Присцилла бросила последний недовольный взгляд в сторону той девчонки, хотя та давно скрылась за поворотом. Карета теперь тряслась по каменному мостику, перекинутому на крошечный островок, где располагался замок Аук.
Как и сама деревня Аукни, где жило всего‑то человек двести и которую даже не всегда наносили на карты, замок был очень скромным. В нем было с десяток комнат для членов семьи и для Темигаста и еще пять для полудюжины слуг и десятка солдат, служивших здесь. По обе стороны замка стояли две приземистые башни, возвышавшиеся всего на пятнадцать футов, поскольку в Аукни всегда дули сильные пронизывающие ветры. Здесь шутили, что, если ветер внезапно прекратится, все жители в тот же миг попадают наземь – так они привыкли ходить, постоянно нагибаясь вперед» сопротивляясь его порывам.
– Мне стоит почаще выходить из замка, – заявил лорд Ферингал, когда они с сестрой, миновав вестибюль, прошли в гостиную, где сидел старый Темигаст, писавший один из своих бесконечных морских пейзажей.
– В деревню, ты имеешь в виду? – саркастически поинтересовалась Присцилла. – Или на хутора, где добывают торф? Все равно: что там, что там – везде только грязь и камни.
– Зато в этой грязи можно отыскать бриллиант чистейшей воды, – с вздохом возразил лорд, видимо совсем потерявший голову.
Старый управляющий, услышав странный разговор между братом и сестрой, поднял взгляд от своей картины, удивленно выгнув бровь. Молодые годы Темигаст провел в Глубоководье, а в Аукни попал лет тридцать назад, уже взрослым человеком. Темигаст, в сравнении с ведшим замкнутую жизнь населением Аукни (включая и само владетельное семейство) казавшийся знающим и искушенным в жизни, без труда сдружился с лордом Тристаном Ауком и вскоре добился положения скорее личного советника, чем слуги. Эта искушенность и сейчас сослужила старому Темигасту хорошую службу, поскольку он сразу понял, в чем причина тяжких вздохов молодого господина и каковы возможные последствия.
|
|
– Но она же совсем девочка, – урезонивала Присцилла брата. – Дитя, да к тому же замарашка. – Она взглянула на Темигаста, ища поддержки, поскольку заметила, что он внимательно прислушивается к разговору. – Боюсь, Ферингал потерял голову, – объяснила она. – От крестьяночки. Лорду Аукни нужна грязная, дурно пахнущая крестьянка!
– Кошмар, – ответил Темигаст с притворным ужасом. На его взгляд и на взгляд любого, кто не жил здесь, лорд Аукни и сам недалеко ушел от крестьянина. Конечно, у Ауков была история, и довольно древняя: замок построили больше шести веков назад Доргенасты, правившие здесь первые двести лет, а потом по брачному соглашению он перешел к Аукам. Однако чем они на деле правили? Аукни располагалась на самой окраине торговых путей, южнее самых западных отрогов Хребта Мира. Большинство торговых караванов, путешествовавших между Десятью Городами и Лусканом, не проходили здесь, предпочитая более прямой путь через скалы много миль восточное. Те же, кто не дерзал воспользоваться тем неохраняемым перевалом, предпочитали переходить горы восточное Аукни, через перевал вблизи города Хандлстоун, где жителей было раз в шесть больше, чем в этой деревушке, и больше ремесленников и припасов.
Будучи прибрежной деревней, Аукни и здесь не имела выгоды, поскольку располагалась также вдали от маршрутов торговых кораблей. Иногда какое‑нибудь судно – по большей части рыбацкий баркас, застигнутый бурей к югу от Дороги Огня, – заплывало в маленькую гавань Аукни, если ему требовался ремонт. Некоторые рыбаки оседали в поместье, но все же количество жителей оставалось здесь почти неизменным с того времени, как лорд Доргенаст и его сторонники, младшие сыновья не слишком знатных семейств Глубоководья, основали поместье. Сейчас число жителей приближалось к двумстам (в основном благодаря переселению гномов из Хандлстоуна) и никогда не превышало его, а бывало и того меньше. Большинство жителей были связаны родственными узами, причем даже не по одной линии, исключая, естественно, Ауков, которые искали супругов в других местах.
|
|
– Неужели нельзя выбрать подходящую невесту в каком‑нибудь уважаемом семействе Лускана? – не унималась Присцилла. – Или дочку богатого купца? В конце концов, мы бы нашли хорошее применение богатому приданому.
