И. К. Айвазовский. Вид Тифлиса от Сейд-Абаза. 1868 г.
И. К. Айвазовский. Автопортрет. 1874 г.
И. К. Айвазовский. Портрет жены художника Анны Бурназян.1882 г.
И. К. Айвазовский, И. Е. Репин. Прощание A.C. Пушкина с Черным морем. 1877 г.
И. К. Айвазовский. Сбор фруктов в Крыму. 1882 г.
И. К. Айвазовский. Католикос Хримян Айрик в окрестностях Эчмиадзина. 1895 г.
И. К. Айвазовский рядом со своей картиной. Фото 1898 г
И. К. Айвазовский. Турки армян живыми бросают в Мраморное море. 1897 г.
Встреча И. К. Айвазовского 18 апреля 1900 г. в имении Шейх Мамай с представителями русской интеллигенции
И. К. Айвазовский. Автопортрет в кругу друзей. 1893 г.
Памятник И. К. Айвазовскому в Партените (Крым)
Иван Константинович очень доволен поездкой и приобретенными контактами. В его альбомах и блокнотах рисунки и наброски будущих картин, списки заказов. Теперь домой — и работать. Быть может, как никогда раньше. Потому что работы невероятно много. Придется просить помощи. Племянник Левон разработает способ скорой и надежной доставки картин в Турцию. Хорошо, если через русское посольство, таким образом, работа сразу же приобретет официальный статус. Следовательно, придется отблагодарить. Но да за этим дела не станет. Теперь только не растерять, не растранжирить добытого, а распорядиться с толком и немалой выгодой. Будут новые выставки, которые дадут возможность построить новые гимназии, госпитали, концертные залы или просто помочь сиротам и вдовам. Господь велел делиться.
Потому что, когда твои дела идут в гору, самое время открыть ворота и накрыть столы, время пройтись по соседям с единственной целью выяснить, не требуется ли помощи или иного вмешательства.
После Турции Айвазовский пишет заказанные ему виды Крыма. Переезжая с одного знакомого места на другое, в одной из гостиниц его настигает почтальон с пытавшимся нагнать его уже несколько месяцев конвертом из Италии: «Василий Штернберг скоропостижно скончался». Вася Штернберг — друг юности… веселый попутчик. Сколько вместе они посетили городов, сколько работали плечом к плечу? Двадцать семь лет, что за возраст для мужчины? Ничто. Хочется спрятаться, скрыться от всех и плакать, но вместо этого Айвазовский идет на берег моря, следя за спокойными волнами. Море шепчет ему слова утешения на понятном им обоим языке: «Останься здесь. Пиши, дыши, вдыхай цветочные ароматы и, главное, слушай, слушай сказки седого моря. К чему тебе суетный мир — когда весь мир теперь разливается у твоих ног. Здесь ты бог — морской бог. Так прими свою корону, свое помазание и омовение. Не ищи больше счастья. Оно перед тобой». Айвазовский приходит к выводу, что уже не хочет покидать эту землю. Да, его место здесь. В родной Феодосии на самом берегу моря должен стоять его собственный дом. Такой, о каком он давно мечтал и уже создал в своем воображении. Дом, в котором все будет изначально сделано так, чтобы было удобно жить и работать. Он уже неоднократно рисовал этот дом, долгими путешествиями в дилижансах и на пароходах придумывал задания для строителей. Он уже знал его до последней досочки и гвоздя. Теперь пришло время воплотить в жизнь и эту мечту.
Итак, в 1845 году Айвазовский вернулся в Феодосию, где на берегу моря купил землю и начал строительство нового просторного дома со светлой мастерской. Проект он разработал и нарисовал заранее, сообразуясь с собственными вкусами, модой и соображениями удобства.
«Всю осень я провел почти на южном берегу Крыма, где я совершенно наслаждался природой, видя одно из лучших мест в Европе. Да вдобавок еще у себя в отечестве, наслаждаясь настоящим, можешь будущность свою также мечтать тут же. И потому я купил маленький фруктовый сад на южном берегу. Удивительное место. Зимой почти все зелено, ибо много кипарису и лавровых деревьев, а месячные розы цветут беспрестанно зимой. Я в восхищении от этой покупки, хотя доходу ни копейки, но зато никакие виллы в Италии не заставят меня завидовать», — пишет он графу Зубову.
