ДОЩЕЧКА ЧЕРЕЗ ЛУЖУ
(Сказка про Четверг для детей и взрослых)
в двух действиях
Действующие лица:
П е т р о в н а.
А г л а я.
Л и з к а.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
Брошенный пионерский лагерь. Еще недавно тут копошилась под присмотром вожатых пионерская жизнь, проносилась по стадиону, где, взлетев на флагштоке, расцветал под солнцем синий, спортивный, почти свободный флажок, топталась теплыми вечерами на танцплощадке. Теперь же в лагере тихо. Лишь мелькают в разросшихся кустах какие-то бледные непионерские тени да блестит в лучах уходящего в этих местах каждый раз словно навсегда солнца Финский залив.
Рассвет. На крыльце одного из опустевших корпусов под развешенным бельем сидят какие-то две: бабки не бабки, женщины не женщины, а так, непонятно что. В ватниках.
Л и з к а. Аглайка-то... На пятый круг пошла, оглашенная!!! А число сегодня, интересно, какое?
П е т р о в н а (ворчит). Число!.. Какое может быть число ни свет ни заря? (Страшно зевает.)
Л и з к а. Опять чотьверг, что ли?
П е т р о в н а. Ну.
Л и з к а (тоже начинает ворчать). Третий день ведет себя как ненормальная! Я вот что не понимаю: вчера был четверг, позавчера четверг, и сегодня, как нарочно, снова он!.. Свихнуться же от этого можно! (После молчания.) Пусти диктора, Петровна?..
П е т р о в н а. Отстань.
Л и з к а. Число хотя бы узнаем.
П е т р о в н а. Лень. Потом.
Л и з к а. Тоска-а-а!!!
П е т р о в н а. Думаешь, в городе мы кому-то шибко нужны? Книжек про нас теперь никто не читает, да, пожалуй, что уже и не пишет. В ходу мультики нерусские сплошняком. Опять с цыганами ходить, людей обманывать?
Л и з к а. Жуть!
П е т р о в н а. Словом — “second hand”, — как говорят теперь про таких, как мы. Темное прошлое Родины. Отстой. Да... Терпи, Лизка! Что-нибудь придумаем!
Л и з к а. А помнишь, мы в сказке на театре играли? Все думали, что мы роли разучили, а мы... (Прыскает в кулак.) Цветы как настоящим актрисам дарили!.. Говорят, в городе колдовство опять в моду входит. Легким таким фасончиком... Навроде флера!.. (Под взглядом Петровны осекается. И вдруг взвивается.) А тут мы скоро совсем в бомжих превратимся! Аглайка вон — уже умом тронулась!
П е т р о в н а. Тихо ты. Сюда идет!
Л и з к а (хлопотливым шепотком). Слушай, слушай, Петровна... А вдруг это она новую роль репетирует, а?
Появляется запыхавшаяся А г л а я.
А г л а я. Число сегодня какое?
П е т р о в н а и Л и з к а (пожимают плечами в том смысле, что с этим абсолютно ничего поделать нельзя.) Чотьверг!
А г л а я. Тьфу ты! Опять? (Пытается пройти в корпус.)
Л и з к а (загораживает ей дорогу). Ты куда?
А г л а я. Нужно!
Л и з к а. Зачем?
А г л а я. Нужно и все. Отстань!
Л и з к а. Не пущу, пока не скажешь!
А г л а я. Что?
Л и з к а. Чего ты по стадиону скачешь?
А г л а я. А что мне еще остается делать? (Опять пытается протиснуться в корпус.)
П е т р о в н а. Смотри, Аглая, злого диктора пущу, из международных новостей! Будешь знать, как шастать по утрам, спать не давать! (Зевает, ждет.) Ну?
А г л а я. Я вас, что ли, будила? Сами третий четверг не спите. Чего?
П е т р о в н а (опять зевнув). В самом деле! (С вопросом смотрит на Лизку.)
Л и з к а (напоминает ей). Так интересно ж ведь! Зачем она по стадиону прыгает?!
А г л а я. Я-то? Я это!..
П е т р о в н а. Что?
А г л а я (не зная, что ответить, вращает глазами). Фу-у!..
Л и з к а. Умом что ли тронулась?
А г л а я (неожиданно). Да! (После паузы.) Пу¢ стите теперь в корпус?..
Протискивается в корпус.
Л и з к а. Чем себя занять? Чем утешиться? Мрак!
П е т р о в н а. Ча¢ пай на залив, корми восьминоса, думай о жизни. Покой, красота!
