И МЫПОСТАВИМ КРЕСТ НА МОШЕННИЧЕСТВЕ!
Под лозунгом был написан длинный номер телефона горячей линии. Правая нога Кайфолома легонько постукивает заднюю панель серой автобусной остановки. Сам он в конце концов замечает меня и зовет:
- Кочерыжка!
- Привет, Сай, - здороваюсь я, потому что не очень вежливо было бы назвать его Кайфоломом публично, это же якобы неприлично, да? - Как жизнь?
- Как всегда. Обычные дела с телками.
- А мне с ними никогда не везет, блядь; друг, я что, кусаюсь?
Он откровенно, искренне смеется во весь рот. Вот что в нем привлекательного, вот почему девушки ведутся на этого Кайфолома-кота. Когда он, такой улыбающийся, смотрит на тебя, сразу чувствуешь себя каким-то... избранным.
- Не могу жить с ними, но и без них не могу. Мне нельзя было бы встречаться с женщинами, если бы я прислуживал в церкви Девы Марии и стал духовником. Уже мог бы стать сейчас вторым Святым Папой. Жизнь, полная созерцания и беззаботности - вот чем я пожертвовал ради телок, хотя они этого и не оценили. Так как сам? Работу еще не нашел?
- Придет и мой день, - отвечаю я. - Они совсем все охуели. Они отправляют нас на глупые компьютерные курсы, типа того, но я когда-нибудь сломаю их ебаный компьютер, нажав не на ту кнопку. Кстати, это возможно?
- Я в этом не разбираюсь, - качает он головой.
- Я тоже. Это у них такой специальный маневр, друг, они просто ничего не хотят делать, понимаешь? Типа... Ласка и кошке приятна.
- Да, - соглашается он, но вижу, что я его не очень убедил.
Я снова смотрю на то постер. Он как бы говорит: мы сделаем из вас плохих людей.
- Впечатляет, да? - Я указываю на плакат. - Они учат людей, как стучать друг на друга. Это как в «1984 ».
Вдруг я понимаю, что это прозвучало двусмысленно, и объясняю:
- Ну, то есть это действительно как в «1984», но я говорю сейчас о книге, типа, не о годе.
- Я понял, к чему ты ведешь, - говорит он, глядя на автобус, проезжающий по Уок, и достает пятерку из кармана. - Вот и мой автобус, увидимся.
Он подходит ко мне и, к моему удивлению, сует деньги мне в кулак.
- Нет, я не хотел жаловаться, - я пытаюсь протестовать, потому что действительно говорил не из этой целью, но это звучало так по-детски, бля.
- Не расстраивайся, друг, - улыбается он и подмигивает мне, заходя в автобус.
- Отдам на следующей неделе, - кричу я ему вслед, и двери автобуса закрываются.
Хороший он парень, этот Кайфолом, один из лучших.
Поэтому я иду по Уок еще немного после того, как Кайфолом возродил во мне веру в род человеческий. Захожу в магазин купить газету и сигарет у миссис Райленз; она искренне улыбается мне, когда я выбрасываю свои мелкие деньги в желтый пластиковый ящик «ЛИГИ ЗАЩИТЫКОТОВ».
- А ты - джентльмен, Дэнни, сынок, - говорит она, и я замечаю, что ее зубной протез пересох.
- Люблю наших братьев меньших, эти четвероногие - красивые существа, хотя и от двуногих иногда поступает помощь, да?
- Ты прав, сынок. Видишь, в чем плюс животных: они никогда не скажут нам, что их что-то не устраивает. Думаю, чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю, что животные мне нравятся больше, чем люди.
Такова истина старой кошатниц.
- Начинаю с вами соглашаться, миссис, они не начинают войн, типа Фолклендской.
Я уже собираюсь уйти, как вдруг встречаю эту девушку из Лос-Анджелеса, ЭлисонЛозински; на ней берет и белая джинсовая куртка, выглядит она, как настоящий маленький сексуальный котенок.
- Привет, Эли.
- Пусть, Дэнни, что ты здесь делаешь?
- Да так, брожу по улицам Лейта, так сказать, просто заглянул к кошатнице. А ты как?
- Встречаюсь с Келли и остальным в Перси, - отвечает она и покупает у миссис несколько таблеток. - Можно их завернуть?
- Как твоя мама? - спрашиваю я ее, слышал эту историю от Марка и Саймона.
- Ничего уже нельзя сделать, это - вопрос времени, - В голосе Эли слышно сопение. Я глажу ее рукой по спине, а она улыбается в ответ и берет меня за руку.- А ты - милый, - говорит она, потом собирает всю волю в кулак. - Мы с девушками идем в паб немного выпить. Сегодня - день рождения Салли.
Зайдешь на пиво?
