В отношении ввоза товаров из Европы Англия тоже проявляла в большей мере великодушие к своим колониям, чем какая-либо другая нация.
Великобритания допускает возврат части пошлины, почти всегда половины, обычно больше половины, а иногда и всей пошлины, уплачиваемой при ввозе иностранных товаров, когда они снова вывозятся в какую-нибудь другую страну. Ни одно независимое иностранное государство, как это легко было предвидеть, не стало бы приобретать эти товары, если бы они прибывали обремененные высокими пошлинами, какими облагаются при ввозе в Великобританию почти все иностранные товары. Поэтому, если бы при обратном вывозе не возвращалась часть этих пошлин, прекратилась бы всякая транзитная торговля — та торговля, которой так сильно покровительствует меркантилисти ческая система.
Но наши колонии отнюдь не являются независимыми иностранными государствами, и Великобритания, присвоившая себе исключительное право снабжать их всеми товарами из Европы, могла бы заставлять (как это делали другие страны со своими колониями) принимать [557] эти товары, обремененные всеми теми пошлинами, какие уплачиваются за них в метрополии. Несмотря на это, до 1763 г. при вывозе большей части иностранных товаров в наши колонии производился такой же возврат пошлин, как и при вывозе их в любое независимое иностранное государство. Впрочем, в 1763 г. законом 4-го года правления Георга III, гл. 15, эта льгота была в значительной степени уменьшена и было постановлено, что «никакая часть пошлины, называемая старой пошлиной, не подлежит возврату с каких-либо продуктов, растущих, производимых или выделываемых в Европе или в Ост-Индии, которые вывозятся из этого королевства в какую-либо британскую колонию или плантацию в Америке, исключая вина, ситца и кисеи». До издания этого закона многие иностранные товары можно было покупать в колониях по более дешевой цене, чем в метрополии; с некоторыми товарами дело так обстоит и в настоящее время.
Главными вдохновителями большей части правил и ограничений, относящихся к торговле с колониями, были, следует отметить это, купцы, занимавшиеся ею. Мы поэтому не должны удивляться, что при установлении большинства их интересы этих купцов принимались во внимание в большей степени, чем интересы колоний или метрополии. Благодаря наделению этих купцов исключительным правом снабжать колонии всеми нужными им европейскими товарами и покупать всю ту часть их избыточного продукта, которая не могла повредить торговле, ведущейся ими самими в метрополии, интересы колонии были принесены в жертву этим купцам. Благодаря установлению такого же возврата пошлин при обратном вывозе большей части европейских и ост-индских продуктов в колонии, как и при обратном вывозе их в любую независимую страну, ради купцов были принесены в жертву интересы метрополии даже согласно меркантилистическому пониманию этих интересов. Именно купцы были заинтересованы платить возможно меньше за иностранные товары, отправленные ими в колонии, и, следовательно, получать обратно возможно большую часть пошлин, уплаченных ими при ввозе их в Великобританию. Это позволяло им продавать в колониях то же самое количество товаров с большей прибылью или большее количество их при той же прибыли, а следовательно, так или иначе получать известную выгоду. Точно так же и колонии были заинтересованы в том, чтобы получать все такие товары возможно дешевле и в возможно большем количестве, но это не всегда могло быть в интересах метрополии. Последняя часто могла терпеть ущерб как в своем доходе вследствие возвращения части пошлин, уплаченных при ввозе этих товаров, так и в отношении сбыта своих мануфактурных изделий, так как она встречала на колониальном рынке конкуренцию иностранных товаров вследствие льготных условий ввоза их туда благодаря возврату пошлин. Как признается всеми, развитие полотняных мануфактур в Великобритании было значительно замедлено [558] установлением возврата пошлин при обратном экспорте германского полотна в американские колонии.
Но хотя политика Великобритании по отношению к торговле ее колоний вдохновлялась тем же меркантилистическим духом, как и политика других наций, она все же в целом была менее стеснительна и не столь несправедлива, как политика любой из них.