– Жену? – со смешком спросил Темигаст. – Не слишком ли мы торопимся?
– Вовсе нет, – спокойно ответил Ферингал. – Я люблю ее. Я в этом уверен.
– Вот глупец! – в сердцах воскликнула Присцилла, но Темигаст успокаивающе похлопал ее по плечу, не переставая посмеиваться.
– Само собой, мой господин, – согласился управляющий, – но, боюсь, знатные господа редко заключают браки по любви. Здесь большое значение имеют положение и состояние, – осторожно договорил он.
– Я люблю ее! – с вызовом выкрикнул Ферингал.
– Тогда сделай ее своей любовницей, – невозмутимо посоветовал Темигаст. – Ничего серьезного. Конечно, человеку вашего высокого положения необходимо иметь хотя бы одну, Ферингал даже не нашелся что сказать – его душил гнев. Он развернулся на каблуках и стремительно двинулся в свою комнату.
|
|
* * *
– Ты с ним целовалась? – хихикая, спросила Тори, младшая из сестер Гандерлей. Тори было всего одиннадцать, и она только начинала осознавать разницу между мальчиками и девочками, но быстро набиралась знаний, поскольку ее сестра Меральда, старше ее на шесть лет, влюбилась в Яку Скули – юношу с нежным лицом, длинными ресницами и задумчивыми глазами.
– Нет конечно, – отозвалась Меральда, отбрасывая длинные черные волосы со смуглого красивого лица, которое мгновенно пленило сердце лорда Аукни, хоть девушка об этом и не подозревала.
– Но ведь хотела, – поддразнила Тори и рассмеялась, и Меральда заодно с ней,
– Это точно, – созналась старшая сестра.
– И дотронуться тоже, – продолжала младшая. – Ах, обнять и поцеловать! Милый, дорогой Яка! – И Тори громко чмокнула губами и, повернувшись спиной к сестре, обхватила себя руками за плечи, чтобы сзади казалось, будто кто‑то обнимает ее.
– Прекрати! – воскликнула Меральда, весело хлопая ее по спине.
– Но ты же с ним даже не целовалась, – сказала Тори. – Почему, если тебе хотелось? Или он не хотел?
– Это для того, чтобы он думал об этом еще больше, – объяснила Меральда. – Чтобы он думал обо мне все время. Чтобы мечтал обо мне.
– Но если ты этого хочешь…
– Я хочу большего, – перебила ее Меральда, – и если выждать, то он потом умолять будет. А если я заставлю его умолять, то смогу получить от него все, что я хочу.
– А чего больше? – смутившись, спросила Тори.
– Стать его женой, – решительно заявила Меральда.
Тори обмерла. Она схватила соломенную подушку и дала сестре ею по голове.
– Нет, ты никогда!.. – выкрикнула она слишком громко.
Занавеска, отделявшая их спальню, тотчас же отодвинулась, и отец девочек, Дони Гандерлей, крепкий мужик, работавший на торфяниках, с темной от солнца и грязи кожей, сунул голову в их закуток.
– Вам уже давно пора спать, – сердито сказал он.
Обе девчонки мигом прыгнули на колючие, набитые соломой тюфяки и натянули до самых подбородков одеяла, не переставая тихонько хихикать.
– Ну, нет, я не потерплю всяких глупостей! – взревел Дони и пошел на них, раскинув руки, как громадная хищная птица. Они затеяли веселую возню, закончившуюся всеобщими объятиями.
