Русская государственность

В основе всех функций Российского государства лежит одна функция, объясняющая, почему Россия сохраняет архетип святой Руси, почему царь у нас — помазанник божий, почему православие, самодержа­вие и народность стянуты в один узел. Дело в том, что государство Российское есть оружие, стоящее,на сто­роне слабых против сильных и гем самым ломающее нормальную земную логику, как и логику либераль­ного естественного отбора, согласно которой силь­ные естественным образом торжествуют над слабыми.

 

Христианская система ожиданий, связанная с нравст­венным превосходством нищих духом и их мистиче­ским торжеством, в России повисла бы в воздухе, обра­тилась в заповедь, значимую для немногих праведни­ков, если бы не священная мощь грозы государевой, то и дело указывающей особо сильным и особо свое­вольным их должное место. Специфический демокра­тизм российского государственного деспотизма ос­нован на архетипической идее союза священного царя с народом против сильных людей, злоупотребляю­щих своими возможностями в отношениях с ни­жестоящими, в отношении обязательных госу­дарственных повинностей.

 

Слабое государство в России — это не демократическое государство, как это следует из либеральной логики, а номенклатурно-олигархическое государство, идущее на поводу у сильных и начисто игнорирующее интересы слабых. То, что эта логика до сих пор дейст­вует, свидетельствует наш новейший опыт. Современ­ное либерально-демократическое государство целиком контролируется олигархами и демонст­рирует циничное пренебрежение законами, правами и интересами незащищенного большинства.

 

Всякое ослабление государства у нас означает не высвобож­дение гражданской инициативы и энергии, а все бо­лее бесцеремонную узурпацию всех возможностей цивилизации социально безответственным олигархи­ческим меньшинством. Таковы реальности россий­ского общественного бытия. Игнорирование их в угоду либеральным схемам приводит к чудовищной деградации общественной жизни, попранию челове­ческого достоинства миллионов людей, стремитель­ной варваризации повседневности.

 

Чтобы быть демо­кратическим в социальном отношении, чутким к социальным запросам и правам большинства, Рос­сийскому государству необходимо быть сильным, устойчивым к давлению номенклатурных и крими­нальных кланов, не говоря уже о давлении иностран­ных сил, заинтересованных в социальном истощении России. Россия потому и получила в народном созна­нии название Святой Руси, что ее государство осуще­ствляет на грешной земле и грешными земными средствами священный идеал христианства, обещающий слабым грядущее торжество, сильным — грядущее унижение.

 

Российская государственность, таким образом, ломает логику земной жизни и истории, внеся туда загадочную мистическую ано­малию, связанную с идущими сверху сакральными энергиями, с христианским обетованием страждущим и нищим духом. Здесь лежат таинственно-мистиче­ские корни народного государственничества.

Госу­дарственный патриотизм русского народа связан не столько с чувством родной земли, языческим по про­исхождению, сколько с христианским переживанием парадоксальности российской государственности, реализующей на грешной земле идеал социальной справедливо­сти и православной предпочитаемости праведных в ущерб притязаниям сильных и наглых.

 

Из­вестная российская кротость перед лицом государст­ва — свидетельство не холопского раболепия, а живого ощущения присутствия высших принципов и высших парадоксов, таинственно сопутствующих государевой миссии. Перед государственными самозванцами, как бы ни были они вооружены силой и деньгами, внут­ренней олигархической и могущественной внешней поддержкой, русский человек не раболепствует. Сле­довательно, дело не в силе как таковой, а в правде. Если государство хоть в какой-то степени воплощает эту социально-христианскую правду, оно удостаива­ется самоотверженного служения и самоотдачи на­родных низов, не заглядывающих в бухгалтерские ве­домости. И, напротив, даже самое щедрое на оплату либеральное государство, призывающее на службу «профессионалов, а не праведников, обречено стал­киваться с обескураживающими свидетельствами то­го, что по законам рынка и эквива­лентного обмена в России никто не живет.