Решительно во всем, за исключением внешней торговли, свобода английских колонистов вести свои дела по собственному усмотрению ничем не ограничена. Она во всех отношениях не уступает свободе их соотечественников на родине и точно таким же образом ограждается собранием народных представителей, которые претендуют на признание лишь за ними одними права устанавливать налоги для содержания колониального управления. Власть собрания держит в узде исполнительную власть, и даже самый бедный и зависимый колонист, поскольку он не нарушает закона, может не бояться неудовольствия губернатора, а также любого другого гражданского или военного чиновника провинции. Правда, колониальные собрания, как и палата общин в Англии, не всегда являются вполне точным представительством народа, но все же они по своему характеру ближе к этому; и так как исполнительная власть не располагает средствами подкупать их или ввиду поддержки, получаемой ей из метрополии, не имеет необходимости делать это, то, по общему правилу, эти собрания находятся под большим влиянием настроения своих избирателей. Советы, которые в законодательных учреждениях колоний соответствуют палате лордов в Великобритании, состоят не из наследственной знати. В некоторых колониях, как, например, в трех округах Новой Англии, советы эти не назначаются королем, а выбираются народными представителями. Ни в одной из английских колоний не существует наследственной аристократии. Конечно, во всех них, как и во всех других свободных странах, потомок старинной колониальной фамилии пользуется большим уважением, чем новопришелец одинаковых достоинств и столь же состоятельный, но он только пользуется большим уважением и не обладает никакими привилегиями, могущими быть неприятными и отяготительными для его соседей. До возникновения нынешних смут колониальные собрания обладали не только законодательной, но и частью исполнительной властью. В Коннектикуте и Род-Айленде они выбирали губернатора. В других колониях они назна чали чиновников, собиравших налоги, устанавливаемые ими, причем эти чиновники были подчинены непосредственно этим собраниям. Таким образом, среди английских колонистов больше равенства, чем среди жителей метрополии. Их нравы более республиканские, и их правительства, в особенности в трех провинциях Новой Англии, до сих пор тоже были более республиканскими.
Напротив того, в колониях Испании, Португалии и Франции правительства отличаются тем же абсолютистским характером, какой [559] они имеют в их метрополиях, и неограниченные полномочия, которые эти правительства обычно предоставляют всем своим низшим чиновникам, естественно, осуществляются там ввиду большой отдаленности с более чем обычными произволом и насилием. При существовании неограниченного правительства столица пользуется большей свободой, чем любая другая часть страны. Сам государь никогда не бывает заинтересован и склонен нарушать справедливость или угнетать основную массу народа. В столице его присутствие более или менее сдерживает всех его низших чиновников, которые в более отдаленных провинциях, откуда жалобы народа нелегко могут дойти к нему, имеют возможность с большей безнаказанностью проявлять свою тиранию. Но европейские колонии в Америке более отдалены, чем самые отдаленные провинции величайших империй, когда-либо известных раньше. И правительство английских колоний является, пожалуй, единственным с самого возникновения мира, которое может обеспечивать полную безопасность жителям столь отдаленной провинции. Впрочем, управление французскими колониями осуществлялось всегда с большей мягкостью и умеренностью, чем управление колониями португальскими и испанскими. Такое превосходство соответствует как характеру французской нации, так и природе ее правительства, которая определяющим образом влияет на характер нации; это правительство, хотя жестокое и полное произвола в сравнении с великобританским, все же считается с законом и свободно в сравнении с правительствами Испании и Португалии.
Превосходство английской политики проявляется, впрочем, главным образом в развитии североамериканских колоний. Развитие сахарных колоний Франции по меньшей мере не отставало, а может быть, и опередило развитие большей части сахарных колоний Англии, а между тем эти последние обладают таким же свободным правительством, какое существует в ее колониях Северной Америки. Но сахарные колонии Франции не встречают препятствия, как сахарные колонии Англии, в деле рафинирования своего сахара, и, что еще важнее, характер их правительства естественно обусловливает лучшее использование их невольников-негров.
