Одновременно с этим, если за парламентом Великобритании когдалибо будет окончательно признано право облагать колонии, даже независимо от согласия их собственных собраний, эти собрания с того момента утратят свое значение, а вместе с тем утратят его и все руководящие деятели Америки. Люди желают участвовать в управлении государственными делами главным образом ради значения, которое это дает им. От той способности и силы, которыми большинство руководящих деятелей, естественная аристократия всякой страны, обладают в деле сохранений или защиты своего значения, зависит устойчивость и долговечность всякой системы свободного правительства. В постоянных нападках этих руководящих деятелей друг против друга с целью подорвать чужой престол или защитить свой собственный и состоит вся игра партий и честолюбия. Руководящие деятели Америки, подобно деятелям всех других стран, желают сохранить свое влияние. Они чувствуют или воображают, что если их собрания, которые они любят называть парламентами и считают равными по власти парламенту Великобритании, будут в такой степени принижены, что превратятся в скромных слуг и чиновников для поручений этого последнего, то наступит конец большей части их собственного влияния. Они поэтому отвергли предложение об обложении их в порядке раскладки, производимой парламентом, и, подобно другим честолюбивым и высокомерным людям, предпочли обнажить меч в защиту своего влияния и значения.
В период упадка римской республики союзники Рима, на которых ложилось главное бремя защиты государства и расширения его пределов, стали требовать распространения на них всех прав римских граждан. Когда им в этом было отказано, началась гражданская война. В ходе этой войны Рим предоставил эти права большей части союзников — сперва одним, потом другим, по мере того как они отпадали от общей конфедерации. Парламент Великобритании настаивает на обложении колоний, а они не соглашаются на обложение их парламентом, в котором они не представлены. Если каждой колонии, которая отпадет от общей конфедерации, Великобритания предоставит иметь столько представителей, сколько соответствует ее доле в государственных доходах империи, установив некоторые налоги с нее и взамен этого разрешив ей свободу торговли с ее соотечественниками в метрополии, причем число ее представителей будет увеличиваться соответственно увеличению в дальнейшем ее взноса, то перед руководящими деятелями каждой колонии откроется новый способ приобретения влияния и значения, новый и более заманчивый объект для их честолюбия. Вместо того чтобы состязаться из-за ничтожных призов, которые можно выиграть, если позволено так выразиться, в жалкой лоте- [591] рее колониальной партийной борьбы, они смогут также надеяться, исходя из свойственной людям веры в свои способности и свою счастливую звезду, вытянуть один из больших выигрышей, выбрасываемых иногда колесом большой государственной лотереи британской политической жизни. Если не будет принят такой или подобный ему метод (а по-видимому, нет другого, более подходящего) для сохранения влияния и удовлетворения честолюбия руководящих деятелей Америки, то маловероятно, чтобы они когда-либо добровольно подчинились нам. А мы должны помнить, что кровь, которую необходимо пролить, чтобы принудить их к этому, каждая ее капля, представляет собою кровь тех, кто является и кого мы хотим иметь нашими согражданами. Очень ошибаются те, кто обольщает себя мыслью, что при создавшемся положении наши колонии легко будут завоеваны при помощи одной только силы. Лица, которые в настоящее время определяют решения так называемого ими континентального конгресса, исполнены в данный момент такого сознания своего значения, какого не чувствуют, пожалуй, самые великие люди в Европе. Из лавочников, купцов, адвокатов они превратились в государственных людей и законодателей и заняты созданием новой формы управления для обширного государства, которое, как они надеются и как это весьма вероятно, сделается одним из величайших и сильнейших государств, которые когда-либо существовали на земле. 500 человек, различным образом непосредственно участвующих в деятельности континентального конгресса, и до 500 тыс. человек, действующих под руководством этих 500, — все одинаково чувствуют соответствующее возрастание своего значения. Почти каждый отдельный член господствующей партии в Америке занимает теперь в собственном воображении положение более высокое в сравнении не только с тем, какое занимал прежде, но и с тем, какое когда-либо рассчитывал занимать. И если перед ним или его вождями не будет выдвинута какая-нибудь новая цель для честолюбия, он умрет, защищая это положение, если только обладает нормальным мужеством.
