ПОБЕДИТЕЛЬ КОММУНИЗМА
Мысли о Сталине, социализме и России.
Чалидзе Валерий Николаевич (р. 1938 г.). Издатель, редактор, журналист. Родился в Москве. Учился в Московском и Тбилисском университетах. По специальности — физик. Кандидат наук. Работал начальником отдела НИИ в Тбилиси. С середины 60-х годов — активный участник Движения за права человека. Вместе с академиком А.Д. Сахаровым и рабочим А. Твердохлебовым основал Комитет по правам человека в СССР (1970). С 1968 г. издавал самиздатовский журнал «Общественные проблемы». В 1972 г. выехал по приглашению в США для чтения лекций и почти сразу же был лишен советского гражданства. Поселился в штате Вермонт.
В Соединенных Штатах Чалидзе основал собственное издательство («Издание Чалидзе»), в котором начал публикацию на русском языке документов и материалов из архива Троцкого, хранящегося с 1940 г. в библиотеке Гарвардского университета в США и включающего в себя материалы по истории Советской России и о деятелях революции. В 1989 г. вышли четыре тома документов «Коммунистическая оппозиция в СССР, 1923-1927 гг.» (о борьбе «троцкистов» со «сталинцами»), в 1984 г. — не публиковавшиеся мемуарные работы Троцкого «Портреты», в 1986 г. —«Дневники и письма», в 1988 г. — «Портреты революционеров» и др. Почти во всех этих публикациях составителем выступает другой бывший советский гражданин — Ю.Г. Фельштинский (р. 1956 г.; историк). Кроме этого, Чалидзе опубликовал воспоминания Н.С. Хрущева, издал Коран и другие книги.
Чалидзе — автор исследований: «Победитель коммунизма: Мысли о Сталине, социализме и России» (Нью-Йорк, 1981), «Права человека и Советский Союз» (1974), «Уголовная Россия» (1978). В 1990 г. Чалидзе возвращено советское гражданство.
В упомянутой книге о Сталине Чалидзе, в частности, пишет: «Сталин одержал победу над социалистической революцией, уничтожил коммунистическую партию и реставрировал в России Империю в гораздо более деспотической форме, чем это было до 1917 г. При этом он пользовался марксистской идеологией, скрывая истинные цели. Он обманул нас и весь мир» (Родина. 1993. № 7. С. 95). Валерий Чалидзе женат на внучке М.М. Литвинова, Вере.
Использованы материалы кн.: Торчинов В.А., Леонтюк А.М. Вокруг Сталина. Историко-биографический справочник. Санкт-Петербург, 2000.
СОДЕРЖАНИЕ.
Предисловие 3
Откуда мы знаем о нем? 5
Рождение плана 17
Коллективизация 23
Индустриализация 30
Репрессии 34
Имперская идеология 42
Борьба с международным коммунизмом 52
Об иерархической структуре общества 58
Его государство 76
Сталинская империя теперь 86
* * *
Благодарности:
Дискуссии с Татьяной Литвиновой, Стробом Талботом, Эдвардом Клайном, Липманом Берсом, Эрнстом Неизвестным, Василием Рудичем и их критические замечания были весьма полезны автору.
* * *
VICTOR OVER KOMMUNISM by Valery CHALIDZE
Copyright © 1981 by Valery CHALIDZE
Published by: Chalidze Publications, 505 Eight Avenue,
New York, N.Y. 10018
Manufactured in USA
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Он обманул всех нас и весь мир. Почти все до сих пор верят, что Сталин создал социалистическое государство, что он имел своей целью построение коммунизма. Между тем анализ показывает, что Сталин одержал победу над социалистической революцией, уничтожил коммунистическую партию и реставрировал Российскую империю в гораздо более деспотической форме, чем это было до 1917 года. При всем этом он вынужден был пользоваться марксистской фразеологией и скрывать свои истинные цели.
Несмотря на робкую попытку реставрации марксистской системы Хрущевым, советское государство продолжает быть не чем иным, как деспотической империей, не имеющей с социализмом ничего общего кроме марксистской фразеологии и неразборчивости в средствах.
Разоблачение этого величайшего обмана имеет несомненную политическую ценность. Если люди хотят изменить ситуацию в России, если они хотят помочь народам России освободиться от деспотии, они должны знать, против чего они выступают. Ныне, будучи обманутыми Сталиным, они борются против коммунизма и тем самым расходуют силы впустую.