 

Впрочем, с самого начала ясно, что слабое либеральное госу­дарство, не способное обременять сильных необходи­мыми налогами и социальными обязательствами, богатым и щедрым быть не может. Оно неизменно пе­реплачивает сильным ценой злостной недоплаты сла­бым, не умеющим вырвать свое.

 

Так вот почему так боятся крепкой российской государственности правящие либералы. Ее духовная оснащенность высшей социальной идеей прямо ста­вится ими под подозрение не только в качестве залога обременительной и неприемлемой для них социаль­ной защищенности большинства, но и в качестве уг­розы социального возмездия всем, кто успел насле­дить и проштрафиться. Вот почему недопущение возрождения крепкой российской государственности является категорическим условием партии реформа­торов, кошки, которая знает, чье мясо съела.

 

Деградация

 

Стремительный процесс деградации России сего­дня осуществляется в двух формах. Первая всем оче­видна. Она связана с повсеместными проявлениями спонтанной приватизации в широком смысле сло­ва. Это и бесконтрольный вывоз капиталов за рубеж, в результате чего страна лишается возможности инве­стиций в собственную экономику. Труд миллионов, похищенный таким образом, становится подспорьем глобализирующихся «элитных» групп, порвавших с собственной страной и создающих себе инфраструк­туру за границей. Это и уход капитала от налогов. В со­временной России налоги платят только представите­ли непривилегированного и вконец обнищавшего большинства. Наглые, смелые, решительные и много знающие налогов не платят вовсе. Это, наконец, в значительной мере легитимированное в правовом от­ношении и полностью легитимированное идеологи­чески уклонение наиболее экономически и социально эффективных групп общества и отдельных инди­видов от всяких обязанностей перед обществом. Они, считающие себя членами виртуального гражданско­го общества, отлучили себя от реального российско­го общества, его забот и интересов.

 

Все это соответствует неуправляемым процессам спонтанной приватизации и спонтанного индивидуализма, которым новая идеология и партия власти дали зеленый свет. Но наряду с процессами спонтанной общественной деградации, действующи­ми по законам энтропии, мы наблюдаем и процессы умышленной, управляемой деградации.

 

Эти про­цессы можно описывать и прогнозировать посредст­вом процедур логической дедукции. Надо только не искажать логику в пользу тех или иных сентименталь­ных стереотипов. Бесспорная основа новый режим является режимом собственников, и его высшим приоритетом защита этой новой собственности. Аксиома вторая: владельцы этой собственности знают, что в глазах большинства она является нелегитимной и на поддержку большинства они рассчитывать не могут.

 

Из этих двух положений следуют весьма нетривиальные выводы, способные разрушить все наши прежние стереотипы.

 

Вывод первый: нахо­дящееся в страхе перед большинством правящее мень­шинство всеми силами стремится и будет стремиться к политическому, идеологическому и моральному ра­зоружению большинства, превращению его в пас­сивно-безоружный объект чужой воли. Вся демокра­тическая риторика призвана во что бы то ни стало скрыть этот главный факт.

 

Вывод второй: правящее меньшинство заранее — на всякий случай — готовится к гражданской войне с большинством, так как стре­мительный процесс социальной поляризации, массового обнищания, перечеркивания всякой приемлемой социальной перспективы гражданского мира и ста­бильности не сулит.

 

Вывод третий: на основе такой системы ожиданий правящее меньшинство осуществ­ляет ослабление — в профилактических целях — любых общественных институтов, в принципе способных стать для него опасными.

 

Армия

 

Одним из таких институтов является армия. При Б. Н. Ельцине проводилась пер­сональная профилактическая чистка армии. Армей­ские руководители, устойчивые перед новыми со­блазнами, то есть отказавшиеся быть повязанными с режимом преступной круговой порукой, под любыми предлогами увольнялись. Оставались те, на которых можно было завести убедительное досье, то есть то­тально управляемые.