Президент Гено* [* Hйnaut. Histoire de France. Vol. I] замечает, что мы теперь с интересом читаем о мелких подробностях деятельности Лиги, не считавшихся в ту пору важными новостями. В то время, рассказывает он, каждый приписывал себе некоторое значение; и бесчисленные воспоминания, дошедшие до нас от того времени, были в большинстве своем написаны людьми, которым доставляло удовольствие передать и возвеличивать события, в которых они, по их мнению, были важными действующими [592] лицами. Хорошо известно, как упорно тогда защищался город Париж, какой ужасный голод он переносил, лишь бы не покориться наилучшему и впоследствии наиболее любимому из всех королей Франции. Большая часть граждан или тех, кто управлял большей их частью, боролись в защиту своего собственного значения и влияния, которые, как они предвидели, должны были прийти к концу, как только будет восстановлено прежнее правительство. Наши колонии, если только их не удастся побудить к заключению союза, будут, по всей видимости, столь же упорно защищаться против лучшей из метрополий, как город Париж делал это против лучшего из королей.
Идея представительства была неизвестна в древние времена. Когда жители одного государства получали право гражданства в другом, они не обладали другим средством пользоваться этим правом, как отправляться всей массой для голосования и обсуждения вместе с жителями этого другого государства. Распространение на большою часть жителей Италии прав римского гражданства окончательно погубило римскую республику. Стало уже невозможно различие между теми, кто был римским гражданином и кто не был им. Ни одно племя не могло знать всех своих членов. Сброд всякого рода мог быть привлекаем к участию в народных собраниях; эти люди могли вытеснять из них настоящих граждан и решать дела республики, как будто они сами являлись ее гражданами. Но даже, если Америка будет посылать 50 или 60 новых представителей в парламент, привратнику палаты общин не составит сколько-нибудь большого труда делать различие между членами и нечленами. Поэтому, хотя римская конституция была неизбежно разрушена в результате объединения Рима с союзными государствами Италии, нет ни малейшего вероятия, чтобы британской конституции могло повредить объединение Великобритании с ее колониями.
Напротив, эта конституция была бы таким образом только завершена и кажется не совершенной без этого. Собрание, обсуждающее и решающее дела всех частей государства, должно, несомненно, иметь в своем составе представителей их всех, чтобы быть надлежащим образом осведомленным. Однако я не стану утверждать, что такое объединение может быть легко осуществлено или что при его осуществлении не могут представиться различные затруднения, и притом значительные. И все же мне не приходилось слышать ни об одном затруднении, которое являлось бы непреодолимым. Главное из них вытекает, пожалуй, не из природы вещей, а из предрассудков и взглядов людей по эту и по ту сторону Атлантического океана.
Мы, находящиеся по эту сторону океана, опасаемся, что большое число американских представителей нарушит равновесие конституции и чрезмерно усилит или влияние короны, с одной стороны, или силу демократии — с другой. Но если число американских представителей [593] будет соответствовать доходу от обложения Америки, то количество населения, подлежащего управлению, возрастет в точном соответствии со средствами для управления им, а средства управления — с численностью управляемого населения. Демократическая и монархическая части конституции останутся после объединения при совершенно таком же соотношении сил между собой, как это было до того.
Люди по ту сторону океана опасаются, что отдаленность их от местопребывания правительства подвергнет их всякого рода угнетению. Но их представители в парламенте, число которых с самого начала должно быть значительно, легко смогут оградить их от всякого угнетения. Расстояние не может сильно ослабить зависимость представителя от избирателя, и первый будет все же сознавать, что обязан своим местом в парламенте и всем, что он извлекает из него, доброй воле последнего. Поэтому в его интересах будет питать эту добрую волю обличением, со всем авторитетом члена законодательного собрания, каждой несправедливости, в какой может провиниться в этих отдаленных частях империи любой гражданский или военный чиновник. Кроме того, как могут утешаться с некоторым основанием жители Америки, отдаленность этой страны от местопребывания правительства не очень долго сохранится. Так велика была доселе быстрота, с какою эта страна развивалась в отношении богатства и населения, что не многим больше, чем через 100 лет, пожалуй, доходы от обложения Америки превысят доходы от обложения Великобритании, и центр империи тогда, естественно, передвинется в ту ее часть, которая дает больше всего для общей защиты и содержания органов государства.