– А теперь спать, – негромко сказал Дони чуть позже. – Мама плохо себя чувствует, а вы своим смехом не даете ей заснуть.
Он поцеловал обеих дочерей и вышел. Девочки, чтившие отца и тревожившиеся за мать, которой сегодня было хуже, чем обычно, успокоились и задумались каждая о своем.
Признание Меральды удивило и напугало Тори. С одной стороны, ее страшило, что сестра может выйти замуж и покинуть отчий дом, а с другой стороны, сладким трепетом наполняла мысль, что когда‑нибудь она тоже станет молодой женщиной, как ее сестра.
Меральда же, лежавшая рядом, сгорала от нетерпения. Она уже целовалась с мальчиком, точнее, с несколькими, но всегда из любопытства или потому, что подружки подзуживали. Впервые ей самой хотелось кого‑то поцеловать. Как ей хотелось поцеловать Яку Скули! Поцеловать и провести пальцами по его вьющимся темным волосам. Погладить мягкую гладкую щеку, и чтобы он тоже перебирал руками ее густые волосы, ласкал лицо…
И Меральда погрузилась в сладкий сон.
* * *
Неподалеку, в постели не в пример более удобной, в гораздо более красивой и просторной комнате лорд Ферингал зарылся в пуховые подушки. Ему хотелось забыться в мечтах о девушке из деревни, которую он сжимал бы в объятиях, не думая о своем треклятом положении; делать то, что хочется, и чтобы не вмешивались ни сестра, ни старый Темигаст.
Видимо, желание забыться было слишком сильным, потому что Ферингал в полусне без конца ворочался и метался в огромной мягкой постели, сбивая простыни. Еще хорошо, что он вцепился в подушку, потому что она уберегла его голову, когда он свалился с кровати на пол.
Ферингал не сразу выпутался из белья и стал мерить шагами комнату, почесывая голову. Никогда еще он не был так взбудоражен. Что же с ним сделала эта чаровница?
– Стакан теплого козьего молока, – пробормотал он себе под нос, решив, что это его успокоит и поможет заснуть. Ферингал тихонько вышел из комнаты и стал спускаться по узкой лестнице. На полпути он замер, услышав доносившиеся снизу голоса.
Он узнал гнусавый голос сестры, потом раздался смех. Ее и старого, страдающего одышкой Темигаста. Что‑то насторожило Ферингала, каким‑то шестым чувством он понял, что причина их веселья – он сам. Крадучись он дошел до перекрытия первого этажа и замер в тени каменной балюстрады.
Присцилла сидела с вязаньем на диване, а напротив нее на стуле с высокой спинкой, с графинчиком виски в руке, устроился Темигаст.
– О, я люблю ее, – передразнила Присцилла, откладывая спицы; чтобы театрально откинуть руку. – Я жить без нее не могу!
– А ведь все эти годы как‑то жил, и неплохо, – подыграл ей Темигаст.
– Но я устал, мой верный слуга, – ответила Присцилла, подражая голосу брата. – Ведь занятия любовью отнимают столько сил!
Темигаст подавился напитком, а Присцилла залилась смехом.
Этого уж Ферингал не мог стерпеть. Он бросился вниз по лестнице вне себя от гнева.
– Хватит! Хватит, я сказал! – закричал он.
Застигнутые врасплох, оба обернулись к нему и прикусили языки, хотя Присцилла с трудом сдерживала смех.
Лорд Аукни грозно взглянул на нее, сжав кулаки. Никогда еще домочадцы не видели этого тихоню в таком гневе.
– Как ты смеешь? – спросил он сквозь зубы. Губы его дрожали. – Так насмехаться надо мной!
– Это просто шутка, мой господин, – несмело вмешался Темигаст, надеясь как‑то сгладить неловкость, – и более ничего.
Ферингал пропустил слова управляющего мимо ушей и обратил весь свой гнев на сестру.