Салли. Так зовут Кудряшку Сью. Так, несколько проблемно для Мерфи. Не то, чтобы
мы с Кудряшкой встречались, но не каждый день получаешь приглашение от этого девичьего парламента, парень, поэтому нельзя отказаться, да? Поэтому я прячу «Вечерние новости» во внутренний карман куртки, и пока мы идем по Пьюк-стрит, я рассказываю ей о Марке, который сейчас в Абердине, на что она говорит:
- Никогда не думала, что он будет учиться в универе. Конечно, он всегда притворялся интеллектуалом, но я удивилась, когда узнала, что он поступил.
Каким же дерьмом он был в школе.
Я на мгновение задумываюсь над ее словами и отвечаю:
- Мы все были дерьмом в школе.
- Говори за себя, я была хорошей девочкой.
- С девушками все по-другому. Я о ребятах сейчас, типа, - объясняю я.
Я глаз не могу отвести от хорошенького свитера Эли. Господи, надо запретить телкам так одеваться! Это же грех в чистом виде.
Эли смеется, прикрывая рот ладонью. У нее такие крутые шнурованные рукавички, но видно, что это - дань моде, потому что вряд ли они могут согреть кого-нибудь.
- Дэнни, ты никогда не задерживался в школе надолго, так что не успевал показать, хороший ты или плохой. Тебя же дважды выгоняли!
- Ага, - соглашаюсь я, когда мы проходим Лейт, мою альма-матер, наряду с Огги и Крейг, - но, видимо, школа - это не лучшее место для обучения, точнее, не всем оно подходит. То есть там скорее учат играть, а вот учат по-настоящему только грязные улицы старого порта!
Так я пытался флиртовать с ней, но мои попытки бились о нее, как пули - о грудь Супермена. Предположим, что у этой кошечки просто другие заботы в голове. Но могла бы и отвлечься ненадолго. А вообще, говорили, что у нее есть парень, какой-то взрослый счастливчик с ее работы. Кто ее знает?
Мы добираемся доПерси и видим целую толпу девушек: Келли, Кудряшка, Клэр Маквиртер, Лорен Макаллистер и сексуальная Лиззи Макинтош, Супердевушка со старших классов, ЭстерМакларен и - Господи - Никола Генлон (любимейший сексуальный котенок в мире, и я не шучу, честно). Были и другие, но я я не знаю, но понимаю, что все самые горячие девушки Эдинбурга собрались здесь сегодня.
У Кудряшки кислый вид, когда она видит меня, потому что это я дал ей такое погоняло несколько лет назад. Никогда не видел разницы между этим прозвищем и Топ-кошечкой, Медведем Йоги и Псом Гекльберри, но мне всегда были интересны все эти публичные страдания. Кучеряшке оно очень не нравилось, она даже пыталась в отместку называть меня «нечесаным Мерфи». А я всегда знал, что был неопрятным в школе, к тому же скучно было все время называться ЧезомМерфи.
Здесь бушевали такие милые флюиды, я думаю: на хуй ребят со всеми их разговорами о футболе и музыке, вечными драками, заказом пива на всех. К тому же здесь тебя не столкнут со стула, здесь ты, типа, сидишь в окружении красоты и просто наслаждаешься- Что скажешь, Дэнни?
Думаю, ты рулишь, крошка.
- Ну, Никки, не думаю, что ты ошиблась с «Гуччи». В Эдинбурге на каждом углу есть такой специальный мясной супермаркет.
- Ты хочешь мяса? - лукаво спрашивает она, хорошенькая была лисичка, и этим разбивает мне сердце, потому что будь на моем месте Кайфолом, Томми или даже Рентон или Бэгби, они бы точно не растерялись и сказали ей что-то типа «не хочешь пойти со мной, крошка?».
Но я совсем не такой, я не могу вымолвить такие слова, поэтому просто улыбаюсь ей, рассуждая о несправедливости этого мира, через которую красота этих девушек тратится впустую на тех, кому это не нужно, кто видит в этой красотке исключительно подстилку на одну ночь. Мне хочется пригласить ее куда-то перекусить, в новый «Чинко», который открылся недавно в Элм-Роу, но богачом меня не назовешь, такие девушки никогда не пойдут на свидание со обычным безработным парнем. Держу пари, что с тем грязным счастливчиком, с которым встречается Эли, совсем не так; кажется, я слышал, как она рассказывала о нем Кудряшке, так стыдливо, по-девчачьи, чуть ли не с восхищением. Это нечестно, парень, совсем нечестно.
Они допивают, и Кудряшка Сью предлагает всем уйти. Никки грустно смотрит на меня и говорит:
- Как-то неловко оставлять тебя здесь, Дэнни...
- Пойдем, Никки! - кричит Кудряшка.
- Все в порядке, я встречаюсь с ребятами на Уок, где-нибудь в центре посидим, в «Уолли» или «Спей», - говорю я, уходя в забвение, как это обычно и случается.
Она улыбается, они с Эли говорят мне «чао». Девушки выходят из бара, оставляя мое сердце разбитым на миллионы осколков. Дерьмово, когда птички относятся к тебе только как к другу. Всегда со мной такое случается; моя роль в этом фильме - милый парень, с которым никто не хочет трахаться. А я бы хотел играть подонка, у которого секс и чувства разделены. Но такие роли уже заняты такими, как Кайфолом, ага.