У меня всегда было смутное чувство, что я чего-то не понимаю в вопросе о том, являются ли нынешние правители России коммунистами. И я избегал обсуждения этой темы, хотя по инерции называл их и коммунистами, и большевиками. Похоже, что теперь я ясно представляю себе ответ на этот вопрос.
Эта книга – не историческое исследование. На основе опубликованных фактов я пытаюсь дать толкование действиям Сталина и обсуждаю, какого же типа государство он создал. Хотя в целом моя трактовка, может быть, производит впечатление нетрадиционной, однако многое из того, что я говорю, было уже сказано раньше: многие люди понимали, что Сталин не создал социалистическое государство, однако у людей велика инерция мышления, и большинство до сих пор находится во власти сталинского обмана.
При этом громадная часть творческого потенциала Российской мысли до сих пор тратится на попытки разрешения вопроса о том, «Правильный ли это коммунизм?», и тратится напрасно, ибо в России коммунизм – в прошлом.
Я обсуждаю не только Сталина, но и то государство, которое он создал. Я говорю в этой книге о величии нынешней Российской империи, о том, что ей одной принадлежит будущее на Европейском континенте, и, как многие, напоминаю, что чрезмерно быстрое развитие этой империи окажется губительным для Европейской цивилизации, для человечества и человечности в мире.
ОТКУДА МЫЗНАЕМ О НЕМ?
Как бы ни была ужасна его роль в истории, она заслуживает того, чтобы быть оцененной объективно, без всяких предрассудков. Следует попытаться понять его цели и беспристрастно оценить им достигнутое. Речь не идет, конечно, о нравственной переоценке ужасов сталинской тирании, но об оценке результатов его деятельности.
Стереотип кровавого тирана мешает людям понять Сталина и вместе с тем объективно оценить то, что осталось после него. Он действительно жив в своем творении, и превратные понятия о его личности влекут за собой неправильную оценку того, что именно он создал и что продолжает функционировать как государство одной из величайших стран мира. Именно потому, что он живет в своем творении, о нем редко говорят беспристрастно: он еще не умер, он еще не история, он до сих пор – политическая действительность. Еще живы искалеченные им люди, еще стонут порабощенные по его системе народы. Прошло почти тридцать лет со дня его смерти, но в спорах о нем – столько же страсти, как если бы он был жив.
Не только пролитая им кровь миллионов мешает людям быть беспристрастными в суждениях о нем. Роль России в современном мире и роль коммунизма в современном мире – слишком острые проблемы.
От кого мы знаем о нем? Прежде всего, от него самого. Судя по всему, он сам писал свою биографию, под его контролем пропаганда рисовала его образ для масс. Изучая это, мы знаем, каким он хотел быть в глазах подвластных ему. Он хотел быть величайшим, хотел быть полубогом в их глазах. Наслаждался ли он этим? Я уверен, что нет. Я уверен, что это обожествление было всего лишь политическим инструментом укрепления его власти и ни в коей мере не льстило его честолюбию. В то же время это было выражением важной на будущее идеи обожествления имперской власти вообще, а не только его личной: он строил империю, а не карьеру. Это был злодей, но очень серьезный, деловой злодей. Дешевая лесть подконтрольных, я уверен, не могла радовать его. Он презирал их, он презирал всех вокруг. И имел основания: вокруг, насколько хватало взгляда, не было никого, чей добрый отзыв был бы приятен, а людей достойных он уничтожил. Быть может, признание со стороны Гитлера, Черчилля, Рузвельта и бывало ему приятно, но не славословие его рабов.
Важно ли понимать это? Да, потому что это первое, что бросается в глаза, и первое, в чем люди, по-моему, ошибаются, полагая, что Сталин насаждал свой культ, чтобы ублажить себя чувственно, чтобы насладиться славословием. Мы не поймем Сталина, если будем приписывать ему такие дешевые проявления.
Сталин – это сгусток воли и разума с четко определенными целями. Ничто, сделанное им в политике, не служило его чувствам. Такие сгустки воли и разума рождаются, быть может, раз в столетие, а вершат судьбами людей и того реже. Надо быть очень осторожным, чтобы в суждении о Сталине не размазать этот сгусток, исходя из стандартных представлений о психологии среднего человека, о его силе и слабостях. Конечно, у этого человека были чувства, но он не служил им, он подчинил их своей воле, своей цели; и все, что известно о нем, начиная, по крайней мере, с середины 20-х годов, убеждает меня в том, что Россия под его властью была порабощена его силой, а не слабостями; была порабощена ради его целей, а не ради его прихотей.
