Льюис Пельцер
Из мрака к свету.
От смерти к жизни
Господу Богу моему,
Который долготерпит и спасает;
Моей жене,
мужественно выстоявшей в испытаниях;
Моим детям
для назидания и укрепления в вере.
Оглавление
Оглавление................................................................................................. 1
Вступление................................................................................................. 2
Предисловие............................................................................................... 2
Говорят …................................................................................................... 2
Один несчастный случай за другим............................................................. 5
Моя миастения............................................................................................ 8
Моя встреча с Богом Библии.................................................................... 15
Мой духовный путь................................................................................... 22
Новая ориентация..................................................................................... 27
Мое полное выздоровление...................................................................... 27
Вступление
Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей, ради истины Твоей.
Пс. 113,9
По настоянию детей решил я рассказать свою историю. Написанная без соблюдения особых литературных требований, она часто кажется бессвязной и достойна лишь того, чего она достойна!
Я был бы очень счастлив, если бы Господь воспользовался моим свидетельством, чтобы одних читателей ободрить, других заставить задуматься, а бесчисленное количество людей привести к вере в Иисуса, к вере в имя, данное людям, «...которым надлежало бы нам спастись» (Д. Ап. 4,12).
«...Называется Верный и Истинный...»
(Откр. 19,11)
«Иисус – Эммануил» (с нами Бог).
Предисловие
Я знаю не много рассказов, которые бы так четко и с такой ясностью раскрывали великую ценность вечного спасения, превосходящую физическое исцеление, а также первенство библейского откровения над человеческими чувствами. Жизненный путь брата Льюиса мог бы послужить хорошим примером Божьему народу и стать для него утешением и укреплением; а тем христианам, которые считают себя серьезными, но, к сожалению, из-за доверчивости часто подверженным разного рода соблазнам и искушениям, помочь освободиться от так называемых «духовных» приключений.
Надеюсь, это свидетельство, этот простой рассказ получит большое распространение.
Фредерик Бюлер,
ответственный за Исследовательский центр информации и содействия
Говорят …
«Ибо сами они сказывают о нас, какой вход имели мы к вам, и как вы обратились к Богу от идолов, чтобы служить Богу живому и истинному и ожидать с небес Сына Его, Которого Он воскресил из мертвых, Иисуса, избавляющего нас от грядущего гнева».
1 Фессалоникийцам 1,9—10
Родился я с моим братом-близнецом и был десятым ребенком в семье из тринадцати детей. Рос в атмосфере глубокой религиозности. Мой отец занимался выращиванием крупного рогатого скота и овец в горах Арденны, а жил в городе Льеж, в Бельгии, где посещал школу иезуитов. В детстве моя мама воспитывалась у монахинь в департаменте Ду Норд, умерла она при рождении тринадцатого ребенка. По этому случаю отец собрал всех детей у кровати покойной и сказал: «Бог дал, Бог и взял, да святится имя Господне». Это произошло 20 августа 1939 года. Шла война, и наш район должны были эвакуировать.
С детства отец воспитывал нас в страхе Божьем. Он был человеком верующим, богобоязненным, с твердыми убеждениями. Он верил в спасение через веру в Иисуса, Который пролил за нас Свою кровь на кресте, а также почитал всех святых и особенно Марию. Всему этому его научили иезуиты. Отец беспрестанно молился за всех своих детей, а также за всех неверующих на земле.
Он очень беспокоился за души людей и всегда с готовностью приходил к умирающим людям, чтобы помочь им примириться с Богом прежде, чем они умрут. Его вера, которую многие считали фанатизмом, вызывала у одних людей насмешки, у других почтение. Без Божьего благословения он ничего не предпринимал и ничего не говорил публично. Вся его переписка, бухгалтерские книги были подписаны буквами «С.Г.», что значит «Слава Господу». По воскресеньям он никогда не работал, даже во время уборки урожая, если он к тому времени уже поспел; он мог позволить себе сделать лишь что-то незначительное.
Немногое, что отец знал о жизни из Священного Писания, из Псалмов, из Деяний Апостолов, привело его к мысли, что это намного лучше, чем присягать перед судом или проигрывать процессы. «Но да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»,— этого в жизни ему было достаточно.
Наш дом в крестьянской усадьбе был похож на святыню. В каждой комнате висело традиционное распятие, стояли статуи. В комнате, где мы всегда обедали, находился маленький алтарь, освещаемый мягким красным светом, который излучала крохотная масляная лампадка. Мой отец заботился о том, чтобы она день и ночь горела, а чтобы ее лучше было видно, комната полностью затемнялась.