Поэтому я иду вниз по Гордон-стрит, чтобы срезать Истер Роуд на пути к Уок, и вижу пару ребят, которые выскакивают из «Уолли» и летят по улице. Затем я вижу Бэгби, который выбегает за ними и кричит:
- Ебаные мудаки, поняли теперь?
О-о-о... щенки, котята и зайчики... щенки, котята и зайчики...
Ребята оборачиваются и пялятся на Попрошайку. Один из них - круглолицый, достаточно молодой, но несколько тупоголовый на вид. Второй - манерный, но у него взгляд убийцы, он яростно смотрит из-под русых волосы. От него можно ожидать чего угодно.
- От тебя залетела моя сестра!
О, домашние дела. Поэтому я перехожу на другую сторону дороги и становлюсь рядом с Бэгби. По крайней мере морально его поддержу. Все же этот Попрошайка - мой друг; кроме того, я вижусь с ним почти каждый день, в отличие от этих жалких мудаков. Этот мрачный толстый домашний кошак смотрит на нас, потом решает что-то про себя, но никак не может определиться.
Но не похоже, чтобы Бэгби требовалась помощь, Он поворачивается ко мне и говорит: - Хоть бы их убить, ага.
Затем он оборачивается к ребятам:
- У вас какие-то проблемы из-за этого, мудаки?
Я вижу, что этот неудачник сейчас искренне ненавидит свою сестру за то, что она подставила свою дырку не кому-то другому, а именно Франко; лучше бы посмотрела какой фильм типа «Джек и Джил» и попила чаю тем злополучным утром. Но, надо отдать должное парню, он отступает и говорит:
- Ты не понимаешь, на кого нарвался!
Нет, парень, я чувствую, как у меня начинают слезиться глаза, будто в них что-то попало. Не понимаю, где остальные ребята?
Но Франко упорствует, он просто не в себе, этот кошак просто обожает играть с такими маленькими мальчишками, в которых хватило глупости, чтобы попасть в его лапы.
- Видишь, как они завидуют мне, Кочерыжка? Я просто хорошо потрахался когда с их сестрой.
Эти слова вызывают мгновенную реакцию: парень бесится, срывается с места и бросается на Франко, толкая его в плечо. Бэгби машет кулаком в его сторону, парень думает, что сейчас его будут бить, но я знаю этот прикол: Бэгби наносит удар ножом совсем в другое место. Когда парень смотрит вниз, то видит, как кровь течет по его голубой рубашке, и его напуганное лицо цепенеет. Бэгби тоже видит кровь, но просто стоит, не двигаясь с места, холодно глядя на свою работу, как бригадир на участке, оценивая ее качество. Подходит тот, второй парень, и я выступаю медленно на него, но у меня в руках ничего нет, и не знаю, что будет...
У-у-у...
Из бара выходит Томми и еще ребята из нашей компании, Томми подбегает к нам и бьет толстяку по ребрам.
- Убирайся с дороги, для тебя же лучше, - говорит он, и когда парень отходит, разинув рот и задыхаясь, видит его друга, который истекает кровью, бежит к дороге и останавливает такси.
Машина тормозит, и Томми провожает своего безумного противника к нее, убеждая:
- Убирайся отсюда быстренько, парень, говорю тебе, не нравится мне твой друг, ему могли повредить какой-то орган.
У парня такой вид, будто он в натуре с ума сошел от страха, они разом хватают парня, всего в крови, сажают его в машину, и такси сразу срывается с места. Мы все смеемся и возвращаемся в паб. Кажется, Бэгби уже совсем заебал Томми, потому что тот говорит:
- О чем ты, на хуй, думал, когда устраивал драку прямо на Уок? можно было и без этого разобраться, они сразу заметили нас в баре, ничего бы не случилось.
- Что же ты с тем ебаный паскудой не поехал, прямо с ебаного Уока? -ехидно спросил Франко. - Я только заехал ему пару раз, чтобы было о чем подумать на досуге.
Когда он так говорит, все кажется таким умным, таким мотивированным.
Томми закусывает нижнюю губу:- Надо нам убираться отсюда, пока полиция не приехала. И нож свой выбрось.
- Зачем? Это же наиохуеннейший нож в мире, - протестует Франко, - я в Шеффилде его приобрел.
Он легко находит выход из ситуации - подзывает какого-то старшего парня и говорит:
- Джек, возьми мой нож домой, я завтра заберу.
- Никаких проблем, сынок, - отвечает тот, проводя пальцами по лезвию, и выходит из паба.
- Вот и все, - улыбается Бэгби. - Надо нам выпить!
Он кричит в сторону барной стойки:
- Лес, налей-ка нам всем «Грауз», крошка! И себе не забудь, принцесса!
Лесли кивает и начинает наполнять бокалы, и Томми качает головой.
- Ебаный в рот, - говорит он.
Однако Нелли не слышит:
- Франко прав. Здесь все дело между ним и той телкой, не надо было этим мудакам совать сюда свой нос, неважно, семья они или нет. Ебаные взрослые дела. И почему мы должны наживать себе их проблемы?