Открытие Америки и пути в Ост-Индию мимо мыса Доброй Надежды представляют собою два величайших и важнейших события во всей истории человечества. Последствия их уже теперь очень значительны, но за короткий период в 200 лет, протекший со времени этих открытий, никоим образом не могли в полной мере проявиться все их результаты. Человеческая мудрость не в состоянии предвидеть, какие благие или несчастные последствия могут еще проистечь от этих великих событий. Их общее влияние представляется скорее благотворным, поскольку они сблизили самые отдаленные части мира, позволили им удовлетворять нужды друг друга, расширять круг потребностей и возможность удовлетворять их друг для друга, поощрять промышленность друг друга. Но для туземцев Ости Вест-Индии все коммерческие выгоды, которые могли получиться от этих событий, были совершенно парализованы порожденными ими ужасными бедствиями. Однако они были обусловлены, по-видимому, скорее привходящими обстоятельствами, а не чем-либо, коренящимся в самом характере событий. В эпоху открытий превосходство силы на стороне европейцев было так велико, что они могли безнаказанно совершать в этих отдаленных странах любые несправедливые поступки. Впоследствии, может быть, туземцы этих стран станут сильнее или европейцы станут [594] слабее, и жители всех различных частей мира настолько сравняются в мужестве и силе, что это одно, внушая им боязнь друг перед другом, сможет превратить несправедливость независимых наций в некоторое уважение к правам друг друга. Но скорее всего такое равенство силы может установить взаимное сообщение знаний и ознакомление со всеми видами промышленной деятельности, которые естественно или даже необходимо ведут за собою оживленные сношения между всеми странами.
Между прочим, одним из главных последствий этих открытий было то, что меркантилистическая система приобрела блеск и славу, которых она при других условиях никогда бы не достигла. Цель этой системы состоит в обогащении каждой большой нации преимущественно при посредстве торговли и мануфактур, а не при посредстве обработки и улучшения земли, преимущественно при посредстве труда городов, а не деревень. Но вследствие этих открытий торговые города Европы, вместо того чтобы быть мануфактуристами и транспортерами лишь для очень небольшой части мира (части Европы, омываемой Атланти ческим океаном, и стран, лежащих по берегам Балтийского и Средиземного морей), сделались теперь мануфактуристами для много численных и пользующихся благосостоянием колонистов Америки и транспортерами, а также в некоторых отношениях и мануфактуристами почти для всех различных наций Азии, Африки и Америки. Два новых мира были открыты для их промышленности, причем каждый из них был гораздо значительнее и обширнее, чем старый, а рынок одного из них с каждым днем становился все больше и больше.
Страны, обладающие колониями в Америке и торгующие непосредственно с Ост-Индией, пользуются действительно всем блеском и показным величием этой торговли. Однако другие страны вопреки всем завистливым стеснениям, посредством которых хотят оттеснить их, часто пользуются большей долей выгоды, приносимой ею. Колонии Испании и Португалии, например, гораздо больше содействуют фактически развитию промышленности других стран, чем самих Испании и Португалии. Потребление этими колониями одного только предмета, а именно полотна, достигает, как сообщают (но я не ручаюсь за точность этой цифры), суммы в 3 с лишним млн ф. в год. Но все это значительное потребление обслуживается почти целиком Францией, Фландрией, Голландией и Германией. Испания и Португалия доставляют лишь ничтожную часть всего потребляемого их колониями полотна. Капитал, снабжающий колонии этим большим количеством полотна, ежегодно распределяется между жителями этих других стран и доставляет им доход, только прибыли с него тратятся в Испании и Португалии, где дают пищу роскоши и расточительности купцов Кадикса и Лиссабона.