Л и з к а. А чего о ней думать-то? Тьфу! Я вот тут даже выписала... (Читает по складам.) “...ключ к по-сти-же-ни-ю ос-нов-ных проб-лем сов-ре-мен-нос-ти — в ус-во-е-ни-и все-ми пи-о-не-ра-ми у-че-ни-я Марк-са, Эн-гель-са, Ле-ни-на!..” (Прислушавшись к тому, какой отклик родили в ней эти слова.) Хоть бы русскую бумажку какую-нибудь почитать! О душе! Я, Петровна, пожалуй, все-таки это... того. Чего мы тут? А интересно мне вот что: знаешь, лежит, бывает, к примеру, на улице такая дощечка через лужу, чтобы все по ней ходили... Кто ее положил? Сколько себя помню — ни разу этого не делала. И ни разу не видела, чтобы кто-то клал. Но всегда она где нужно лежит! Вспоминаешь? Маленькая такая, грязненькая, набухшая водой досточка, на двух камушках. Почти не шатается! (Встает.)
П е т р о в н а. Досточка-на-камушках! Экое сварила! Погоди...
Л и з к а. Да чего годить-то? (Зевнув так же страшно, как и Петровна, и сама этого испугавшись.) Ой! Вот видишь? А еще я думаю...
П е т р о в н а. Что?
Л и з к а. Найти бы того, кто это делает, спросить его: для кого он?.. (Неожиданно всхлипывает.)
П е т р о в н а. Ты мне вот что!.. Ты чувствам воли не давай! Сокращай их! Перебарывай! Ну! А не то ведь я тоже могу!.. Про то, как богатырушка мой ой, да сгинул!.. (Спохватывается, резко меняет тон.) Разбредемся — по отдельности окончательно пропадем!
Появляется переодевшаяся А г л а я с корзинкой в руках.
Л и з к а. Куда собралась?
А г л а я. По цветы. Чего вы на меня уставились?
Л и з к а. Приоделась... Кому тут на тебя смотреть?
А г л а я (вдруг взрывается). Например, это моя тайна!
Л и з к а (взвиваясь). Какая может быть тайна от родных сестер? (Неожиданно хватает Аглаю.) Петровна, пускай злого диктора!
А г л а я (пугается, кричит). Нет!!! (Кидает корзинку.) Скажу, скажу, ладно... (Неожиданно.) Я замуж выхожу!
П е т р о в н а. Ты?!!
Л и з к а. Это за кого еще?
А г л а я. Должно быть, за одного мущщину.
П е т р о в н а. За которого именно?
А г л а я. Сама еще толком не знаю.
Л и з к а (Петровне, растерянно). Такое разве бывает?
П е т р о в н а пожимает плечами в двояком — противоположном и взаимоисключающем — смысле, мол: “с тоски и не такое может приключиться!” и “чего же ты хочешь от умалишенной?”
А г л а я. Третьего дня стрела мне ночью в светелку влетела!
Л и з к а. Какая еще стрела?
П е т р о в н а (недоверчиво). Рассказывай!
А г л а я. А должно быть волшебная. Ну, уж что каленая — это верняк. (После того, как Петровна посылает ей осуждающий взгляд.) Из тех, что добры молодцы во все стороны пуляют. А я в таком виде!.. Почти как бомжиха! Теперь в моде бодибилдинг!!
П е т р о в н а (тихо). Какой такой “бо... дебилдинг”?
Л и з к а (одновременно с Петровной, тихо и вкрадчиво). Какие такие “добры молодцы”?
Пауза.
А г л а я. Да те, что в сказках по всему свету рыщут! Пусти¢ те в лес! (Вырывается, поднимает корзинку.)
Л и з к а. В светелку, говоришь, залетела?
А г л а я. Ну, в палату.
Л и з к а. Покажь ее нам?.. Тогда и иди!
А г л а я. Чего это вдруг? Не дам!
П е т р о в н а. Хм... Слушай... А может это... и не стрела вовсе?
А г л а я. Стрела, стрела. Мне ли не знать!
П е т р о в н а. А может... и не к тебе этот мущщина стрелял?
А г л а я. Это как?
П е т р о в н а. Да так. Моя палата ведь рядом с твоей!..
Л и з к а. И моя рядом! С другой стороны!
П е т р о в н а. Вполне мущщина мог промахнуться!
А г л а я. Не смеши!
Л и з к а. Со мной теперь мущщины тоже очень даже знакомятся. О-го-го! (Тихо.) Это не честно!