– Что ты знаешь о любви? – выкрикнул он. – Да ты ни разу в своей разнесчастной жизни даже не испытывала желания! Ты же понятия не имеешь, что значит спать с мужчиной, разве не так, дорогая сестренка?
– Тебе известно не так много, как ты думаешь, – оборвала его Присцилла, отбрасывая в сторону вязание, чтобы подняться с дивана. Она осталась сидеть только потому, что Темигаст крепко ухватил ее за колено. Женщина немного остыла, но старик взглядом показал ей, чтобы она внимательнее следила за своими словами и не сболтнула лишнего.
– Мой дорогой лорд Ферингал, – негромко начал слуга, – ваши желания вполне понятны. Их даже нужно воспринимать как признак хорошего здоровья, хотя и несколько запоздалый. Я ничуть не сомневаюсь, что сердце ваше тоскует по этой сельской девушке, но не вижу ничего дурного в том, что вы сделаете ее своей любовницей. Должен сказать, так было заведено среди прежних владетелей Аукни, да и в других владениях тоже.
Ферингал глубоко вздохнул и покачал головой.
– Я люблю ее, – сказал он. – Неужели вы не можете понять?
– Я ее даже не знаю, – решила вмешаться Присцилла. – Она, скорее всего торфяные брикеты делает, и руки у нее черные.
Ферингал угрожающе шагнул к ней, но Темигаст с неожиданным для его возраста проворством преградил ему дорогу и легонько подтолкнул молодого человека к стулу.
– Я верю вам, Ферингал. Вы ее любите и хотите спасти.
Это несколько сбило молодого лорда с толку.
– Спасти? – переспросил он.
– Ну конечно, – подтвердил Темигаст. – Вы – благородный лорд, владетель Аукни, и только в вашей власти поднять эту девочку из ничтожества.
Ферингал некоторое время обдумывал его слова, а потом пробормотал:
– Да, да.
– Сколько раз я такое видел, – сказал Темигаст, покачивая головой. – Это болезнь всех молодых господ, жажда спасти какую‑нибудь крестьяночку. Это пройдет, лорд Ферингал, и будьте уверены, что вы вполне сможете насладиться обществом этой девочки.
– Ты принижаешь мои чувства, – упрекнул его Ферингал.
– Я говорю то, что есть на самом деле, – быстро возразил Темигаст.
– Нет! – с жаром ответил Ферингал. – Что ты можешь знать, старик, о том, что чувствую я? Ты никогда так не любил женщину. Тебе не понять, что за пламя бушует во мне.
Похоже, он задел управляющего, потому что тот отчего‑то замолчал, плотно сжав губы. Он вернулся на свой стул и неловко сел, отсутствующе посмотрев сквозь Ферингала.
Однако молодой лорд, исполненный воодушевления, не заметил этого.
– Я не сделаю ее своей любовницей, – твердо заявил он. – Никогда. Она – женщина, которую я буду любить вечно и женюсь на ней. Она станет леди Аук.
– Фери! – попыталась одернуть его Присцилла. Однако молодой лорд, решившись не уступать, как обычно, желаниям своей сестры, развернулся и быстро пошел обратно, в неприкосновенность своих апартаментов. Он старался не перейти на бег, как поступал обычно, когда в чем‑то противился сварливой сестре, старался держаться достойно. Ведь он был мужчиной.
– С ума сошел, – сообщила Присцилла Темигасту, когда захлопнулась дверь в комнату брата. – Он видел эту девчонку всего один раз, да и то издали.
Темигаст, похоже, ее не слышал. Однако Присцилла не привыкла отступать, она встала с дивана и подошла к управляющему.
– Он видел ее всего один раз, – снова вымолвила она, добиваясь его внимания.
– Иногда этого достаточно, – негромко ответил ей Темигаст.