Петербург не верил в решение известного художника, обласканного Двором и прессой, добровольно оставить общество. Как проживет он без друзей, театров, балов? Кто будет давать ему заказы? Поэтому все понимали, что Айвазовский не может надолго исчезнуть, похоронив себя в какой-то глуши. Ну, купил землю, выстроил дом, подумаешь, невидаль. Должен же он куда-то вкладывать заработанные деньги. Впрочем, какой смысл что-либо объяснять, достаточно мечтательно воздеть очи к небу и произнести что-то типа: «мне снова нужно видеть море… только оно способно вдохновлять меня для написания картин», и все вопросы тут же сняты. Поедет — попишет, соскучится — вернется. Впрочем, уезжая, он пообещал вернуться не один, а находить талантливых молодых людей в Крыму и бесплатно обучать их живописи. Странная идея, но, с другой стороны, почему бы и нет? Айвазовский академик Академии художеств, его прямой долг передавать свой опыт, взращивая молодые таланты.
Меж тем из Феодосии в Петербург прилетали слухи, что Айвазовский будто бы уже открыл собственную картинную галерею,[169]прямо в новом доме, куда может зайти каждый желающий посмотреть картины и побеседовать с самим художником. Очень даже неплохо, особенно для тех, кто раздумывает, а не посетить ли Крым? А если и посетить, то что там делать, чтобы не умереть со скуки в краю рыбаков и близком соседстве диких горцев? Теперь появляется лишний повод завернуть в Феодосию, Айвазовский по-прежнему в моде и фаворе, а, следовательно, о встрече на берегу его любимого Черного моря можно будет затем рассказывать во всех светских салонах. Опять же — дом художника открыт для гостей, стало быть, туда время от времени будут заезжать торгующие живописью купцы, и даже реши Иван Константинович просидеть в Феодосии до конца своих дней, его работы все равно будут доступны покупателю. Ничего не потеряно, если не считать, что душка-художник, красавчик холостяк снова вырвался из объятий обожающего его Петербурга неженатым. Обидно, двадцать восемь лет, приятная внешность, академик, кавалер Анны третьей степени, деньги, слава, всеобщее обожание — и все еще не попался в сети Гименея.
Айвазовский же, по всей видимости, и не думает искать себе подругу жизни. Брюллов сказал: «Я женат на искусстве», но при этом Карл Павлович всегда был любвиобилен, Айвазовский же живет как монах. Одна надежда на этот самый дом в Феодосии: когда мужчина начинает строить свой собственный дом — это что-то да значит. Не все еще потеряно, не все пропало. Пусть не в Петербурге, так в Одессе он найдет себе супругу во всех отношениях достойную его.
Жаль только, что сам Айвазовский словно и не думает о женитьбе. Свободно вращаясь в петербургских салонах, он не может не замечать желания великосветских кумушек окрутить его. Но до сих пор ему нравилось выскакивать из их сетей, не поддаваясь ни на уговоры, ни на провокации. Он не против познакомиться с дочерью знакомых, возможно, даже сыграть с ней дуэтом — он на своей скрипке, она на каком-то ином инструменте. Может поправить рисунок или отвечать на вопросы о городах, которые посетил, о туалетах дам, у него прекрасная зрительная память. Но при этом Айвазовский ни разу не давал повода надеяться, его темные глаза южанина, вспыхивающие всякий раз, когда он говорил о живописи или описывал бурю на море, эти большие выразительные глаза оставались подозрительно холодными во время задушевного общения с самыми прославленными красавицами его времени.
Построив дом и поселившись в Феодосии, Айвазовский даже не пытается приглядеться к своим очаровательным соседкам. Кого же он ждет? Уж не гордую ли и своевольную Айше — повелительницу крепости, о которой не раз рассказывал сыновьям старый Константин Гайвазовский?
На Бурунчуке из камней была сложена крепость Кыз-Кюлле, хозяйкой которой была девица по имени Айше. Гордой и жестокой была красавица Айше, никого в целом свете не жалела, не жаловала. Страдали от Айше ее верные слуги, страдали соседи, кому понравиться жить бок о бок с бешеной фурией которой человека убить, что муху прихлопнуть?
Красива была Айше, ослепительно красивой, с черными косами и черными как кипящая смола глазами. Заглядится юноша на красавицу из крепости, да так и сгорит в огне ее испепеляющего взгляда. А как не смотреть, когда хороша?..
