Солнце еще не село за горы. Машина - внедорожник катила по дорожной нассыпи вверх по склону. Дорога после дождя еще не просохла, - на большой траве, проглядывающей через камни, блестели крупинки выпавшего осадка. По обеим сторонам от проталины, по которой двигался автомобиль, расстилался могучий лиственный лес. Он был смешанным, и потому очень красивым. Высокие хвойные ели поднимались из самой земли к небу; сосны, дубы, березы, стояли тут же, посаженные на возвышенности.
Большие колеса проламывали себе путь через низко растущий папоратник, двигатель ревел, а белки, прыгущие с ветки на ветку, с интересом наблюдали с близжаших верхушек, у дороги, на проезжающий транспорт.
Дорогая была извилистая, временами даже крутая, проходила мимо обрывов и горных скатов.
Редкое солнце, проблескивало, через гущу листвы.
На переднем сиденьи, за рулем, сидел человек, лет тридцати пяти. У него было серьезное выражение лица. Он был смугл, а темные глаза, казались очень красивыми. Лицо, худощавое, с твердыми чертами, а также манера держать голову прямо, говорило о выправке, о человеке решительного склада.
Рядом с ним, на пассажирском сидении, по правую руку, сидел старик. Старик смотрел в окно, и его глаза, были точно такими же, темными и с огнем. Он смотрел на дорогу, на лес, пробегающий со скоростью автомобиля, - в обратную сторону.
Старик держал в губах резную крительную трубку, а в в приоткрытое окно, выпускал кольца дыма. Те, поднимались в даль, в теряющие полоски света, небо. Его старое, покрытое морщаниами лицо олицетворяло спокойствие и силу, присущую человеку решительного склада.
Иногда, в промежутках, когда он снова забивал трубку табаком, он оборачивался и подмигивал краем глаза мальчику лет семи, - темноволосому, с темными глазами, и родимым пятном на левой щеке, уходящем в угол подбородка.
Тот, что сидел за рулем, время от времени бросал на старика тревожные опрометчивые взгляды.
- И как ты себе это представляешь? - вдруг сказал он.
Старик посмотрел на него и ответил:
- Я прожил достойную жизнь, - начал он. - В свое время мне было чего бояться, но я храбро встечал это. После себя, я оставил много наследия. То, лучшее, на что я был способен. Одно из таких - это мой сын и внук. Книги - лишь благодарная дань обществу, в котором я вырос и существовал, - мой накопленный опыт и знания. Я отплатил людям, - просветом.
- Ты хоронишь себя заранее, - сказал человек за рулем. - Мы недалеко отъехали. Мы можем вернуться.
Старик выпустил еще одно кольцо дыма.
- Твоя жена настряпала мне кучу еды. Я взял с собой теплые вещи и спальный мешок. Чего же ты от меня еще хочешь?
- Деда, - сказал мальчик на заднем сиденьи, - давай вернемся?
- Чего же ты хочешь? Чего добиваешься? - продолжал водитель, выкручивая руль в обратную сторону, - мало слез, которые все дома пролили, пока слушали твои бредни? - его голос нарастал.
Внезапно дорога стала уходить вправо, но машина, не доехав до поворота, выбрала место для маневра, чтобы развернуться.
- Ах, ты, стой, паскуда! - выругался старик, и заставил водителя нажать торомоз.
Бун младший, резко остановившись, с возмущением взглянул на отца.
Его глаза были сердитыми, он ждал объяснений.
Когда машина дернулась, затормозив, старик нечаянно выронил трубку из рук, но тут же поднял ее, отряхнув от пыли.
Он глубоко вздохнул и проникновенно сказал:
- Посмотри на меня. Что ты видишь в моем взгляде? Упрямство? Несгибаемое намерение?... Я никогда не проливал слез, и никогда не о чем не жалел. Если я и жаждал чего-то, то шел к этому, не обарачиваясь, ни на йоту. Когда меня пытались остановить или подстроить козни, воткнуть палки в колеса, я противился всей душой и телом. Я любил жизнь, как безумец...со страстью безумца. И никогда не опускал головы, зная, в чем мое предначертание. Шли годы, - и я не мало сделал за свою жизнь: дышал, любил, творил... Теперь, я стар. И новый мир - уже не мой мир. Он прощается со мной, вычеркивает из своих списков. Но даже сейчас, я не робею. Не опускаю перед ним головы. Я знаю, что так и должно быть. Это правильно. Я благодарен миру, за его прямоту, за его несгибаемое намерение пытаться меня сломить, но не сломив, создать из меня такое, - что я есть сейчас.
