистом и несколько лет провел в поездках по стране. Ему так и не довелось получить образования в учебном заведении, на его пути не встретился никто, кто мог бы стать наставником или учителем. Зато в каждом городе, куда попадал юноша, он первым делом отправлялся в публичную библиотеку.
Одна из попавшихся ему в библиотеке книг сыграла решающую роль в его жизни: двухтомник Майкла Фарадея «Экспериментальные исследования в физике». Этот труд стал для Эдисона тем же, чем для самого Фарадея было «Совершенствование разума». Он помог молодому человеку сформировать систематические взгляды на науку и разработать программу самообразования в заинтересовавшем его физическом явлении — электричестве. Отныне у Томаса появилась возможность не только воспроизводить опыты, которые ставил великий мастер, но и проникаться его философскими взглядами на науку. До конца своей жизни он продолжал считать Фарадея образцом для подражания.
Читая книги, ставя эксперименты, практикуясь в разных профессиях, Эдисон сам себе дал серьезное образование. Процесс обучения длился около десяти лет, вплоть до той поры, когда он стал изобретателем. Добиться успеха Эдисон сумел благодаря неослабевающему стремлению к знаниям, желанию учиться, что бы ни случилось, а также исключительной самодисциплине. Недостаток образования, полученного в учебных заведениях, он восполнял поразительным упорством и настойчивостью. Томас трудился изо всех сил, а то, что он был совершенно не причастен ни к одной научной школе и ни одна доктрина не оказала подавляющего влияния на его ум, позволяло оригинально и свежо подходить к решению любой проблемы. Так недостаток образования Эдисон обратил в свое достоинство.
Учиться на примере — значит подчиняться авторитету. Вы следуете за учителем, потому что верите в то, что он делает, даже если не можете детально проанализировать эффективность его действий. Наблюдая за учителем и стремясь превзойти его, ученик бессознательно осваивает нормы искусства, включая и те, которые неизвестны самому учителю. Майкл Полани
Если так сложится, что вы вынуждены будете идти тем же путем, берите пример с Эдисона и постарайтесь безоговорочно верить в свои силы. В подобных обстоятель
ствах вы сами себе учитель и наставник. Принуждайте себя учиться везде и всюду, черпайте из любого возможного источника. Читайте больше, чем те, кто получил образование в учебных заведениях, превратите чтение в привычку на всю жизнь. При всякой возможности старайтесь применить свои добытые нелегким трудом знания на практике, упражняйтесь и экспериментируйте. Вполне вероятно, у вас появятся косвенные учителя — знаменитости или исторические деятели, достойные того, чтобы взять их за образец для подражания. Читая о них и размышляя об их опыте, вы можете получить некое руководство. Пытайтесь претворить их идеи в жизнь, воспринимая и усваивая их мысли. Вас, самоучку, будет отличать свежий и неиспорченный взгляд на мир, полностью обусловленный вашими собственными впечатлениями, вашим опытом, и это несомненно придаст вам сил и укажет путь к мастерству.
Видеть людей такими, как есть: социальный интеллект
Часто самым большим препятствием на пути к мастерству становится эмоциональная опустошенность в ответ на сопротивление окружающих нас людей и их попытки манипулировать нами. Если вовремя не спохватиться, мы рискуем погрязнуть в бесконечных политических интригах и сражениях, отнимающих все силы. Главная проблема, с которой мы сталкиваемся в сфере общения, — наша наивная склонность судить о людях по себе, проецировать на других собственные эмоциональные потребности и приписывать им свои желания. Мы неверно трактуем намерения окружающих, и поэтому наша реакция порождает непонимание, а то и враждебность. Социальный интеллект — способность видеть людей в как можно более реалистичном свете. Преодолевая обычную зацикленность на себе, мы можем научиться глубже понимать других, верно трактовать их поступки, видеть, что ими движет, и не поддаваться на попытки манипулировать собой. Плавно скользя и лавируя в своем социальном окружении, мы экономим время и силы, нужные для учения и приобретения навыков. Успех, достигнутый без этого, — не настоящее мастерство, его не хватит надолго.