Любила Айше скакать на своем бешеном коне, стрелять да драться. Тело ее не знало усталости, а сердце пощады. Видевшие Айше соседки клялись, что нет в ней ничего женственного, а откуда взяться, когда воспитывал хозяйку крепости и обучал тому, что знал сам, старый воин, на попечении которого с малолетства находилась Айше. Да только не правы были кумушки, пусть Айше и носила мужскую одежду и знала любое оружие, и не страшась смотрела на кровь, но внутри она оставалась девушкой, ждущей, когда ее души коснется любовь, и зацветет она небывалым цветом, чтобы изменить все вокруг, чтобы изменить Айше.
И Айше больше всего на свете страшилась любви, запиралась от любви в одинокой своей башне, старалась быть еще грубее и злее, чтобы ни один юноша или мужчина не растопил ее ледяное сердце этой самой любовью.
Долго ли, коротко ли пряталась Айше от любви, а вдруг надоело ей скрываться точно трусихе. Велела она подать себе самое роскошное женское платье, самые изысканные украшения, а как пользоваться всем этим? — Не знает… Пригласила служанок, те одели госпожу. А Айше и как ходить в длинных платьях не знает, изящная обувь ей ноги жмет, украшения давят. В общем, не получилось у нее ничегошеньки. В который раз разобиделась Айше на белый свет, хотела уже велеть сбросить служанок в пропасть, но тут одна из девушек бухнулась на колени перед госпожой и поведала, что внизу в долине есть чудотворный источник, вода в котором может самого крепкого и гневливого человека сделать мягким. Спустись в долину, искупайся в источнике — и твое желание немедленно сбудется.
Обрадовалась Айше, что все так просто, и пошла к волшебному источнику. Ибо любопытно ей было, как это жить женщиной совсем без брони, без оружия, интересно же.
А надо сказать, что напротив источника возвышалась крепость Тепе-Кермен, хозяином которой был юный князь. Как же прекрасен был Тепе-Керменский князь, глаза его — голубые, как два горных озера, волосы белые, как снег в горах, стан изящный и прямой. Ступал он тихо, точно кошка, незаметно подкрадывался к своей жертве и убивал ее. Глаза его — голубые и прекрасные — умели быть острее стали, взглянет злобно хозяин нижней крепости, голову с плеч срежет. Вот она уже катится по лесной дорожке, а прекрасному юноше и дела нет. Перешагнул через труп и пошел, насвистывая, дальше.
Увидел князь прекрасную Айше у источника и тут же полюбил ее. Быстрым шагом приблизился к ней и хотел уже познакомиться, как вдруг Айше зашипела на него дикой кошкой:
— Уходи, не мешай купаться! — Может, и следовало Айше более вежливой быть, но только она же собиралась раздеться перед омовением, а тут пришел незваный гость и все дело испортить готов.
— С чего это мне уходить со своей земли? — удивился юноша, оглядывая ладную фигурку незнакомки.
— Уходи, мой источник. — Айше выхватила кинжал.
— Не твой, а мой, — возмутился князь. — Сколько хочу, столько и пробуду тут. Не нравится, сама проваливай!
— Да кто ты такой, чтобы мне приказывать? Мне, Айше из Кыз-Кюлле? — взъярилась Айше.
— Я тебе пока не приказывал, а просто просил. Потому что ты знаешь, что я прав. А если не знаешь, сообрази, где Кыз-Кюлле, а где источник?
— Еще вякнешь, и я спалю тебя своими глазами! — выкрикнула Айше и уставилась князю в глаза.
Ничего не произошло с хозяином Тепе-Кермен, кроме одного — запал огненный взгляд воительницы Айше ему в сердце, и юноша в первый раз полюбил.
— Послушай, Айше, я никогда прежде не видел тебя, но теперь полюбил и предлагаю стать моей женой. Давай не будем ссориться из-за воды, а пойдем прямо сейчас в мою крепость, где слуги приготовят все для свадебного пира. Пойдем со мной, и пред Богом и людьми я возьму тебя в законные жены.
— Ты возьмешь?! — заорала Айше. И топнув ногой, убежала вверх по тропинке. — Лучше сам приходи в мою крепость поклониться мне, и тогда я, может быть, возьму тебя себе в мужья!
