"Теперь в эту страну пришло правосудие...
Как часто мы повторяли: настанет суд!
И вот он пришёл!"
И. Эренбург статья "Великий день"
На фронте в конце декабря 1944 года пока все было спокойно. С последнего наступления Красной Армии прошло восемь недель. Все это время над полупустыми немецкими траншеями летали советские истребители. На каждый километр фронта приходилось около 50 немецких солдат и как минимум 500 красноармейцев. 
Генерал-полковник Гейнц Гудериан, начальник генерального штаба, 26 декабря 1944 года, на второй день после Рождества, докладывал Гитлеру. Впоследствии Гудериан записал то, что сказал тогда о положении на Восточном фронте: "Превосходство русских выражалось соотношением: по пехоте 11:1, по танкам 7:1, по артиллерийским орудиям 20:1. Оценивая противника в целом, можно было без преувеличения говорить о примерно пятнадцатикратном превосходстве сухопутных войск и по меньшей мере двадцатикратном – в воздухе. Меня никто не упрекнет в недооценке немецкого солдата. Это отличный солдат, способный без колебаний пойти в атаку на врага, имеющего пятикратный перевес. При надлежащем командовании немецкий солдат всегда компенсировал этот численный перевес своими выдающимися качествами и побеждал. Но то, что предстояло ему теперь, после пяти лет тяжелой борьбы против превосходящих сил противника, в условиях сокращения рациона, ухудшения вооружения и слабой надежды на победу, было чудовищным бременем".
Осенью и зимой 1944 года русские сосредоточили на границах Германии самую большую наступательную армию всех времен. Генерал Чуйков, командующий 8-й гвардейской армией 1-го Белорусского фронта, впоследствии писал, что при виде вооруженных сил, готовившихся тогда к наступлению на рейх, у него возникло предчувствие победы: "Свыше десяти тысяч орудийных стволов были направлены на оборонительные позиции противника. От 200 до 250 орудий на каждый километр фронта гарантировали успех. Тысячи танков и самоходных артиллерийских установок стояли наготове на исходных позициях. Тысячи самолетов с подвешенными бомбами ждали приказа о наступлении". Русское Верховное Главнокомандование ожидало начала холодов. Мороз укрепит дороги, луга и поля станут более проходимыми для танков, реки и ручьи, пруды и озера покроются льдом. 9 января 1945 года в Восточной Германии ударили морозы. Температура упала до 10, 15, затем до 20 градусов ниже нуля. Советское командование отложило наступление еще на три дня, до 12 января 1945 года.
На севере Восточной Пруссии наступал в направлении на запад 3-й Белорусский фронт – 56 стрелковых дивизий и два танковых корпуса; на юге этой земли разворачивалось наступление 2-го Белорусского фронта – 54 стрелковые дивизии и пять танковых корпусов – в направлении на северо-запад, к Балтийскому побережью. Немецкие защитники оказывали ожесточенное, отчаянное сопротивление. Но их было слишком мало. Они могли замедлить продвижение Красной Армии, но не остановить его. Северный клин наступающих войск Красной Армии продвинулся на запад между Шлоссбергом и Эбенроде. Красноармейцы были исполнены ненависти. Советский генерал-полковник Рыбалко, чья дочь была угнана в Германию, призывал своих солдат в приказе на наступление: "Долгожданный час, час мести настал. У каждого из нас есть личные причины для мести. Моя дочь, ваша сестра, наша матушка-Россия, разорение нашей земли!" А советский писатель Илья Эренбург писал в газетной статье под названием "Великий день": "Теперь в эту страну пришло правосудие. Мы находимся на родине Эриха Коха, наместника Украины, – и этим все сказано. Как часто мы повторяли: настанет суд! И вот он пришел!" Больше трех лет немецкие войска стояли в России. 20 миллионов советских граждан погибли. Теперь в рейх пришло возмездие и расплата.
В день наступления началось массовое бегство мирного населения из Восточной Пруссии – бегство паническое, полное ужаса и к тому же в кошмарных условиях. Обрушившаяся на Восточную Пруссию зима была чрезвычайно суровой. Дороги обледенели, повсюду намело сугробы высотой в человеческий рост. 21 января 1945 года студентка-медик Йозефина Шляйтер из Остероде находилась в повозке колонны, направлявшейся в Эльбинг. Беженцы уже могли видеть городок Пройсиш-Холланд, в двадцати километрах от Эльбинга. Вдруг, откуда ни возьмись, ревущий шум битвы. Снаряды свистели над повозками. Люди выпрыгивали из подвод, ныряли в наметенные ветром сугробы. Потом появились советские танки.
