Тот же самый пионерский лагерь, неторопливый рассвет. Погода заметно портится.
А г л а я (оглядываясь и стараясь отдышаться). Преодолели, кажись. Только ведь...
Л и з к а. Молчи, молчи!.. Видела, как живут люди?
А г л а я. Мрак.
Л и з к а. А мы-то точно перебрались? Как это проверишь?
Для пробы негромко запевают старую пионерскую песню безо всякой надежды на отклик. И вдруг, как эхо из ближнего леса, долетает до их слуха какой-то странный многоголосый шум...
Слышала?
А г л а я. Ну, эхо.
Л и з к а. А почему слова другие? Почему?
А г л а я. Да, в самом деле? Кто ж тогда это будет такой? Ну-ка, если еще разок?..
Пробуют петь опять. И опять в ответ — странный многоголосый шум.
Л и з к а. Слова другие, а мотив тот же самый! Это как?..
А г л а я (прислушавшись). Да никак это пионерчики? Пионерчики вернулись? Новая их смена подъехала?! Петровна, думаю, была бы счастлива!
Л и з к а. Да, Петровна... (Смахивает набежавшую слезу.) Лети в столовку, протирай столы, разжигай котлы, Аглайка!
А г л а я. Потом! Потом! Мы все это еще успеем! Слышь, Лизка, а ну как мы их накормим, напоим и спать уложим, а они утром снова исчезнут?..
Л и з к а. Надо как-то сделать, чтобы не исчезли!
А г л а я (вглядываясь вдаль). Не, слышь, не пионерчики это, кажись. Как сказала бы Петровна: “галстухи у них не те!”
Л и з к а. Кто ж это тогда? Может все-таки покушение? Нет? (Фальшиво хватается за сердце.) Ой!
А г л а я. Не, совершенно не такие! (Желая успокоить Лизку.) Но тоже, впрочем, мальчики, девочки... А помнишь, Аглайка, скаутов когда-то давно? Правда, ты тогда ну совсем еще маленькой была!
Л и з к а. Ничего не маленькой! Я очень даже прекрасно их помню! Все время прячутся, как индейцы, буквально по нескольку дней, песни тоже поют... А Петровна сказала бы на это, наверное, следующее...
Из корпуса неожиданно появляется… П е т р о в н а, похожая на королеву, только вместо мантии с волочащимся куполом парашюта за спиной.
П е т р о в н а. Подойдет к тебе какой-нибудь один такой и спросит: бабушка, а не к вам ли это стрела моя залетела? Третий день найти ее не могу! Ты отдай ему стрелу, Аглая. Ладно? Вырастит в мущщину — она ему еще пригодится. Слышите, на танцплощадке? Никак уже танцы затеяли, мущщины эти невеликие?.. Сейчас на стадион кинутся. А потом на залив. А потом еще куда-нибудь... А у нас с вами флагшток пустой!..
Л и з к а и А г л а я (хором). Петровна!!!
А г л а я (бурчит, ткнув Лизку в бок). Ну, сейчас начнется… разбор полетов!
П е т р о в н а. Чего уставились? Сказочные мы или что?
Л и з к а и А г л а я (вместе). Ну...
П е т р о в н а. Вот вам и “ну”. Так какое же число нам завтра предстоит с утра?
Л и з к а. Число-то какое? Хм. (Глубоко задумывается.) Это вопрос философский!..
П е т р о в н а (начиная говорить, будто различая какие-то отдельные слова между чешуйками волн или вылущивая их из свиста ветра в прибрежных камышах словно “морзянку” из эфира). В начале не было ничего: ни неба, ни земли, ни тьмы, ни света, ни даже самого времени, про которое позже написали: “В начале...”. В дни первые творения — числом три — все устроилось. В четвертый же было постановлено так: да будут светила на тверди небесной для освещения земли и для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так. И были созданы два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды; и были поставлены они на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И было решено, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четверг. НО НАШ РОД БЫЛ ПРЕЖДЕ ТОГО! Потому как если бы нас, не¢ тварей, не было, то как узнали бы о том, что стало, когда всему пришло время быть? Не стоит о том забывать! Все. Пошла в корпус. Досыпать. И чтобы до следующего четверга меня больше не будили! Слышите? (Любуется произведенным эффектом, подхватывает парашют через руку, как шлейф, и королевой уходит.)
А г л а я (она первая приходит в себя). Вправду, Лизка: не будь сказок — не завелось бы на свете жизни. Самого бы света, возможно, не было. Сидели бы мы сейчас в темном пустом зале… Да что я говорю? — И зала бы, наверное, не нашлось. И Дома бы культуры. Ничего! И болтались бы мы вечно в безвоздушном пространстве (хватается руками за горло, выпучив глаза, хрипит) где-нибудь между звезд!