Вот незадача, не к лицу князю идти в чужую крепость, решил юноша. Пусть любовь изъест мое сердце, но я поступлю как мужчина, слово которого тверже скалы. Сказал, придешь, женюсь. Так и поступлю. И он принялся ждать своевольную Айше.
Айше первой не выдержала разлуки и послала своих слуг напомнить князю Тепе-Кермен о ее предложении, он же в ответ еще раз прислал ей свое.
В гневе стала Айше швырять камни в овраг и забросала его полностью, исчез овраг под камнями, да не исчезла злоба Айше.
А тут видит, идут по камням мальчик и девочка, мальчик беленький, а девочка смуглая, точь-в-точь как Айше и молодой князь, только маленькие. Идут и меж собой говорят:
— Какой великан забросал камнями овраг, там внизу были такие прекрасные цветы, — чуть не плачет девочка.
— И мыши, и барсуки, и лисы, — отвечает ей мальчик.
— Где же теперь мы будем играть? — спрашивает девочка.
— А пойдем в нашу крепость?
— Пойдем.
И взявшись рука об руку, они бегут к Тепе-Кермен.
«Неужели и я вот так пойду в крепость к этому строптивцу?» — спрашивала себя Айше, заранее зная, что если не пойдет, умрет здесь в полном одиночестве.
И пошла. Не сразу, промучившись несколько месяцев, проплакав и исхудав, шла Айше к Тепе-Кермен, прикрывая лицо от стыда руками, то и дело останавливаясь и оглядываясь на родимый дом. Шла она к тому, которого любила и из-за которого тяжко страдала.
А за ней со стены своей крепости наблюдал юный князь. Давно уже он заметил, как одинокая фигурка покинула Кыз-Кюлле и шла пошатываясь к его крепости. Обрадовался князь, вышел встречать присмиревшую Айше.
— Пришла? — сказал он.
— Пришла, — обреченно выдохнула Айше.
— Любишь? — спросил князь.
— Люблю, — эхом ответила ему Айше. И ударила своего любимого кинжалом в самое сердце. — Люблю, — произнесла она в последний раз, целуя еще теплые губы своего избранника.
Вот такую историю рассказывал отец. И Ованес искал среди темноволосых соседок гордый профиль той самой единственной Айше, чтобы тоже посмотреть в ее черные как смоль глаза и наконец полюбить. Гордую, прекрасную Айше искал впечатлительный художник, не осознавая до конца, какую беду может принести взгляд ее прекрасных глаз. Какую муку для сердца принести.
Живя в Феодосии, Иван Константинович часто заходит в гости и к вельможам, и простым феодосийцам, даря роскошные подарки на свадьбы и крестины. Но при этом даже не пытается подольше поговорить с юными красотками, которые обожают его.
Как же, наконец, женить строптивого холостяка? Остается попытаться сойтись с его недавно овдовевшей матерью. Все знают, что Иван Константинович всегда вел себя почтительно по отношению к родительнице и не откажет ей в просьбе остепениться и завести семью. Это ведь нормально, когда престарелая мать просит сына подарить ей долгожданных внуков. Сказано — сделано, соседки устраивают паломничество к старому дому Гайвазовских, предлог для визита может быть любым — главное, чтобы Рипсиме познакомилась с девушкой и, проникшись ее неоспоримыми достоинствами, позже убедила бы своего знаменитого сына жениться на избраннице.
Гостьи носят подарки, стараются просунуться среди толпы приходящих к Рипсиме Гайвазовской со своими бедами и несчастьями феодосийцев, придумывают несуществующие проблемы. Лишь бы обратить на себя внимание. А Рипсиме действительно то и дело просит сына за того или иного бедняка. Она ведь объективно лучше его знает жизнь в их родной Феодосии, поэтому просит сына помочь соседям. Этим написать прошение или важное письмо, за тех замолвить словечко у нового градоначальника. Раньше люди приходили к Константину Гайвазовскому, теперь обращались с тем же к его сыну. Не читающим газет беднякам что за дело, что молодой Айвазовский сделался большим барином. Для них главное, что он грамотен и что он сын Константина Гайвазовского.
Самое странное, что мягкий от природы Айвазовский относился к таким просьбам с полной серьезностью, стараясь не посрамить память отца.