Танки стреляли по колонне, давили лошадей, повозки, людей. Йозефина Шляйтер сообщала: "Женщины и дети борются со смертью. Раненые зовут на помощь. Рядом со мной какая-то женщина перевязывает своего мужа – у него кровь течет из широкой раны. Позади меня юная девушка говорит отцу: "Папа, пожалуйста, пристрели меня". "Да, отец, – говорит ее 16-летний брат, – больше нечего ждать". Отец смотрит на своих детей, слезы катятся у него по лицу, и он говорит спокойным голосом: "Подождем еще, дети!" Тут подъезжает русский офицер верхом на лошади. К нему подводят нескольких немецких солдат. Он достает револьвер, раздаются выстрелы. Трупы так и лежат. Никто не осмеливается прикоснуться к ним". Танки продвигались все дальше на север. Русские приказали беженцам из колонны возвращаться по домам. Йозефина Шляйтер шла рядом с повозкой по снегу. Потом случилось вот что: "Вдруг останавливается какая-то машина, меня окружают трое верзил, хватают и бросают в нее. Автомобиль уезжает. Потом он замедляет ход, я спрыгиваю. Машина тут же останавливается, и меня снова хватают. Затем последовали самые гнусные минуты в моей жизни, которые невозможно описать". Своевременная и организованная эвакуация почти нигде не имела места. Более того, уход восточно-прусского населения чаще всего представлял собой беспорядочное бегство, предпринятое в последний момент и зачастую совершенно спонтанное. И счастье еще, что хотя бы часть населения игнорировала запрет на эвакуацию и, не дожидаясь объявления приказа об отступлении, покидала опасные населенные пункты по железной дороге или с колонной беженцев.
Немецкие военные рассказывали, что они видели в отбитых у русских деревнях. В своей книге "Война в Восточной Пруссии" генерал Хорст Гроссманн и майор Курт Гиеккерт пишут: "В освобожденных деревнях творилось нечто ужасное. Тут русский переехал танком мальчика только потому, что тот носил значок "гитлерюгенда". Там лежала в навозной куче изнасилованная женщина с ножом в груди. В одной деревне русские связали нескольких мужчин, облили их горючим и подожгли. В другой хоронили девочку – она отравилась вероналом, после того как ее изнасиловали четырнадцать раз".
20 января советские части вступили в восточно-прусский город Найденбург. В этих частях служили два советских офицера: капитан артиллерии Александр Солженицын и офицер разведки Лев Копелев, которые позднее представили свидетельские показания о том, что тогда происходило. Лев Копелев писал в своей книге "Хранить вечно": "Пожары освещали город. Улицы были объяты пламенем. Поджигали наши. Все же многие дома остались целыми. Большие ветвистые деревья окаймляли улицы. У фигурной изгороди одного дома, отделенного от тротуара высокой решеткой, лежал труп старой женщины: ее одежда была разорвана, между ее тощими бедрами стоял телефонный аппарат, трубка, насколько это было возможно, была засунута ей во влагалище. На улицах рассеялись солдаты. Не спеша, слонялись они от одного дома к другому, некоторые с узлами или чемоданами. Один из них охотно рассказал, что эта немка – шпионка, они схватили ее у телефона, ей всего лишь не дали долго кричать".
Немного позднее советский офицер Копелев был свидетелем того, как убили одну старую женщину. Офицер из сопровождения Копелева вырвал у нее сумочку. Копелев: "Она испуганно вскрикивает. Он включает карманный фонарик, выбрасывает всякий хлам из сумочки. Безопасные булавки, хлебные карточки. "Мои карточки! Мои карточки, карточки на хлеб!" – причитает она. Офицер Беляев, не долго думая, достает свой пистолет. "Она шпионка. Расстрелять, давай! Черт побери". "Ты что, спятил, ты совсем свихнулся?" – я хватаю его за руку. Оборачиваюсь. Самый молодой из наших солдат уже толкнул старуху в снег и стреляет в упор. Она визжит как кролик. Я рычу, уже совершенно вне себя: "Что ж ты делаешь, ты, сволочь?" Он бьет, стреляет в упор, еще, и еще, и еще. В снегу лежит темный неподвижный ком. Олух-солдат наклоняется над ним, берет себе облезлый меховой воротник".