Мысленное проникновение
Бенджамин Франклин
В 1718 году Бенджамина Франклина (1706-1790) отправили в Бостон, где он стал подмастерьем в типографии своего брата Джеймса. Мальчик мечтал стать настоящим писателем. В типографии он не только освоил работу на печатных станках, но и научился редактировать рукописи. В книгах и газетах не было недостатка, и он черпал оттуда образчики хорошего литературного стиля. О лучшем месте Бенджамин и мечтать не мог.
Ученичество продолжалось, Бенджамин, занимаясь самообразованием, набирался знаний из книг, отточил он и умение писать. И вот в 1722 году ему наконец представилась превосходная возможность заявить о себе как о литераторе — его сводный брат собрался выпускать газету, которая получила название «Новоанглийские куранты». Бенджамин забросал Джеймса идеями и сюжетами статей, которые готов был написать. Однако, к великому его разочарованию, брат заявил, что не намерен все это публиковать. «Куранты» — слишком солидное издание, писанина Бенджамина не годится для публикации, ей недостает зрелости.
Бенджамин понимал, что спорить с Джеймсом бессмысленно — тот отличался редким упрямством. Юноша размышлял об этой ситуации, и внезапно его осенило: что, если начать писать письма в «Куранты» от лица вымышленного персонажа? Если написать хорошо, Джеймс ни за что не догадается, что они от Бенджамина, и письма будут опубликованы. И мы еще посмотрим, кто посмеется последним!
Как следует все обдумав, он решил, что вымышленным персонажем станет молодая женщина по имени Сайленс Дугуд, имеющая свое мнение, часто весьма оригинальное, обо всем, что происходит в Бостоне. Желая придать образу достоверность, Бенджамин часами размышлял о Сайленс, во всех подробностях сочинял ей прошлое и так глубоко проник в выдуманный образ, что стал думать о нем как о живом человеке. Он словно погружался в мысли Сайленс, слышал ее голос, самобытный, реальный.
Отправив в «Куранты» первое, довольное длинное письмо, Бенджамин ждал результата. Он был радостно удивлен, увидев, что брат опубликовал его, снабдив комментарием от редакции, в котором призывал корреспондентку присылать еще письма. Похоже, Джеймс счел, что письмо написал кто-то из признанных в городе литераторов, воспользовавшись псевдонимом, настолько оно было легким, остроумным и саркастичным, — ему даже в голову не пришло, что автор — его брат Бенджамин. Джеймс продолжал публиковать письмо за письмом, и вскоре они стали самой популярной рубрикой «Курантов».
В типографии Бенджамину поручали все более ответственные задания, да и в газете он проявил себя способным редактором. Чувствуя гордость за свои достижения, юноша решился и в один прекрасный день признался Джеймсу, кто является истинным автором писем Дугуд. Бенджамин ожидал похвал и восторгов, потому реакция брата удивила его — Джеймс негодовал, чувствуя себя одураченным. Он так и не сменил гнев на милость, был с Бенджамином все более неприветлив, даже жесток. Работать с ним стало просто невозможно, и спустя несколько месяцев, осенью 1723 года, отчаявшийся Бенджамин решился бежать из Бостона, порвав с братом и всей семьей.
После долгих скитаний он добрался до Филадельфии и принял решение обосноваться там. Семнадцатилетний мальчишка, без денег и никого не знавший в городе, Бенджамин все же, непонятно почему, был полон радостных надежд. За пять лет службы у брата юноша многому научился и разбирался в типографском и издательском деле получше, чем люди вдвое старше его. Он умел работать, был амбициозен, собран и дисциплинирован. К тому же он оказался талантливым писателем. Ничто более не сковывало его свободу — Бенджамин решил, что непременно покорит Филадельфию.
В первые же дни, немного осмотревшись, юноша преисполнился даже большей уверенности. Две книгопечатни, имевшиеся на тот момент в городе, сильно уступали даже самой слабой бостонской типографии, а уровень материалов в местной прессе был ниже всякой критики. Для человека, готового исправить положение дел и настроенного решительно, это означало безграничные возможности.
В самом скором времени Бенджамин нашел место в одной из двух типографий города, владельцем которой был некто Сэмюел Кеймер. В те времена Филадельфия еще была небольшой и довольно провинциальной, так что слух об одаренном новичке разлетелся стремительно.