И Айвазовские (после того как Ованес сделался знаменитостью, вся семья поменяла фамилию) помогают соседям деньгами или вещами, нередко Иван Константинович шел к губернатору, прося его снизойти до просьбы какого-нибудь кожевника или лавочника. Но это еще не все, постепенно Иван Константинович перенял привычку своего приемного отца Казначеева, теперь он тоже гулял по городу, разговаривая с соседями и выясняя, кому и в чем можно помочь.
Но самое поразительное, что Айвазовский умудряется помогать не только тем, кто находится рядом с ним. В Италии у Сомова[170]он оставил вексель на сумму в 600 рублей, которую разрешил в случае нужды передать его другу Василию Штернбергу, который в свою очередь передал деньги более нуждающемуся в ту пору Мокрицкому: «с боязнью приступил к принятию помянутых денег, могу сказать, что ухватился за них, как утопающий хватается за нос другого, и таким образом, спасаясь сам, топит еще и другого[171]».
Только одного не разрешалось ни родственникам, ни друзьям, ни соседям, ни заказчикам Айвазовского — досаждать ему в часы работы. «Для меня жить — значит работать», — любил говаривать он. Впрочем, работы у него действительно было очень много. Кроме задуманных ранее картин, которые он писал по заранее созданным эскизам, художник взялся за картину об основателе русского флота Петре I «Петр I при Красной Горке зажигает костер для подачи сигналов флоту»,[172]— картину, которую он мыслил послать в Морское министерство.
Впрочем, не в стиле Айвазовского отправляться на почту всего с одним холстом, поэтому, поразмыслив и пересмотрев сделанные ранее рисунки, он создает серию полотен из жизни российского флота.
Глава 17
«Айвазовский свое сделал, он двинул других по новому пути».
В. В. Стасов
Ходят упорные слухи о том, что государь мол осерчал на Айвазовского за то, что тот застрял в Феодосии вместо того, чтобы быть при нем в Петербурге. Айвазовский и сам прекрасно понимает, что формально он приписан к Главному морскому штабу, да и Академия художеств в любой момент может призвать своего академика к преподавательской деятельности, поэтому он очень осторожен в своей переписке. И сколько бы не судачили на его счет любители бунтарских нравов — в Феодосии художник находится с официального разрешения:
«Прошение И. К. Айвазовского в Главный морской штаб о разрешении ему остаться в Крыму для завершения работы над видами Черноморских портов.
29 ноября 1845 г.
Светлейший князь, милостивый государь!
Государю императору угодно было всемилостивейше поручить мне составление видов Черноморских портов.
Чтобы удобнее исполнить его высочайшую волю, я бы полагал остаться в Крыму до мая месяца, если на то будет соизволение начальства.
Долгом поставляю довести о сем до сведения Вашей светлости.
С душевным высокопочтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашей светлости покорнейшим слугою.
Иван Айвазовский».
Похожее письмо приходит на имя президента Академии художеств. Айвазовский просто обязан защитить себя от нападок. Кто знает, как сложится дальнейшая жизнь, вступать в открытый конфликт с властью он не намерен. Он не свободный художник, а государственный служащий. Впрочем, никто не собирается препятствовать исполнению ясной воли монарха. Ему разрешают задержаться в Крыму до мая 1845 года, с тем, чтобы командиры Черноморских портов оказывали художнику всяческое содействие в работе. Но Айвазовский со свойственной ему легкостью будет пребывать в Крыму до июля 1846 года. Явное нарушение приказа, но да у нас в России победителей не судят, а из этого путешествия Иван Константинович привезет двенадцать новых картин, которые выставит в Одессе и Феодосии (от того, вероятно, и задержался).
Что касается феодосийской выставки, то о намерении устроить ее своим читателям сообщала газета «Одесский вестник» еще в марте 1846 года. Мало того, феодосийская выставка была примечательна уже потому, что являлась юбилейной. На ней отмечался десятилетний юбилей Айвазовского как художника (ровно 10 лет назад он в первый раз выставился в Петербурге). Все представленные на выставке картины были новыми: «Буря на Керченском рейде», «Феодосия при восходе солнца», «Ночь над приморской частью Одессы», «Константинополь при захождении солнца», «Севастополь перед полуднем во время высочайшего туда приезда», «Захождение солнца над Троей», «Меласс при утреннем солнце», «Сцены общественной жизни в Константинополе. Прогулка турчанок в каюке», «Кофейня», «Бурная ночь на море», «Монастырь Св. Георгия ночью близ Севастополя». 11 картин.