Во всех европейских колониях возделывание сахарного тростника производится рабами-неграми. Организм лиц, родившихся в умеренном климате Европы, не может, как полагали, выдержать работу по вскапыванию земли под палящим солнцем вест-индских островов, а культура сахарного тростника, как она ведется в настоящее время, основана целиком на ручном труде, хотя, по мнению многих, вспашка плугом может быть введена здесь с большой выгодой. Но подобно тому как доходность и успешность обработки земли, ведущейся посредством скота, очень сильно зависят от умелого обращения с этим скотом, так и доходность и успешность работы, выполняемой рабами, должны также зависеть от умелого обращения с этими рабами, а в от- [560] ношении умелости обращения с ними французские плантаторы, как это, по-видимому, признается всеми, превосходят англичан. Закон, поскольку он дает хотя бы слабую защиту рабу от жестокости его хозяина, будет, наверное, лучше исполняться, где правительство в значительной мере ограничено, чем в колонии, обладающей свободным правительством. Во всякой стране, где существует злосчастный институт рабства, должностное лицо, выступающее на защиту раба, в известной мере вмешивается в право частной собственности его хозяина; а в свободной стране, где этот хозяин состоит, может быть, членом колониального законодательного собрания или избирателем этих членов, он решается делать это только с величайшей осторожностью и осмотрительностью. Уважение, которое он вынужден оказывать хозяину, делает для него более трудным выступление на защиту раба. Напротив того, в стране с правительством более или менее не ограниченным, где чиновники обычно вмешиваются даже в управление частных лиц своей собственностью и посылают им, может быть, приказ об аресте (lettres de cachet), если они управляют ею не по их вкусу, им гораздо легче оказывать рабу некоторую защиту, а чувство гуманности, естественно, побуждает их к этому. Покровительство чиновников делает раба менее безответственным в глазах его хозяина, который благодаря этому побуждается относиться к нему с некоторым вниманием и более мягко обращаться с ним. Более мягкое обращение делает раба не только верным, но и более толковым, а следовательно, вдвойне более полезным. Он приближается к положению свободного рабочего, может обладать некоторой степенью честности и проявлять внимание к интересам своего хозяина — добродетели, часто свойственные свободным рабочим, но отнюдь не рабу, с которым обращаются так, как это обычно принято в странах, где их хозяин совершенно независим и ничего не опасается.
Тот факт, что положение раба лучше при самодержавном правительстве, чем при свободном, подтверждается, по моему мнению, историей всех веков и народов. В римской истории о должностном лице, выступающем на защиту раба от жестокости его хозяина, мы в первый раз читаем при императорах. Когда Ведий Поллион в присутствии Августа приказал разрубить на куски одного из своих рабов, совершившего небольшой проступок, и бросить его в пруд, чтобы накормить рыб, император с негодованием велел ему немедленно отпустить на волю не только этого раба, но и всех других, принадлежавших ему. При республике ни одно должностное лицо не могло иметь достаточно власти, чтобы защитить раба, и еще меньше, чтобы наказать хозяина.
Следует отметить, что капитал, содействовавший развитию сахарных колоний Франции, в частности большой колонии Сан-Доминго, был получен почти целиком в результате постепенной разработки и усовершенствования колоний.
[561] Он представлял собою почти целиком продукт почвы и труда колонистов, или, другими словами, цену этого продукта, постепенно накопленную благодаря хорошему управлению и затраченную на производство еще большего продукта. Напротив, капитал, послуживший для развития сахарных колоний Англии, в большей своей части был доставлен из самой Англии и ни в какой мере не является продуктом почвы и труда колонистов. Процветание английских сахарных колоний в значительной мере обусловливалось большим богатством Англии, часть которого притекала, если можно так выразиться, в эти колонии; процветание сахарных колоний Франции, с другой стороны, обусловливалось целиком хорошим ведением дела колонистами, которые, следовательно, должны были обладать некоторым превосходством над английскими колонистами, и это превосходство ни в чем так сильно не проявлялось, как в хорошем обращении с рабами.
Таковы были общие линии политики различных европейских наций по отношению к своим колониям.