А г л а я. Нет, честно. Может, я ему больше нравлюсь?..
Л и з к а. Кто? Ты? Ха!.. (После молчания.) Я тебе, Аглая, на это, пожалуй, вот что скажу...
А г л а я (быстро). Ничего не хочу слышать! (После паузы.) Ну? Что?
П е т р о в н а (неожиданно). Это покушение!
Л и з к а (хватается за сердце). Ой!
П е т р о в н а. Да не на тебя, Лизка! Ты-то что? (Аглае.) Помнишь, что намедни злой диктор сказывал?
А г л а я. Покушение? Ах, покушение... (Закусив губу.) Ну что ж... (Со слезами на глазах.) Коли так... Ладно. Пусть будет покушение! (Спускается с крыльца.) Все равно! (Идет куда-то в сторону наискосок нетвердой походкой с корзинкой в руках.)
Дождавшись, пока А г л а я отойдет, П е т р о в н а и Л и з к а скидывают ватники и внезапно и одновременно начинают “качаться” — то есть, приседать, отжиматься на руках и т. п.
(Оборачиваясь.) Вы это что, а?
П е т р о в н а и Л и з к а продолжают “качаться” — сосредоточенно и молча.
(Строго.) Слышите? Эй! (И вдруг улыбается.) Отражать будем вместе, что ли? (Заметно колеблется.) Ну да, так я вам и поверила! Все одно потом снова разругаемся!
П е т р о в н а и Л и з к а, переглянувшись, срываются с места и мчатся на стадион.
(Глаза ее мгновенно просыхают.) Погодите! Я с вами! Лизка!.. Петровна!.. Там турник совершенно расшатался! (Кидает корзинку, сбрасывает мешающее ей платье и летит следом.)
Видно, как на стадионе они работают втроем на чудом оставшихся с прежних времен спортивных снарядах.
Картина вторая
Проходит время. Ближе к вечеру в лагере становятся видны перемены: ликвидированы следы прежнего запустения, все подметено, расставлено по местам, убрано с веревок белье. Три похорошевшие женщины сидят на крыльце (которое, разумеется, тоже выметено). А г л а я — заметно отодвинувшись от сестер, в руках у нее корзинка с полевыми цветами.
Л и з к а. А стрела большая?
А г л а я (огрызается). Большая, большая!
Л и з к а. Такая или вот такая?
А г л а я. Вот такая!
Л и з к а (закусив губу). Эх!.. Ты, Аглая, жди, жди, мы ведь тебе совершенно не мешаем. Ну и мы с Петровной тоже, конечно, немного пождем. Вдруг и нам что-нибудь?..
П е т р о в н а. В самом деле!
А г л а я. Тише вы! (Прислушивается к чему-то.) А когда они обычно налетают, Петровна?
П е т р о в н а (очнувшись, испуганно). Чего? Кто? Ты о чем?!!
А г л а я. Ну, когда они обычно приходят покушаться? До обеда или же, напротив, сразу после него?
Л и з к а (мечтательно, нарушив растерянное молчание Петровны). Зеркало бы сюда!..
П е т р о в н а. Дожили! Уже простого зеркала сотворить не можете! А скоро видать и совсем!..
А г л а я. Что?
П е т р о в н а. Да исчезнете к черту! И из памяти выветритесь. Как и не были никогда! Не смущали мир вымыслом! Не кружили мечтой! От пионерчиков что осталось?
Л и з к а. Барабанные палочки!
А г л а я (перечисляет). Четырнадцать простыней, дюжина подушек, удочки, тапочки, утюги... Песни остались! (Неожиданно громко запевает, ждет ответа, прислушиваясь.)
П е т р о в н а (значительно переглянувшись с Лизкой). А с вас и этого не будет! Вон, третьего дня...
Л и з к а (тонко). В чотьверг?
П е т р о в н а. В четверг, в четверг, родимый... Просыпаюсь утром — нет руки!
А г л а я. Как это?
П е т р о в н а. Запросто!
Л и з к а. Напрочь, что ли?
П е т р о в н а. Снесло, как не было! (Демонстрирует волшебное исчезновение руки.) Причем, что интересно, правой не стало. Не левой, а именно другой! Ну, руку-то, положим, я всегда на место вернуть смогу... (Возвращает руку на место.) А вот насчет вас не знаю. Не уверена! Истаете, как дикторы!
Л и з к а. То есть, что?.. Этого... Этого... Этого... Ничего не будет что ли? Совсем?