Губернатор колонии Пенсильвания сэр Уильям Кейт лелеял честолюбивые мечты о превращении Филадельфии в культурный центр и считал, что двух типографий здесь явно недостаточно. Прослышав о Бенджамине Франклине и его литературном таланте, он встретился с ним. По- видимому, на губернатора произвел большое впечатление ум молодого человека, так как Франклину было предложено открыть собственную типографию при поддержке правительства. Кейт сообщил ему, что субсидирует закупку оборудования и материалов в Лондоне и предложил юноше отправиться в Англию, чтобы лично проследить за их приобретением. Он пообещал снабдить его деньгами и рекомендательными письмами.
Франклин не мог поверить в такое сказочное везение. Считаные месяцы назад он был жалким подмастерьем у сводного брата. Теперь же, благодаря щедрому и предприимчивому губернатору, вот-вот откроет собственное дело, начнет издавать газету, к его голосу будут прислушиваться в городе — а ведь ему нет еще и двадцати!
Сборы в Лондон шли, но задаток, который посулил Кейт, Франклин так и не получил. Правда, спустя некоторое время от губернатора пришел ответ, в котором объяснялось, что причин для тревоги нет — рекомендательные письма будут ожидать его уже в Англии. Итак, ничего не сообщив Кеймеру о своих намерениях, юноша уволился и отправился в путешествие через Атлантику.
Высадившись в Англии, Франклин обнаружил, что ни писем, ни денег нет. Решив, что это недоразумение, он бросился разыскивать представителя губернатора, кото-
г
рому можно было бы рассказать о договоренности и попросить помощи. Отчаявшись, он поделился горем с богатым филадельфийским купцом, и тот открыл ему глаза — губернатор Кейт был безответственным болтуном. Он постоянно что-нибудь кому-нибудь обещал, желая произвести впечатление своими полномочиями. Однако энтузиазма редко хватало больше, чем на неделю, Кейт выдыхался и терял интерес к очередному прожекту. Никаких денег у него и не было, а характер губернатора был столь же ненадежным, сколь и посулы, на которые он был горазд.
Поняв, что его обманули, Франклин обдумал свое положение. Больше всего огорчало не то, что он остался вдали от дома один и без денег, — в те времена не было, пожалуй, места более притягательного для молодого человека, чем Лондон, он сумеет освоиться и пробить себе дорогу. Печалило другое — то, что он так ошибся в Кейте, оказался наивным и легковерным простачком.
К счастью, в Лондоне книгопечатное дело было весьма развито, и уже через несколько недель Франклин нашел место в одной из крупных типографий. Чтобы поскорее забыть о Кейте и своем фиаско, Бенджамин с головой окунулся в работу, поражая своего нанимателя умелым обращением с разными станками и редакторским мастерством. С другими работниками юноша ладил, однако был удивлен странной британской традицией: пять раз в день его собратья печатники устраивали перерыв, чтобы пропустить по пинте пива. Это придавало им сил для работы, по крайней мере, так они говорили. Предполагалось, что Франклин, как и все рабочие в их цеху, будет еженедельно делать взнос в пивной фонд, но юноша платить отказался — он не был намерен присоединяться к возлияниям в рабочее время, а сама мысль о том, что он должен отдавать часть заработанных нелегким трудом денег на то, чтобы другие разрушали свое здоровье, вызвала у него искреннее негодование. Бенджамин честно заявил о своих принципах, и печатники, казалось, спокойно восприняли его отказ платить.
Однако по прошествии нескольких недель стали происходить непонятные вещи: что ни день Бенджамина отчитывали за какой-нибудь недочет; в текстах, кропотливо им выверенных, откуда ни возьмись появлялись опечатки. Ему стало казаться, что он сходит с ума. Продлись это еще какое-то время, и увольнение было бы неизбежным. Очевидно, кто-то вставлял ему палки в колеса, но, когда он пожаловался коллегам, те списали все на нечистую силу, объяснив, что у них в цеху время от времени появляется злокозненный призрак. Наконец, смекнув что к чему, Франклин согласился вносить деньги в пивной фонд, после чего опечатки внезапно испарились вместе с призраком.