Политика Европы, таким образом, очень мало чем может похвастать как в отношении первоначального основания американских колоний, так и в отношении их последующего процветания, поскольку речь идет об их внутреннем управлении.
Безумие и несправедливость были, по-видимому, основными началами, какими руководствовались при первоначальном проекте учреждения этих колоний, — безумие в поисках золотых и серебряных рудников и несправедливость в желании завладеть страной, безобидные жители которой не только никогда не причиняли вреда европейцам, но и приняли первых пришельцев со всевозможными свидетельствами доброжелательства и гостеприимства.
Правда, другие переселенцы, основавшие некоторые из позднейших колоний, присоединяли к химерическому проекту поисков золотых и серебряных рудников другие мотивы, более разумные и более похвальные, но даже и эти мотивы делают очень мало чести политике Европы.
Английские пуритане, притесняемые на родине, бежали в поисках свободы в Америку и основали там четыре провинции Новой Англии. Английские католики, терпевшие еще более несправедливое обращение, образовали провинцию Мэриленд; квакеры основали колонию Пенсильванию. Португальские евреи, преследуемые инквизицией, лишившиеся своего достояния и изгнанные в Бразилию, установили своим примером некоторый порядок и привычку к труду среди сосланных преступников и проституток, какими первоначально была заселена эта колония, и обучили их разведению сахарного тростника. Во всех этих различных случаях не мудрая политика, а беспорядок и несправедливость европейских правительств вели к заселению Америки и возделыванию ее земель.
В создании некоторых наиболее значительных из этих колоний различным правительствам Европы принадлежит не большая заслуга, [562] чем в проектировании их. Завоевание Мексики было задумано не высшим советом Испании, а губернатором Кубы, выполнено же было смелым авантюристом, которому оно было поручено вопреки всем попыткам помешать этому со стороны губернатора, скоро раскаявшегося в том, что оказал доверие такому человеку. Завоеватели Чили и Перу и почти всех других испанских владений на материке Америки не имели другого содействия государства, кроме общего разрешения основывать поселения и завоевывать земли от имени короля Испании. Испанское правительство ни одному из них не оказало почти никакой поддержки. Все эти предприятия производились на свой риск и за счет самих авантюристов. Английское правительство столь же мало содействовало основанию некоторых из важнейших колоний в Северной Америке.
Когда эти колонии были основаны и настолько разрослись, что привлекли внимание метрополии, первые ее мероприятия по отношению к ним всегда имели в виду обеспечить ей монополию торговли с ними, ограничить их рынок и за их счет расширить свой собственный, а следовательно, скорее задержать и помешать развитию их благосостояния, чем ускорить и подвинуть его вперед. В различии методов осуществления этой монополии состоит одно из главнейших различий в политике различных европейских наций по отношению к своим колониям. Лучшая из них, политика Англии, лишь несколько менее стеснительна и несправедлива, чем политика других стран.
Итак, каким же путем политика Европы содействовала основанию колоний в Америке или их современному процветанию? Одним и только одним путем она оказала им благотворное содействие. «Magna virum Mater!» Она воспитала и создала людей, способных совершить великие деяния и заложить основания столь великим владениям. На всем земном шаре нет другого места, где политика была бы способна создавать таких людей или действительно создала их. Колонии обязаны политике Европы воспитанием и широтой взглядов, и некоторые из них, поскольку дело касается их внутреннего управления, вряд ли обязаны ей чем-либо большим.
Отдел III. О выгодах, полученных Европой от открытия Америки и пути в Ост-Индию мимо мыса Доброй Надежды
Таковы выгоды, полученные Америкой от политики Европы.
Каковы же выгоды, извлеченные Европой из открытия и колонизации Америки? [563] Их можно разделить, во-первых, на те общие выгоды, которые Европа в целом получила от этих великих событий, и, во-вторых, на особые выгоды, которые каждая колонизующая страна извлекла из принадлежащих ей колоний вследствие своей власти или обладания ими.