Л и з к а. Которых бы тоже не было!!!
А г л а я (отдышавшись). Значит, все-таки скауты! Ха!.. Ну, теперь-то точно конец нашей малине! А заодно и мухоморам полный финал! (Как-то судорожно вздохнув.) И пусть! И пусть! То-то утром возле умывалки я приметила досточку через грязь. Лежит себе на двух камушках... Не шатается! Я еще подумала — кто ж ее тут приладил?.. Для кого?..
Л и з к а. Это я положила. Для вас с Петровной. Значит, теперь и для них. Петровна им сказки сказывать будет. Про четверг и не только. А ты, Аглайка, всему лагерю по вечерам кино крутить... (Вдруг.) Не она ли телевизору видимость выковыряла? Да, кстати, и стрелу нам подбросила?..
Без ответа.
А г л а я (кивает на кусты). Вон они пожаловали!
Начинают мелькать пятнышки ручных фонариков по темным утренним еще непросохшим от росы кустам. Отчего ближайший из них к крыльцу (рядом со скамейкой, на которой пионеры обычно признаются друг другу в любви) ответно вспыхивает. И сразу же откуда-то с залива доносится мокрое, негромкое, гриппозное, приближающееся: “Буль-буль-буль” да “буль-буль-буль!”
(Взвизгивает.) Это восьминос!!! Восьминос! (Нервно.) Лизка, переведи морзянку.
Л и з к а. Да что тут переводить? Ну, жрать захотел. Причапал на свет.
А г л а я. Я же говорила! Говорила! Он уже давно по всему лагерю ползает! (Не зная, что придумать.) От него насморк!..
Л и з к а. Вовсе не насморк, а обыкновенный неопасный фольклорный грипп! Полежишь чуток в лизарете...
К этому времени в небе над лагерем уже начинает погромыхивать. Над заливом заводят хоровод тяжелые тучи. Все чаще принимается шуметь в камышах — похоже, собирается нешуточный дождь.
А г л а я (вдруг). Значит, говоришь, вновь приставят нас к своим борщам? Столы положат протирать? Нас, сущих свидетелей, — на кухню?!!
Л и з к а (переглянувшись с Аглаей и вдруг взревев). Петровна где?!!
Л и з к а с А г л а е й, не сговариваясь, ныряют в корпус и появляются оттуда с П е т р о в -н о й. Как прежде, подхватывают ее, сонную, под руки… При этом, конечно, слышат сакраментальное: “Снова разбудили, неладные?!”
А г л а я. Пора! Пора!
П е т р о в н а. Куда теперь? На поезд? Автобус? А может быть, просто пешком?
А г л а я. Как ты и хотела — мимо фортов на правый берег!..
Л и з к а. К наивным деревенским детям! В их ясные сны!
Под занавес затеявшегося дождя они и исчезают, чудом вырвавшись на волю из страшной сказки, начавшейся давным-давно, в далеком 1917 году, уже безо всякого усилия вновь поднимаясь в воздух и отлетая вдаль, в живое золото горизонта, чтобы мелькнуть над лагерем трехголовой нездешней тенью. Кажется, что они так и уйдут по огромной дуге мимо фортов “на правый берег к наивным деревенским детям, в их ясные сны”, как вдруг, будто наткнувшись на невидимую стену, все три вертикально взмывают вверх и на мгновение зависают в высшей точке своего полета, после чего начинают расходиться в стороны: каждая по спадающей огромной дуге, исполняя таким образом фигуру высшего пилотажа, известную под названием “тюльпан”, и входя в боевой разворот... И, набрав скорость, разлетаются в разные стороны, чтобы сходу ворваться в сказки нового времени — про таинственного “атомного” восьминоса, устроившего им прощальный фейерверк, скаутов, огласивших окрестности песней на мотив “Взвейтесь кострами!..”, про взлетевший на флагштоке и расцветший под мокрым ветром новый, синий, спортивный, почти свободный “восьминосый” флажок, про заброшенные форты и ходящие мимо них по заливу огромные многоэтажные дома, которые многие совершенно справедливо называют “кораблями”, и про удивительный город Кронштадт...
В результате их решительных действий “злые дикторы”, в изобилии рассеявшиеся по всему миру, вдруг осекаются и смолкают (“затыкаются” по местному выражению), в эфир прорываются пока еще не очень громкие и малочисленные “человеческие” голоса, после чего, как гигантский занавес, на лагерь с шумом обрушивается дождь, смывая последние следы всего прежнего, суетного, наивного и оттого исчезнувшего навек.
НАЧАЛО НОВОЙ ЭПОХИ
2000 год
https://zinchuk.spb.ru/
zinchuk@mail.ru