Каждое утро, едва только встав с кроватей, мы склонялись в молитве. Каждый прием пищи также не проходил без предварительной молитвы. Вечерами вся семья собиралась для вечерней молитвы с чтением и декламацией. По возможности мы пытались уклониться от этой молитвы, что удавалось нам не часто, так как отец внимательно следил за нами. Вот в каких условиях я рос.
Когда нам с братом исполнилось по семь лет, отец отвез нас к священникам и монахиням, что было для него довольно большой жертвой. Принять это решение заставила его мысль о том, что кто-то из его детей может отвернуться от Господа и будет жить в грехе. Именно в этом возрасте в Фисмеском монастыре, расположенном на реке Марне, стал я задавать себе вопросы о духовной жизни, которая, казалось, совсем не интересовала моих братьев и сестер.
В день моей конфирмации я был очень печальным, так как совсем не чувствовал Божьего присутствия, которое должно было после изучения катехизиса, посредством Святого Духа, очистить меня и изменить. По католической теории, получить Святого Духа можно через легкий хлопок священника по щеке и помазание «святым маслом». Все мои товарищи после такой церемонии возвращались с сияющими лицами, радостные и веселые (вероятно, от хлопка по щеке), и только мне одному было грустно. Тогда я еще не осознавал, что был сильно возмущен тем, как люди без стеснения потешаются над божественными вещами.
В монастырской школе я, как и все другие ученики, ходил на утреннюю мессу, молился до и после каждого приема пищи, а также до и после уроков. Каждую субботу у нас проходили уроки катехизиса. По воскресеньям и пятницам проводилось много различных церемоний.
Как воспитанник «христианской школы», пошел я вместе с братом-близнецом на первое праздничное причастие. И там опять, вместо того чтобы чувствовать себя счастливым, я весь день грустил. В подарок нам с братом подарили скульптурки Иисуса в терновом венке. Наши товарищи с гордостью показывали друг другу свои подарки (часы, фотоаппараты и т.д.), и только мы тщательно прятали то, что подарили нам.
С одной стороны, я чувствовал себя заинтересованным Божественными вопросами и уроками религии, с другой же стороны, я замечал вокруг слишком много притворства, которое причиняло мне боль. Постепенно я стал путать Бога с религиозным миром, а затем и обвинять Его в несправедливости и лицемерии. В то же время моя совесть обвиняла и меня в том же лицемерии и в той же несправедливости.
Я хотел служить Господу и быть Его другом, но чувствовал, что отдаляюсь от Него, скорее Он все больше и больше удалялся от меня и наконец, как мне казалось, совсем оставил меня.
В возрасте семнадцати лет я уже был убежден, что совсем отдалился от Бога, и пребывал поэтому в очень подавленном состоянии. Несмотря на то, что я регулярно исповедовался и рассказывал священникам о своей беспомощности, после чего они всеми путями пытались успокоить и утешить меня, ничто не изменялось в моем беспокойном и затуманенном сознании. Религиозность отца казалась мне крайностью, а святость Господа, Его недосягаемость пугали меня.
Затем пришло время службы в армии. С самого начала меня шокировало и ужасало неуважительное и непристойное поведение большинства моих товарищей. Но постепенно я стал подражать им. У меня было два лица, одно видимое, с которым я выглядел славным малым, а другое невидимое, внутреннее, которое постоянно изобличало меня. Я чувствовал себя все более беспомощным. Возрастающий в душе протест по отношению к Богу убедил меня, что я нахожусь в безнадежном состоянии.
После службы в армии я не смог долго оставаться в доме своего отца, так как его вера и его упреки сильно раздражали меня. Вскоре я покинул родительский дом и вернулся в Алжир, где проходил свою воинскую службу. На работу я устроился к одной супружеской паре, Джейну и Антуанетт Родригас. Уроженцы Алжира, они не были алжирцами по происхождению. Не имея никакого образования и диплома, я смог получить у них только работу батрака. Кроме того, я стал посещать школу полиции Алжира и таким образом со временем стал служащим полиции ГСБ (Государственной службы безопасности) государства Алжир.
28 января 1961 года я женился на молодой девушке Марии-Терезе Лопес в городе Сиди-бель-Аб-бес, с которой познакомился, когда еще служил в армии. Я думал, что покой и счастье можно найти в браке. Считая себя уже безнадежно потерянным, я умолял жену обратиться в католическую веру, так как «без этого не будет счастья».
30 октября 1961 года в Сиди-бель-Аббесе родился наш первый ребенок, девочка. Назвали мы ее Кристиной.