Общего характера выгоды, извлеченные Европой в целом от открытия и колонизации Америки, состоят, во-первых, в увеличении коли чества предметов, служащих удовлетворению ее потребностей, и, во-вторых, в развитии ее промышленности.
Избыточный продукт Америки, ввозимый в Европу, снабжает жителей этого великого материка разнообразными предметами, которые они другим путем не могли бы иметь, причем некоторые из этих предметов служат для удобства и полезного употребления, некоторые — для удовольствия, а иные — для украшения; таким образом, разнообразится и расширяется их потребление.
Открытие и колонизация Америки, как согласится с этим всякий, содействовали росту и развитию промышленности прежде всего тех стран, которые ведут непосредственную торговлю с ней, каковы Испания, Португалия, Франция и Англия, и во вторую очередь всех тех, которые, не торгуя непосредственно с Америкой, через посредство других стран отправляют туда продукты своего производства; таковы австрийская Фландрия и некоторые области Германии, которые через посредство вышеназванных стран отправляют в Америку значительное количество полотна и других товаров. Все подобные страны приобрели, очевидно, более обширный рынок для своего избыточного продукта и, следовательно, получили толчок для увеличения его количества.
Но, пожалуй, не столь очевидно, что эти великие события могли также содействовать развитию промышленности таких стран, как Венгрия и Польша, которые, возможно, ни разу не отправили в Америку ни одного продукта своего производства. Однако не приходится сомневаться, что события оказали на эти страны такое действие. Некоторая доля продукта Америки потребляется в Венгрии и Польше, где существует некоторый спрос на сахар, шоколад и табак, производимые в этой новой части света. Но эти продукты приходится покупать в обмен или на продукты промышленности Венгрии и Польши, или на какие-нибудь другие продукты, купленные в обмен на последние. Эти американские товары представляют собой новые стоимости, новые эквиваленты, ввозимые в Венгрию и Польшу для обмена там на избыточный продукт этих стран. Будучи привозимы туда, они создают новый и более обширный рынок для этого избыточного продукта. Они повышают его стоимость и этим поощряют его увеличение. Хотя, может быть, ни малейшая часть этого продукта не будет отправлена в Америку, он может быть вывезен в другие страны, покупающие его на часть их доли в избыточном продукте Америки; таким образом, он может найти рынок в результате оборотов торговли, исходным пунктом которой был избыточный продукт Америки.
[564] Указанные великие события могли даже содействовать увеличению потребления и росту промышленности стран, которые не только никогда не отправляли товаров в Америку, но и никогда не получали оттуда никаких товаров. Даже такие страны могли получать в гораздо большем количестве другие товары из тех стран, избыточный продукт которых увеличился вследствие торговли с Америкой. Такое изобилие, неизбежно увеличивая их потребление, должно также вызывать рост их промышленности. Большее количество новых эквивалентов того или иного рода должно было предлагаться им в обмен на избыто чный продукт этой промышленности. Более широкий рынок должен был возникнуть для этого избыточного продукта, повышая его стоимость и еще больше содействуя увеличению его. Вся масса товаров, ежегодно обращающихся в кругообороте европейской торговли и в своем кругообращении распределяемых ежегодно между различными нациями, охватываемыми ею, должна была увеличиться на всю массу избыточного продукта Америки. Поэтому несколько большая доля этой увеличившейся массы должна приходиться на каждую из этих наций, увеличивая их потребление и вызывая рост их промышленности.