В честь юбилея Айвазовский устроил большой праздник для жителей родного города, на котором в числе почетных гостей находились второй отец Ивана Константиновича А. И. Казначеев, адмирал М. П. Лазарев, командир корабля «Двенадцать апостолов» В. А. Корнилов, Таврический губернатор В. П. Пестель[173]и др.
По сведениям, которые доносит до нас газета «Русская старина», 1878, т. 23, стр. 61: «Из Севастополя, кроме корабля «Двенадцать апостолов», прибыло еще до пяти военных судов.
Музыка гремела на них неумолкаемо, с сумерек реи и снасти были унизаны разноцветными фонарями, и переливчатые их огни по временам бледнели под зажигаемыми по бортам фальшфейерами».
Праздник был поистине грандиозен с танцами на улице, салютом из рыбацких лодок, джигитовкой и обильным угощением. Но не только желание сделать приятное для жителей Крыма, не только надежда как-то отблагодарить Казначеева, которому Айвазовский был обязан, толкнули его на столь затратное дело, как огромный праздник.
С некоторых пор Айвазовский находится в переписке с католикосом всех армян Нерсесом Аштаракеци.[174]Доподлинно неизвестно, где и когда произошло их знакомство. Это могло случиться в 1830–1843 годах, когда Нерсес Аштаракеци был начальником Нахичевано-Бессарабской епархии, в которую входила и Феодосия, или позже, в 1843–1845 годах, когда он жил в Петербурге. Не суть. Важно другое: в то время Айвазовского беспокоила проблема засилья в Крыму проповедников ордена Иезуитов, которые сеяли вражду между армянами, стремились подчинить их власти папского Рима. «Без всякого сомнения, известно, что удаление католических священников-армян из наших краев принесет нации нашей много пользы». Айвазовский просит католикоса всех армян запретить нахождение на территории Феодосии и Крыма этих «агентов Ватикана», а также ввоз их книг. Написав католикосу, Айвазовский дублирует послание министру Льву Алексеевичу Перовскому. Но и это еще не все, на празднике, устроенном Айвазовским, этот вопрос будет решаться особо, потому как воспользовавшись приглашением, туда прибудут лица, от которых напрямую зависит происходящее в Крыму. «По настоянию образованных людей здешних мест, я согласился устроить двадцать первого мая выставку новых картин своих, исполненных нынешнею зимою, к каковому сроку ожидаю прибытия в Таврическую губернию почтенных лиц, в числе коих будет его высокоблагородие Торос ага Даниелян с семьей».[175]
Новые картины Айвазовского преисполнены будоражащей силы, видно, что родной крымский воздух пошел Ивану Константиновичу на пользу.
Присутствующий на выставке в Санкт-Петербурге композитор А. И. Серов[176]был впечатлен новыми произведениями Айвазовского. В письме к В. В. Стасову[177]он рассказывает о работе Ивана Константиновича: «Айвазовский сам и его знакомые рассказывали мне подробно, как он работает. Воздух он пишет непременно в течение одного утра, как бы велика картина ни была. Этого требует смешение красок. Таким образом, иногда ему приходится не отходить от картины с 6-ти утра до 4-х пополудни. Материальный труд такой донельзя утомителен (не забудь, что иногда он должен чрезвычайно быстро шлепать кистью, даже подскакивая, чтобы придать больше силы), и он в последнее время весь исхудал и побледнел. Впрочем, подумай, с 15 января по 19 мая он сделал эти 5 огромных пейзажей (из которых за одним «Константинополем» работал 21 день, а то и по неделе и менее) и 5 маленьких!» Письмо Серова было опубликовано в журнале «Русская старина» за 1877 г., оно заканчивалось словами: «Вообще я не думаю, чтоб теперь был в Европе художник, который бы превзошел Айвазовского в этом роде живописи…»
Н. В. Кукольник написал биографический очерк об Айвазовском и тот разошелся огромным тиражом. Айвазовскому устраивают выставку в Эрмитаже, а затем сразу же в Академии художеств. В марте 1847 года «Совет императорской Академии художеств, принимая в уважение, что академик Иван Айвазовский необыкновенными успехами в искусстве и многими истинно превосходными творениями по части живописи морских видов заслуживает возведения его в звание профессора живописи по этому роду художества, единогласно положил: признать его, Айвазовского, профессором живописи морских видов».