Присцилла примолкла и пристально посмотрела на старика, с которым она втайне делила ложе с тех самых пор, когда только стала женщиной. Но, несмотря на физическую близость, Темигаст никогда не делился с ней ничем личным, разве только один раз, когда он рассказывал ей о своей жизни в Глубоководье до переезда в Аукни. Упомянув имя какой‑то женщины, он резко оборвал рассказ. Присцилле всегда было интересно, много ли она для него значила. Теперь она видела, что им завладели какие‑то воспоминания, вызванные к жизни патетическими речами ее брата о вечной любви.
Женщина отвернулась. В ней вспыхнуло злое ревнивое чувство, но, как и всегда, она быстро справилась с ним, напомнив себе о собственной судьбе и тех радостях, что были в ее жизни. Пусть решительность Темигаста противостоять готовности Ферингала бежать вслед за первой попавшейся девчонкой растаяла под воздействием воспоминаний, но сама она не собиралась так легко мириться с безрассудством брата. На протяжении многих лет жизнь в замке Аук текла спокойно, и меньше всего Присцилле хотелось, чтобы здесь появилась немытая селянка, а с ней, вероятно, и все ее семейство.
* * *
Темигаст вскоре ушел, отказавшись остаться у Присциллы. Мысли старика были далеко, они вернулись к той женщине, что много лет назад украла его сердце и рано умерла, навечно поселив в его душе горечь и цинизм.
Он даже не осознавал, насколько глубоко они в нем укоренились, пока не увидел, какое презрение и недоверие вызвали в нем чувства лорда Ферингала. Надо же, в какого старого мерзавца он превратился.
Он сидел в кресле перед узким окном, из которого открывался вид на бухту Аукни. Луна уже спряталась, холодная вода казалась черной, и на волнах в свете звезд иногда бывали видны белые барашки.
Как и Присцилла, Темигаст впервые видел своего подопечного таким оживленным и возбужденным, исполненным жизни и огня. Ферингал обычно бывал уныл, словно погружен в задумчивость, но как не похож на всегдашнего сонного юношу он был, когда слетел сегодня вниз по лестнице и, защищая свою любовь, обрушился на насмешливую сестру!
Припомнив это, Темигаст улыбнулся. Может, сейчас замку Аук нужно такое воодушевление; может, пришло время встряхнуть это старое родовое гнездо и все поместье. Может, задор хозяина Аукни наконец поднимет заброшенную деревеньку до уровня ее соседей, Хандлстоуна и Дороги Огня. Ни один из прежних лордов Аукни никогда не женился на девушках из деревни. Выбор здесь невелик, и большинство девушек принадлежали к семьям, жившим в деревне в течение многих веков, включение же в знатный род такого количества простолюдинов, пусть и отдаленного родства, было серьезным аргументом против женитьбы Ферингала.
Но сам по себе пыл, выказанный молодым господином, был не менее серьезным аргументом за этот брачный союз, и старик решил, что отнесется к делу со всем вниманием, все разузнает об этой деревенской девушке и прикинет, что можно придумать.
Глава 3
ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ
– Он тебя знает, – заговорил Морик, снова встретившись с Вульфгаром на исходе ночи, после того как побывал в злачном притоне. К тому времени варвар уже почти полностью осушил вторую бутылку. – А ты знаешь его.
– Это он так думает, – уточнил Вульфгар, невнятно проговаривая слова.
Он даже сидел с трудом, его качало. Варвар был пьянее, чем обычно к этому часу. Выйдя из «Мотыги», они с Мориком пошли в разные стороны, причем Вульфгар забрал обе бутылки. Однако варвар не отправился сразу к докам, как всегда, а пошел бродить по городу и оказался в богатой части Лускана, где располагались дома уважаемых людей и торговцев. Городская стража не прогнала его, потому что в этой части города проводился так называемый Карнавал Воров – здесь стояло большое возвышение, где публично наказывали преступников. В эту ночь на возвышении оказался вор. Палач несколько раз спрашивал, сознается ли он в своем преступлении, и, когда преступник не признавался, громадными ножницами отрезал ему мизинец. Услышав ответ вора, толпа одобрительно взвыла.