Сталин был великий актер и фальсификатор. Он успешно заставлял людей думать о нем то, что он хотел, и это ему удавалось не только тогда: наконец-то люди оказались способными не верить, что он лучший друг пионеров или гениальный ученый, но они до сих пор верят во многое, во что Сталин хотел, чтобы они верили. Они верят в то, что он был продолжателем Маркса и Ленина. Чтобы убедить людей в этом, Сталин фальсифицировал историю партии и революции, «приблизив» себя к Ленину необычайно; чтобы убедить людей в этом, Сталин пользовался марксистской терминологией для обоснования совсем не марксистских вещей. Сталин даже писал забавные, а лучше сказать – хулиганские статьи, демонстрируя, что он как бы развивает марксизм.
Ненавидя марксизм и коммунистическую идеологию, уничтожив коммунистическую партию Ленина, он был вынужден пользоваться марксистской фразеологией, он был вынужден объявлять себя продолжателем Маркса и Ленина. Не мог же он, узурпировав власть, выступить по радио и сказать: «Здрасьте, я ваш диктатор. С коммунизмом отныне покончено». Но он духарился. [1]
То, что он писал в области марксизма – это совершенное издевательство над марксизмом, это хулиганская выходка блатного: вот я пишу этот бред, называя его высшим достижением, а вы, очкастые фраера, которые воспитаны на этой презренной теории, извольте соглашаться и повторять за мной этот бред. А ведь люди так и не поняли. До сих пор считают, что творения вроде «Марксизм и вопросы языкознания» – это просто результат его тупости и непонимания марксизма. Но забывают, что маска тупости, маска серости и посредственности была его давнишней и, быть может, самой успешной маской. Изящно победив Троцкого, что было не так уж легко, он умудрился навсегда оставить у повергнутого воспоминание о себе, как о «посредственности» – между тем, чем же еще измерить политический талант, как не такой победой?
Конечно, он не только духарился и в теории: «Марксизм и вопросы языкознания» – это не просто хулиганство, это часть плана; здесь глубокая политическая цель: побороть ненавистный ему марксизм, разрешить марксизму жить в России только в том случае, если оттуда будут вычеркнуты все мысли и останутся только тривиальности и плюс к этому дать несколько резко противоречащих марксизму положений – загадок для седовласых ученых мужей как пробный камень: вдруг после 20 лет его власти еще найдутся идиоты, которые верны марксизму и которые осмелятся поймать его на противоречии.
Мы знаем о Сталине также по книгам его дочери.[2] Сведений о нем там немного, но они очень важны для психологического портрета Сталина. Хотя Светлана Аллилуева – ближайший к нему человек из всех, кто писал о нем, ее сведения, по-видимому, во многом беспристрастны. С некоторыми толкованиями, однако, согласиться невозможно. Мнение о том, что Берия влез в доверие к Сталину больше, чем этого хотел Сталин, со следующими отсюда выводами, что Сталин частично находился под влиянием Берии – это, конечно, результат недооценки личности Сталина. Такое говорили и в 30-х годах: борьба шла не против Сталина, а за влияние на Сталина. Не раз обвиняли людей, бывших около Сталина, в плохом влиянии на него.[3] Принять это – значит пренебречь всем, что известно о Сталине. Я уверен, что никто после 1917 г. ни на йоту не контролировал Сталина и не влиял на него. Непревзойденный мастер интриги был трезв и чуток. Любой совет, ему данный, любой намек, случайно оброненный при нем, он был наверняка в состоянии заметить, докопаться до скрытых причин. Тем более, что он всегда был лучше информирован о взаимоотношениях людей в своем окружении, чем они могли думать. Мало того, он всегда один знал свои истинные цели, не доверяя их никому.
Мы многое знаем о Сталине также от Никиты Хрущева.[4] Надо, однако, помнить, что Хрущев, писавший о Сталине, – не многим более честен, чем Сталин, сообщавший о Сталине. У Хрущева было много чего скрывать: и свое участие в кровавых делах Сталина, и свою роль в событиях последних дней жизни Сталина. (До сих пор много невыясненных противоречий, связанных с этими последними днями. Сам Хрущев давал различные версии об этих событиях – от намеков о том, что тиран погиб от топора до претендующего на искренность рассказа о скорби у постели Сталина, умирающего своей смертью.[5]) У Хрущева было достаточно и политических причин, чтобы заблуждаться или врать о Сталине: политически ему нужен был Сталин, продолжавший дело Ленина с некоторыми ошибками. Для этого ему нужны были человеческие, всем понятные причины таких ошибок, ссылки на жестокость, мстительность Сталина и тому подобное. Это понятно. Хрущев был умный, выдающийся человек, но, по-видимому, ничего не понимал в действительных целях Сталина, поэтому для объяснения столь массовых репрессий и отхода от ленинизма ему приходилось прибегать к ссылкам на эмоциональные слабости Сталина.