За свои попытки спасти мирных немецких граждан от произвола красноармейцев майор Лев Копелев заплатил многими годами в лагере (за резко критические отзывы о насилии над германским гражданским населением приговорён к 10 годам заключения). Обвинение, выдвинутое против него, звучало так: "буржуазный гуманизм" и "сочувствие к противнику". То, что делал Копелев, шло вразрез тому напутствию, которое Сталин дал советским войскам, наступающим на Германию: "Добить фашистского зверя в его логове!"
Через 9 дней после начала наступления танки и стрелковые дивизии 2-го Белорусского фронта под командованием маршала Рокоссовского одним-единственным большим марш-броском достигли западной границы Восточной Пруссии. Здесь они резко повернули на север. Стратегические цели их были таковы: прорваться к Балтийскому морю, окружить 4-ю немецкую армию, защищавшую Восточную Пруссию, пресечь сухопутные сообщения между Восточной Пруссией и остальными областями рейха. Первая атака советских войск на Эльбинг была отбита. Тем не менее, страх беженцев и жителей Эльбинга возрос до степени ужаса, и в конце концов, перешел в панику. В город все еще прибывали колонны беженцев, и в глазах людей стоял один только страх. От их рассказов становилось еще страшнее. Из колонны длиной в шесть километров, вышедшей из округа Пройсиш-Голланд, до Эльбинга добрались только 35 человек, в основном пожилые мужчины. Колонну разгромили советские танки – повозки и лошади были раздавлены, мужчины, женщины и дети, все без разбору, застрелены. В городе ширились слухи о самоубийствах немецких женщин, попавших в руки к русским. 26 января советские войска подошли к устью реки Ногат западнее Эльбинга, танки перерезали железнодорожную линию Эльбинг – Данциг. Эльбинг был окружен с трех сторон, открытым оставался только путь через Фрише Хафф, бухту, соединяющуюся с Балтийским морем лишь узкой протокой далеко к востоку от Эльбинга.
В порту Эльбинга находилось тогда несколько небольших пассажирских судов, а на верфи Шихау как раз стояли наготове три миноносца военно-морского флота – возможность спасения для нескольких тысяч людей. Но в последние недели стояли трескучие морозы, и вода Фрише Хафф покрылась крепким льдом, во многих местах слой льда достигал метровой толщины. Ледоколы должны были пробивать проход для мелких судов и миноносцев от Эльбингского порта до самого Пиллау. Никто не считал, сколько людей собралось тем же вечером на набережной и на берегу реки Эльбинг вокруг верфи: женщины, дети, мужчины; может быть, три тысячи, может быть, пять – необозримая толпа. Миноносцы на буксирах приблизились к причалам. И в этот миг произошло то, что позднее не раз повторилось в немецких портах на Балтийском море, в Пиллау, Данциге, Кольберге, Свинемюнде, – смерть на пороге спасения. Секунды и сантиметры отделяли жизнь от смерти.
Над головами людей внезапно раздался нарастающий, свистящий, шипящий, ревущий шум: взрыв, огонь, сверкающая сталь, дым, крошащиеся камни – русская артиллерия выбрала себе цель и теперь стреляла залпами в людскую массу у реки Эльбинг. Убитые, раненые, крики боли и отчаяния; лишь немногие из тех, кто возлагал последнюю надежду на корабли, отплыли в море. Другие вернулись в город, где на улицах уже повсюду рвались снаряды русской артиллерии. В конце января взятие города Эльбинга фактически было делом решенным. Защитники города оставили свои позиции и отступали к городскому центру. С ними шли и мирные жители. В подвалах, переоборудованных в лазареты, теснились раненые, больные, женщины и дети, оттуда слышались плач и крики, проклятия, иногда молитвы.
Городская администрация и военные власти давно уже не имели возможности снабжать ни войска, ни мирное население. 9 февраля Гиммлер передал в крепость радиограмму: "Гарнизону Эльбинга разрешено прорываться на северо-запад!" Вечером 9 февраля гарнизон готовился к прорыву. Ночью 3200 немецких солдат двинулись через кольцо русских. С войсками отправились 850 раненых и много женщин и детей. Мирные жители Эльбинга, избежала бы насилия и произвола со стороны советских солдат в случае своевременной эвакуации Эльбинга. В захваченном Эльбинге бесчинства повторились.