Своего отца я увидел снова лишь перед его смертью, как раз накануне того, как он впал в кому. Он посмотрел на меня глубоким, печальным взглядом, но сказать мне уже ничего не смог. Умер он 7 марта 1962 года.
После смерти отца я покинул место службы в полиции и вернулся в родительский дом, где стал работать со старшим братом Жаком.
Один несчастный случай за другим
«...И многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам.»
Марка 9,22
Моя жизнь была наполнена болезнями и несчастными случаями, многие из которых могли стоить мне жизни. Я был вторым ребенком из близнецов. При моем рождении произошла задержка, которая едва не стоила мне жизни. Родился я весь синий, уже наступало удушье. Акушерка с усердием хлопала меня по попе и прилагала все усилия, чтобы я начал дышать.
Когда мне было два года, я упал в емкость в два с половиной метра длиной, шестьдесят сантиметров шириной и полтора метра глубиной, в которой овцы проходили дезинфекционную обработку. В тот момент эта емкость была наполнена раствором крезола. Чтобы сильно не волноваться и не отчаиваться из-за, казалось, неминуемой гибели, так как я мог наглотаться этой отравы, я решил не кричать, а крепко уцепился за край емкости и начал бормотать себе что-то под нос, как будто ничего не произошло.
В этой щекотливой и опасной ситуации меня нашел папин рабочий. Вытащив меня из емкости, он был очень поражен тем, что я, попав в такое трагическое положение, смотрю на него и весело улыбаюсь.
Когда мне было восемь лет и я учился в Фисме-се, в монастырской школе неподалеку от реки Марны, мы, как всегда, колонной по три, направились прогуляться вдоль реки. Стояла ужасная жара. Те ученики, за кем был присмотр, а также старшеклассники намеревались искупаться в реке. Не умея плавать, я последовал за ними и был сразу же отнесен течением и затянут потоком водяных водоворотов на самую глубину. К счастью, один из надзирателей заметил мое исчезновение, и мне вовремя смогли оказать помощь.
В девять лет, когда я на каникулах гостил у родителей, меня облили горячим куриным бульоном. Я просто наткнулся на мою сестру Марию-Люсси, когда она несла большую тяжелую кастрюлю к столу. Вся моя одежда промокла и прилипла к телу, что повлекло за собой сильные ожоги. Выздоровление наступило только после месяца интенсивного лечения.
В десять лет, также в Фисмесе, еще не научившись плавать, я опять чуть не утонул в карьере. Один из старшеклассников вовремя заметил, что происходит, и лишь с большим трудом ему удалось вытащить меня на берег.
В одиннадцать лет я снова проводил каникулы дома. Мой отец занимался разведением быков; тех быков, которые становились агрессивными и опасными, он резал. Как-то раз одного из таких быков я вел с луга в хлев. Вдруг бык резко развернулся и начал меня бодать, потом он подцепил рогом мою штанину и разодрал всю одежду снизу доверху. Затем он подбросил меня высоко вверх и бросил на землю. Бык ходил вокруг моего тела и тяжело топал ногами, амереваясь разорвать меня. Своим спасением я обя-н мужеству моего брата Ксавиера, который, рискуя своей жизнью, сразу же поспешил ко мне на помощь. Кроме маленькой царапины на руке, не было больше никаких повреждений.
Когда мне исполнилось 19 лет, мы с братом ранциском возвращались домой с вечеринки на Ситроене. Франциск и его друг Жак Женин, который ехал впереди нас на своей машине, решили устроить гонки. Было темно, и Франциск ехал, ориентируясь на красные огни идущей впереди машины. Огни то исчезали, то вновь появлялись, Франциск все время ехал, держась за ними. И вдруг... Франциск заметил резкий поворот, не сделав который, можно было слететь прямо в канал, но поздно! Ему не удалось свернуть, машина съехала на обочину, затем последовал сильный удар, и мы врезались в дерево. Через открывшуюся дверь я вылетел прямо на берег канала и лежал там без памяти. Когда Жак заметил, что мы уже не едем за ним, он догадался, что случилось несчастье. Он повернул назад, чтобы прийти к нам на помощь. Мои сестры кричали: «Где Лулу? Где Лулу?» Они думали, что я лежу в канале.
Вскоре я пришел в себя и уже ничего не чувствовал, кроме испытанного страха. Однако эта авария не прошла бесследно. Моя сестра Бернадетт сильно поранила голову и истекала кровью. Мы решили отвезти ее в клинику в Седан.