П е т р о в н а. Начисто!
А г л а я. Давай, Лизка, творить зеркало?!
Л и з к а. Погоди. А как они все сразу исчезли, пионерчики-то бедные эти?
П е т р о в н а. Да я уже раз десять тебе эту историю сказывала!
Л и з к а. А ты еще и в одиннадцатый скажи. Трудно тебе, что ли? Послушать хочется. Делать-то больше что? Ты ведь хорошо сказываешь, жалостно, страшно так!
П е т р о в н а. Ну, слушай, Лизка... Ты тогда фольклорным гриппом хворала, с пионерчиками лежала в лизарете...
Л и з к а. Ну, это я и сама помню!
П е т р о в н а. А раз помнишь, то должна знать, что мы не как-нибудь, а однажды в пору нелюбви, в скучные бесприютные времена, увязались втроем с бригадой сказочных артистов в этот лагерь. Да так тут и остались. Поварихами служили, в моечной-прачечной... (Будто готовясь к какому-то интервью.) К вожатству, правда, нас не подпускали по причине идеологической. Что делали в пионерчиковом лагере? Да жили! Причем превесело так!! А почему остались, когда те вдруг исчезли? И куда исчезли? Тут уже целая история стряслась... Как-то проснулись утром — нет пионерчиков! Еще вчера вечером были — полнехонек лагерь, шумели, как полоумные, по кроватям прыгали — тихий ужас! А утром глядь — нет никого! И вожатых, что характерно, ни единого! Сам директор лагеря куда-то пропал вместе с главным вожатым-женщиной! Мы долго думали: эти-то куда попрятались? Может, пока пионерчики не видят, на залив купаться почапали? — Мы на залив. Ан и там никого нет! Один восьминос в воде светится. Так где же они, родимые? И нет в столовке, котлы пустые, и за котлами тоже никого. Нигде. Так и пропали навсегда. Вот так оно все и кончилось! Одним разом, можно сказать. И птицы замолкли. Потом, по весне, птицы, конечно, вернулись. А пионерчики уже нет. А после мы и тебя, Лизка, из лизарета вызволили...
Л и з к а. Тихий ужас!
П е т р о в н а. Ага. Зато малины теперь в лагере — завались сколько. И мухоморы стоят, не сшиблены!
А г л а я (нервно). И восьминос подходит к берегу, не замученный!
Л и з к а. А вон на той скамейке уже никто из них впервые в жизни не призна¢ ется кому-то в своей первой любви! Да тоненько так, трогательно: “Саша, я давно хотел тебе сказать!..” Давно он хотел! — Три дня назад в первый раз ее на линейке увидел! Почему они всегда “давно хотят сказать”, пионерчики эти, а?
П е т р о в н а. А знаешь, они теперь какие?
Л и з к а. Ну?
П е т р о в н а. Раньше ведь как было — кончил школу, женился, родил ребенка, бросил курить. А у нынешних, говорят, то же самое только... — наоборот!
Л и з к а. Это как?! (Сообразив “как”, замолкает.)
А г л а я (строго). Будешь творить зеркало, Лизавета? Второй раз тебя спрашиваю?!!
Безуспешно пытаются сотворить самое, что ни на есть обыкновенное зеркало.
Л и з к а (Петровне). Ну что ты так на нас смотришь? Ну немного разучились. Ну и что?
А г л а я. А давай, Лизка, как на театре?
Л и з к а (ревниво). А что на театре?
А г л а я. Как если бы ты мне была зеркалом, а я тебе?..
Л и з к а. Давай!
Оказав друг другу “помощь” — а на самом деле заставив друг друга растрепать и испачкать себя почти до неузнаваемости, — использовав для этого все подручные средства: уголь, кирпич, штукатурку со стен и т. п., Л и з к а с А г л а е й возвращаются на крыльцо совершенно довольные собой. (Ибо, наблюдая превращения соперницы, каждая из них сама себя, разумеется, не видит.) П е т р о в н а, хмурясь, отодвигается от них, но быстро соображает, что теперь она остается совершенно “вне конкуренции”.
Теперь на крыльце сидят три счастливые женщины. Ждут. Во все горло — то хором, а то по отдельности — горланят старые пионерские песни, прислушиваются, ждут ответа. Но ответом им только эхо из ближнего леса.
Постепенно их настроение портится.
А г л а я. Нет никого!!!
Л и з к а. В самом деле! В завтрашний четверг они придут на тебя покушаться, Аглайка, после дождика. Жди!