 

Эта кустарная технология — ибо имела в виду людей, а не институты как тако­вые — сегодня усовершенствована. Нынешняя либе­ральная атака на армию есть ее преследование как института, имеющего свои исторические, культур­ные, моральные основания в российском обществе и в русском народе. Армия как институт формирует, одновременно сама им питаясь, патриотическое, обо­ронное сознание, базирующееся на заведомо внеры­ночных предпосылках и презумпциях.

 

Бывшему премьер-ми­нистру М. Касьянову не было нужды уточнять, что основной функцией всех институтов государства, армии в том числе, является защита собственности. Это положение аксиоматично в рамках новой обще­ственной системы и в публичных подтверждениях особо не нуждается. Но из этого вытекает необходимость армейской реформы и даже очерчивается характер этого реформирования. До тех пор пока правящая элита сохраняет убеждение, что главная угроза новой собственности исходит не извне, а изнутри, со стороны изгойского большинства, она будет стремиться к тому, чтобы и по численности, и по оснащенности внутренние войска превышали армию, были в бук­вальном смысле сильнее ее.

 

С одной стороны, здесь сказывается влияние пугающих примеров армейских революций во многих развивающихся странах, с дру­гой — общее либеральное недоверие к армии как од­ному из традиционалистских институтов, препятст­вующих общей либерально-индивидуалистической раскованности.

 

Поставим вопрос: какая армия луч­ше приспособлена к исполнению нетрадиционной функции — защите собственности — национально-мобилизационная или наемная? Ответ ясен заранее: наемная армия по определению свободна от таких, например чувств, как патрио­тизм и отличается предсказуемым поведением - слу­жить тем, кто лучше платит. Внутри страны наиболее платежеспособной группой является олигархический класс. Следовательно, именно ему и будет верно слу­жить армия профессиональных наемников.

 

Из этого вытекает деление людей в погонах на две неравноправные группы. Защитники собственно­сти так или иначе должны быть приобщенными к стилю и духу привилегированных групп, интересам которых они должны служить перед лицом недоволь­ного социального большинства. Они должны быть пропитаны особыми элитарными чувст­вами и элитарным презрением ко всему тому, что свя­зано с социальным гетто, его чувствами, установка­ми, привычками.

 

Поэтому будущая армия профес­сиональных наемников будет денационализированной в культурном и морально-психологическом отношениях. Что же касается второй, традиционалистской армии, призванной к выполнению устаревших функ­ций зашиты Отечества, то ее будут пополнять представители устаревших культур и суб­культур — сыновья социального гетто. Плохо обу­ченные, плохо питающиеся, мало приспособленные к новейшей технологической дисциплине, словом, быв­шие люди, напоминающие босяков М. Горького.

 

Те­перь профессиональный вопрос: растущее значение в современных войнах играет информационно-разве­дывательное обеспечение, которым занимаются про­фессионалы спецслужб. Ясно, что народная армия, пополняемая представителями традиционалистского большинства и предназначенная для традиционали­стских целей обороны страны от врагов (у либераль­ной России врагов быть не положено!), не может ор­ганически включать в свой состав эти элитные в са­мом профессиональном смысле подразделения. Они должны находиться вне ее и контролироваться не ар­мейским командованием, а людьми, представляющи­ми новую элитарную субкультуру — олигархиче­скую.

 

Проект новой армии содержит идею отделения и противопоставления элиты спецслужб, так или ина­че приобщенной к олигархическим верхам и их дели­катным тайнам, костяку массовой армии, лишаемой той подсистемы, без которой эффек­тивные военные операции и победоносные сражения в принципе невозможны.

 

Модель такой системы — когда армия воюет без эффективной под­держки спецслужб или даже в условиях их тайного са­ботажа и подсиживания — сегодня апробирована в Чечне. Там прослеживается судьба традиционной ар­мии как института, бойкотируемого настоящими про­фессионалами и предназначенного не побеждать, а вымирать, то есть вписываться в процесс управляе­мой деградации и дестабилизации.

 

Профаны

 

Аналогичные процессы разделения на привилегированную и профанную, деградирующую подсисте­мы с употреблением двойных стандар­тов, касаются и других институтов, находящихся на подозрении в качестве носящих традиционалистские функции.