В 7 часов утра Жак привез нас домой к отцу. Он с волнением ожидал нас, а когда увидел, что Бернадетт не с нами, он еще больше обеспокоился. После того как мы ему все рассказали, он не стал нас упрекать и читать нам мораль, чего мы очень боялись. Он только сказал нам: «Идите спать!» И мы пошли с красными от стыда ушами.
25 декабря 1961 года, когда мне было 25 лет, я снова чуть не погиб в автокатастрофе. Службой безопасности я был переведен из Сиди-бель-Аббеса в Оран. Ввиду возможности военного переворота все полицейские должны были все время оставаться на своих местах. Несмотря на этот приказ, я решил провести рождественский вечер со своей женой и дочуркой Кристиной.
Таким образом, я отлучился без разрешения. Моя жена хотела провести рождественский вечер непременно в танцклубе. Клуб назывался «Чудесная гармония». В этой «Чудесной гармонии» я чувствовал себя очень неуютно, о чем постоянно намекал жене. У меня на душе было какое-то очень неприятное чувство. С одной стороны, я боялся, что кафе может попасть в зону боевых действий, с другой стороны, я чувствовал себя виноватым перед Богом за празднование Дня рождения Его Сына таким образом. По окончании вечера я договорился со своим шурином Маурисом, что он отвезет меня в Оран, в казарму, на своей машине, так чтобы я ровно в 8 часов незамеченным вернулся на службу. Все было хорошо спланировано. Но вскоре я понял, что значит: «Человек предполагает, а Бог располагает».
Итак, мы уехали в 7 часов утра на сверкающей, как новенькая, машине. Шел сильный дождь. К сожалению, шины были сильно стерты. Машина стала скользить, как по мылу, и Маурис перестал справляться с управлением. Врезавшись в дерево, машина подскочила вверх и перевернулась на крышу так, что спинки сидений были вдавлены в нее. Силой удара меня отбросило на заднее сиденье, где я оставался лежать в полуобморочном состоянии. Маурис очутился на моем месте, справа впереди, его ноги были сильно порезаны. Крича: «Мои ноги, мои ноги!» – он звал меня, полагая, что я мертв. Услышав его крик, я стал постепенно приходить в себя. Весь бензин из бензобака вытек в салон машины, которая лежала на крыше с блокированным сигнальным гудком. Машина могла взорваться. С огромными усилиями мне удалось выбраться наружу, где я нашел Мауриса, который опирался на обломки машины и беспрестанно кричал: «Мне больно, ужасно больно, нога, моя нога!» Возвращающиеся с бала молодые люди подошли к нам и оказали Маурису помощь, а потом отвезли его в клинику в Сиди-бель-Аббес, где он вынужден был пролежать на лечении три месяца. Но и после этого он еще долго страдал и отходил от пережитого ужасного несчастного случая. Я же сильно не пострадал, хотя все мое тело было покрыто ушибами. Странно и удивительно, но мои начальники, узнав о несчастном случае, который произошел в то время, когда я должен был находиться на службе, не наказали меня и даже не ругали.
28 июля 1963 года, когда мне было 27 лет, а моему сыну Паулю было два дня и жена с ним лежала еще в роддоме, со мной снова произошел несчастный случай. Я съезжал на тракторе с прицепом по склону в нашем имении. Прицеп был наполнен зерном, которое я должен был отвезти на элеватор. Перед тем как съехать вниз со склона с названием «У мачты», я остановился и подтянул на прицепе тормоза. Впереди была долина, я двинулся дальше. Стало очень скользко, трактор начал скользить все быстрее и быстрее. Вскоре трактор с прицепом превратились как бы в две взбесившиеся несущиеся лошади, мотор ужасающе ревел. Я сразу же понял, что на этот раз в живых мне не остаться, если только не произойдет чудо. Какое-то расстояние трактор проехал прямо вниз, затем сзади его подтолкнул, а потом с огромной силой ударил доверху груженный прицеп. Трактор встал на дыбы. От удара я вылетел из кабины и упал на расстоянии нескольких метров на землю; рядом со мной раскачивался трактор, лежащий колесами вверх, и перевернутый прицеп.
В полусознании спрашивал я себя, жив я или это мне только кажется. Если бы в то утро я не был выброшен из кабины трактора, то был бы раздавлен в ней. Со двора я услышал крик Франситты, жены моего старшего брата, а также крики родителей моей жены, которые приехали к рождению нашего сына. Они, конечно же, слышали страшный грохот и видели, как перевернулся трактор, и полагали, что я остался в кабине. Я долго лежал, затем медленно встал и почувствовал сильную боль в левом плече, по всему телу были ушибы, а впрочем я был цел и невредим! «На этот раз тебе действительно повезло»,— сказал я сам себе, совсем забыв поблагодарить за это чудо Бога.