К 30 января русские, наступая по сходящимся направлениям с востока, юга и запада, уже оккупировали значительные территории Восточной Пруссии. Колонны беженцев, проходившие через еще удерживаемые немецкими войсками области Восточной Пруссии, оказались в котле – утратили цель и ориентиры. Толпы беженцев с их повозками и лошадьми, изначально направлявшиеся на запад, теперь потянулись обратно на восток. Навстречу им попадались люди, которые еще надеялись спастись на западе, за Вислой. В результате на дорогах Восточной Пруссии возник хаос. На перекрестках повозки сталкивались одна с другой, возницы ругались, лошади ржали, дети плакали от холода, и над всем этим – грохот битвы. Куда ни повернешь, отовсюду был слышен близкий гул орудий.
Порты Данциг и Пиллау, тот и другой все еще были в руках немцев, и поток беженцев устремился на север. Но чтобы попасть в эти порты, беженцам надо было преодолеть участок моря – Фрише Хафф. Фрише Хафф – довольно мелкий, от 2 до 4 метров глубины, залив Балтийского моря шириной от 10 до 20 и длиной около 70 километров, вытянутый с юго-запада на северо-восток. Он почти полностью отрезан от открытого моря косой более 50 километров длиной, так называемым Нерунгом. Залив Фрише Хафф замерз, вода между берегом и Нерунгом покрылась льдом метровой толщины, и этот слой льда мог выдержать людей, лошадей и повозки. Хаос на дорогах наконец-то уступил место некоторому порядку: колонны выровнялись и двинулись на север. Беженцы, из последних сил добравшиеся до берега Хаффа, услышали жуткие рассказы об опасностях бегства по льду. В эти дни великого бегства советские штурмовики снова и снова атаковали колонны на льду: стреляли из бортовых пушек в лошадей и людей, бросали серии фугасных бомб по пути следования. Беженцы были беззащитны перед воздушными налетами. Они не могли никуда свернуть, потому что тогда сошли бы с надежного пути и провалились в трещины и полыньи. Они не могли быстрее погонять лошадей, потому что врезались бы в передние повозки. Они вынуждены были безропотно ждать смерти с воздуха и принимать ее, когда она приходила.
Бомбы пробивали во льду глубокие полыньи. Эти полыньи скоро снова покрывались льдом, но он не мог выдержать большого веса. Лошади проваливались, повозки и люди тоже. Беженцам казалось, что этому ледовому пути не будет конца. Повозки должны были двигаться на большом расстоянии друг от друга, чтобы не слишком нагружать лед. Иногда приходилось надолго останавливаться, по дорогам на Нерунге не могли пройти тысячи повозок. Беженцы, добравшиеся по хрупкому льду до Нерунга, на время оказались в безопасности. Но бедствия их на этом не закончились. По правой стороне дороги, которая вела через Фрише Нерунг от Нойтифа на востоке в Данциг, стоял лес, по левой стороне поблескивала вода Фрише Хафф, и холодный ветер с северо-востока поднимал небольшие волны. Дорога была такая узкая, что рядом едва могли проехать две повозки. Теперь дорогу размыло; она была изборождена глубокими воронками. Вся дорога до горизонта была заполонена повозками большой колонны немцев, которые бежали от Красной Армии из Восточной Пруссии.
Беженцы перешли через Хафф и теперь шли дальше, большинство в Данциг на западе, многие в Нойтиф на востоке Нерунга, откуда паромы переправляли беженцев в порт Пиллау. Многие беженцы терпели нужду. За ломоть хлеба требовали – и платили – 50 марок. Под деревьями, защищавшими от ветра, горели маленькие костры. Голодные люди жарили куски мяса, вырезанные из околевших лошадей. По обочине длинной дороги к портам – остатки крушения человеческих судеб: матери, потерявшие своих детей, бьются в припадках крика; матери с помутившимся рассудком, бросившие своих маленьких, умерших по дороге детей в воду Хаффа. Тысячи беженцев, которые пересекли Хафф, повернули на Нерунге на восток, в Нойтиф. Там, напротив порта Пиллау, отделенного лишь узкой протокой, люди, стоя на льду под снегом, ожидали лодок и паромов, которые должны были доставить их в порт, откуда уходили большие суда на запад. В Нойтифе люди вынуждены были оставить то, что нельзя было взять на суда: лошадей, повозки, мебель, домашнюю утварь. Снова громоздилось кучами имущество тысяч людей. Между повозками и в небольшой роще неподалеку – тысячи лошадей, бесхозных, голодных, брошенных на произвол судьбы.