 

Возможно, что и система дипломатии вклю­чает профанную подсистему представительства и защиты национальных интересов, покидаемую всеми теми, кто нагл, решителен и осведомлен, и привилегированную, образованную кругом тех, кому в самом деле доверены деликатные государственные тайны и не менее деликатные решения.

 

Представители профанной подсистемы протестовали во времена впервые оз­вученных планов продвижения НАТО на Восток, представители привилегированного круга приближенных и осведомленных доверительно объясняли натовским странам, что протесты предназначены исключи­тельно для внутреннего пользования — успокоения красно-коричневого большинства.

 

Эти противопоставления привилегированного и непривилегированного, обретающие форму противо­поставления привилегированного и профанного, сегодня разрушают общество как объективно взаимосвязан­ную систему, нуждающуюся в единой логике и стиле управления. Дуализм эзотерического и профанного подрывает систему здравоохранения, в которой стре­мительно деградирует профанная, то есть обращен­ная к массе населения, подсистема образования, спор­та и т. д.

 

Вплотную приблизился роковой момент исти­ны. Осознание того, что то самое гражданское обще­ство свободных собственников, на которое сделали ставку наши реформаторы, является обществом дена­ционализированного меньшинства, более или менее сознательно дистанцирующегося от этого народа.

Нельзя сказать, что это является российским казу­сом в истории мирового капитализма. Не только в странах так называемого догоняющего развития, где капитализированные слои составляют компрадор­скую группу, но и на самом Западе первоначальный проект гражданского общества включал лишь третье сословие собственников, оставляя за бортом четвер­тое сословие наемного городского большинства.

 

Маркс убедительнее кого-либо другого описал изгойскую историю этого большинства, выключенного из ци­вилизации, демократии и правового государства. Сегодня русский народ, как и другие народы, относя­щиеся к туземному населению мировой периферии, наследует судьбу этого изгойского четвертого сосло­вия.

 

Отличие народа состоит в том, что он в недавнем прошлом удостоился реабилитации в ходе культурной революции, урбанизации и социалистической индустриализации, в результате которых стал совет­ским народом, защищенным передовой идеологией своего времени. Ему, вкусившему плодов прогресса и идеологического признания прогрессистов всего ми­ра (левые на Западе долго видели в нем своего союз­ника, за что и удостоились там прозвища красной «пятой колонны»), труднее, чем другим, нести груз новой вселенской отверженности. Тем не менее его новая глобальная реабилитация, по всей видимости, не закрыта. Удивительные процессы зреют в глубоких недрах современной духовной сферы. В свое время Маркс реабилитировал четвертое сословие, выстроив систему парадоксов, глубоко противоположную парадок­сам иудео-христианской традиции.

 

Конфронтация

 

СССР навсегда травмировал Запад тем, что сло­мал нормальную логику земной истории, согласно которой сильным и развитым полагалось господство­вать, безнаказанно угнетая слабых и неразвитых. Все неистовства современной либеральной пропаган­ды против советского империализма и русского мессианизма, вся нынешняя профилактическая ра­бота новых хозяев мира по искоренению самих кор­ней такого поведения России в мире несут на себе пе­чать этой травмы — оскорбленного самолюбия на­глых, которым положено.

 

Сегодня, когда Советского Союза нет в мире, сразу же обнажилась роковая исти­на этого мира: западная цивилизация целиком сохра­няет свою гегемонистско-колониалистскую природу и способность на геноцид по отношению к «неполно­ценным народам». Иной стиль поведения, как будто проявившийся в послевоенные годы, явился не след­ствием действительной внутренней эволюции Запада, как можно было думать, а лишь следствием его страха перед силой СССР — союзником слабых.

 

Разумеется, внутри «социалистического лагеря» были свои «сла­бые», вынужденные подчиняться Москве и оскорб­ляемые этим. Но сегодня настало время провести дифференциацию между протестом против Запада со стороны бывших колониальных стран и протестом против СССР со стороны бывших социалистических стран Восточной Европы. Смазав это различие, мы не разберемся в настоящем и не поймем будущего.