Эта цепочка несчастных случаев в моей жизни свидетельствовала об огромном терпении и безграничной любви Господа ко мне, бедному грешнику, которым я был. Я искал Его, но искал неправильно, и постепенно сам отвернулся от Него. Уже через восемь месяцев я был поражен ужасной болезнью – миастенией, слабостью мышц.
Моя миастения
Первые симптомы этой болезни стали появляться в феврале 1964 года. Я начал замечать, что время от времени у меня двоится в глазах. Глазной врач, осмотрев меня, предположил, что это какая-то вирусная инфекция, и прописал соответствующее средство, которое мне ничуть не помогло. Затем мне стало тяжело пережевывать пищу, и я то и дело ругал ее качество.
В середине апреля к нам приехал домашний врач, чтобы отвезти меня для тщательного обследования в Центральный региональный госпиталь в Нанси, который находился за 170 км от дома. Он заверил, что это продлится «максимум одну неделю». Провел я там семь долгих месяцев.
Состояние моего организма стало очень быстро ухудшаться. После того как я провел в больнице две недели, меня посетила жена, которая в то время ожидала нашего третьего ребенка. Увидев меня, она воскликнула: «Что с тобой происходит? Ты так изменился: ты косишь, твой рот не закрывается, веки полузакрыты и говоришь ты через нос!» Тогда ее слова меня очень рассмешили!
Первым установил точный диагноз врач из глазного отделения больницы. Он был так счастлив по этому поводу, что при мне открыл бутылку шампанского, чтобы отметить это со своим коллегой. У меня миастения...
Миастения – это хроническая болезнь, которая влияет на нервы всего двигательного аппарата так же, как и миопатия на мышцы. Нервы начинают работать то медленнее, то быстрее, нарушается нервно-мышечная проводимость. Нервы, отвечающие за дыхательную систему, ослабевают, что приводит к осложнениям: человек уже не способен откашливать скапливающуюся в верхних дыхательных путях мокроту и вскоре, позже или раньше, умирает от удушья, а чаще вследствие насморка, гриппа или ангины.
Таким образом я очутился в неврологическом отделении. Но какое же там было обслуживание! Все в отделении имело ветхий, запущенный вид. Меня положили в огромную палату на сорок мест, больше похожую на зал. В проходе между кроватями стоял стол для еды, почты и игры в карты. Сервант служил аптечным шкафом. На сорок человек здесь был всего один туалет и два душа. Несколько одноместных комнат были забронированы для «неспокойных» пациентов.
Это здание больше напоминало больницу средних веков. Были такие пациенты, которые по ночам кричали, не в состоянии терпеть, ожидая у вечно занятого туалета; другие раздевались догола и издавали странные звуки. Еще один пациент бегал по коридору и искал свою заблудившуюся корову. Ночью на все неврологическое отделение оставалась дежурить лишь одна сиделка.
Несмотря на то, что в пансионате меня воспитывали в жестких условиях, я никак не мог привыкнуть к сложностям жизни в этой больнице. Мое лечение заключалось в том, что ежедневно я принимал полтаблетки прозерина, возбуждающего и стимулирующего нервы двигательного аппарата. Я находился под наблюдением врачей. Когда же мое общее состояние ухудшалось, доза лекарства увеличивалась, что приводило к сильным болям в желудке и кишечнике.
Со временем мне стало тяжело дышать, пережевывать пищу, глотание причиняло мне боль. Увеличение дозы прозерина оказалось недостаточным средством для моего лечения, и поэтому мне решили удалить вил очковую железу, которая находилась над грудиной. Эта железа была в состоянии роста, хотя должна окончательно атрофироваться в подростковом возрасте. Этой железы было у меня 18 граммов. Когда я поинтересовался у врача о сложности такой операции, он ответил, что она не сложнее операции аппендицита. После этого я согласился. Но позднее оказалось, что все было намного сложнее. Большинство врачей и специалистов, у которых я потом консультировался, говорили, что я вообще никогда не должен был делать эту операцию. Но откуда же я мог тогда об этом знать?
Итак, 10 мая 1964 года мне удалили вилочковую железу. Операция заключалась в том, что мне разрезали вдоль по длине грудную клетку и широко раскрыли ее для того, чтобы можно было вырезать железу. Операция очень далекая от удаления аппендицита!