- Вот правда, чистая правда, - соглашается Франко. - Да и делают в наши дни, только мы - как лохи. Они получили свое, ага?
Томми понимает, что больше нечего обсуждать.
- Ну и лицо было у того парня, когда он садился в такси.
Франко хлопает его по спине, когда Лесли приносит выпивку. На самом деле, я
не хочу виски, мне бы хватило и рома, я все же из порта, но Генералиссимо убьет меня, если я откажусь.
- Ты хорошо все придумал, Тэм, - говорит он, - засунуть его в такси. Не надо было оставлять его на Уок, всего в крови, а то бы точно мусора прибежали.
- Об этом я и думал - нельзя оставлять его там.
- В любом случае, - встревает Нелли, хватая бокал, - будем!
Мы все выпиваем с Бэгби и выпиваем виски, которое ужасно обжигает мне внутренности, но после него остается такой приятный вкус. Я просто чувствую, как оно течет по моим кишкам.
Затем мы идем к «Малому Томми» на пути в Эдинбург, уже бухие в ноль, я чувствую себя так же хорошо, как мне было только когда утром, когда я выезжал на работу, где все были такие дружные, такие свои в доску, где можно было посмеяться от души. Мне хорошо, хотя я понимаю, что Томми прав, у Франко не все в порядке с головой, но он - часть нашей компании, ему есть о чем рассказать. И нам всем это нужно, нам всем есть о чем рассказать.
СВОБОДА
Говорят, что свобода никогда не дается бесплатно. Скоро у меня больше не будет стипендии, мне придется брать кредит на учебу, и тогда все кончится. Ебаный займ, который мне никогда не оплатить. С таким же успехом я мог бы просто сразу надеть кандалы на ноги и руки и нацепить ошейник. Когда такие, как Джоанна и Бисти, будут уже женаты, станут учителями или работниками местных мэрий, но все равно положат всю жизнь на выплаты долгов: студенческие займы, ипотеку, кредит на машину. Затем они вспомнят свою жизнь и поймут, какой пустой она была.
Почему будущее важно? У меня квартира, девушка, у которой тоже есть где жить, даже если мы все время проводим вместе. Мы сидим в библиотеке колледжа, спорим, обсуждаем свои эссе, находим друг другу литературу, затем возвращаемся то в ее маленькую комнату, забитую книгами, то в мою. Мы готовим друг другу, она приучила меня к вегетарианству, я даже на время проникся таким образом жизни. Мне нравится мясо, но если ты вынужден покупать какое-то дешевое его подобие, то это - настоящий яд. На хуй надо есть все то искусственное дерьмо из пирожков и фаст-фудов?
Что самое важное - мы занимаемся сексом два раза в день. И это такой правильный секс, расслабленный, неспешный, дома, а не в каком-то клоповнике. Есть что-то возвышенно-роскошное в том, чтобы спокойно снимать всю свою одежду и потом так же медленно одеваться. Поразительно, но хотя я спал с восемнадцатью девушками, обнаженной так долго я видел только Фиону. Даже сейчас мне кажется, что кто-то может помешать нам. Поэтому все время повторяю себе: это - твое гребаное время.
Но потом, когда я лежу в ее объятиях, как сейчас, я чувствую себя зажатым в тисках. Мне хочется встать и пойти на прогулку.
- Ты такой неугомонный, Марк, - говорит она. - Почему ты никогда не можешь расслабиться?
- Мне хочется немного погулять.
- На улице же стужа.
- Все равно. Можем пройтись по магазинам. Купим что-то поесть.
- А может, сам сходишь? - предлагает она, выпуская меня из объятий, ложится поудобнее и засыпает.
Я одеваюсь и выхожу из комнаты. Как можно объяснить любимому человеку, что тебе нужно нечто большее? Как это можно сделать? Любовь должна давать ответы на все вопросы, давать нам все. Все, что тебе нужно, - это любовь. Но все это хуйня, кроме любви нужно еще кое-что.
У телефона в коридоре общежития никого нет. Обычно у него сидит какая-то сумасшедшая гречанка, которая болтает, не зная усталости. Но сейчас там никого, поэтому я без проблем звоню Кайфолому на Монти-стрит. Он должен был идти в суд на днях, давать показания. Но он снимает трубку:
-Кто?
- Это Марк, перезвони, - прошу я, понимая, что связь вот-вот прервется, и едва успеваю прокричать ему номер на фоне страшного треска.
В этот момент в белом коридоре появляется и гречанка. Такая напряженная, что ее сестра женится раньше нее.
- Тебе еще нужен телефон?
- Да, мне сейчас будут звонить.
Она громко вздыхает, эта ебаная шлюха-монополистка, но садится рядом на старые сиденья из актового зала и достает книгу.
Через минуту телефон в конце концов звонит:
- Привет, Рентс. Что, мелкие деньги кончились, мудак?
- Нет... Здесь просто телефон такой. Так как ты сходил в суд?