П е т р о в н а (неожиданно). И потом, Аглая, тебе ведь, почитай, уже лет триста, не меньше?!
Л и з к а. Ну да?!
П е т р о в н а. А ты что думала?
А г л а я (огрызается). Все равно я моложе тебя! У меня вон — даже отчества еще нет! А ты уже давно Петровна!
П е т р о в н а. Не спорю. Вы, конечно, помладше меня будете. Меня “Петровной” крестили в честь Святого града Петра, еще при его закладке. А мне тогда уже добрая сотня была!..
А г л а я всхлипывает.
Л и з к а (запальчиво). Ну и что? Что из того? Ты только посмотри, Петербурговна... Солнце садится! Уходит равно от ВСЕХ НАС каждый вечер словно навсегда! Я из-за этого в детстве даже спать ложиться боялась. Думала: открою утром глаза, а ничего вокруг нет! (Быстро приводит вяло сопротивляющуюся Аглаю в порядок: причесывает, вытирает ей лицо и т.д.) Так что если это, ну, все же когда-нибудь с нами случиться!.. (Тоже всхлипывает.)
А г л а я (также быстро приводит Лизку в порядок). А что там твой восьминос, Лизка?
Л и з к а. Живет.
А г л а я. Не могу взять в толк: как ты с ним общаешься?
Л и з к а. Обыкновенно, пузырями: буль-буль. По азбуке Морзе. (Показывает Аглае какую-то книжку.) Видать, тоже от пионерчиков осталась. (Петровне.) А восьминос откуда тут взялся?
П е т р о в н а. Снова здорово! В залив ведь сливают отходы всякие секретные научные институты. А в ямах на дне и вообще неизвестно что!.. Острашенный уровень радиации! В таких условиях вывестись может все, что угодно. Вот он и вывелся, бедный!
Л и з к а. А тут вдруг решил себя голодом уморить: чего, пузырит, я? Зачем? Для кого? Да всеми своими восьмью носами: буль-буль-буль да буль-буль-буль. Урод какой-то!!! Еле-еле уговорила обождать!
А г л а я. Ужас! (Обнимая Лизку, Петровне.) А про четверг тебе ничего не известно? Он-то откуда тут и зачем?
П е т р о в н а. Про этот конкретный доподлинно ничего. Оттого, видать, нам, сказочным, в нем и не живется.
Л и з к а. Про понедельник вон — даже сказку написали!..
А г л а я. И про субботу тоже!
Л и з к а. А про воскресенье — песню! Да и про вторник со средой тоже, наверное, что-нибудь хорошее можно найти.
А г л а я. Не говоря уже о пятнице! А про четверг совершенно ничего не придумано!..
Л и з к а (вдруг). Может, это вовсе и не покушение?
А г л а я. А что ж тогда?
Л и з к а. Ну, так что-нибудь. Вообще! (И отчего-то при этом совершенно расстраивается.)
А г л а я (переглянувшись с Петровной). Думаю, пора пускать диктора, Петроградовна!
П е т р о в н а. В самом деле, пора.
П е т р о в н а уходит в корпус и тащит оттуда старенький разбитый телевизор “Рекорд”, у которого на месте экрана зияет неживое дупло. Устанавливает его на крыльце.
Л и з к а. Давай “Старый телевизор”?!
А г л а я. Лучше этого, ну, он всегда так душевно про температуру рассказывает!
П е т р о в н а. Прогноз, что ли? Ну, нельзя же по нескольку раз в день слушать о погоде! Вы что?
А г л а я. Можно! Если ожидается хорошей, то можно! Сегодня, кстати, еще не слышали!
Л и з к а. А злого диктора ты сразу же затыкай. И с “рукламой” покороче — шибко уж она утомительна!
П е т р о в н а (ворчит). Затыкай-затыкай... Значит, снова числа не узнаем!..
Л и з к а. Давай “До шестнадцати и старше?”
А г л а я. “Старая квартира” — во!
П е т р о в н а. А я астрономию люблю. И час садовода. А кто будет сегодня показывать?
Л и з к а. Вообще-то очередь Аглайки, но у нее нынче одни покушения на уме!.. (Прыскает, смотрит на Аглаю.) Выходит, снова я!
А г л а я. Но-но! Ты не очень-то из себя воображай, Лизка! Лизка-актриска!
П е т р о в н а (Лизке). Лизка, ты готова?
Л и з к а. Ну да. (Одергивает юбку.)
П е т р о в н а. Пускаю, православные?
А г л а я. Давай, Ленингра... (Под взглядом Петровны осекается.)