Само собой, если бы он сознался, то тем более не отделался бы легко. В этом случае он потерял бы все пальцы на руке, один за другим, под восторженные крики и вой толпы.
Однако Вульфгар не участвовал во всеобщем веселье. При виде этого издевательства он вновь оказался в Бездне, в лапах Эррту, совершенно беспомощный перед лицом страданий. Какие только муки он там не испытал! Его резали, били, хлестали плеткой почти до смерти, а потом прислужники демона вновь исцеляли его. Он помнил, что ему не раз отсекали пальцы, а после снова приращивали их.
Все это он снова пережил как наяву, увидев злосчастного вора. Самой худшей физической пыткой была наковальня. Ее Эррту изобрел для Вульфгара и прибегал к ней в те моменты, когда бывал слишком разъярен, чтобы придумать нечто более изощренное, истязавшее не только тело, но разум и душу,
Наковальня была холодной, как глыба льда, и обжигала тело, когда приспешники демона распинали на ней варвара.
Затем, не спеша, с жестокой ухмылкой Эррту приближался и наносил один резкий сильный удар небольшой колотушкой, утыканной иглами, прямо по лицу и глазам Вульфгара, которые, казалось, лопались, а по всему телу прокатывалась волна невыносимой боли и тошноты.
А после, само собой, прислужники Эррту излечивали его, чтобы удовольствие можно было повторить.
Даже сейчас, давно освободившись из темного плена Эррту, Вульфгар подчас внезапно просыпался, свернувшись как младенец, и зажимал ладонями нестерпимо болевшие глаза. Варвар знал лишь один способ спастись от боли. И он схватил бутылки и бросился прочь, потому что только жгучий напиток, попав внутрь, мог сгладить жуткие воспоминания.
– Он так думает? – с сомнением спросил Морик.
Вульфгар смотрел на него без всякого выражения.
– Тот человек в «Мотыге», – напомнил Морик.
– Он ошибся, – повторил Вульфгар заплетающимся языком.
Морик бросил на него недоверчивый взгляд.
– Он знал того, кем я был когда‑то, – признал варвар. – Но не того, кто я сейчас.
– Дюдермонт, – задумчиво произнес Бродяга.
Теперь уже Вульфгар с недоумением посмотрел на него. Конечно, Морик знал большинство жителей Лускана – до сих пор он оставался в живых только благодаря хорошей осведомленности, – но варвар не предполагал, что ему может быть известен какой‑то моряк (именно так он и воспринимал теперь капитана), посетивший порт.
– Капитан Дюдермонт с «Морской феи», – договорил Морик. – Которого прекрасно знают и боятся все пираты Побережья Мечей. Он тебя знает, и ты знаешь его.
– Я как‑то плавал с ним… но то было в другой жизни, – сказал Вульфгар.
– У меня много друзей, которых кормит море, и они готовы хорошо заплатить, лишь бы избавиться от этого типа, – осторожно продолжал Морик, низко склонившись к сидящему варвару. – Мы могли бы выгодно воспользоваться вашим знакомством.
Едва он это произнес, как Вульфгар вскочил и схватил Морика могучей рукой за горло. Хоть он и неуверенно держался на непослушных ногах, в одной его руке было достаточно силы, чтобы поднять собутыльника над землей. Сделав несколько шагов и едва не упав, варвар прижал Морика Бродягу, болтавшего ногами в воздухе, к стене какого‑то склада.
Морик сразу сунул руку в карман и вцепился в нож, почти готовый вонзить его в сердце варвара. Однако сдержался, поняв, что Вульфгар не хочет навредить ему. Кроме того, промелькнуло воспоминание о темных эльфах, которых Вульфгар почему‑то интересовал. Как же он объяснит им его убийство? И что будет с ним самим, если он их подведет?
– Если ты еще раз заговоришь об этом, я… – Вульфгар не закончил фразы и отпустил Морика. Он снова развернулся к морю, еле‑еле удержав при этом равновесие и чудом не свалившись с пирса.