- Хуже и представить нельзя. Ебаный ужас. Только я вошел и увидел рожу судьи, сразу понял: добром это не закончится. Мы с большим Крисом Монкуром и еще одним парнем, Аланом Ройсом, говорили почти одно и то же.
Но Диксон представил историю совсем в ином свете. Они дерьмом его облили; будто они поссорились, начали драться, Кок упал, разбил себе голову и умер. Ему выписали ебаный штраф размером в пять сотен. Его отпустят, даже не лишат лицензии!
- Да ты на хуй, шутишь...
- Если бы. Дженни в шоке, Мария заплакала и начала кричать на всех в суде, ее вывела из зала заседаний ее тетя. Все время этот судья сидел с каменной, равнодушной физиономией. Затем он сказал, что этот трагический случай произошел из-за нетрезвого состояния умершего, подтвердили свидетели... Бедная семья, Марк, говорю тебе, это - самый страшный день в моей жизни.
Кайфолом продолжал, и хотя я совсем не знал Кока - помню о нем только то, что он всегда был счастливым певучим пьяницей, - но все равно не видел его рассерженным или хотя агрессивным.
- Этот суд сфальсифицировали, - объясняю я ему, разглядывая гречанку, которая зловредно смотрит на меня поверх книги.
Когда я кладу трубку, то чувствую себя таким подавленным, что мне нужно выйти на улицу, немного проветриться. Тяжелые капли дождя падают на землю через голубовато-серый туман, окутавший весь город. Я шныряю туда-сюда по улице целую вечность, совсем замерз, и затем возвращаюсь к Фионе, которая уже проснулась и оделась. Рассказываю ей о Коке. Она начинает придумывать для нас кампанию протеста, кампанию за справедливость, в поддержку безработного алконавта против бывшего мента, с франкмасонами, публикой и судьей с Высокого суда правосудия.
Я даю ей высказаться, потому молчу и думаю про себя: нет, не так работает наша система. Ей уже пора уходить. Я сам обещаю прийти к ней позже, ночью. Надевая свое длинное коричневое пальто, Фиона с любовью обнимает меня за шею. Ее глаза такие ясные, что в них можно потеряться навсегда.
- Во сколько ты придешь?
Я думаю, как ответить на такой простой вопрос, кажется, будто мой ум внезапно расширился до масштабов вселенной. Во сколько?
ЗАМЕТКИ ОБ ЭПИДЕМИИ № 3
В 1827 году Томас Смит, выпускник прославленного медицинского факультета
Эдинбургского университета, вместе со своим братом Уильямом вступили во владение фармацевтическим делом. Они начали производить чистые химикаты и препараты на растительной основе. За десять лет они добудут алкалоиды, в частности - морфий, который они начнут изымать из опиума.
В 1815 году Джон ФлетчерМакфарлан, эдинбургский хирург, унаследовал аптекарское дело и положил начало реальной торговли зельем опиума. Затем он стал изготавливать морфий, спрос на который значительно вырос с изобретением шприца для подкожных впрыскиваний. Это изобретение позволило впрыскивать препараты непосредственно в кровоток, чем чрезвычайно повысил их эффективность.
Дело Макфарлана процветало, он начал производить анестетики (эфир и хлороформ) и стерильные повязки. В 1840 году он открыл фабрику, и уже в начале XX века компания «Макфарлан-энд-Кампани» стала одним из ведущих поставщиков алкалоидов в стране.
Оба предприятия продолжали развиваться, поэтому возникла проблема поглощения; и в 1960 году произошло их слияние в единую компанию «Макфарлан Смит Лимитед ». В 1963-м ее начала управлять группа «Глаксо». Она и сейчас дает работу более чем двумстам работникам на своем заводе в районе Горжи Ветфилда.
Считалось, что героин, который хлынул рекой на улице Эдинбурга в начале 1980-х, экстрагировали из препаратов на основе опиатов, которые производили на заводе, хотя это и было противозаконно. Когда были приняты надлежащие меры безопасности, возросший местный спрос на героин устремился на дешевый пакистанский продукт, который к тому времени уже несся потоком на остальные регионы Соединенного
Королевства. Теоретики заговора указывали на то, что сразу после массовых бунтов 1981 волна импортного героина захлестнула всю территорию Великобритании.
Особое внимание СМИ тех времен уделили Брикстону и Токстету.
БЕДА НЕ ПРИХОДИТ ОДНА...
Нельзя было сказать, что Дженни не предупреждали; надо жить на Марсе чтобы не заметить, что тори сейчас применяют серьезные меры против махинаций с деньгами. И суд доказал это на ее примере. Объявив приговор о заключении ее сроком на шесть месяцев, судья пояснил, что его «толкнули к такому милосердию» ее трагические обстоятельства. Так, судья был не из тех, кто отпускает убийцу ее мужа с одним только штрафом.