Я чувствую свою смерть. Рано или поздно - надо мной заиграет прошальная панихида. И ты, и Лиза, и маленький Питер станут над моим изголовьем лить слезы, разрывая болью сердце. А я буду там, где - то в других мирах - вести иную, космическую жизнь. И смотреть на вас свысока, не в силах дотянуться и успокоить.... Много слов было написано, много слов было сказано - и в каждое из них, я вкладывал веру, то, что я называю правдой.... И слово, которое я теперь должен сказать, мое последнее, - и оно пропитано насквозь, слышишь?....насквозь пропитано верой. Оно же, и есть мое желание, которое ты обязан исполнить...
- Какое же, отец?...
- Разворачивайся, и вези меня обратно!....
Машина вновь повернула по направлению в горы.
Бун младший молчал, сдерживая слезы. Его руки крепко сжимали руль.
Старик снова набил трубку табаком, и задумчивый, начал смотреть в стекло заднего вида: как остается позади дорога.
Питер Бун, мальчик на заденм сиденьи, закусив губу, также сдерживал слезы. Он все понимал. Он понимал все, что происходит.
Вскоре путь уже не пролегал вверх. Перед ними открылся прямой путь. По обе стороны также проходил лес, а тяжелые колеса внедорожника катили настойчиво, но легко по зеленому долу.
Искрящиеся лучи, прорезью иногда прникали через стекло машины и слепили глаза; свет сдерживали густые лиственные деревья пышной разбившейся кроной.
Они ехали, и молчали. И до них, постепено, несмотря на рычащий мотор, стали доноситься звуки бьющегося прибоя о гигантский каменный утес. Волны, огромные, рабегаясь с конца океана, ударялись о неподвижную стену, разбрасывая о поверхность соленые брызги.
Машина выехала на зеленую проталину перед пропастью.
- Помоги мне достать кое-какие вещи из багажника, - сказал старик, когда его сын заглушил мотор.
- Как скажешь, отец. - Бун младший вышел из машины, открыл багажник, оттуда достал теплое одеяло, сумку с провизией, некоторые вещи, близкие для старика и направился с ними, к краю обрыва.
- Ну и настряпали же еды! - весело сказал старик, когда они подходили к краю обрыва, чтобы сложить все вещи в одном месте.
- Элиза напекла уйму пирожков с капустой, и зеленью с яйцом - твоих любимых. Вдруг ты проголодаешься?
- Она умница! - ответил старик. - Говорил тебе, и сейчас говорю: повезло тебе с женой.
Бун младший растелил одеяло и на одну половину его, сложил вещи.
Потом повернулся к отцу. Застыл. Покачал головой, сдерживая порывы. Глаза заволокло влагой. Питер Бун открыл дверцу машины и ступив на землю, побежал к деду.
- Деда! Деда! - он обхватил его двумя руками за колени, закрыл глаза... - Не оставайся здесь, деда! Не оставляй меня!
- Ты очень-очень славный, - старик провел ладонью по голове внука. - очень - очень славный. Ты, - мое наследие! - Он приподнял указательным пальцем подбородок мальчика, - У меня такое же родимое пятно, как у тебя, - только его уже трудно различить. Но оно есть. Ты понимаешь, что это значит?
Питер сглотнул и посмотрел мокрыми глазами на деда.
- Да. Я твое наследие.
- Правильно... Ну, дай попращаться с твоим отцом.
- Черт! пап... - Бун младший боролся с собой, но на его лице уже выступили слезы. - Черт! - он боролся, - сколько?... сколько ты хочешь здесь?... ым!, - он сглотнул, - когда за тобой приехать?
- Сын, - старик сделал шаг вперед и раскрыл руки для объятий, - Это мое последнее пристанище. Небо. Безмолвный край. И пение морской волны!