После этого происшествия и множества других ошибок, совершенных им во время жизни в Лондоне, Франклин всерьез задумался о себе. Он был безнадежно наивен, совершенно не разбирался в людях, не понимал их намерений и поступков. Размышляя об этом, Бенджамин был озадачен явным парадоксом: когда дело касалось работы, не было человека рассудительнее и понятливее его — он трезво и практично смотрел на вещи и постоянно стремился к самосовершенствованию, например, он ясно видел слабые места в своих литературных работах и усердно трудился над их исправлением. Но в общении с людьми все обстояло иначе: юношу неизбежно захлестывали эмоции, так что он терял почву под ногами, утрачивал контакт с реальностью. Рассказывая брату о своем авторстве, он желал удивить того своими литературными способностями, не предполагая, что может вызвать зависть и недоброжелательство. Слушая губернатора, Бенджамин воспарил в мечтах и не обратил внимания на очевидные признаки того, что Кейт — пустозвон, в случае же с печатниками, ослепленный гневом, он не заметил, что оскорбил товарищей своим решением. Хуже всего было то, что Бенджамин ничего не мог поделать с этой своей эгоцентричностью.
Твердо решив положить этому конец и изменить себя, он нашел единственное решение: впредь, общаясь с людьми, он будет заставлять себя сдерживаться, как бы
отступать на шаг назад и обуздывать свои эмоции. С такой отстраненной позиции он сумеет полностью сосредоточиться на людях, с которыми имеет дело, «исключив из уравнения» собственные неуверенность, тревоги и желания. Упражняясь в этом постоянно, он сумеет превратить это в привычку.
Воображая, как это будет работать, Бенджамин испытал странное чувство. Он вспомнил, как вживался в образ Сайленс Дугуд, работая над ее письмами, — обдумывал характер выдуманного персонажа, проникал в его внутренний мир, пока Дугуд не зажила в его фантазии. В сущности, ему нужно использовать этот литературный прием в повседневной жизни. Проникая во внутренний мир окружающих, он поймет, как смягчить их души, ослабить сопротивление или нарушить злокозненные планы.
Чтобы действовать наверняка, Бенджамин решил радикально изменить отношение к жизни: отныне он целиком и полностью принимает человеческую природу, как она есть. Все люди обладают сложившимися характерами и укоренившимися привычками. Одни из них легкомысленны, как Кейт, другие мстительны, как Джеймс, третьи упрямы и несговорчивы, как печатники. Подобные им есть повсюду, так сложилось издавна, с самой зари цивилизации. Обижаться или пытаться изменить их бессмысленно — они только почувствуют себя оскорбленными или даже озлобятся. Разумнее принимать таких людей, как принимаем мы колючки на розе. Лучше наблюдать и умножать знание человеческой природы, как умножают люди знания в разных науках. Если бы ему дано было начать жизненный путь сначала, думал Бенджамин, он избавился бы от своей ужасающей наивности и был бы разумнее в отношениях с людьми.
Проработав в Лондоне более полутора лет, Бенджамин собрал наконец денег на обратный путь в колонии и в 1727 году снова оказался в Филадельфии. Занявшись поисками работы, он был несказанно удивлен, когда прежний хозяин, Сэмюел Кеймер, сделал ему выгодное предложение — стать управляющим в типографии и взять на себя обучение работников, нанимаемых в связи с расширением дела. Кеймер положил ему отличное жалованье. Франклин согласился, однако с самого начала почувствовал какой-то подвох. Но, как и обещал себе, он не стал предпринимать опрометчивых шагов, а сдержался и спокойно проанализировал факты.
В обучении у него находились пять человек, но работа с ними почти не оставляла Бенджамину времени на прочие дела. Сам Кеймер вел себя странно — вкрадчиво, намного более приветливо, чем когда-либо. Столь дружеские манеры были несвойственны этому раздражительному и нервозному джентльмену. Взглянув на ситуацию с точки зрения Кеймера, Франклин почувствовал, что тот до сих пор не простил ему скоропалительный отъезд в Лондон, считая это предательством. Должно быть, он, Бенджамин, представляется хозяину ничтожеством, самонадеянным юнцом, заслуживающим возмездия. Кеймер был не из тех, кто станет обсуждать это с другими, но он мог, кипя от негодования, решить проучить молокососа. Теперь намерения Кеймера становились более понятными: скорее всего, он вынудит Франклина передать свои обширные знания другим работникам, после чего уволит его. Так он задумал отомстить.