Жестокость Сталина оспаривать не приходится, однако следует отвергнуть любые утверждения Хрущева и многих мемуаристов о том, что эта жестокость могла быть движущей силой в действиях Сталина. Бывало, что тиран наряду с достижением своих целей наслаждался садистически; бывало, что тираны развлекались пытками и истязаниями. О Сталине таких данных просто нет, несмотря на то, что у него было достаточно возможностей удовлетворить свои садистические страсти, если бы он этого хотел, – скорее всего мы узнали бы об этом, если бы такие случаи были, как мы знаем это про Берию, который лично истязал заключенных.[6] Я думаю, что утверждения о жестокости как о движущей силе сталинских действий – это лишь умозаключение, вытекающее из принятия стереотипа кровавого тирана.
О том, что Сталин якобы страдал манией преследования, мы знаем и от Хрущева, и из многих других источников. Рассказывают о том, что Бехтерев якобы поставил Сталину диагноз «паранойя» и был за это отравлен.[7] Иные делают это утверждение, просто исходя из стереотипа кровавого тирана.[8] Но тут нам приходит на помощь сам Сталин. Если бы у него была мания преследования, кто-кто, а Сталин об этом бы не говорил и тем более не сказал бы своим ближайшим и потому самым опасным сотрудникам. Хрущев вспоминает сказанную Сталиным фразу: «Пропащий я человек, никому я не верю. Я сам себе не верю».[9] Поверим Хрущеву, что такая фраза была сказана. Но тогда это опровергает версию о мании преследования, это только показывает нам, что Сталин был не прочь, чтобы некоторые его действия объяснялись либо манией преследования, либо страхом перед опасностью покушения на него.
Да, Сталин охранял себя со всей тщательностью. Сталин уничтожал тех, кого лишь подозревал в террористических мыслях. Но это не мания преследования. Это – вполне рациональное и обоснованное ожидание покушения. У кого-кого, а у Сталина было больше чем достаточно оснований ждать покушения, и тщательность его охраны свидетельствует не о его мании преследования, а о том, что он недооценил рабью сущность бывших вокруг него: по-моему, неизвестно ни одного действительного покушения на Сталина.
Версия о той или иной степени психической неполноценности Сталина привлекательна для людей просто потому, что они не могут себе представить, как нормальный человек может быть столь жестоким в достижении своих целей, как нормальный человек может загубить столько миллионов людей. Психопатология тут ни при чем. Я уверен, что существует много самых нормальных людей, которые загубили бы не меньше, если бы им предоставилась такая возможность. Говорят, что трудно первое убийство. После того, как человек перешел эту границу и не раскаялся и не испугался, дальше, по-видимому, уже легко. Тем более, не будем забывать, что Сталин никогда не убивал своими руками (приписываемое ему некоторыми убийство собственной жены нельзя считать доказанным), а если так, то биологического страха перед убийством он и не испытал. Способность же подчинить совесть своим целям – не признак умопомешательства и совсем не редкость.
Психопатологическую версию подтверждают и случаем длительной депрессии Сталина после начала войны: после бранчливого возбуждения первого дня Сталин скрылся, нигде не появлялся и никого не принимал в течение нескольких дней. Факт такой депрессии не свидетельствует о выходе за рамки психической нормальности – напротив, отсутствие более частых депрессий подобного рода при том сверхестественном напряжении, в котором Сталин провел 30 лет, свидетельствует о прекрасной психической устойчивости Сталина. Депрессия первых дней войны (из-за которой Сталина часто обвиняют в дезертирстве – что совсем смешно), судя по всему вовсе не сопровождалась помутнением сознания. Это был просто упадок сил, вызванный стрессовой ситуацией.