Даже ограничения, посредством которых каждая нация старается закрепить исключительно за собою торговлю со своими колониями, [595] часто бывают более вредными для стран, в пользу которых они установлены, чем для тех, против которых они были направлены. Несправедливое угнетение промышленности других стран, так сказать, обрушивается на голову самих угнетателей и сокрушает их промышленность в гораздо большей степени, чем промышленность этих стран. На основании этих ограничений, например, гамбургский купец должен полотно, предназначаемое им для американского рынка, отправлять в Лондон и вынужден привозить оттуда табак, предназначаемый им для германского рынка, потому что он не может ни отправлять полотно прямо в Америку, ни вывозить табак непосредственно из Америки. Благодаря таким стеснениям он, вероятно, вынуждается продавать полотно несколько дешевле и покупать табак несколько дороже, чем мог бы делать это при отсутствии их; его прибыли в силу этого, вероятно, урезываются. Однако в этой торговле между Гамбургом и Лондоном его капитал, несомненно, оборачивается гораздо быстрее, чем это могло бы быть в непосредственной торговле с Америкой, даже если предположить (а этого отнюдь не бывает), что платежи Америки производятся так же аккуратно, как и платежи Лондона. Следовательно, при торговле, при которой эти стеснения ограничивают гамбургского купца, его капитал может давать постоянное занятие гораздо большему количеству германского труда, чем это было бы при торговле, от которой он отстранен. Хотя, таким образом, один вид торговли может быть менее выгоден ему, чем другой, но не может быть менее выгоден для его страны. Как раз обратно обстоит дело с тем видом торговли, к которому монополия, естественно, привлекает, так сказать, лондонского купца. Он может, пожалуй, быть более выгодным ему, чем большая часть других отраслей торговли, но ввиду медленности оборотов он не может быть более выгодным для страны.
Таким образом, после несправедливых усилий всех стран Европы взять себе всю выгоду от торговли со своими колониями ни одной из них не удалось еще до сих пор получить для себя ничего другого, кроме издержек на сохранение во время мира и защиту во время войны той притеснительной власти, которую они присвоили себе над ними. Все страны полностью получили на свою долю все неудобства, вытекающие из обладания колониями. Что касается выгод, даваемых торговлей с ними, то их им приходилось делить со многими другими странами.
С первого взгляда, несомненно, монополия обширной торговли с Америкой, естественно, кажется приобретением в высшей степени ценным. С точки зрения легкомысленного честолюбия она в запутанной схватке политической и военной борьбы представляется объектом, весьма достойным. Но именно заманчивый блеск цели, громадные размеры торговли являются как раз тем свойством, которое делает монополию ее вредной или которое приводит к тому, что одно занятие — по самой природе своей менее выгодное для страны, чем боль- [596] шинство других занятий, — поглощает гораздо большую часть капитала страны, чем это было бы при отсутствии такой монополии.
Торговый капитал каждой страны, как уже показано во второй книге, естественно, ищет, так сказать, приложения, наиболее выгодного для данной страны. Если он вложен в транзитную торговлю, страна, которой он принадлежит, становится складочным местом товаров всех стран, для которых этот капитал служит посредником. Но владелец этого капитала необходимо стремится сбыть возможно большую часть этих товаров у себя на родине. Он таким путем избавляет себя от беспокойств, риска и издержек, связанных с вывозом, и поэтому он охотно продаст их внутри страны не только за значительно меньшую цену, но и с несколько меньшей прибылью, чем мог бы полу чить при отправке их за границу. Поэтому он, естественно, старается превратить по возможности свою транзитную торговлю во внешнюю для нужд потребления. Точно так же, если его капитал вложен во внешнюю торговлю для нужд потребления, он по той же самой причине будет рад сбыть внутри страны возможно большую часть тех товаров внутреннего производства, которые он скупает для вывоза их на какой-нибудь иностранный рынок, и таким образом будет по мере своих сил стараться превратить свою внешнюю торговлю для нужд потребления во внутреннюю торговлю. Торговый капитал каждой страны, таким образом, естественно, ищет близкого вложения и избегает отдаленного, естественно, ищет такого применения, при котором он оборачивается быстро, и избегает такого, при котором обороты медленны, естественно, ищет такого применения, при котором он может давать занятие наибольшему количеству производительного труда в стране, где он находится или где живет его владелец, и избегает такого применения, при котором он может содержать там наименьшее количество труда. Он, естественно, ищет такого применения, которое в обычных условиях наиболее выгодно, и избегает такого, которое в обычных случаях менее всего выгодно этой стране.