Уверенный, что все понял правильно, Бенджамин решил незаметно повернуть ситуацию в свою пользу. Пользуясь положением управляющего, он заводил связи среди поставщиков и клиентов. Он экспериментировал с новыми методами производства, с которыми познакомился в Англии. Выбирая моменты, когда Кеймера не было поблизости, Франклин осваивал то, чего еще не знал, — работу с печатными клише и производство красок. Он внимательно и серьезно работал со своими учениками и постепенно готовил одного из них себе в ассистенты.
И вот, почувствовав, что Кеймер собирается его уволить, Бенджамин уволился сам и открыл собственную типографию — при надежной финансовой поддержке, вооруженный углубленным знанием дела, имея солидных клиентов, заинтересованных именно в его услугах, а также первоклассного ассистента, которого сам же подготовил и обучил. Осуществляя свой план, Франклин заметил, что им движет вовсе не гнев и не горькая обида на Кеймера. Он словно передвигал фигуры на шахматной доске, стараясь предугадать ходы Кеймера, прочитать его мысли, и, преуспев в этом, хладнокровно и рассудительно сыграл блестящую партию.
В дальнейшем издательское дело Франклина процветало. Он успешно издавал газеты, писал книги, становившиеся бестселлерами. Франклин занимался и наукой, приобрел известность своими экспериментами с электричеством, изобрел экономичную малогабаритную печь для домов, получившую название «печь Франклина» (а в зрелые годы еще изобрел бифокальные очки, разработал проекты кресла-качалки, молниеотвода и др.). Он приобретал все большую известность и авторитет в Филадельфии ив 1736 году решил, что пришло время сделать следующий шаг и заняться политикой. Франклин стал делегатом в законодательном собрании Пенсильвании и через несколько месяцев после этого был единогласно избран на весьма почетный и важный пост секретаря Пенсильванской ассамблеи. Однако, когда подошло время возобновить назначение, Исаак Норрис, новоиспеченный член законодательного органа, внезапно выразил свое категорическое несогласие и поддержал другого кандидата. После жарких дебатов Франклин все же был избран, но, оценивая положение, ясно видел опасность, маячащую на горизонте.
Норрис был деловым человеком, хорошо образованным и богатым. Обаятельный и неглупый, но чрезмерно амбициозный, он явно намеревался сделать головокружительную карьеру. Начни Франклин с ним конфликтовать — чего, собственно, все и ожидали после битвы, разыгравшейся вокруг секретарской должности, — это привело бы лишь к тому, что Норрис, утвердившись в своем предубеждении, окончательно стал бы ему непримиримым врагом. С другой стороны, если Норриса игнорировать, тот сочтет Франклина заносчивым и, вероятно, еще сильнее возненавидит. Может, кто-то предло
жил бы идти в атаку и дать отпор — это поступок сильного мужчины, готового показать всякому, что не даст себя в обиду. Но разве не будет неизмеримо более мощным шагом опровергнуть ожидания Норриса и сделать его своим преданным союзником?
И Франклин взялся за дело: внимательно присматривался к Норрису в законодательном собрании, собирал информацию из надежных источников и старался как можно глубже проникнуть в его мысли. Он пришел к выводу, что Норрис — горделивый, вспыльчивый юноша, страдающий от многочисленных комплексов. Казалось, он страдает от нехватки внимания, мечтает о любви и восхищении окружающих, возможно, завидует популярности Франклина, его успехам. Через верных людей Франклин узнал, что у Норриса имеется необычная страсть — огромная библиотека с весьма редкими книгами. Один экземпляр был особенно ценным, и Норрис ценил эту книгу больше других. Книги, по-видимому, были для него воплощением благородства, утонченности и помогали почувствовать свою исключительность.
Узнав об этом, Франклин решил действовать следующим образом: он написал Норрису подчеркнуто любезное письмо, в котором выразил восхищение его коллекцией. Он и сам страстный библиофил и так много слышал о редких книгах Норриса, особенно об одной, что почел бы за неслыханное счастье с ней познакомиться. Вот если бы мистер Норрис великодушно одолжил ему этот раритет на несколько дней... он обещает обращаться с книгой бережно и вернуть ее точно в срок!