В порту Пиллау, между набережной, где она вертикально уходит в воду, и пакгаузом на заднем плане, вплотную друг к другу теснились люди – тысячи мужчин, женщин, детей. Они стояли там дни и ночи напролет. Они замерзали. Термометр показывал минус 20 градусов. Маленькие дети и пожилые люди умирали от переохлаждения. Выжившие не трогались со своего места на набережной порта. Они ждали спасения, которое должно было прийти с моря. Спасение пришло: моряки немецкого военно-морского флота, крейсера, эскадренные миноносцы, торпедные катера, тральщики, грузовые баржи, транспортные суда и сотни торговых кораблей. Но никогда здесь не оказывалось достаточно судов, чтобы вывезти всех беженцев. И каждый корабль, покидающий порт, мог оказаться последним. Отчаявшиеся люди на набережной любыми способами пытались сесть на какое-нибудь судно. Толкотня и давка, яростные крики, тычки и толчки; в ход шли и кулаки, и пинки – одним словом, кулачное право.
Матери с маленькими детьми на руках боялись, что младенцы будут попросту раздавлены напирающими людьми. Некоторые женщины бросали своих детей в воду, когда шлюпка вот-вот должна была пристать к берегу, – в надежде, что уж ребенка-то вытащат и возьмут в лодку, а заодно найдется место и для матери. Случалось, мать, очнувшись от тяжелого сна, уже не находила своего ребенка. Солдаты-дезертиры подбирали чужих детей и пытались попасть на какое-нибудь судно, используя их как "пропуск". Многие семьи оказались разлучены: кому-то из родственников удавалось пробиться к краю причальной стенки, кому-то нет. Бывало и так, что детей постарше и подростков выносило людской волной на сходни, а их матери уже не попадали на борт – матросы спешно перекрывали доступ на корабль, потому что он был переполнен до отказа и даже больше.
Первые суда с беженцами покинули Пиллау 25 января, а к 15 февраля было эвакуировано по морю уже 204 тысячи беженцев. Бегство в Пиллау оказалось спасительным для сотен тысяч. Это было время штормов уходящей зимы. Многие корабли, переправлявшие беженцев на запад, представляли собой всего лишь небольшие суденышки: катера или моторные лодки. Их качало от ветра и волн, захлестывало брызгами. Беженцев, вынужденных оставаться на палубе, то и дело окатывало ледяной водой, которая немедленно замерзала. Суда всегда были перегружены. Одно суденышко, рассчитанное на 50 пассажиров, перевезло на запад 300 человек.
Сотни тысяч были спасены, однако многие из тех, кто стоял, полный надежд, на набережной Пиллау, погибли. А некоторые, попав на корабль, избежали "прицельного" возмездия со стороны советских солдат, но не слепого рока. Корабль "Андрос" водоизмещением около трех тысяч тонн 6 марта отдал швартовы в Пиллау. На борту было примерно 2000 беженцев. 12 марта, после трудного рейса в шторм и бурю, судно встало у входа в порт Свинемюнде. Люди на корабле, в основном женщины и дети, вышли из трюма на палубу; их глазам предстал город, окутанный дымкой весенней зелени. Мужчины на набережной приняли концы и пришвартовали их к причальной тумбе. Открыли двери, выдвинули сходни; первые беженцы сошли с корабля. В этот миг к городу приблизились 700 четырехмоторных бомбардировщиков англичан и американцев. Взвыли сирены. Бомбардировщики сбросили на порт и город Свинемюнде почти 1500 тонн бомб. Бомбы поразили семь судов, стоявших в гавани, и в их числе "Андрос". Во время этого воздушного налета на Свинемюнде только на одном "Андросе" погибли 570 человек – были убиты осколками, сгорели или захлебнулись, так как через огромные пробоины вода залила нижние, переполненные беженцами помещения корабля.
