VII съезд РСДРП(б): Резолюция о войне и мире, 8 марта 1918 года.
12 марта советские газеты сообщили, что общее расстройство железнодорожного транспорта не позволило многим делегатам прибыть к открытию съезда советов: в итоге IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов открылся 14 марта — в этот день «Известия ВЦИК» поместили на своих страницах текст договора. На следующий день, в знак протеста против подписания мирного договора, все левые эсеры, включая Штейнберга, Шрейдера, Карелина, Колегаева и Прошьяна, вышли из состава Совнаркома. 16 марта советская сторона окончательно ратифицировала договор, который был принят делегатами съезда при поимённом голосовании большинством в 704 голоса (против — 284, при 115 воздержавшихся)[k 13]. 18 марта началось рассмотрение договора в Рейхстаге, которому соглашение было представлено канцлером и заместителем министра иностранных дел Бушем, подчёркивавшими, что текст не содержал «никаких положений, которые бы ущемляли честь России, не говоря уже о навязывании военной контрибуции или насильственном отторжении российских территорий»; рассмотрение завершилось через четыре дня, против проголосовали только независимые социал-демократы[160]. 26 марта мир был подписан Вильгельмом II[161].
Условия договора
Германские войска под командованием генерала Г. Эйхгорна заняли Киев (март 1918)
По условиям Брестского мира от марта 1918 года[⇨] РСФСР обязывалась:
· не претендовать на Прибалтику и часть современной Белоруссии;
· вывести войска из Финляндии и с Украины, признать Украинскую народную республику независимым государством;
· вывести войска с территории Османской империи, а также передать ей округа Ардаган, Батум и Карс;
· принять режим торговли с Германской империей от 1904 года;
· демобилизовать армию и разоружить флот;
· прекратить революционную пропаганду в Центральных державах и союзных им государствах.
Приблизительная территория, перешедшая под контроль Германской империи и Австро-Венгрии
Территориальные потери
В исторической литературе существовали расхождения по точным потерям территории бывшей Российской империи в результате мирного договора: так, Павлович писал, что уступалось 707 000 квадратных вёрст (или 4 % общей территории) и 26 % населения[164]; однако в большинстве случаев говорилось о том, какую часть европейской территории теряла Россия (26 %). При этом в целом ряде немецких работ, опубликованных после 1955 года, указывалось просто «26 % территории», без уточнения «европейской»[165][k 14]. В итоге, по подсчётам Дианы Зиберт, договорённости предусматривали отделение около 660 000 квадратных вёрст (включая Холмщину) или 760 000 квадратных вёрст вместе с «привисленскими губерниями» (польскими землями, без Холмщины). Османской империи отходили районы площадью 17 000 квадратных верст, а потеря Финляндии добавляла ещё 286 000 вёрст, что в сумме давало 1 063 000 квадратных вёрст, или 1 210 000 квадратных километров. При этом Эстляндия и Лифляндия были полностью подчинены Центральным державам только после дополнительного договора от 27 августа 1918 года: 3 марта они передавались лишь частично. Кроме того, северная граница УНР была проложена на десятки километров севернее нынешней границы между Украиной и Белоруссией, но ни одному украинскому правительству не удалось занять данные территории[165].
Людские и промышленные потери
К западу от «линии Гофмана» проживало 56 миллионов человек (около трети населения европейской части Российской империи) и до 1917 года находилось: 27—33 % обрабатываемой сельскохозяйственной земли (37—48 % собираемого хлеба), 26 % всей железнодорожной сети, 33 % текстильной промышленности, выплавлялось 73 % железа и стали, добывалось 89 % каменного угля и изготовлялось 90 % сахара; располагались 918 текстильных фабрик, 574 пивоваренных завода, 133 табачные фабрики, 1685 винокуренных заводов, 244 химических предприятия, 615 целлюлозных фабрик, 1073 машиностроительных завода (в совокупности составлявших 32 % государственных доходов) и где проживало 40 % промышленных рабочих; в результате изменения границ также «расчленялось» и само народное хозяйство бывшей империи.