Важным источником сведений о Сталине являются отрывочные сообщения тех, кто общался с ним. Часть из этих сообщений опубликована в советской печати и, следовательно, прошла через партийную цензуру, так что нужно быть осторожным, если информация имеет политическое значение. Другие сведения сообщены старыми большевиками и известны из Самиздата, зарубежных изданий или книг, воспроизводящих сведения, полученные из среды старых большевиков. (Например, книга Р. Медведева «К суду истории»[10]). Иногда это не только сведения, но, скажем, слухи и рассказы, бывшие в хождении среди старых большевиков и партийных руководителей 20-30-х гг. (Таковы, например, многие рассказы в книге Антонова-Овсеенко.[11]) Некоторые сведения можно почерпнуть из публикаций перебежчиков тех лет, а также из работ изгнанного из СССР Льва Троцкого. В каждом случае источник требует особого характера и особой степени критичности. Слишком часто авторы либо сводят счеты, либо поддаются эмоциям, либо пытаются придать большую важность мелочи, которую они узнали о Сталине. А уж о россказнях о грехах родителей Сталина или его сексуальной жизни и говорить нечего.[12]
Особую группу составляют отзывы иностранцев о Сталине. Таких немного. Большого доверия заслуживает, как мне кажется, книга Милована Джиласа «Разговоры со Сталиным».
В меньшей степени я использую многочисленные сочинения, посвященные описанию сталинского периода в истории СССР и различным интерпретациям характера этого периода и анализа целей Сталина. Как и любая великая фигура в истории,[13] Сталин вызвал много противоречивых толков, и здесь так же много мнений, как и авторов. Меня не беспокоит тот факт, что многие соображения, которые я буду высказывать о деятельности и целях Сталина, были высказаны ранее отдельными авторами. И я не всегда буду отмечать факт такого сходства.
Если так трудно найти правдивые и беспристрастные источники информации о Сталине, как же о нем судить? Я сужу о нем, полагаю – беспристрастно, по его делам, принимая его всерьез, не исходя из дешевого стереотипа, не считая, что он туповат, неумел и противоречив, а напротив, помня, что он талантлив, умен необычайно и, главное, что он целен и целеустремлен так, что вся его жизнь с середины 20-х гг., все существо его подчинено было идее победить в России противоестественный коммунистический бред, овладевший многими. И он сделал это, кроваво и отупляюще, но никто тогда не имел воли сделать это менее кроваво, а те, кто владел Россией в то время, готовы были до бесконечности экспериментировать над народами во имя утопического бреда. Были бы эти эксперименты более кровавы, чем сталинская победа над ними – не знаю, не исключаю. Но моя цель здесь – не судить, а понять, что же сделал Сталин.
РОЖДЕНИЕ ПЛАНА.
Легче всего объяснить узурпацию власти Сталиным жаждой власти. Я не знаю его мотивов и не буду гадать, почему он возненавидел большевиков и коммунистическую идею – я просто вижу, что эта ненависть в нем была сильна. Укажу на один из возможных мотивов, который кажется мне резонным, когда речь идет о такой целеустремленной натуре.
Молодой Сталин – это увлекающаяся, яркая натура. Он увлекся призраком, но не заметил этого. При всем том его практическая революционная работа, пока власть была не в руках большевиков, не заставляла его сталкиваться с фактом, что большевики сами не знают, чего хотят. Тогда они хотели революции, этого хотел и Сталин, и это соответствовало его деловой и реалистической натуре. Но когда большевики захватили власть, кому же еще, если не реалисту Сталину дано было первому увидеть, что большевики на самом-то деле не знают, чего они хотят, и не знают, что они будут делать. А он верил их цветисто ученому красноречию, он вложил в их дело свою жизнь, думая, что цель им известна. Реалист Сталин оказался в положении, когда он должен был выполнять указания руководства партии, не знающего, что делать.[14]
Это не могло привести ни к чему иному, как к полному к ним презрению со стороны человека, который был очень реалистичен и очень целеустремлен, человека, который если за что-то берется, то всегда знает, чего он хочет.
И это было бы только естественно, если бы в самые первые годы после революции у такого человека родилась идея узурпации власти. Но я думаю, этого не произошло. Авторитет и активность Ленина были достаточно велики. Такая идея была бы тогда фантазией. Поведение Сталина показывает большое раздражение против коллег по партии, вражду с Троцким, непочтительность к Ленину: для Сталина многое из этого было бы немыслимо, если б он задумал узурпацию. Он еще не затаился, он еще открыт, груб, раздражен – значит, у него нет тайных планов. В мелких склоках в партии он слишком часто проигрывает в те годы, а значит, еще не служит своей цели.