Морик потер ноющую шею, обескураженный внезапной вспышкой. Видимо, он коснулся открытой раны, которую Дюдермонт, старый товарищ Вульфгара, разбередил своим появлением. Испокон века известна эта борьба прошлого и настоящего, Морик много раз видел, как она разрывает душу парням, ищущим спасения на дне бутылки. Чувства, вызванные появлением капитана, были слишком мучительны для варвара. Морик усмехнулся и не стал больше ни о чем говорить, понимая, что противостояние между прошлым и настоящим в душе его друга еще далеко не завершено.
Может, настоящее и победит, и тогда Вульфгар прислушается к выгодному предложению Морика относительно Дюдермонта. Если же нет, Морик сделает все сам и воспользуется знакомством Вульфгара с капитаном к собственной выгоде даже без ведома варвара.
Морик простил Вульфгару нападение. Но только на этот раз…
– Что ж, ты хочешь снова отправиться с ним в плавание? – спросил Бродяга нарочито весело.
Вульфгар плюхнулся на пирс и уставился на приятеля мутным взглядом.
– Нам нельзя оставаться на мели, – рассуждал Морик. – Похоже, работа у Арумна в «Мотыге» тебе все больше надоедает. Может, пара месяцев на судне…
Вульфгар отмахнулся от него и сплюнул в воду. А через секунду склонился над краем причала, и его вырвало.
Морик смотрел на него со смешанным чувством жалости, отвращения и злости. Он не сомневался, что достанет этого Дюдермонта, вне зависимости от того, согласится Вульфгар участвовать или нет. Но он воспользуется им, чтобы выяснить, где у капитана «Морской феи» слабое место. Правда, при этом Морик почувствовал укол совести. Все‑таки Вульфгар был его другом. Но ведь они жили по законам улиц, а здесь умный человек ни за что не упустит мешок с золотом так легко.
* * *
– Ты дуешь, Морик это сделает? – спросил проснувшийся в переулке татуированный Ти‑а‑Никник, едва открыв глаза.
Лежавший рядом с ним в отбросах Крипс Шарки озадаченно воззрился на пирата, но потом до него дошло.
– Думаешь, дружище, думаешь, а не дуешь, – поправил он.
– Дуешь, сделает?
Приподнявшись на локте, Крипс фыркнул и рассеянно оглядел единственным глазом зловонный переулок.
Так и не дождавшись от него ответа, Ти‑а‑Никник дал ему затрещину.
– Ну, чего ты? – возмутился Крипс Шарки и попытался повернуться, но свалился лицом в отбросы, а потом перекатился на спину и поглядел на своего странного товарища.
– Морик сделать это? – не отступал тот. – Убивать Дюдермонта?
Крипс закашлялся и сплюнул, а потом с превеликим трудом сел.
– Гм, – наконец сказал он. – Морик тот еще пройдоха, но Дюдермонт – не его дичь. Скорее, капитан его порешит.
– Десять тысяч, – с сожалением простонал Ти‑а‑Никник. Он и Крипс, распустив слух, что с Дюдермонтом можно покончить, даже не дожидаясь, когда «Морская фея» покинет порт Лускана, заручились обещанием получить десять тысяч золотых монет, которые пираты готовы были собрать в складчину, чтобы заплатить за его голову. Крипс и Ти‑а‑Никник уже решили между собой, что заплатят Морику в случае удачного исхода семь из десяти тысяч, три придержав для себя.
– Я полагаю, Морик может подобраться к капитану поближе, – продолжал Крипс. – Возможно, эта крыса окажется полезной, даже не подозревая об этом. Если Дюдермонту нравится дружок Морика, он не будет излишне бдителен.
– Дуешь, мы сами все сделать? – спросил Ти‑а‑Никник, явно заинтересованный.
Крипс внимательно посмотрел на товарища. Его веселило, что тот до сих пор безуспешно сражается с чужим языком, хотя прожил с людьми большую часть своей жизни, с тех самых пор, как его увезли с острова еще мальчиком. Его собственный народ – кулланы восьмифутового роста – не терпел полукровок и изгнал его.