Когда ее увозили, на лице у нее появлялась то паника, то ненависть! Она умоляла их, молила этих полицейских с каменными лицами, просила о помиловании. Тот филантроп-вегетарианец из государственной защиты, которого ей назначили, выглядел почти так же плачевно, как и сама Дженни, и думал во время суда исключительно о своей карьере в корпоративном праве. Рядом со мной сидела Мария, она сразу разразилась слезами, никак не могла поверить, что все это происходит на самом деле.
- Они не могут... не могут... - бессмысленно повторяла она.
Элейн, ее тетя, невестка Дженни - худая, бледная женщина, которая напоминает кухонный нож, - вытирает ей глаза платком. Слава Богу, Гранта, как и во время суда над Диксоном, в зал заседаний не привели, оставив в Ноттингеме с братом Дженнет, Мюрреем.
Никогда не думал, что это все обернется именно так. Я и сам весь дрожу, пока провожаю почти без сознания Марию и Элейн к «Таверне Декон Броди», что на Королевской мили. Этот ресторан - настоящая подобие зала заседаний, здесь тоже несколько дверей, полно преступников, хозяйничает бывший адвокат, да еще и сколько туристов случайно попали сюда, сами не понимая, как такое произошло.
На свой страх и риск я берусь выпить нам с Элейн и колу для Марии, которая, к моему удивлению, сбрасывает один из бокалов на пол.
- Что ты делаешь? Ее вообще не должно здесь быть, - говорю ей я, оглядываясь по сторонам, пока Элейн говорит ей что-то скучное со своим восточным мидландским акцентом. Мария сидит на стуле с высокой спинкой, она вся пылает от гнева.
- Я не вернусь в Ноттингем! Я остаюсь здесь!
- Мария... лю-ю-юбо-овь... - растягивает гласные в своем ужасном говоре Элейн.
- Говорю тебе, никуда не поеду! - Она хватает еще один пустой стакан, косточки ее пальцев белеют, когда она пытается сжать его в руке.
- Оставьте ее на пару дней у моей матери, - прошу я пораженную тетю Элейн и затем тихонько добавляю: - А потом я посажу ее на поезд. Она к тому времени уже немного успокоится.
В неживых круглых глазах невестки Дженни появился огонек:
- Если это удобно...
Не то чтобы я собирался немедленно звонить маме по этому поводу. Вряд ли Мария станет для нее приятной гостьей. Но в любом случае время выбираться отсюда. Пока мы идем по улице Маунд к Принсез-стрит, Мария совсем расклеивается; сквозь слезы она проклинает Диксона, прохожие пялятся на нас. Мы провожаем тонкую, анемическую Элейн до автовокзала, она благодарно устраивается на мягком сиденье «Нэшнл-Экспресс». Мы стоим на платформе, пока автобус не тронется с места, а потом Мария скрещивает руки на груди, смотрит на меня и спрашивает:
- И что теперь?
Я не повезу ее к маме. Им и так неудобно из-за недавнего переезд. Мы прыгаем в такси и направляемся к ее старому родительскому дому, который сейчас, правда, остался без родителей. Конечно, я понимаю: чтобы заставить ее сейчас что-то сделать, надо предложить что-то диаметрально противоположное.
- Тебе надо в Ноттингем, Мария. Твою маму выпустят всего через несколько месяцев.
- Не поеду! Хочу увидеть маму! Не поеду никуда, пока не найду этого ебаного Диксона!
- Хорошо, тогда давай возьмем кое-какие вещи у тебя дома, а потом поедем к моей маме.
- Я останусь у себя дома! Я могу сама справиться!
- Не дури с Диксоном.
- Я убью его! Это из-за него такое случилось с нами! Это все он!
Таксист подозрительно смотрит на нас в зеркало, но я пристально смотрю на него в ответ, поэтому этот любознательный мудак быстро отводит жалкий взгляд на дорогу.
Такси мчит нас к «КейблзВиндХауз», я покорно плачу за проезд. Мария выходит из машины, громко хлопнув дверью, и быстро идет к подъезду. Мне приходится почти бежать, чтобы успеть за ней. На несколько ужасных секунд мне кажется, что она закрылась в квартире, но она ждет меня на лестнице с надутыми губами. Мы добираемся нашего этажа, и она открывает дверь.
- Оставь Диксона мне, - мягко прошу ее я, когда мы оказываемся в холодной квартире.
Она садится на диван и хватается за голову, я вижу, как она выпячивает нижнюю губу, будто собирается плакать. Ее тело дрожит, она больше не может сдерживать слезы. Я включаю свет и осторожно сажусь возле нее.
- Это вполне естественно - желать отомстить, я действительно тебя понимаю, - говорю я ровным, мягким голосом, - но Кок был и моим другом, и к Дженни я очень хорошо отношусь, поэтому я сам разберусь с Диксоном, не надо тебе сюда лезть! Она резко поворачивается ко мне, вся в соплях, и начинает трястись, как красавица из «Экзорциста», и кричать:
- Но я уже в это влезла! Мой отец мертв! Мама - в ебаной тюрьме! А он, сука, там, - она тычет пальцем в большое окно, - ходит по улицам, как свободный человек, пьет пиво пинтами, будто ничего не произошло!