Позднее, когда Ленин выходит из игры, Сталин пробует себя в настоящей интриге. Это еще не его личная интрига, это коллективная защита партийной верхушки против явно яркой личности – Троцкого. Уже тогда, с 1922 г., в руках у Сталина партийный аппарат, и в первой большой интриге он оценил важность этой бумажной власти. Никто в стране не знает его толком, он инородец, «посредственность». Но уже все картотеки шуршат в руках его людей, уже именно он знает больше об истинном положении в партии. Он не пишет «ученых» статей, не брызжет слюной красноречия. Он перебирает досье партийцев и оказывается сильнее. Когда Троцкий высокомерно осознал поражение, Сталин тихо и ни для кого незаметно понял, что они, партийные вожди, не победили бы Троцкого без его помощи.
А, значит, силен и умен именно он, а не они, цветистословые, всезнающие. К 1925 г. Троцкий был побежден, и это, я думаю, год рождения идеи сталинского самодержавия.[15] Кто бы отказался взять власть, видя, что он сильнее?
Но идея, что делать, озарением не приходит. Он мог еще, наверное, идти по тому же неясному пути коммунизма – другим системам его не учили, но не было этого пути, никто из всезнающих не знал этого пути. Для них были лишь одни искания, кровавые эксперименты, фантазии о мировой революции. Они отступали, чтобы вновь наступать, опять не зная, с какой целью. Они готовы были делать революции где угодно, рискуя навлечь войну против своей обессиленной страны.
По-видимому, тогда, начиная с 1925 года, у Сталина созревает свой план, план построения сильной страны с прочной властью, с отказом от революционных и социалистических бредней. Мы не знаем, сколь широко тогда было его знание истории политических систем, мы не знаем, с кого он брал пример. Но, по крайней мере, два отрицательных примера у него было: революционная неразбериха и николаевская империя – прочная с виду система власти с громадными прорехами, которые он хорошо изучил, будучи революционером. От первого он оставил только то, что не мог не оставить: фразеологию. От второго взял побольше: иерархическую структуру с подобием привилегированного класса – партийной номенклатуры, имперскую идею: Великая Русь, объединившая, сплотившая, спасшая все народы прежней и будущей России. Но для создания прочной власти он должен был не оставлять в своей системе тех прорех и лазеек для бунтарей, которые оказались гибельными для николаевской империи. При этом он, помнивший неудачи в Японской и Германской войнах, должен был спланировать создание сильного государства. Путь к этому – подчинение народа и индустриализация.
Из этих двух пунктов его плана следовало все. Причем этого надо было достичь быстро. Мир был неспокоен в 20-х гг., можно было подозревать военную опасность, а внутри революционная неразбериха вперемежку с игрушечным капитализмом с каждым днем усложняли будущую задачу подчинения.
На его пути стояли:
— коммунистическая партия, по-своему сумбурная, но имеющая власть и уже закаленная борьбой;
— крестьянская вольница, владевшая землей и хлебом.
У него не было большого выбора в достижении своей цели. Компартию он должен был уничтожить – она не позволила бы ему резко отойти от целей революции. Но уничтожить ее сразу он не мог: он правил ее именем, его еще могли переизбрать! Значит, надо было затаиться, и начинать исполнение своего плана под видом исполнения плана партии. И тем еще и выиграть время, исподтишка готовить условия для уничтожения партии.
Индустриализация совпадала и с целями партии. Только он понимал, как можно провести ее быстро – пусть халтурно, но быстро: его решение жестокое и варварское, но по-своему гениальное – он понял, что сытый народ не станет работать запредельно. Народ должен быть по-настоящему голоден для быстрых великих свершений – открытие, которое до сих пор использует его держава! Но чтобы держать голодными строителей великой индустрии, нужно держать в голоде всю страну, иначе какой дурак пойдет строить: убегут в сытую деревню.
В этом, именно в этом причина кровавого разгрома деревни. Ему было наруку уничтожение активных крестьян – надо было срезать верхушки везде для подчинения народа. Ему была наруку коллективизация, чтобы везде покончить с отдельностью, неподконтрольностью. Но это дополнительные выгоды, главное же – сделать страну голодной, навсегда отучить крестьян давать стране изобилие, тогда каждый будет работать сверх человеческих сил.
КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ.
Считают, что Сталин начал осуществлять свой план коллективизации в 1929 г. Я думаю, он начал раньше: он должен был сначала создать хлебный кризис, а затем начать лечение кровопусканием.