Оценки условий
| Я положил два этих договора /Брестский и Версальский/ рядом, сравнил их по пунктам и убедился, насколько бесконечно гуманным был первый и сколь жестоким и бесчеловечным второй. А. Гитлер, «Майн Кампф» (1925)[174] | 
|
Большинство историков — как советских, так и западных — полагали условия Брест-Литовского мира «драконовскими»[175]. В частности, по мнению профессора Ричарда Пайпса, «условия договора были чрезвычайно обременительными. Они давали возможность представить, какой мир должны были бы подписать страны Четверного согласия, проиграй они войну…»[141], а профессор Владимир Хандорин отмечал, что в результате заключения сепаратного договора Россия не смогла занять место среди победителей и воспользоваться плодами победы Антанты в Первой мировой войне[176] (см. Парижская мирная конференция). Герхард Риттер[177] и Борислав Чернев являлись практически единственными сторонниками иной точки зрения: так, Чернев считал, что «договоры, подтверждающие существующее военное статус-кво, по умолчанию не являются драконовскими»[178].
Реакция
В России
Ещё до заключения перемирия в оппозиционной прессе в адрес большевиков стали звучать обвинения как в «предательстве интересов родины и народа», так и в измене союзническому долгу — подобные обвинения зачастую связывали с получением финансовой помощи от правительства Германской империи[179]:
| Дело сделано. Большевики могут торжествовать. Немецкие деньги взяты не даром. Россия не только изменила своим союзникам, не только предала европейскую демократию реакционному хищнику, но для высшего торжества этого хищника пошла через своих уполномоченных умолять торжествующего победителя о мире, очевидно „похабном“ [180]. | 
|
Плакат «Демократии Англии, Франции, Америки…» (1918)
В январе 1918 года главной темой оппозиционных газет Москвы и Петрограда оставалось разогнанное Учредительное собрание. Постепенно социалистические газеты стали фокусироваться на перевыборах Советов, а буржуазная пресса стала обращать внимание на экономические мероприятия большевиков. Таким образом, возобновление 17 января мирных переговоров в Брест-Литовске первоначально почти не привлекло внимания прессы: ситуация резко изменилась 10 февраля, после оглашения Троцким декларации об отказе от подписания мирного договора; реакцию оппозиционной прессы доцент Анатолий Божич оценивал как «весьма бурную». Большинство оппозиционных газет заявляло о необходимости немедленного возобновления деятельности Учредительного собрания в связи с возникшей чрезвычайной ситуацией[181].
Орган социал-демократов-интернационалистов «Новая жизнь» 30 января в передовой статье, озаглавленной «Полумир», комментировала заявление Троцкого: «Мировая история обогатилась новым, не имевшим ещё прецедентов, парадоксом: правительство России объявило страну в положении „ни войны, ни мира…“»[182]. Газета «Русские ведомости» в передовице «Страшный час» предсказывала, что «придётся и России узнать, какой ценой покупается порядок, когда он водворяется чужой вооружённой рукой»[183]. Эсеровский печатный орган «Дело народа» 1 февраля опубликовал резолюцию ЦК ПСР «О прекращении состояния войны», в которой заявлялось, что «Россия отдана в распоряжение германского империализма. Её земли и народы отныне сделаются добычей любого международного хищника, безвозбранно могущего компенсировать за её счёт свои неудачи в другом месте»[184], а московская газета «Новое слово» в статье «Выход из войны» писала: «Мир Троцкого и Ленина… с логической неизбежностью приводит… к торжеству германского империализма. Теперь эти пророки интернационального социализма всю свою энергию обещают направить на „внутреннее переустройство“ России. Это значит, что не за горами торжество у нас контрреволюции, — монархизма в его худших проявлениях…»[185][186].