Ти‑а‑Никник сложил губы трубочкой и дунул, а потом широко ухмыльнулся, и Крипс Шарки понял, что он имеет в виду. Никто из пиратов не умел лучше него обращаться с особым оружием, длинной трубкой, которую Ти‑а‑Никник называл духовым ружьем. Крипс видел, как однажды, стоя у борта, Ти‑а‑Никник убил муху, выстрелив в нее через всю палубу. Он также прекрасно разбирался в ядах – видимо, это знание он получил в наследство от кулланов – и смазывал иногда всякой отравой кошачьи когти, которые использовал в качестве снарядов. Люди не умели распознавать эти яды.
Одним‑единственным удачным выстрелом Крипс и Ти‑а‑Никник могли бы превратиться в богачей. Может, даже обзавестись собственным судном.
– У тебя имеется особый яд для господина Дюдермонта? – спросил Крипс.
Покрытый татуировками куллан осклабился:
– Дуешь, мы это сделаем, – уверенно произнес он.
* * *
Арумн Гардпек только вздохнул, разглядывая изувеченную дверь, которая вела в меблированные номера «Мотыги».
Петли скривились так, что дверь перекосило и закрыть ее было невозможно.
– Снова не в духе, – заметил Лягушачий Джози, стоявший рядом с хозяином. – Сегодня не в духе, завтра не в духе. Он всегда не в духе.
Арумн пропустил его замечание мимо ушей и направился к комнате Делли Керти. Он приложил к двери ухо и услышал доносившиеся изнутри тихие всхлипывания.
– Он снова оттолкнул ее. Собака, – с чувством сказал Джози.
Арумн сердито посмотрел на него, хотя сам думал примерно то же. Однако виду он не подал. У Джози были причины ненавидеть Вульфгара. Слезы Делли Керти глубоко ранили сердце старого Арумна, относившегося к девушке как к родной дочери. Сначала он радовался зарождавшимся между нею и Вульфгаром отношениям, несмотря на недовольство Джози, уже давно неравнодушного к чарам девчонки. Похоже, это недовольство было вызвано не только ревностью, потому что Арумн с горечью отмечал, как плохо стал варвар обращаться с Делли в последнее время.
– От него теперь больше убытка, чем прибыли, – гнул свое Джози, стараясь не отстать от Арумна, решительно зашагавшего в конец коридора, к двери в комнату Вульфгара. – Он столько всего ломает, к тому же теперь ни один приличный посетитель не заглянет в «Мотыгу». Все боятся, что он им голову проломит.
Арумн остановился перед дверью и всем телом развернулся к Джози.
– Закрой рот, – велел он. Потом повернулся и поднял руку, намереваясь постучать, но передумал и просто толкнул ее. Вульфгар, одетый, лежал, распростершись на кровати, и от него сильно пахло спиртным.
– Вечно напивается, – скорбно вымолвил Арумн. Его печаль была неподдельной, потому что он считал себя отчасти виновным за состояние Вульфгара.
Не без его влияния молодой варвар пристрастился к бутылке, но он не представлял себе бездну его отчаяния и не предполагал, что Вульфгар попытается заполнить ее таким способом.
– И что ты думаешь делать? – спросил Джози. Арумн не ответил, подошел к кровати и грубо тряхнул Вульфгара. После третьего толчка варвар приподнял голову и повернул ее к Арумну, не раскрывая глаз.
– Все, хватит, – спокойно и внятно сказал Арумн, еще раз встряхнув его. – Я больше не позволю тебе так вредить моему заведению и друзьям. Собирай сегодня же свои вещички и убирайся куда хочешь, а я больше не желаю видеть тебя в своей таверне. Я подкину тебе деньжат, чтобы ты мог устроиться где‑нибудь в другом месте. Все‑таки я тебе кое‑чем обязан.