Л и з к а замирает перед телевизором. П е т р о в н а щелкает выключателем. Телевизор несколько секунд потрескивает, нагреваясь, после чего тишину лагеря нарушает голос Владислава Пельша из передачи “Угадай мелодию”. Л и з к а сразу же начинает изо всех сил махать руками.
Л и з к а (через несколько секунд). Переключай, Петровна! Переключай, родненькая! Вырубай “рукламу”! Сил нет, щас руки отвалятся!
П е т р о в н а щелкает переключателем, и в тишину лагеря врываются звуки какого-то остросюжетного фильма: крики, выстрелы и т.д.
Л и з к а несколько секунд вслушивается, пытаясь угадать, что происходит на экране, а потом начинает “в лицах” разыгрывать происходящее, проигрывая все роли.
А г л а я. Что в мире-то делается! Ужас!
Л и з к а (не прерывая “показа”). Кошмар! Кошмар!
П е т р о в н а. Ну! А вы что думали?! (Передразнивает Лизку и Аглаю.) Бодибилдинг! Дощечка-через-лужу! Заткнуть диктора?
А г л а я. Затыкай!
П е т р о в н а. Будете дразниться?
Л и з к а и А г л а я (хором). Нет!!!
П е т р о в н а. То-то же!
П е т р о в н а переключает телевизор и попадает на “Дежурную часть”. А г л а я и Л и з к а пугаются, машут руками: “Злой диктор, злой! Не хотим его! Не хотим!” П е т р о в н а с готовностью переключает телевизор и вновь попадает на какой-то “криминал” — на этот раз, похоже, международный. При этом Л и з к а ехидно замечает А г л а е: “А не крылатая ли ракета к тебе в “светелку” часом залетела?” На что А г л а я в ужасе отмахивается от Л и з к и руками.
Неожиданно П е т р о в н а выключает телевизор.
А г л а я. Что?!!
П е т р о в н а. Все. Завтра по у¢ тру снова на стадион! Конец фильму! И это в самом деле “верняк”! (Громко и протяжно зевает.) Па-па-ла-там!!!
Л и з к а. Постой, Петровна! Еще пять минут!
П е т р о в н а (неожиданно строго). Никаких “пяти минут”! Вот еще удумали!
Л и з к а. Ну, Петровна!.. Пожалуйста!.. Родненькая!
П е т р о в н а (ворчит). Чего это вас сегодня вдруг разобрало? А слушать впредь меня будете?
Л и з к а и А г л а я (хором). Да-а!!!
П е т р о в н а. Думаете, напрасно увела я вас в этот лагерь? Спрятала от равнодушных глаз?
Л и з к а и А г л а я (хором). Не-ет!!!
П е т р о в н а. Понадеялась — отсидимся, переждем демократоров... Еще и не такое пережидали за тыщщи лет! А вы? Совершенно ведь от рук отбились! Тела себе вон какие отъели! Обленились! ОЧЕЛОВЕЧИЛИСЬ! Чего замолчали, отвязанные?
Л и з к а и А г л а я (хором). Да-а!!!
П е т р о в н а. Телевизора внатуре наслушались? Походить нам с вами на людей совершенно не след!
Л и з к а и А г л а я (хором). Не-ет!!!
П е т р о в н а (машет рукой). Да что с вами разговаривать!
Л и з к а и А г л а я (хором). Да-а!!!
П е т р о в н а. Тьфу!
П е т р о в н а вновь включает телевизор, переключает с программы на программу и вдруг сквозь шум и треск из динамика прорывается негромкий “человеческий” голос. Л и з к а прислушивается, замирает в нерешительности.
А г л а я (кричит). Механика на мыло! Давай показывай, Лизка! Чего ждешь?
П е т р о в н а. Сапожники!!! (Оглушительно свистит в два пальца.)
Л и з к а (вдруг растерянно). Я... Я не могу.
П е т р о в н а и А г л а я. Чего?!!
Л и з к а. Да чего-то вдруг стесняюсь...
Г о л о с из телевизора. “…но если вы не любите меня, я совершу тысячу подвигов и понравлюсь вам, наконец”.
Пауза. Лизка, А г л а я и П е т р о в н а молча переглядываются.
А г л а я (неожиданно опять взрывается как бомба, которая уже давным-давно “тикала”). Я ЗДЕСЬ!!!
Г о л о с из телевизора (повторяет чуть слышно). “...тысячу подвигов и понравлюсь вам, наконец!”