Газета меньшевиков-оборонцев и представителей плехановского «Единства» «Начало» опубликовала воззвание «К братьям пролетариям всего мира» — с протестом против заключения сепаратного мира[k 15], а в статье «Основная задача» оценивала ситуацию как «приостановку самостоятельного развития страны», объявляя это «катастрофой»[187]:
| … состояние ни мира, ни войны на словах означает на деле состояние войны, и войны при значительно худших условиях, чем это было до начала брестских переговоров… в условиях страшной хозяйственной разрухи, усиленной всей разрушительной политикой большевиков… [188] | 
|
4 (17) февраля газета «Начало» опубликовала текст заявления межфракционного Совета Учредительного собрания, подписанного 31 января, по поводу мирных соглашений с Германией, в котором утверждалось, что «…только Учредительное Собрание может достойно и властно говорить от имени всей страны на будущем международном конгрессе, где будут установлены условия всеобщего мира»[189][187].
Прекращение перемирия и начавшееся 18 февраля наступление войск Германской империи на Двинск, после которого большевики выдвинули лозунг «Социалистическое отечество в опасности!», укрепили надежды социалистической оппозиции на мирную смену власти — на формирование единого[190]социалистического правительства: «…в данных условиях единственным выходом является правительство из членов главных социалистических партий, представленных в Учредительном Собрании, опирающееся на это последнее»[191]. В то же время правые меньшевики и эсеры использовали ситуацию для дальнейшей дискредитации большевиков в попытке отстранения их от власти: в частности, газета группы Александра Потресова «Новый день» 20 февраля опубликовала статью Семёна Загорского «Банкротство», которую Божич оценивал как «полную сарказма»: «Советская власть, самая революционная в мире власть, самой революционной в мире страны, объявившая войну всему мировому империализму, капитулировала перед германским империализмом при первой его реальной, а не словесной угрозе»[192]. Эсеровская газета «Дела народные» выступила ещё более резко, сообщив своим читателям, что «Совет народных комиссаров предал Россию, революцию, социализм»[193], а меньшевистская газета «Новый луч» опубликовала редакционную статью «Кто на смену?», в которой оценила ситуацию как «„Сумерки богов“ наступили. Политическое банкротство мужицко-солдатско-анархистского правительства Ленина не подлежит сомнению»[194][195].
«Немец: — Россия встречает нас с распростёртыми объятиями» (март 1918)
22 февраля газета «Труд» опубликовала статью Александра Гельфгота «Враг у ворот» и воззвание делегатов Учредительного собрания, подписанное членами эсеровской фракции от двенадцати губерний центральной России: «Граждане!.. Требуйте немедленного возобновления работ Учредительного Собрания, единственной власти, созданной всем народом… Только эта всенародная власть может сейчас взять в свои руки дело национальной защиты нашей революционной родины от империалистической Германии…»[196]. На следующий день газета «Вперёд!» вышла под лозунгом «В отставку Совет народных комиссаров! Немедленный созыв Учредительного Собрания!» и опубликовала статью Фёдора Дана «Два пути», призывавшую покончить с «большевистской диктатурой»[197], а «Труд» опубликовал передовицу «Уйдите!» с призывом к СНК добровольно сложить свои полномочия[198][199].
|
| Наступил последний акт трагедии. Окровавленная и обессиленная Россия лежит у ног кайзера Вильгельма. Теперь уже не остаётся никакого сомнения, что «пломбированные» диктаторы из Смольного являются сознательными изменниками и предателями [200]. |
|
Газеты сообщали своим читателям и «точную» цену «предательства»: Троцкий получил от немцев 400 тысяч в кронах, Камков — 82 тысячи во франках, Ленин — 662 тысячи в марках; получали также Каменев, Зиновьев, Луначарский, Коллонтай и другие лидеры большевиков[201]. При этом критика политики большевиков в оппозиционных газетах либерально-демократической (кадетской) ориентации была значительно более умеренной, взывая лишь к «общенациональному сознанию»[202] и не затрагивая ни тему «предательства», ни созыв Учредительного собрания, в котором большинство мест имели социалисты[199].
| Буржуазные газеты могут себе позволить роскошь мягко писать о большевиках [203]. | 
|
Подписание 3 марта самого Брестского договора вызвало «новый всплеск эмоций» — к критике советской власти и большевиков подключились почти все оппозиционные течения[204]: социалистическая и буржуазная пресса выступили единым фронтом, жёстко критикуя условия мира. 5 марта Николай Суханов в статье «Самоубийство» писал, что «Ленин полагает, что его берлинские контрагенты, зная его намерения, действительно дадут ему „передышку“ и действительно позволят добровольно выковать оружие против себя… Нет, такая передышка есть смерть»[205]. Будущий сменовеховец Юрий Ключников 8 марта заявлял, что «впредь до окончания войны мы всецело во власти немцев», полагая также, что позднее «Германия… начнёт обратно водворять Романовых в их дворцы»[206][199].