Состояние после операции было очень тяжелым. Я долго приходил в себя. Мое тело от головы до ног пронизывала нестерпимая боль, руки и ноги были привязаны к кровати. Я кричал от боли. Мне не давали никаких сильных обезболивающих и успокоительных, таких, например, как морфий, так как при моем заболевании это могло стоить мне жизни. Прошло по меньшей мере три месяца, прежде чем утихли сильные боли. По мнению врачей, после операции мое состояние должно было намного улучшиться, в противном случае меня ожидала смерть.
Мои челюстные мышцы все слабели и слабели, глотать становилось все тяжелей, я уже совсем не мог принимать твердую пищу. Примерно за полтора месяца я похудел на 40 кг и стал весить всего 32 кг! Обед за общим столом был мне противопоказан, а из блюд, которые мне приносили на подносе, я мог выбрать лишь что-то жидкое. Наконец я ограничился кофе с молоком по утрам и чаем из трав по вечерам.
Каждый день я спрашивал лечащих меня врачей, что же они думают со мной делать. И они отвечали мне каждый раз одно и тоже: «Вы должны набраться терпения, господин Пельцер. Мы ожидаем, что после перенесенной вами операции наступит позитивная реакция, которая должна привести вас к полному выздоровлению. Не беспокойтесь, мы наблюдаем за вами!» Но мои мышцы усыхали на глазах, изо дня в день я становился все слабее, дыхание было частым и затрудненным. Я не мог самостоятельно одеться, моих сил еле хватало, чтобы сходить в туалет. Об индивидуальном уходе не могло быть даже и речи, так как на все отделение была одна медсестра и два санитара.
И, к сожалению, это были еще не все страдания. Моя жена, ожидающая третьего ребенка, неся на руках девятимесячного Пауля, поскользнулась и упала со склона недалеко от нашего дома. После этого падения малыш не переставал кричать. Жена побежала к моей сестре Клотильде, которая сразу же вызвала врача на дом. Врач заверил, что нет ничего страшного, видимо, малыш сильно испугался и кричит от страха. После его ухода Пауль продолжал кричать, это продолжалось всю ночь.
На следующий день жена послала за нашим домашним врачом, который установил, что у Пауля перелом бедра, и направил его в больницу в Седан. Моя бедная жена, которой еще не исполнилось и двадцати двух лет, должна была заботиться о двух больных, которые находились на расстоянии 200 км друг от друга. Этот несчастный случай жена от меня скрыла, чтобы не ухудшать моего состояния, так как знала, что больной миастенией не должен волноваться даже от положительных эмоций. Она рассказала мне, что с ней произошло, но ни слова не сказала о ребенке; говорила, что немного устает, что на самом деле являлось правдой. Всю правду она рассказала мне лишь спустя пять месяцев, в день моей выписки.
А теперь вернемся опять в неврологическое отделение госпиталя в Нанси, где я окончательно потерял все физические силы.
9 июня 1964 года, когда мое дыхание становилось все тяжелей, началось сильное слюноотделение, и я совсем не мог глотать. На этот раз я понял, что наступает конец... Обратившись к практиканту, я сказал ему о своем состоянии, на что он ответил: «О нет, господин Пельцер, не беспокойтесь, все будет в порядке, это обычное явление!» Вечером я хотел позвонить жене, но не смог, так как мой рот и язык были практически парализованы. У меня появилось предчувствие, что произойдет что-то страшное, поэтому я попросил у сиделки снотворное, с помощью которого смог заснуть.
Утром 10 июня, когда на смену заступила медсестра, я проснулся, совсем не в состоянии двигаться и дышать. Я еле-еле мог говорить, но мне все же удалось обратить на себя внимание медсестры. Увидев мое состояние, она очень испугалась. Я кое-как дал ей понять, что мне необходимо срочно сделать укол прозерина, и попытался объяснить, в каком ящике находится лекарство. Пролежав в этом отделении два месяца, я уже хорошо знал и персонал, и место, где лежали медикаменты.
Увидев меня в таком состоянии, она сделала укол, взяв всю ответственность на себя, хотя без разрешения врача она не должна была этого делать. Этим она спасла мне жизнь, за что я ей очень благодарен. Позже многие медсестры и санитары говорили мне, что лучше бы оставили меня умирать, чем рисковали потерять свою работу. В действительности же за всем этим стоял Бог, Который меня охранял. Я лежал и ждал обхода врача в 9 часов утра. Так как чрезмерное количество слюны стало еще увеличиваться и я не мог ни глотать, ни сплевывать, мои легкие наполнялись слизью. Считая себя совсем безнадежным, я тщетно пытался взять карандаш и лист бумаги, чтобы написать своим любимым прощальную записку. У меня не было даже сил, чтобы заплакать. И вот тогда настал момент, когда я с отчаянным криком о помощи обратился к Богу, вознося примерно такую молитву: «Господь, я осознаю, что очень часто в своей жизни обижал Тебя. Я заблудился, и меня ждет ад. Но я прошу у Тебя прощения. Пожалуйста, сохрани и укрепи мою молодую жену и наших детей...»