 

Против Запада выступали восточные низы обще­ства, вооруженные в первую очередь социальной иде­ей. Там она явно превалировала над сугубо нацио­нальной и вбирала ее в себя. Против СССР выступали преимущественно социально преуспевшие и эманси­пированные слои общества, вооруженные либераль­но-гедонистическим проектом против аскетического коммунизма и его «экономической неэффективно­сти».

 

Национализм здесь был стилизацией, призван­ной подключить к «протесту» низовое патриотическое сознание. Почему так важно уже сегодня уловить это различие? Потому что сегодня, в посткоммунистиче­скую эпоху, наступившую после разрушения СССР, социальная протестная идея находит все большее под­тверждение в связи с возросшей социальной безот­ветственностью буржуазных классов и возросшей бес­церемонностью западных стран, вновь почувствовавших себя в колонизаторской роли хозяев мира.

 

Напротив, антикоммунистическая протестная идея либералов все больше раскрывает себя как верхушечная идея сторонников формальной демократии, умывающей руки при виде вопиющей социальной поляризации мира. Повсюду в мире растет энергия возмущения реставрированным внешним и внутренним социаль­ным расизмом, третирующим все права «неприспо­собленных туземцев», в том числе и их право на жизнь.

 

Сегодня эта энергия пребывает совсем не в том со­стоянии, что вчера. Здесь мы сталкиваемся с одним из многих парадоксов современного мира. Парадокс в данном случае состоит в том, что победившее либе­ральное общество ведет мир в направлении, прямопротивоположном тому, которое является норматив­ным для либеральной теории.

Новая теория

 

Либеральная теория псе свои надежды возлагает на рост среднего класса - той самой силы, которой дано сменить «манихейскую» картину мира на благо­получно «серединную», революционный катастрофизм - на осторожное «совершенствование», проте­стную мораль «неприспособленных» - на конформи­стскую мораль «приспособленных». Либеральная же практика новых реформаторов действует в направлении ускоренного уничтожения самой базы массового среднего класса, насаждая неслыханно жестокую со­циальную поляризацию.

 

Средний класс современною постиндустриального общества - это не столько лавочники, торговцы и владельцы малых фирм, сколько люди, профессионально связанные с наукоемким производством, со сферами науки, обра­зования, здравоохранения и культуры. Но именно эти постиндустриальные сферы постиг безжалостный ли­беральный секвестр. Массовая деиндустриализация

 

повлекла за собой массовую деква­лификацию, больнее всею ударила по наиболее про­фессионально развитым и социально ответственным группам, гарантирующим обществу цивилизованное существование.

 

Вот она, антиномия либеральной эпо­хи: осуждая коммунизм как идеологию мрачного со­циального гетто, отличающегося классовой ревно­стью, мстительностью и подозрительностью, эта эпо­ха ознаменовалась неслыханным расширением такого гетто, неожиданной архаизацией существования и опыта десятков и сотен миллионов людей.

 

Другая ан­тиномия (или другой парадокс) связана с либеральным постулатом институизации политической активности, в особенности протестной. В учебниках по политоло­гии неизменно выделяется формула политической стабильности, связанная с сокращением пространст­ва неинституированной политической активности: нституизация должна опережать участие.

 

Иными словами, не успели вы почувствовать себя обижен­ным, как перед вами оказываются готовые к услугам профессиональные успокоители — специалисты по улаживанию конфликтов и устранению проблем. Это — в теории.

 

На практике смертельно боящие­ся ограбленного большинства верхи общества всеми силами стремятся лишить обездоленных адекватного политического представительства. Они полны реши­мости искоренить «антисистемную» оппозицию в ли­це компартии и других решительных и идеологически оснащенных левых объединений.

 

Иде­ал политически стабильной системы — это ситуация, когда, скажем, бывший президент Ельцин вынимал из право­го кармана «правый центр» В. Черномырдина, из ле­вого — «левый центр» И. Рыбкина и предлагал изби­рателям выбирать из них. Этот фарс, свидетельствую­щий о полном отрыве от реальности, разыгрывается и сегодня.