Но если в одном из этих отдаленных вложений при обычных условиях, менее выгодных для страны, прибыль почему-либо несколько повысится сравнительно с тем, что достаточно для того, чтобы перевесить естественное предпочтение, отдаваемое вложениям более близким, то такая сверхобычная прибыль будет вызывать отлив капитала из этих более близких вложений, пока прибыли повсюду не вернутся к своему нормальному уровню. Однако такая сверхобычная прибыль служит доказательством того, что при современных общественных условиях в этих отдаленных вложениях помещено недостаточно капитала в сравнении с другими видами торговли и что капитал общества распределяется не вполне надлежащим образом среди всех различных отраслей торговли, ведущихся в нем. Это служит доказательством того, что какие-нибудь предметы покупаются дешевле или продаются дороже, чем следовало бы, и что какой-нибудь определенный класс [597] граждан подвергается в большей или меньшей степени угнетению, упла чивая больше или получая меньше против того, что соответствует тому равенству, которое должно существовать и которое, естественно, осуществляется среди всех различных классов граждан. Хотя один и тот же капитал никогда не может давать занятие одному и тому же количеству производительного труда как при отдаленном, так и при близком вложении, все же первое может быть столь же необходимым для благоденствия общества, как и последнее, поскольку товары, которыми ведется в этом случае торговля, необходимы для ведения многих более близких операций. Но если прибыли тех, кто торгует такими товарами, превышают обычный уровень, они будут продаваться дороже, чем следовало бы, или с некоторым превышением против их естественной цены, и все те, кто занят в более близких операциях, будут более или менее терпеть ущерб от такой высокой цены. Поэтому их интересы в подобном случае требуют, чтобы часть капитала была извле чена из этих более близких вложений и была обращена на это более отдаленное, чтобы свести прибыль от него к надлежащему уровню, а цену соответствующих товаров — к их естественной цене. В этом исключительном случае общественный интерес требует, чтобы часть капитала была отвлечена от тех занятий, которые в обычных условиях более выгодны, и обращена к такому занятию, которое в обычных условиях менее выгодно обществу; в этом исключительном случае естественные интересы и наклонности людей так же полно совпадают с общественными интересами, как и во всех других нормальных случаях, и побуждают их отвлекать капитал от близкого и обращать его на отдаленное занятие.
Таким-то образом частные интересы и стремления отдельных людей, естественно, располагают их обращать свой капитал к занятиям, в обычных условиях наиболее выгодным для общества. Но если под влиянием такого естественного предпочтения они начнут обращать слишком много капитала к этим занятиям, понижение прибыли в них и повышение ее во всех других занятиях немедленно же побудят их исправить такое неправильное распределение. Таким путем без всякого вмешательства закона частные интересы и стремления людей, естественно, заставляют их делить и распределять капитал любого общества среди различных занятий, существующих в нем, по возможности в точном соответствии с тем, что наиболее совпадает с интересами всего общества в целом.
Все разнообразные ограничения меркантилистической системы неизбежно в большей или меньшей степени нарушают это естественное и наиболее выгодное распределение капитала. Те же ограничения, которые касаются торговли с Америкой и Ост-Индией, нарушают его, пожалуй, больше, чем все другие, потому что торговля с этими двумя великими материками поглощает гораздо больше капитала, чем любые другие две отрасли торговли. Впрочем, ограничения и правила, при [598] помощи которых достигается в этих двух отраслях торговли такое перемещение капитала, отнюдь не одни и те же. Монополия в обоих случаях является главным средством, но монополия особого рода. Действительно, монополия того или иного рода является, по-видимому, единственным оружием меркантилистической системы.
В торговле с Америкой все нации стараются по возможности сосредото чить в своих руках весь сбыт на рынок своих колоний, совершенно отстранив все другие нации от непосредственной торговли с ними. В течение большей части XVI столетия португальцы старались таким же образом регулировать торговлю с Ост-Индией, претендуя на исключительное право плавать в индийских водах на том основании, что им принадлежит заслуга первого открытия пути туда. Голландцы и теперь еще не допускают все другие европейские нации к торговле с их островами, дающими пряности. Монополии такого рода явно установлены против всех других европейских наций, которые благодаря этому не только отстраняются от торговли, куда им было бы выгодно обратить часть своего капитала, но и оказываются вынужденными покупать товары, доставляемые этой торговлей, по несколько более дорогой цене сравнительно с той, какую им пришлось бы платить, если бы они могли сами ввозить их непосредственно из стран, производящих их.