У меня начался приступ удушья, кровь прилила к голове, и все лицо стало красным. Увидев, что я закатил глаза, медсестра позвала доктора, который в то время был на дежурстве. Этот врач сказал мне, что я напрасно волнуюсь, мне нужно успокоиться, так как за мной наблюдают врачи. «Уже слишком поздно»,— пробормотал я. Затем я как будто провалился в черную яму. Я лежал в коме. К счастью, наше отделение находилось рядом с детским отделением интенсивной терапии, где работала доктор, знающая теорию и практику трахеотомии. Она произвела мне разрез трахеи. Придя в себя, я услышал слова: «Господин Пельцер, вдохните, выдохните, вдохните, выдохните...» Моя кровать была отделена от других ширмой, за которой два врача, нагнувшись надо мной, пытались установить в моей трахее специальную иглу, через которую я должен был дышать. Мне казалось, что это сон, что я умер и вскоре должен оказаться в аду!
Что же произошло со мной на самом деле? Как мне потом объяснили, я был отвезен на машине скорой помощи в Марингер – госпиталь, который специализировался в области проблем дыхания и находился в городе Нанси. С того момента я был помещен в барокамеру. Это было большим облегчением, так как мне уже не нужно было напрягаться, чтобы дышать. Когда меня несли к машине, чтобы увезти из этого убогого отделения, в коридоре нам встретилась медсестра, которая спасла мне жизнь. Она была очень удивлена, увидев меня живым. Наши взгляды пересеклись лишь на мгновенье, но я никогда не забуду ее взгляд.
В марингерском госпитале я чувствовал себя, в сравнении с неврологическим отделением в Нанси, как в раю. Я лежал в одиночной палате, которая была специально приспособлена для интенсивного лечения. Барокамера, в которой я находился, облегчала мое дыхание. Первое время рядом со мной день и ночь сидела медсестра. Но рай был лишь иллюзией, так как страдать мне предстояло еще слишком много.
В день, когда мне сделали трахеотомию, моя сестра Тереза приехала навестить меня, но нашла мою кровать пустой. Когда же она разыскала меня в марингерс-кой больнице и увидела, что я лежу неподвижно и не в состоянии говорить, она очень быстро покинула меня и незамедлительно отправилась к моей жене в Каригнян. Родители моей жены специально приехали из Жимонта, чтобы присмотреть за Паулем, а Тереза забрала к себе нашу старшую трехлетнюю Кристину.
Родители моего шурина, господин и госпожа Муаньи из Нанси, с удовольствием приютили мою жену у себя до моей выписки из больницы в ноябре. За это мы им бесконечно благодарны. Так как теперь моя жена жила в Нанси, она могла каждый день приходить ко мне и помогать одеваться и принимать пищу, что было для меня большим облегчением.
Луис Хольцхайер, зять господина и госпожи Муаньи, написал в Америку, чтобы узнать, есть ли возможность излечить меня от миастении. Ему ответили: все, что можно было сделать, мне сделали; в данный момент эта хроническая болезнь еще не излечима. Но это мы уже знали!
Моя сестра Анна-Мария приехала к моей жене на пару дней, чтобы поддержать ее и помочь выдержать это испытание. Она сама была очень потрясена, так как видела страшный сон, где разговаривала, как лунатик, и испытала жуткий страх. Анна-Мария приехала, чтобы поделиться этим страшным известием. Моя жена ценила внимание и заботу моей сестры.
Каждый день по дороге ко мне жена заходила в церковь и как могла молилась Богу и выплакала там много слез. Но никогда ни слезинки не пролила она в моем присутствии, наоборот, очень успокаивала меня и вела себя так естественно, будто мы находились дома.