Кризис начался в 1927 г., когда хлеба в деревне было много, но продажа хлеба резко сократилась.[16] Хотя XV съезд партии принял решение добиваться увеличения хлебозаготовок экономическими методами, и Сталин сам осудил предложение сторонников Троцкого и Зиновьева применять жестокие административные меры, но сразу после окончания XV съезда «в догонку делегатам», как пишет Медведев, были посланы директивы об административном изъятии хлеба у кулаков. Оппозиционеры предлагали изъять 150 млн. пудов хлеба. Было изъято гораздо больше. Сталин говорил: «Если мы сумели собрать в январе-марте почти 300 млн. пудов, имея дело с маневренными запасами крестьянства, то за апрель-июнь нам не удалось собрать и сотни млн. пудов в виду того, что нам пришлось здесь задеть страховые запасы крестьянства, при условии, когда виды на урожай еще не были выяснены. Ну, а хлеб все-таки надо было собрать. Отсюда повторные рецидивы чрезвычайных мер, административный произвол, нарушение революционной законности, обход дворов, незаконные обыски и т.д., ухудшившие политическое состояние страны и создавшие угрозу смычке».[17]
Было совершенно очевидно, что подобные меры по изъятию зерна не поощрят колхозников увеличить сельскохозяйственное производство, а наоборот. Поощрительные меры, которые правительство принимает весной и летом 1928 года (отмена чрезвычайных мер, повышение на 15-20% закупочных цен на хлеб, увеличение поставок промтоваров в деревни и т.д.) были не более чем симуляцией попытки нормализовать отношения и Сталин не мог не понимать, что небольшие льготы весной, после того, как хлеб отобран зимой, не могут побудить крестьян к увеличению производства. Все эти шатания от репрессий к льготам относят за счет просчетов и ошибок Сталина, но, право же, нужно считать его идиотом, чтоб подозревать в таких просчетах. Я думаю, еще раньше, до кризиса 1927 г., ход событий был предусмотрен Сталиным; ему необходимо было довести ситуацию до кризисной, чтобы оправдать грядущую резкую коллективизацию. Одновременно он эту ситуацию использует в борьбе против оппозиции. На XV съезде он изображал из себя защитника крестьянства и получил поддержку съезда в то время как оппозиция не преуспела со своими призывами к административным мерам. Как только съезд кончился, Сталин сам перешел к административным мерам.
Естественно, что несмотря на все запоздалые льготы, летом 1928 г. крестьяне уменьшили производство зерна, и при этом не стремились продавать хлеб. Зимой 1928-1929 гг. были повторно применены чрезвычайные меры по отобранию зерна у крестьян. Той зимой в городах, даже в Москве, уже ощущался недостаток хлеба. Зимний нажим вызвал весной и летом 1929 г. новое сокращение посевов и, как говорит Медведев, самоликвидацию кулачества.[18]
В 1929 г. был хороший урожай, однако пришлось ввести нормирование в снабжении хлебом и другими продуктами в городах. Медведев отмечает, что «... ошибочная политика Сталина оставляла теперь еще меньше, чем в 1927-1928 гг. простора для каких-либо политических или экономических маневров» – справедливое наблюдение, свидетельствующее, однако, о том, что политика Сталина (с его точки зрения) не была ошибочной: она именно вела к тому, чтобы было как можно меньше простора для маневров. Медведев считает, что в этой ситуации можно было либо признать свои ошибки и пойти на уступки кулачеству, – но это был трудный и рискованный путь, и партия не могла встать на него, – либо другой путь – пойти на форсирование коллективизации. Медведев соглашается, что в сложившихся в 1929 г. условиях коллективизация была правильным выбором. Как видим, всего за два года Сталин сумел создать кризисную ситуацию, в которой многим оппонентам, в том числе и Рою Медведеву, ничего не остается делать, как согласиться, что коллективизация была необходимой. Этого Сталин и добивался. (Замечу, конечно, что Рой Медведев, как и многие тогдашние оппоненты Сталина, далек от того, чтобы признать сталинские методы коллективизации правильными.)
К осени 1929 г. в стране было создано около 70 тыс. колхозов, объединявших 7,6% всех крестьянских хозяйств. Осенью 1929 г. Сталин выдвинул лозунг о сплошной коллективизации. 5 января 1930 г. ЦК принял постановление «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Говорилось о необходимости завершения коллективизации в основных зерновых районах к осени 1930 г. или весне 1931 г. (а в большинстве остальных районов – на год позже). Все газеты в январе и феврале 1930 г. требовали сломить сопротивление оппортунистов и быстрее провести коллективизацию. Были приняты меры по экономической помощи коллективизации. «Однако, все эти дополнительные к плану мероприятия все же были рассчитаны на проведение коллективизации в один-два года, а не в один-два месяца». Медведев и отмечает, что это резко противоречило установке марксизма на то, чтобы пролетарское государство осуществило такие меры, «которые в зародыше облегчают переход от частной собственности на землю к собственности коллективной так, чтобы крестьянин сам пришел к этому хозяйственным путем...»[19]
То же самое говорил Ленин, что было закреплено на VIII съезде партии: «Лишь те объединения ценны, которые проведены самими крестьянами по их свободному почину и выгоды коих проверены ими на практике».