На страницах ряда оппозиционных газет появились и аналитические очерки, в которых авторы пытались оценить экономические последствия договора, в особенности его 11-й статьи[207][208]: «Германия сама будет снабжать нас готовыми изделиями и полуфабрикатами, выделанными из нашего же сырья»[209][210].
|
| Россия отрезана от южных, богатых хлебом, районов. Сибирь вряд ли даст зерно большевистской Москве. Отсюда вывод: центральную Россию ждёт голод [211]. |
|
Ратификация договора внеочередным съездом Советов вызвала ещё более болезненную реакцию оппозиционной печати, надеявшуюся в том числе и на то, что позиция «левых коммунистов» не позволит ратифицировать соглашение[208][212]: «Государство, которое принимает такой мир, теряет право на существование[213]». Оппозиционные газеты активно апеллировали к оскорблённому национальному чувству граждан страны[214], а профессор Борис Нольде и революционер Александр Парвус полагали, что мир мог бы быть заключён на лучших условиях[215][216]. 18 марта с резким осуждением мира выступил патриарх Тихон, обращавший внимание, что «отторгаются от нас целые области, населённые православным народом»[217]. В июле юрист Екатерина Флейшиц начала публиковать свой анализ достигнутых в Бресте договоренностей[218], «тесно связанных не только с имущественными интересами широких слоёв населения России, но и существенными экономическими и финансовыми интересами русского государства в целом»[219].
Международная реакция
«Россия подписывает мирный договор» («The New York Times», 4 марта 1918)
4 марта 1918 года в Австро-Венгрии и Германии прошли «грандиозные» демонстрации, связанные с подписанием мирного договора и прекращением войны на Востоке; в тот же день газета «Форвертс» писала, что «на Востоке у Германии теперь нет друзей, и она имеет мало шансов завоевать дружбу на Западе. Нас ужасает мысль, что XX век обещает быть веком жестокой национальной борьбы»[220]. В редакционной статье «Arbeiter-Zeitung» от 5 марта отмечалось, что масштабность краха империи являлась практически беспрецедентной — границы страны сокращалась до «допетровских», при этом «появилась группа новых государств, которая станет источником непрерывного беспокойства и брожения в Европе»[172](см. Немецкая историография).
Плакат «Русские граждане. Вы сокрушили Русское Самодержавие…» (1918)
Османская военная разведка оценила соглашение в Брест-Литовске как «успех», поскольку оно означало, что внимание большевиков переключалось на борьбу внутри страны, то есть они, возможно, перестанут представлять угрозу на Кавказе. Одновременно османские газеты выражали одобрение достигнутыми договорённостями, поскольку полагали, что возвращённые территории смогут обеспечить безопасность от «кошмара московского царизма»[221]. При этом конференция стран Антанты, проходившая в марте в Лондоне, вновь заявила о своем непризнании Брест-Литовского мира[160][222], а газеты союзников использовали условия мира для усиления антигерманской пропаганды[223]:
|
| Брестский мир — политическое преступление, которое под именем германского мира было совершено против русского народа. Россия была безоружна… Таких мирных договоров, как эти, мы не будем и не можем признавать. Наши собственные цели совершенно иные… [224] |
|
Аннулирование
Одним из условий Компьенского перемирия между Антантой и Германией от 11 ноября 1918 года являлся отказ последней от всех условий Брест-Литовского и Бухарестского мирного договоров. 13 ноября, на фоне революционных событий в Германии, Брестский мир был аннулирован решением советского ВЦИК. Вскоре после этого начался отвод германских войск с занятых территорий бывшей Российской империи[255].