Монопольная торговля метрополий имеет тенденцию уменьшать или, по крайней мере, задерживать увеличение потребностей и торговли всех этих наций вообще и американских колоний в частности. Это — мертвый груз в работе одной из великих пружин, приводящих в движение значительную часть хозяйственной деятельности человечества. Удорожая колониальные продукты во всех других странах, эта монополия уменьшает их потребление и таким образом уменьшает промышленность колоний, а также потребление и промышленность всех других стран, которые и потребляют меньше, когда им приходится платить дороже за потребляемое ими, и производят меньше, когда получают меньше за свой продукт. Удорожая в колониях продукты всех других стран, она точно таким же образом уменьшает промышленность в них вместе с потреблением и промышленностью колоний. Это — помеха, которая ради предполагаемой выгоды какой-либо отдельной страны суживает потребности и задерживает развитие промышленности всех других стран, а больше всего колоний. Монопольная торговля не только устраняет по возможности с какого-нибудь отдельного рынка все остальные страны, но и по возможности ограни чивает колонии каким-нибудь одним рынком; а ведь разница между устранением с одного отдельного рынка, когда открыты все другие, и ограничением одним каким-нибудь рынком, когда закрыты все другие, очень велика. Между тем избыточный продукт является основным исто чником всего того увеличения потребления и промышленности, которое произошло в Европе в результате открытия и колонизации Америки, а монопольная торговля метрополий имеет тенденцию делать этот источник менее обильным, чем это было бы при отсутствии монополии.
[565] Специальные выгоды, которые всякая колонизирующая страна извлекает из принадлежащих ей колоний, бывают двух родов: во-первых, это те обычные выгоды, которые всякое государство получает от подчиненных ему владений, и, во-вторых, те специальные выгоды, которые, по предположению, должны получаться от владений столь своеобразного характера, как европейские колонии Америки.
Общего характера выгоды, которые каждая страна получает от подчиненных ее власти провинций, состоят, во-первых, из военных сил, доставляемых ими для ее обороны, и, во-вторых, из дохода, приносимого ими для содержания ее гражданского управления. Римские колонии иногда давали то и другое. Греческие колонии иногда доставляли военную силу, но редко приносили какой-либо доход. Они редко признавали себя подчиненными власти своей метрополии и обычно являлись ее союзниками в войне, но очень редко были ее подданными во время мира.
Европейские колонии в Америке еще ни разу не дали военной силы для защиты метрополии. Их военные силы никогда еще не являлись достаточными для собственной защиты; и в различных войнах, которые вели метрополии, защита их колоний обычно требовала очень значительного отвлечения военных сил. В этом отношении все европейские колонии без исключения являлись причиной скорее слабости, чем силы, своих метрополий.
Только колонии Испании и Португалии доставляли некоторый доход для обороны метрополии или для содержания ее гражданского управления. Налоги, которые взимались с колоний других европейских наций, в частности с колоний Англии, редко покрывали расходы, производимые на них в мирное время, и никогда не были достаточны для того, чтобы оплатить издержки, вызываемые ими во время войны. Поэтому эти колонии являлись для своих метрополий источником издержек, а не доходов.
Выгоды от таких колоний для их метрополий состоят вообще в тех особых преимуществах, которые, как предполагают, получаются от областей столь своеобразного характера, как европейские колонии в Америке; и монопольная торговля признается единственным источником всех этих особых преимуществ.
Вследствие установления такой монополии торговли вся та часть избыточного продукта английских колоний, которая, например, состоит из так называемых перечисленных товаров, не может вывозиться ни в какую другую страну, кроме Англии. Другие страны должны потом покупать их у последней. Они должны быть поэтому дешевле в Англии, чем в какой-либо другой стране, и должны в большей мере содействовать увеличению потребления Англии, чем других стран; точно так же это должно больше содействовать развитию ее промышленности. За всю ту часть своего собственного избыточного продукта, какую Англия обменивает на эти «перечисленные» товары, она должна [566] получать более высокую цену, чем могут получить другие страны при обмене своего избыточного продукта на эти же товары. Так, например, в обмен на ткани Англии можно приобрести большее количество сахару и табаку ее колоний, чем на такие же ткани других стран. И поскольку мануфактурные изделия Англии и этих других стран вымениваются на сахар и табак английских колоний, такое превосходство цены дает большее поощрение промышленности Англии по сравнению с промышленностью других стран. Следовательно, поскольку монопольная торговля с колониями уменьшает или по крайней мере не допускает роста потребления и промышленности стран, которые не обладают ею, постольку она дает очевидное преимущество странам, обладающим ею.