А г л а я (кричит). Я здесь, родненький! Я тут! Я так давно тебя жду! (Не дождавшись ответа.) Не слышит он, что ли?! (Подскакивает, изо всех сил лупит телевизор.) Да тут я! Тут! Я с Лизкой и Петровной!..
Г о л о с из телевизора (он уже только угадывается, как откатившая морская волна). “...шшш-шшш-шшш...”
Прозвучавший трижды, голос принца из кинофильма “Золушка” истаивает и смолкает, как рано или поздно замолкает на свете все, что остается без ответа. Опять слышны только звуки огромного неуютного мира: свист и треск.
Растерявшаяся было П е т р о в н а, тянется к телевизору, чтобы его “заткнуть”, но вместо этого только в сердцах машет рукой...
Л и з к а (в волнении прижав руки к груди). А не он ли ту досточку на те камушки все время кладет?..
П е т р о в н а. Не мой ли это богатырушка прорвался? Хоть бы одним глазком на него взглянуть!..
А г л а я же молча загорается с ног до головы и начинает робко и мягко светиться, как телевизор. Отчего ближайший к крыльцу куст (рядом со скамейкой, на которой пионеры обычно признаются друг другу в любви) ответно вспыхивает мерцающим светом, освещая П е т р о в н у и Л и з к у, крыльцо и замолкший телевизор, стадион и пустой флагшток — и тогда начинает казаться, что в лагерь завезли какой-то счастливый широкоформатный фильм из тех, что обычно показывают в лучшие дни нашей жизни в южных открытых кинотеатрах...
(Лизке.) Помнишь, как мы однажды ночью в августе в прошлом веке в Гурзуфе купались? Точно так же тогда телами в воде светились!.. Были молодыми, бесшабашными, эх!..
Л и з к а (не слыша ее). Горим, что ли? Тогда воды!.. (Но вместо того, чтобы куда-то бежать, остается на месте, как завороженная.)
П е т р о в н а, А г л а я и Л и з к а (не выдержав, громко, как с необитаемого острова). А!.. МЫЗДЕСЬ! МЫТУТ! СЮДА! А!!!..
Осветив все вокруг, включая ближний лес и далекий залив, куст гаснет. Лагерь вновь погружается в темноту. Только слышно, как где-то в заливе плещется и булькает, ухает и неиствует таинственный и невидимый восьминос.
П е т р о в н а (она первая приходит в себя и сразу же начинает ворчать). А об числе мы, значит, сёдня снова не узнали! И-э-х!..
Конец первого действия и отбой
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина первая
Новый рассвет. Рано, сыро и, пожалуй, темновато — лагерь в основном еще спит. На крыльце А г л а я и П е т р о в н а. А г л а я, не отрываясь, смотрит в сторону залива, где встает солнце и где у горизонта алеет парус. Видно, что она куда-то собралась: на ее спине рюкзачок вроде пионерского. П е т р о в н а, по обыкновению, сидя дремлет и клюет носом.
А г л а я (вглядываясь в горизонт). Смотри, смотри, Петровна! Вроде он немного приблизился — почти на целый сантиметр! (Сбегает с крыльца вниз и тут же возвращается.)
П е т р о в н а (не открывая глаз). Да не, по-моему, стоит на месте. По-морскому это называется у них “дрейф”!
А г л а я. К заливу не подойти!!!
П е т р о в н а. Болото. Грязь. Все к черту заросло! Чего разбудила ни свет ни заря? Который уже четверг не сплю!
А г л а я (нервно). А в болоте, поди ж ты, восьминос!!! (Озаряясь новой мыслью.) Лизка где?
П е т р о в н а. Дрыхнет, конечно. Где ж ей быть? Не буди ее.
А г л а я. Вот что хотелось бы еще узнать: четверг сегодня все-таки или?..
П е т р о в н а (не открывая глаз, пожимает плечами). Да кто ж его знает? Возможно даже, что этого не знает никто! (Страшно зевает.) Не разучились бы — вполне могли бы ветер ему нагнать!
А г л а я (заметно оживляется). Ну!
П е т р о в н а. Да толку-то? Фарватера тут все равно нет. Еще при Петре Великом не прорыли. Ему бы со стороны фортов зайти — чрез час был бы.
А г л а я. Твой водоплавающим был, что ли?
П е т р о в н а (от неожиданности открывает глаза). Почему водоплавающим?
А г л а я. Ну, ты так морскими словечками сыплешь!