 

Снова сверху возникают «политические ини­циативы», связанные с запретом компартии, снова политические технологии режима стремятся раско­лоть КПРФ, изгнать ее из Думы и т. д. Как это впи­сывается в теорию институированной политической активности и институированного протеста?

 

Адресо­вать протест левого большинства «центристам» ука­занного типа — это все равно что адресовать апелля­цию жертвы ограбления грабителю как стабилизи­рующей инстанции, заинтересованной в том, чтобы сохранить «статус-кво», вместо того чтобы грубо ло­мать ситуацию. Все это свидетельствует о полном отсутствии стратегического мыш­ления у новой правящей элиты. Она мыслит такти­чески авантюрно, игнорируя законы долговременной перспективы.

 

Аналогичный парадокс новая либеральная систе­ма демонстрирует в глобальном масштабе. Здесь тоже гегемонисты, с неслыханной наглостью перекраивающие мир в свою пользу, называют себя «центристами», «стабилизаторами», призванными навсегда искоре­нить очаги непредсказуемости и источники антисис­темного протеста. Они находят в себе силы непри­творно изумляться тому, что существуют традициона­листы, опасающиеся продвижения НАТО на Восток, и т. п. Всеми силами разрушая институциональную систему, в которой более слабым и менее развитым державам предоставлялась хоть какая-то возможность законно выразить свой протест и напомнить о своих интересах, устроители нового мирового порядка од­новременно удивляются «всплеску терроризма», «по­литически иррациональных эмоций», неуправляемых стихий, противоречащих стилю политического кон­сенсуса.

 

Полюса

 

 

Исчезновение СССР означает не только уход со сцены удерживающей силы, не дающей развернуться старым и новым колониальным джентльменам уда­чи. Оно означает и крушение прежней системы, институирующей движения мирового антизападного, антиколониального протеста.

 

Соответствующая энер­гия не исчезла в мире. Напротив, с учетом неожидан­ного реванша сил, грубым образом попирающих дос­тоинства целых народов и многомиллионных низов общества, эта энергия непрерывно растет. А вот ин­ститутов, способных канализировать эту энергию, придать ей социально и политически предсказуемую форму в мире, подвергшемуся новому либерально­му разгрому, сегодня практически не осталось. Мож­но ли сказать в этих условиях, что стратегическая ста­бильность возросла в мире?

 

Считать так могут только догматики, опьяненные новой либеральной уто­пией или новые супермены, настолько презираю­щие плебс, что не допускают и мысли о его возмож­ности всерьез оспорить новый порядок. Новая ре­альность такова — и об этом надо сказать со всей откровенностью — что она оставляет слишком мало шансов мирным, парламентским формам народно­го протеста как внутри реформированных стран, так и в масштабах по-американски реформирован­ного мира.

Внутренние и внешние победители оказались нетерпимыми гегемонистами, напрочь чу­ждыми той самой культуре плюрализма и консенсуса, которую они как будто брались насаждать. Их кре­до _ «победитель получает все» и — «горе побежден­ным». Все это означает, что гигантская энергия соци­альной обиды и отчаяния будет искать себе выход.

 

С одной стороны, в нетрадиционных актах протес­та. Таких, в частности, как акции террористов-ка­микадзе. А с другой — в глобальной перспективе — в кристаллизации чего-то такого, что впоследствии мо­жет быть названо мировым государством «диктатуры пролетариата». Уже сегодня в мире зреет заказ на по­явление новой сверхдержавы, заменяющей Совет­ский Союз в роли удерживающей, канализирующей и оформляющей силы. Сдерживающей новозаявленных господ мира сего, канализирующей и оформляющей гигантскую энергию нового мирового подполья, иг­норируемого либеральным истеблишментом.