Однако можно, пожалуй, признать, что это преимущество является скорее, так сказать, относительным, чем абсолютным, и дает превосходство стране, обладающей им, главным образом в силу того, что оно задерживает промышленность и рост производства других стран, а не потому, что содействует развитию их в данной отдельной стране сверх того, что было бы при свободе торговли.
Так, например, мэрилендский и виргинский табак благодаря монополии, какой пользуется Англия, стоит, конечно, дешевле в Англии, чем во Франции, которой Англия обычно продает значительную часть его. Но если бы Франции и всем другим европейским странам в любой момент была открыта свободная торговля с Мэрилендом и Виргинией, то табак названных колоний мог бы оказаться дешевле при существующих условиях не только во всех этих странах, но также и в Англии. Производство табака вследствие такого расширения рынка сравнительно с прежним могло бы возрасти и, наверное, действительно настолько возросло бы в указанном случае, что это уменьшило бы прибыли с табачных плантаций до их естественного уровня, сравняв их с прибылью от хлебных посевов, которую они, как полагают, несколько превышают. Цена табака в этом случае сможет понизиться и, вероятно, действительно несколько понизится сравнительно с его ценой в настоящее время. И тогда на одно и то же количество товаров Англии или других стран можно будет купить в Мэриленде или Виргинии большее количество табака, чем это возможно теперь, и, следовательно, за них можно будет получить при продаже настолько же более высокую цену. Таким образом, поскольку табак может в силу своей дешевизны и обилия увеличивать потребление или промышленность Англии или какой-либо иной страны, он при свободной торговле, вероятно, оказывал бы оба эти действия в несколько большей степени, чем может делать это теперь. И в этом случае Англия, конечно, не обладала бы никакими преимуществами сравнительно с другими странами. Она могла бы покупать табак своих колоний несколько дешевле и, следовательно, продавать некоторые из своих собственных товаров несколько дороже, чем в настоящее время. Но она не могла бы поку- [567] пать первый дешевле и продавать последние дороже, чем это делала бы любая другая страна. Она могла бы получать абсолютную выгоду, но наверняка утратила бы относительную.
Однако в стремлении получить это относительное преимущество в колониальной торговле, в стремлении осуществить завистливый и зложелательный проект отстранения елико возможно других наций от участия в ней Англия, как мы имеем все основания предполагать, не только принесла в жертву часть абсолютной выгоды, какую она вместе с другими нациями могла извлекать из этой торговли, но и лишила себя как абсолютной, так и относительной невыгоды почти во всех других отраслях своей торговли.
Когда изданием Навигационного акта Англия утвердила за собой монополию торговли с колониями, иностранные капиталы, до того времени занятые в этой торговле, были из нее извлечены. Английский капитал, который до сих пор вел только часть этой торговли, теперь должен был целиком вести ее. Капитал, который до сих пор снабжал колонии только частью тех европейских товаров, которые им были нужны, теперь составлял весь тот капитал, посредством которого должно было происходить все их снабжение; но полностью всем необходимым он не мог их снабжать, и потому товары, которые он им доставлял, неизбежно продавались по очень дорогой цене. Капитал, на который раньше покупалась только часть избыточного продукта колоний, теперь должен был служить для покупки всего избыточного продукта; но купить весь этот продукт по цене, сколько-нибудь приближающейся к прежней, он не мог, и потому все, что покупалось на этот капитал, по необходимости покупалось очень дешево. Но при такой затрате капитала, когда купец продавал очень дорого, а покупал очень дешево, прибыль неизбежно была весьма высока и намного превышала обычный уровень прибыли в других отраслях торговли. Такая высота прибыли в колониальной торговле не могла не отвлечь из других ее отраслей части капитала, до сих пор занятого в них. Такое перемещение капитала, постепенно усиливая конкуренцию капиталов в колониальной торговле, должно было вместе с тем постепенно ослаблять ее во всех других отраслях торговли; постепенно понижая прибыли в колониальной торговле, оно должно было вместе с тем постепенно повысить их в других отраслях торговли, пока прибыли и тут и там не установились на новом уровне, отличном от прежнего и несколько превышающем его.