Бун младший бросился в объятия к отцу. Он схватил его, как будто боялся упустить, прижал его, и не в силах больше сдерживаться, зарыдал.
- Мальчик, мальчик мой, - ты достойный сын!Прости, что я на тебя накричал - там, в дороге. У меня крутой нрав, ты знаешь - он прижал его к себе еще крепче. - Послушай меня - шепотом сказал он, склоняясь к его уху. - Времена меняются...Скоро, очень скоро они захотят стабильности - ты знаешь о ком я говорю, - гарантии своей власти; они создадут строй и заставят поверить людей в личную респектабельность; они будут внушать лучшее, говорить о будущем, как о мечте всех живущих на большой земле. Уже сейчас они разбивают мир по блокам, - называя их зонами; делают записи на наших телах, - он схватил правую руку сына, отдернув край одежды, - Вот! О чем я говорю! - он снова прильнул к уху, - но это не самое страшное, не то жуткое, что ожидает людей....Все - для чего создана их система правления, подчинена одной и единственной цели - подчинить разум, управлять толпой, свергать светлые умы в низину непроглядного мрака; делать людей посредственными и безвольными....Прогресс человечества развился в сторону механицации и технического свершенства; им больше не нужны художники и поэты, чтецы и писатели; не нужны гении мысли и люди свободного воображения - теперь экономика поддерживается индустрией металла, и созданием машин, способных поддерживать, достигший предела, рост. Люди, свободного полета, станут для них опасностью, ведь они могут просветить серое и унылое общество трудами жизни, вмешаться в политику управления сознанием людей.... Чем просвещенней общество, этически грамотней, - тем им сложней...
- Ты веришь в это?
- Я знаю, о чем говорю. Так будет. Ты и сам, должен был предвидеть это.
- Что же делать?
- Беречь малыша. Рыба гниет с головы, - это про них, а цветок, - подрезают под корень. Подрастающее поколение - вот их главная цель. Посмотри на него: мальчика ждет великое будущее! Но они захотят отнять его, как только поймут, что он особенный. Они придумают что-нибудь, чтобы вогнать его в общее стадо, сделать его безвольным. Остальным - подменят настоящие ценности на фальшивые, и он будет словно белая ворона в огромном мире. Если у них не получится выставить его посмешищем, они попытаются лишить его рассудка, сделать как все. Вот чего надо бояться!... Все что ты можешь сделать, - защитить ты его не сможешь, - это подготовить его. Он сильный. Я немало вложил в него. Ему семь, а он уже читает Шопенгауэра, изучает труды великих мыслителей....Когда проснется буря, - он должен быть готов. Вот, что от тебя требуется! А теперь, иди, ступай к машине, и дай мне побыть с внуком!...
- Прощай, пап! - прощай!!! - они обнялись в последний раз, и Бун младший, оборачиваясь в пути, побрел к машине.
На полдороге он остановился и увидел, как старик, сел на постеленное покрывало, а на колени ему взбрался маленький Питер.
Старческая рука играла с завитками смоляных волос внука.
Питер положил маленькие ручонки на громадные плечи деда.
Иногда он отрывал светлый лоб от его могучей груди и заглядывал в его печальные темные глаза.
- Так не поедешь с нами? - спросил Питер.
- Нет, - покачал головой старик. - Но я хочу тебе показать кое - что, перед тем, как ты уедешь с этого места. - он посадил его на покрывало, рядом, лицом к огромной низине бушующего океана.
- Что ты видишь, маленький Питер?
Питер Бун посмотрел в даль, держа дедушку за ладонь, и сказал:
- Тебе во след смотрел я в даль лазури;
В дали лазурной реял твой полет.
Теперь один я средь житейской бури, —
Отрады дух твоя мне книга шлет.
О, слов твоих нетленная святыня
Да льет кругом свой животворный звук!
Мне чужды все; вокруг меня пустыня,
И жизнь долга, и мир исполнен мук.....
Когда он закончил, его глаза, темные, полные величия и решимости, поднялись на лицо старика. Он крепче сдал его руку своей маленькой ладонью.
Старик - плакал.