В марте 1945 года единственным спасением для немцев с востока оставались уже только порты. Красная Армия прошла по Восточной Померании, достигла устья Одера у Штеттина и отрезала сухопутные дороги на запад. Наступление Советов в Померании и Западной Пруссии вынудило к бегству сотни тысяч людей. Все они спешили в Данциг – на повозках или пешком, иногда на грузовиках, автобусах или по железной дороге. Но немцы не могли долго противостоять советским войскам – у русских было слишком много танков, солдат, орудий и резервов, как на всем протяжении длинного Восточного фронта, так и на Западном фронте. 24 марта на город Данциг, бывший немецким уже более 700 лет, а теперь превращенный в руины, были сброшены листовки.
В листовках говорилось: "Генералы, офицеры и солдаты 2-й Немецкой армии! Мои войска вчера 24 марта взяли Сопот, ваша окруженная группировка расколота на две части. Наша артиллерия обстреливает порты Данцига и Гдыни. Железное кольцо моих войск сужается вокруг вас все больше. В этих обстоятельствах ваше сопротивление бессмысленно и только приведет к вашей гибели и гибели сотен тысяч женщин, детей и стариков. Я требую от вас незамедлительно прекратить сопротивление и сдаться в плен. Всем пленным я гарантирую жизнь и сохранность личной собственности. Все офицеры и солдаты, которые не сложат оружие, будут уничтожены при предстоящем штурме. На вас ляжет вся ответственность за жертвы среди мирного населения". Под этим текстом стояла подпись – Константин Рокоссовский, маршал Советского Союза, командующий войсками 2-го Белорусского фронта.
Небольшой пароход под названием "Нойфарвассер" незаметно вышел из порта Данцига. На борту не было беженцев, хотя там нашлось бы место для нескольких сотен человек. На этом пароходе гауляйтер Альфред Форстер плыл к безопасному полуострову Хела, а над городом Данцигом и двумястами тысячами людей, которым либо не удалось бежать на запад, либо они больше боялись моря, чем русских, пронеслась буря, обещанная маршалом Рокоссовским: убийство и насилие, огонь и пытки. Данциг пал, но в восточно-прусском Земланде немецкие части отражали все усиливающиеся атаки десятикратно превосходят его противника – дивизий 3-го Белорусского фронта. Поэтому порт Пиллау оставался свободным, и оттуда можно было отправлять беженцев. Кроме того, немцы всё еще удерживали узкую полоску суши – Фришен Нерунг и долину Вислы, От Нерунга и из долины беженцы переправлялись на Хела на маленьких лодках, паромах и понтонах. В общей сложности немецкие корабли только в апреле и только из Хела вывезли почти 400 тысяч человек в Шлезвиг-Гольштейн и в Данию.
Апреля войска 3-го Белорусского фронта взяли портовый город Пиллау, в начале мая последние немецкие солдаты покинули Фрише Нерунг. Хела оставался последним приютом на Востоке, последней гаванью надежды. В начале мая в землянках Хела жили еще 200 тысяч человек. Близился конец войны, и уже не за горами был день, когда немецкий вермахт должен был сдаться противнику. Суда из Хела шли, шли и шли. Утром 2 мая два парохода с более чем 8500 человек на борту вышли из Хела, во второй половине того же дня за ними последовали два миноносца, битком набитые беженцами.
На северо-западе Германии 5 мая немецкие войска капитулировали перед англичанами. На востоке гросс-адмирал Карл Дениц, шеф правительства рейха после смерти Гитлера 30 апреля, оттягивал капитуляцию. Позднее он объяснил свою позицию: «Моя правительственная программа была проста. Самое главное – спасти как можно больше человеческих жизней. Цель была та же, что и в прошедшие последние месяцы войны». 5 мая пароходы и военные суда снова направились на восток: пять эсминцев, пять миноносцев, один вспомогательный крейсер и шесть грузовых судов. За одну-единственную ночь они перевезли больше 43 тысяч человек. И еще утром 8 мая, после капитуляции, из Хела отплывали суда с беженцами: маленькие каботажные пароходы, рыболовные катера, парусные шлюпки. Итог бегства морем, величайшей спасательной акции всех времен: 135 судов потеряно – подорвано торпедами, авиабомбами и минами; 20 тысяч человек нашли в эти месяцы жуткую смерть в Балтийском море, но более двух миллионов человек удалось эвакуировать.
Источник - https://www.otvoyna.ru/germaniya1.htm