Но после падения могущества Португалии ни одна европейская нация уже не претендовала на исключительное право плавания в индийских водах, главные порты которых открыты теперь кораблям всех европейских наций. Однако, исключая Португалию и с недавнего времени Францию, торговля с Ост-Индией во всех европейских странах была отдана в руки монопольных компаний. Монополии подобного рода, в сущности, устанавливаются против той самой нации, какая провозглашает ее. Значительнейшая часть этой нации не только устраняется благодаря ей от торговли, к которой ей могло бы быть выгодно обратить часть своего капитала, но и вынуждена покупать товары, доставляемые этой торговлей, по несколько более дорогой цене, чем если бы она была открыта и свободна для всех членов этой нации. Со времени учреждения английской Ост-Индской компании, например, остальные жители Англии, помимо того что были отстранены от торговли, должны были оплачивать в цене потребляемых ими ост-индских товаров не только все чрезвычайные прибыли, которые компания получала на этих товарах вследствие своей монополии, но и все те чрезвычайные излишние издержки, которые неизбежно должны были вызываться обманом и злоупотреблениями, не отделимыми от управления делами столь большой компании. Таким образом, нелепость этого второго рода монополии гораздо более очевидна, чем нелепость монополии первого рода.
[599] Оба этих вида монополии более или менее нарушают естественное распределение капитала общества, но они не всегда нарушают его одинаковым образом.
Монополии первого рода всегда привлекают к одной какой-нибудь отрасли торговли, в которой они устанавливаются, более значительную долю капитала общества, чем та, которая естественно притекала бы к ней.
Монополии второго рода могут иногда привлекать капитал к той отрасли торговли, в которой они устанавливаются, а иногда и отвлекать его от нее в зависимости от различных обстоятельств. В бедных странах они, естественно, привлекают к ней больше капитала, чем при нормальных условиях притекало бы к ней. В богатых странах они, естественно, отвлекают от нее значительное количество капитала, которое в нормальных условиях направляли бы в нее.
Такие бедные страны, как, например, Швеция и Дания, вероятно, никогда не отправили бы ни одного судна в Ост-Индию, если бы эта торговля не была предоставлена монопольной компании. Учреждение такой компании неизбежно поощряет предприимчивых людей. Монополия ограждает их от всех конкурентов на внутреннем рынке, а на внешних рынках они имеют равные шансы с купцами других наций. Их монополия дает им уверенность, что они получат большую прибыль на значительном количестве товаров, и вероятность того, что они получат значительную прибыль на большом количестве товаров. Не получая такого чрезвычайного поощрения, бедные купцы таких бедных стран никогда, наверное, не решились бы рисковать своими небольшими капиталами в столь отдаленном и ненадежном предприятии, каким, естественно, должна была казаться им торговля с Ост-Индией.
Напротив, такая богатая страна, как Голландия, при свободной торговле, вероятно, отправляла бы в Ост-Индию гораздо больше кораблей, чем делает это в настоящее время. Ограниченный капитал Голландской ост-индской компании не пускает, вероятно, в эту торговлю многие крупные торговые капиталы, которые притекали бы к ней при отсутствии монополии. Торговый капитал Голландии так велик, что он, так сказать, постоянно перетекает то в займы иностранных государств, то в займы частным торговцам и предприимчивым людям чужих стран, то в транзитную торговлю. Поскольку почти все отрасли торговли переполнены, а весь капитал, который с более или менее сносной прибылью может быть помещен в них, уже вложен туда, постольку капитал Голландии неизбежно отвлекается к наиболее отдаленным предприятиям. Если бы торговля с Ост-Индией была вполне свободна, она, вероятно, поглотила бы большую часть этого избыточного капитала. Ост-Индия представляет собой как для мануфактурных изделий Европы, золота и серебра, так и для некоторых других продуктов Америки более обширный и емкий рынок, чем Европа и Америка, взятые вместе.