Вдруг она подскакивает и бежит к двери. Я - за ней. Но она в умопомешательстве летит вниз по лестнице.
- Ты куда, Мария?!
- ПОЙДУ И ПОГОВОРЮ, БЛЯДЬ, С НИМ!
Внизу она выбегает из вестибюля и бежит в переулок, в паб, я едва за ней успеваю.
- Ради Бога, Мария! - кричу я и хватаю ее за худенькое плечо.
Но она выкручивается из моих рук, настежь распахивает двери и вбегает в паб. Все
поворачиваются в нашу сторону и пялятся. К моему огромному удивлению, Диксон
продолжает безразлично заниматься своими делами за барной стойкой. Он спокойно ведет беседу с каким-то своим другом и разгадывает кроссворд. Он поднимает голову, только заметив необычную тишину в помещении. Но это молчание быстро прерывает крик:
- УБИЙЦА! - кричит Мария, указывая на него пальцем. - ТЫУБИЛ МОЕГО ОТЦА, ПОДОНОК! ТЫ- УБИЛ...
Вдруг она начинает задыхаться, будто разочарование отняло у нее все силы; я хватаю ее в объятия и веду к двери, как вдруг слышу наглый, хотя и негромкий ответ Диксона:
- А суд считает иначе...
Я вывожу ее из паба, и свежий воздух придает ей новые силы:
- ПУСТИ МЕНЯ! - ревет она, ее лицо перекошено от злости и горя.
Мне приходится действительно бороться с ней, ее хрупкое тело приобрело какую-то необычную силу благодаря истерике и гневу. Я сжимаю ее, как это всегда показывают в фильмах, и она, в конце концов, вся обмякает и начинает плакать и выть у меня в объятиях; я веду ее по улице, парковке и лестнице, думая, что вот так и появляется настоящее горе.
Когда я завожу ее в квартиру и сажаю на диван, Диксон кажется ей страшным сном, она - у меня в объятиях, я глажу ее по волосам, говорю ей, что все наладится. Обещаю, что останусь с ней столько, сколько она захочет, что мы разберемся с этим Диксоном вместе, только я и она...
- Правда? - Она снова задыхается, теперь - от жажды мести. - Ты и я?
- Точно, принцесса, именно так. Этот пидор загнал Кока в могилу, а Дженни - в тюрьму, поэтому я возвращаю свое разъяренное, мстительное лицо к девушке и четко обещаю: - Он. Свое. Получит.
- Мы убьем на хуй этого подонка и убийцу!
- Мы с тобой. Поверь мне!
- Обещаешь? - просит она.
Я смотрю прямо в ее отчаянные глаза.
- Клянусь жизнью своей мамы и сестер.
Она медленно кивает головой. Я чувствую, как напрягается ее тело.
- Но... Надо все хорошо спланировать. Если мы спалимся, отправимся к Дженни. Понимаешь?
Она вяло, огорченно кивает мне.
- Подумай об этом, - подчеркиваю я. - Если мы просто ворвемся туда и убьем его, нам придется остаток жизни провести в тюрьме.чтобы сделать это и наслаждаться фактом того, что этот подонок сидит в инвалидном кресле или вообще похоронен на каком помойке, мы должны быть свободными!
Ее дыхание замедляется. Я держу ее за руки.
- Мы все продумаем. Для этого наши сердца должны быть холодными как лед.
Холодными, как тот мудак. Иначе он победит. На его стороне полиция и суды. А это значит, что мы должны подождать, чтобы сыграть холодно и спокойно, убрав собственную слабину, прежде чем вступать в бой. Если мы где-то накосячим, дадим волю эмоциям, он снова победит. А мы не можем этого позволить. Понимаешь, что я имею в виду?
- Моя голова... это просто кошмар... не знаю, что делать...
- Слушай меня. Мы получим его, - напоминаю ей я.
Она кивает и успокаивается, потирая рукой лоб.
Я и сам немного расслабляюсь, поднимаюсь и начинаю варить смесь.
- Что ты делаешь? - она удивленно таращится на меня.
- Извини, это твой дом, я должен сначала спросить разрешения. Я хочу ширнуться.
- Что? Как это? Героином?
- Да. Слушай, это должно остаться между нами. Я не горжусь этим, но я иногда ширяюсь. Не то чтобы я на это подсел, но иногда мне очень хочется. С тех пор, как твой отец... - Я чувствую, как у меня голова идет кругом, когда я вижу ее красное, зареванное лицо. - Мне очень, очень плохо, чувствую себя совсем обессиленным.
Лицо Марии замирает, оно как бы из фарфора. Ее взгляд сосредоточен на пузырьках, которые пускает игла в ложке.
- Только это может унять моб боль, - объясняю я ей. - Я употребляю очень мало, просто чтобы не сойти с ума. В конце концов, у меня нет привыкания, просто сегодня был охуенно тяжелый день.
Я впитываю смесь иглой через вату, затем протыкаю шприцем себе кожу. Когда я втягиваю немного крови и она наполняет цилиндр, глаза Марии тускнеют, будто их залили чернила. Кровь медленно возвращается к венам, я больше не чувствую никакого давления, когда к венам попадает и смесь из шприца...