Когда обстановка была доведена до накала, в марте 1930 г. Сталин опубликовал статью «Головокружение от успехов», в которой свалил всю вину за «перегибы» в коллективизации на местные органы, – блестящий трюк сверхосторожного интригана. Сталин применяет репрессии к «левым загибщикам». Статья и последующее постановление ЦК привели к оттоку крестьян из колхозов. Будущее сталинское стадо приняло «всерьез и надолго» заявление об ошибках «местной администрации».
Когда критикуют коллективизацию, все зверства относят на счет сталинской администрации – это во многом справедливо. Но все же не надо забывать о местной инициативе – это был пир для черни: власть разрешила грабить зажиточных крестьян, в одиночку партийные посыльные не смогли бы провести раскулачивание. Десять лет назад чернь грабила усадьбы помещиков – на это нынче возмущения хватит не у многих. Впрочем, есть разница: добро помещиков растаскивали и сжигали, крестьянское (кулачье, как говорили) добро отдавали в колхоз:
«К маю 1930 г. у половины колхозов кулацкое имущество составляло 34% неделимых фондов этих колхозов».[20]
История того, как это делали, – не написана еще. Во многих областях крестьяне сопротивлялись и были подавлены армией.
Крестьянство было побеждено уже в 1930 г. Оставалось кое-что доделать: вернуть в колхоз или отправить в Сибирь тех, кто поверил в «Головокружение от успехов». Но Дресировщику нужны не столько колхозы, сколько согласие народа голодать – надо было сделать так, чтобы голод будущих десятилетий показался нормальной жизнью. И он организует настоящий смертельный голод на громадной территории Украины и юга России – уж если говорят о кажущихся ошибках Сталина, почему не зачтут ему как ошибку, в выполнении его плана, что голод был лишь в части России? Уж наверное он старался воспитать всех, но сразу не получилось.
Возможно, кто-нибудь из современников понял, что это дело Сталина, но большинство было достаточно наивно, чтобы увидеть, кто создал голод и кому нужен этот голод. Хотя все в партии знали о голоде, даже на заседании политбюро Сталин просто отказался признать факт голода. Когда украинский секретарь ЦК просил помощи для Харьковской области в связи с голодом, Сталин ответил: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор. Оказывается, вы – хороший рассказчик. Сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать. Но не выйдет. Не лучше ли вам оставить посты секретаря обкома и ЦК КПУ и пойти в Союз писателей: будете сказки писать, а дураки будут читать».[21]
Медведев сообщает, что до 1956 г. в открытой печати было запрещено упоминать о голоде 1932-1933 гг., а в 30-е годы за слова «голод на юге» многих людей арестовывали как за контрреволюционную агитацию.
По данным этого автора, не менее 3-4 млн. человек умерло от голода. При этом Сталин продолжал экспорт хлеба в Европу: в 1928 г. вывезено менее 1 млн. центнеров зерна, в 1929 – 13 млн. центнеров, в 1931 – 51,8 млн. центнеров, в 1932 – 18,1 млн. центнеров. Даже в 1933 г, в Западную Европу было вывезено 10 млн. центнеров зерна.»[22]
ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ.
С 1929 года страна была достаточно голодна, чтобы приступить к великим свершениям. Бежать из полуголодного города было некуда -деревня осталась без хлеба. Наоборот, бежали из деревни на великие стройки.
Объявили нереальный пятилетний план. Разгремели его величие, но и того мало: Сталин неожиданно потребовал завысить планы вдвое. Робкие хозяйственники проголосовали «за». Всем было ясно, что это невыполнимо, но приняли. Теперь говорят: завышение планов было ошибкой Сталина. Напротив, это был гениальный ход. Мало того, в 1933 г. он объявил этот завышенный план выполненным досрочно! Ему нужна была победа, и он объявил о ней. Поверили или заставил поверить. Чем был блестящ сталинский сверхзавышенный план?
Он приводил к активности и перенапряжению исполнителей. В слаборазвитой сонной стране разумный план все равно бы не исполнялся. Взвинтив плановые требования на 100, 200, 300%, можно было добиться исполнения хотя бы того, что без этого