Ивану Константиновичу Айвазовскому не было еще тридцати лет!
И вот снова вокруг него кружат неугомонные мамочки, мечтающие пристроить своих юных дочерей, заранее предчувствуя, что куда бы он ни направился, ему непременно будет предложено времяпрепровождение в компании юного создания, которое станет заученно преданно заглядывать ему в рот и стараться угодить, и ему становилось заведомо скучно.
В результате он начал отказываться от приглашения в дома, где заведомо могли поджидать его девушки на выданье. Впрочем, невозможно жить в столице и ни к кому не ходить. Айвазовский бывает в домах Томилова и Одоевского, заранее узнает, куда приглашен Глинка или кто-то из общих знакомых, и спешит туда. В Феодосии царили простые нравы, многие из соседей художника были вообще неграмотными, здесь же он посещал театр, выставки, ему нравилось рассуждать об искусстве или даже просто слушать, что говорят другие.
Как-то в гостях у Одоевского к Айвазовскому подошел друг хозяина дома и вежливо пригласил Ивана Константиновича посетить его семейство. Среди гостей обещался быть Глинка, да не просто так, а с новым романсом. Айвазовский обожал музыку Глинки, поэтому с радостью принял приглашение, пообещав непременно зайти.
Как и следовало ожидать, Айвазовского первым делом подвели к миловидным девицам — дочерям хозяина, как было тут же объявлено со значением, будущим художницам, а ныне, «разумеется», страстным почитательницам его таланта. Девушки тотчас защебетали вычитанные в газетах банальности относительно показанных на последней выставке картин мариниста.
В это время прибыл Глинка, Айвазовский тотчас вскочил, желая первым приветствовать друга, такое его поведение обидело барышень, благоглупости которых он по неосторожности недослушал.
Поняв, что Глинка будет готовиться к выступлению, Айвазовский хотел было уже вернуться к своим скучным обязанностям возле дочерей хозяина, как его окружили дамы, желающие непременно выяснить что-то об Италии.
Быстро размяв кисти рук, Глинка сел за фортепьяно и начал наигрывать первую вещь. Тут же все позабыли про разговоры, в гостиную вплыла строгая молодая гувернантка в простом, но изящном черным, немного похожем на испанское, платье. За ней, тщетно стараясь держаться как взрослые, вкатились малыши.
Девушка тут же усадила своих подопечных на заранее приготовленные стульчики в первом ряду, незаметно устроившись в уголке. Тонкая девичья фигурка в черном, еще больше подчеркивающем стройность, темные волосы и большие выразительные глаза незнакомки сразу же обратили на себя внимание Айвазовского, которому уже порядком надоели ужимки и улыбки окружающих его разодетых по последней парижской моде дам. «Ты скоро меня позабудешь», — пел Глинка, а Ованес смотрел во все глаза на прекрасную гувернантку, хорошо понимая, что не сможет сегодня ни поговорить с ней, ни пригласить на танец. Вскоре девушка заметила на себе внимательный взгляд Айвазовского и посмотрела на него. Прямой, открытый взгляд прекрасных глаз задел впечатлительного художника за живое, какое-то время он мог видеть только ее одну. Всё, даже прекрасная музыка, словно растворилось, исчезнув в биении его собственного сердца. Не в силах выдержать открытого взгляда, Ованес первым отвел глаза, но теперь он видел ее повсюду. Образ прекрасной незнакомки словно отпечатался на роговице глаза художника, так что, смотрел ли он в расписанный потолок, на большую вазу или спинку соседского кресла — везде и всюду он видел только ее.
Когда пришел черед Айвазовскому сыграть для публики, он с готовностью поднялся, принимая принесенную ему хозяином скрипку, пока играет музыка, дети будут находиться в гостиной, а значит, девушка не уйдет, быстро сообразил он. И еще одно: он не мог представиться гувернантке, не ждал, что кто-нибудь догадается познакомить их, но уже то, что прося его исполнить что-то на свое усмотрение, его невольно еще раз представили благородному собранию, вселяло хоть какую-то надежду. Пусть, по крайней мере, она услышит его имя, а уж он потом как-нибудь исхитрится и выяснит, как зовут ее.