БЛЯДЬ... КАКАЯ БЛЯДСКАЯ КРАСОТА... Я - БЕССМЕРТНЫЙ, НЕПОБЕДИМЫЙ...
- Я тоже хочу, - слышу я Марию, ее голос дрожит от крайней необходимости.
- Ни в коем случае... Это - не лучший героин, - говорю ей я, падая на диван и пуская слюни, как экзальтированная младенец, когда наркота укачивает меня, как добрая
нянечка. Опять мне к горлу подступает тошнота... я начинаю медленно дышать, это всегда помогает.
- Зачем ты это делаешь?
- Когда мне плохо... иногда так случается... и это всегда помогает...
Как же мне плохо...
- Но мне тоже плохо! Что насчет меня? - спрашивает она.
И мне вдруг приходит мысль, что я вижу в ней и Дженни, и Кока одновременно.
- Ты же говорил, что поможешь!
Я грустно смотрю на нее и беру ее руки в свои.
- Ты - молодая красивая девушка, я не хочу, чтобы ты принимала наркотики. - Господи, она - ангел небесный, который спустился в эту невероятно темную лачугу.
- Я имею в виду, что бы заботиться о тебе... а не уничтожать тебя, - здесь я качаю головой и слышу, как в ней гуляет кровь. – Без вариантов.
- Хуже мне уже не будет! - кричит она, а потом понимает, в каком положении она оказалась. - Но... но... можно же только попробовать, как ты говорил. Просто чтобы чувствовать себя немного лучше...
Я чувствую, как дыхание сжимает мне грудь с такой же силой, как давит содержимое шприца, когда ты тянешь хорошенький, тонкий поршень назад...
- Хорошо, но только один раз... потом ты меня отстанешь. Я не хочу этого делать. Но не могу тебе отказать, тебе надо расслабиться. А потом мы подумаем, как достать Диксона.
- Спасибо, Саймон...
- Наверное, тебе кажется, будто наступил конец света, - киваю я, замешивая для нее наркотик. - Это поможет, крошка. Это заберет твою боль.
Ее лицо становится слабым и тронутым, когда я повязываю ей на тощую белую руку свой кожаный ремень и начинаю искать вену. А они у нее очень и очень неплохие. Я вижу ее страстное желание, острую потребность забвения, и единственное, чем я могу ей помочь, - это помочь даме расслабиться...
Я слышу, как она стонет и ползет к дивану.
- Хорошо... как хорошо... клево...
Затем я укладываю ее на диван, устраиваю ее голову на подлокотнике, чтобы подготовить ко всему.
- Ты теперь здесь хозяйка, ты должна быть сильной, ради Гранта. Мы будем поддерживать здесь все в порядке. Ради твоей матери и в память о твоем отца. А скоро мы сходим на свидание к ней, - обещаю ей я, вытирая вспотевший лоб. - Хорошо, дорогая?
- Ага... - отвечает мне она, глядя на меня глазами, похожими на серебряные монеты.
- Уже лучше?
- Да... очень хорошо... не думала, что мне когда-нибудь снова будет так хорошо.
- Мы достанем Диксона, он будет весь твой. Ты и я, мы заставим его заплатить за все, - шепчу я, стоя на коленях у этого прекрасного великолепия.
Я глажу ее по голове, подсовываю под нее подушку.
- А сейчас просто расслабься. У тебя был трудный день. Хочешь, я прилягу рядом с тобой... обниму?
Она медленно кивает, соглашаясь.
- Это так мило... - она водит мне рукой по лицу, а я придвигаюсь ближе к ее большим пухлым губам.
- Да, я милый. Это потому, что ты такая милая. А теперь давай поцелуемся.
Она смотрит на меня с печальной улыбкой и целует меня в щеку.
- Hет-нет-нет, детка, не так. По-настоящему, как взрослая женщина.
И вот я чувствую ее губы на своих, ее язык в своем рту, и все это делает она сама. Я закрываю глаза, мельком упомянув о бедной Дженни, которая теперь набивает мягкие игрушки в Кортон-Вейл в течение следующих нескольких месяцев. Как сказал судья, это станет примером для тех людей, которые пытаются мошенническим способами эксплуатировать людей, которые действительно нуждаются в помощи. Мне показалось, будто он процитировал тогда выступление министра внутренних дел. Но это станет уроком для Дженни, она там вылижет больше чужих пилоток, чем почтальон - марок. Впрочем, сейчас я могу думать только об обучении ее дочери, потому что мне становится все лучше и лучше от этих долгих влажных поцелуев. Да, вот оно - я действительно не чувствую никакой боли. Потому что сейчас она - моя. Я отрываюсь от нее и смотрю в ее печальные, сексуальные, хмельные глаза:
- Я никогда тебя не брошу, я не такой, как они. Все будет хорошо.
Она жалобно улыбается.
- Ты хочешь этого, Саймон?
- Ага, - отвеч<