Вскоре медперсонал стал воспринимать нас как своих, что часто происходит с тем, кто надолго задерживается в больнице. Несмотря на эти положительные обстоятельства, пребывание мое в марингерской больнице было долгим и мучительным. Из-за трахеотомии я не мог принимать пищу через рот, поэтому меня кормили при помощи носового зонда. Я согласился на это, так как мечтал наконец снова набрать свой вес и окрепнуть. Несмотря на трахеотомию мое дыхание было все же затрудненным и слизь продолжала скапливаться в легких. Иногда зонд прилипал к стенке легкого, что причиняло мне очень сильную боль. Так как я не мог дышать носом, исчезло обоняние, и я даже представить себе не мог, какой запах от меня исходит. Догадаться можно было лишь по реакции посетителей и обслуживающего персонала. Через месяц моего пребывания в этой больнице я жаловался посетившему меня врачу, что у меня чешется в области дыхательной трубки. И каково было мое удивление, когда я узнал, что она должна каждый день дезинфицироваться, а носовой зонд должен меняться каждую неделю. Ничего этого ни разу не делали. Профессор был вне себя!
Когда все же достали зонд из желудка, то конец его был совсем разъеден, и медсестра, только преодолев отвращение, смогла его обрабатывать. Откровенно говоря, для медсестер такая работа очень неприятна, поэтому я сам поменял себе дыхательную трубку, что было совсем нетрудно; к тому же я не чувствовал никаких отвратительных запахов, исходящих от меня. Но как передать то смущение, которое я испытывал при уходе за моей задней нижней частью тела, особенно когда у меня был запор и каждая моя попытка была безуспешной и мне приходилось полностью полагаться на помощь ухаживающего за мной персонала. Я готов был сквозь землю провалиться.
Для стимуляции нервов двигательного аппарата мне вместо таблеток прозерина приписали таблетки местинона и еще значительное количество препаратов натрия и калия.
Жена, убежденная в том, что в больнице за мной хороший уход, решила съездить на несколько дней домой, чтобы уладить кое-какие важные дела. К несчастью, в этот момент все компетентные врачи ушли на лето в отпуск и переложили всю ответственность на неопытный персонал. Хотя я и остерегался такого вмешательства, но врач-ассистент прописал мне снижение дозы местинона, а также полный отказ от препаратов натрия ч калия. Сразу же обмен веществ в организме сильно нарушился, и мое состояние резко ухудшилось. У меня начались приступы рвоты; несмотря на дыхательный аппарат, я чувствовал приступы удушья. Также у меня сильно кружилась голова и мне казалось, что моя кровать крутится. Это продолжалось долго, до тех пор пока не приехала жена.
Какие только уколы мне ни делали, но все было бесполезно, и все об этом знали. Мои руки и ноги были в кровоизлияниях, вены болели и были твердыми, как сырые макароны.
Седьмого сентября в 20.30 моя жена уехала от меня, так как начала чувствовать первые признаки того, что наш малыш скоро появится на свет. В этот момент по телевизору шла очень необычная передача о трансплантации сердца. Вели эту передачу Этьен Лапу и Игорь Барер; она выходила с популярным музыкальным аккомпанементом, который потом очень часто заставлял нас вспоминать этот знаменательный день.
Последовавшая ночь была очень неспокойной, но не по причине рождения моего сына, а потому что я вынужден был наблюдать, как в моей палате умирал человек. Это произошло 8 сентября в 3 часа утра, как раз в то время, когда в близлежащем роддоме появился на свет наш ребенок. Умирающего мужчину привезли ровно в час ночи из той жалкой больницы, где я так много выстрадал, и поместили в моей палате. Он был очень бледен и, по-видимому, серьезно болен. Медсестры положили его на стоящую рядом с моей кровать и под присмотром молодого врача-ассистента внимательно осмотрели, прежде всего измерив давление. Он стонал и очень тяжело дышал. В полтретьего ночи его состояние ухудшилось, и медсестры решили разбудить дежурного врача. Врач быстро дала распоряжение, чтобы приняли нужные меры. Она очень возмущалась, что ее разбудили. Медсестры поспешили к пациенту, чтобы сделать ему вливание. Они установили капельницу, а врач должна была ввести иглу в вену, но обнаружила, что в шланге остался воздух. Она была так возмущена этим, что вслух пробормотала: «О, эти неряхи, не выпустили воздух, ну ладно... мне все равно, я все равно воткну ее ему». И она это сделала.
Сразу же она заметила у больного признаки эмболии* и решила сделать ему с помощью врача-ассистента массаж сердца, но напрасно. Оба массировали пациента с такой силой, что вскоре у него изо рта пошла кровь. Медсестры были шокированы, что невольно стали соучастницами происшедшего. Врач пригрозила им: «Закройте, пожалуйста, свои глотки, а то вам будет плохо». Так умер этот мужчина, а его тело на следующий день передали родным с заключением о смерти, в котором, вероятно, было напи