[600] Всякое нарушение естественного распределения капитала неизбежно бывает вредным для общества, в котором оно происходит; или тем, что отвлекает от какой-нибудь отрасли торговли капитал, который в противном случае притекал бы к ней, или же привлечением [капитала] в какую-нибудь отрасль торговли, которое, в противном случае, не произошло бы. Если бы при отсутствии монопольной компании торговля Голландии с Ост-Индией была значительнее, чем теперь, страна эта должна терпеть значительный ущерб благодаря тому, что часть ее капитала отстранена от такого занятия, которое для нее наиболее выгодно. Точно так же если при отсутствии монопольной компании торговля Швеции и Дании с Ост-Индией была бы меньше, чем теперь, или — что, пожалуй, более вероятно — совсем не существовала бы, то обе эти страны должны терпеть значительный ущерб ввиду отвлечения части их капитала в занятие, которое в той или иной мере не соответствует их современным условиям. Для них, пожалуй, было бы лучше при настоящих условиях покупать ост-индские товары у других наций, даже платя при этом несколько дороже, чем отвлекать столь значительную часть своего незначительного капитала к столь отдаленной торговле, в которой капитал оборачивается так медленно и может содержать столь небольшое количество производительного труда внутри собственной страны, где имеется столь большая нужда в производительном труде, где так мало производится и так много требуется производить.
Хотя, таким образом, при отсутствии монопольной компании какаянибудь отдельная страна может оказаться не в состоянии вести непосредственную торговлю с Ост-Индией, отсюда отнюдь не следует, что подобного рода компания должна быть учреждена в ней; отсюда следует только то, что при данных обстоятельствах такая страна не должна торговать непосредственно с Ост-Индией. Тот факт, что подобные компании вообще не являются необходимыми для торговли с Ост-Индией, достаточно доказывается опытом Португалии, которая более 100 лет подряд почти всю ее держала в своих руках без всякой монопольной компании.
Указывали, что ни один отдельный купец не может обладать капиталом, достаточным для содержания представителей и агентов в разли чных портах Ост-Индии, чтобы доставать товары для судов, посылаемых им туда; а между тем при отсутствии таких представителей и агентов трудность найти груз может часто приводить к тому, что суда упустят благоприятное время для возвращения, и издержки, связанные с таким промедлением, не только съедят всю прибыль от предприятия, но и могут причинить значительные убытки. Однако этот довод, [601] если он вообще что-нибудь доказывает, доказывал бы только то, что ни одна значительная отрасль торговли не может вестись без монопольной компании, а это противоречит опыту всех наций. Нет такой крупной отрасли торговли, в которой капитал любого отдельного купца был бы достаточен для ведения всех подсобных операций, необходимых для ведения основной торговли. Но когда нация созревает для ведения какой-нибудь крупной отрасли торговли, одни купцы, естественно, вкладывают свои капиталы в основную ее ветвь, а другие — в подсобные ее ветви, и хотя таким образом ведутся все ее ветви, однако очень редко бывает, чтобы все они велись посредством капитала одного отдельного торговца. Если поэтому нация созрела для торговли с Ост-Индией, известная часть ее капитала, естественно, распределится между различными ветвями этой торговли. Некоторые из ее купцов сочтут выгодным для себя поселиться в Ост-Индии и затрачивать там свои капиталы на доставку товаров судам, которые присылаются другими купцами, живущими в Европе. Если бы поселения, приобретенные различными европейскими нациями в Ост-Индии, были отняты у монопольных компаний, которым они ныне принадлежат, и поставлены под непосредственное покровительство государя, жизнь в них стала бы удобной и безопасной по крайней мере для купцов тех наций, которым эти поселения принадлежат. Если в какой-либо момент та часть капитала какой-либо страны, которая по собственному почину стремится и склоняется, так сказать, к торговле с Ост-Индией, окажется недостаточной для ведения всех этих различных ее ветвей, это будет служить доказательством того, что в данное время эта страна еще не созрела для такой торговли и что ей выгоднее еще некоторое время покупать даже по более высокой цене у других европейских наций нужные ей ост-индские товары, вместо того чтобы ввозить их самой непосредственно из Ост-Индии. Ее потери на высокой цене этих товаров редко могут сравняться с потерями, которые она понесет вследствие отвле чения значительной части своего капитала от другого употребления, более нужного, более полезного или более соответствующего ее условиям и положению, чем непосредственная торговля с Ост-Индией.