 

Реаль­ная стратегическая дилемма сегодня состоит не в том, возникнет или не возникнет протестная сила, равная по мощи своим притеснителям и способная напом­нить им о мировых законах, которые нельзя нару­шать. Настоящая дилемма состоит в том, примет ли эта сила характер антиглобалистского интернациона­ла и антиглобалистской мировой революции, или, в конце концов, она оформится в виде явления новой сверхдержавы, воплощающей волю протестного Юга и Востока в борьбе с неоколонизаторской волей, во­площаемой американским гегемонизмом.

 

Разреше­ние этой дилеммы во многом определяется ближай­шим выбором новых правящих элит постсоветского пространства и, конечно, в первую очередь России.

Элита

 

Сегодня правящая российская элита видит главную угрозу своей «новой собственности» внутри страны, в лице своего «загадочного народа». Этим и определя­ется ее нынешний откровенно компрадорский, про­американский курс. Но вполне может случиться, что перед новым натиском США на Россию, который уже непрерывно усиливается, произойдет давно ожидае­мый в народе раскол элиты: на компрадоров, которые настолько удалились от собственной страны и на­столько провинились перед ней, что им уже, как они сами полагают, нет пути обратно, и представителей «национального капитала», осознающих, что несмот­ря на все туземные изъяны и неудобства у них все же нет более надежной страны-убежища, чем своя собст­венная.

Если это в самом деле произойдет — а бесце­ремонность американского экономического и геопо­литического вторжения в наше пространство к этому подталкивает, — тогда новой элите предстоит весьма напряженная работа, направленная на объединение того, что сегодня так далеко разошлось в стороны: за­щиту собственности и защиту Отечества.

 

Сегодня в глазах народа новая собственность антинациональна по своему характеру, а в глазах новых собственников защита отечества — антибуржуазна. Если у значитель­ного числа новых собственников возникает уверен­ность, что угроза их собственности извне, со стороны наступающего по всему фронту мирового гегемона более реальна, чем угроза изнутри, им придется выра­батывать новый имидж патриотов.

 

Нечто аналогич­ное, как известно, произошло с большевиками нака­нуне Второй мировой войны. Когда они рассчитывали на социалистическую революцию в Европе, собствен­ный народ для них был пасынком, находящимся на подозрении из-за своей неискоренимой «мелкобур­жуазности» и традиционности. Но когда «передовой Запад» обманул их ожидания и вместо нового социа­листического мирового порядка явил им в лице из­любленной Германии лик захватчика и агрессора, им срочно пришлось реконструировать идеологию про­летарского интернационализма, введя в нее старый русский патриотизм.

 

Более того: обида на обманув­ший и предавший Запад и страх за свою судьбу внут­ри страны, имеющей основания для тяжелых подоз­рений, подвигли большевистскую партию на такие метаморфозы — в патриотическом духе, — что она в этом заведомо опередила всех своих бывших оппо­нентов и критиков. Очень может быть, что нечто ана­логичное ожидает нас завтра.

 

Весьма возможно, что значительная часть тех самых либеральных идеоло­гов, которые сегодня пеняют русскому народу на его традиционалистско-националистические пережитки и рецидивы оборонного сознания, завтра бросятся всеми силами насаждать это сознание. Сегодня се­тующие на устойчивость национальных пережитков, мешающих приему в «европейский дом», завтра уви­дят в этих пережитках свой последний шанс на спасе­ние перед давлением вооруженного до зубов внешне­го агрессора.

 

В геополитическом плане это означает, что сегодняшняя политика всяческого открещивания от внутреннего и внешнего Востока, от старых совет­ских союзников, продолжающих находиться на по­дозрении у США, будет преобразована в новую бло­ковую политику старого евразийского типа, ориенти­рованную на поиск славяно-тюркского, славяно­мусульманского, славяно-индийского антиглобали­стского синтеза. Но возможны и другие, более «мис­тические» сценарии будущего развития, ибо со вре­мен появления великих мировых религий мировая история включает мистическую составляющую в ка­честве скрытой пружины и вектора.

https://oko-planet.su/fail/failbook/18012-as-panarin-narod-bez-yelity.html