П е т р о в н а. Не, вполне сухопутный. Это я из Лизкиной книжки почерпнула, где про морзянку.
А г л а я. А как ты полагаешь, Петровна, к тебе или ко мне этот алый парус? Или он вообще к Лизке?
П е т р о в н а. Да там их много, матросиков-то этих бедных!
А г л а я (присаживается рядом с Петровной на краешек крыльца, готовая в любую минуту сорваться с места и, не смотря на восьминоса, сломя голову нестись к заливу). Я тебя никогда раньше не спрашивала: твой он во... (после того, как Петровна открывает глаза и бросает на нее строгий взгляд)...вообще каким был?
П е т р о в н а (наконец просыпается, но говорит спросонья, перескакивая через слова и как-то всмятку). Мой — он ведь еще самим Пушкиным Ляксандром Сергеичем описан был. Никакая это была, конечно, не голова! Отрубленная голова, это, скажем так, вольность поэта. Я ведь молодой, ох, и красивой была! Такой красивой, что просто ужас! За то, должно быть, он от меня перед самой свадьбой и свинтил. Буквально как Подколесин, что Гоголем в “Женитьбе” обсмеян. Боялся, может, что зменять ему буду, а может еще чего. Он рядом со мной вздохнуть робел. Может, спугался, что так и задохнется, не вздохнув в своей жизни больше ни разу, — кто ж их поймет, мущщин этих?.. Короче говоря, сбежал, не помня себя. Тогда ведь мущщины сильные к нам чувства испытывали, не то, что сейчас. Да... И врос по самые плечи в сыру мать землю от горя. Так дальше и жил, не живя. Это еще до Ляксандра Сергеича. Тогда ведь мущщины огромные были, до звезд. А после Ляксандра Сергеича, дав ему себя описать, говорят, опять выбрался на твердую сушу. Где-то, наверное, с тех пор и бродит, не показываясь. Стыдно, должно быть, за то. А можь и сама я в чем виновна пред ним?.. (Помолчав.) А ты говоришь — водоплавающий! Хотя теперь он, может, уже и того... (Бросает быстрый взгляд на горизонт.) Но я его все равно, конечно, дождусь!
А г л а я. А я своего диктора. Эх! (Снимает с плеч рюкзачок.) Видать, он у меня обстоятельный: вперед, как водится, стрелу пустил, а после и сам за ней следом!..
Ждут.
Наконец, П е т р о в н а окончательно просыпается и открывает глаза. Поскольку рассветает больше, то становятся видны детали. П е т р о в н а вглядывается в горизонт, как-то широко и нелепо водит по воздуху руками, будто убирает с лица огромную паутину, и неожиданно... снимает с горизонта алый парус надежды вместе с веревкой к которой, оказывается, тот был привязан.
Парус на поверку оказывается пионерским галстуком.
П е т р о в н а. Фу ты!.. Никак Лизка повесила?! (Разглядывает галстук.)
А г л а я. Дай сюда! Проклятье!!! (С силой мнет галстук.) Да что ж это такое? (Молчит, все больше и больше волнуясь.) Слушай!..
П е т р о в н а. Ну?
А г л а я. Слушай, слушай, Петровна! А этот... ну... Лизкин восьминос, который... Он что за животное, а? Совершенно ведь неизвестно! И что он по ночам делает — неизвестно тоже! Вдруг вылезает из воды и до утра по лагерю ползает? Представляешь, просыпаешься утром, а он перед тобой — восьминос этот! А считая с твоим рубильником, так и весь девяти! (Отчего-то волнуясь все больше.) Я вчера тебе забыла сказать: я, когда была в лесу, ну, по цветы, видела сшибленный мухомор. И вроде нашу малину кто-то ел!..
П е т р о в н а (неожиданно строго). Малину?! Это нехорошо!!
А г л а я. Я еще тогда подумала: неужто снова пионерчики в лагере завелись? Хотя понятно, что пионерчики исчезли навсегда, ничего ведь в жизни не повторяется! А только вдруг это восьминос из залива вылез? А что ты думаешь! Давай, пока Лизка спит...
П е т р о в н а. Ну?
А г л а я (брезгливо передергивает плечами). Да нет. Он склизкий, носастый. АТОМНЫЙ!!! Не поймаешь его. Тьфу!
П е т р о в н а (поняв состояние Аглаи). И стрелу он тоже, что ли к тебе затащил? Стремился к Лизке и перепутал дверью?
А г л а я. Стрелу не трожь!
П е т р о в н а. Других вариантов нет. (Как-то странно и хитро прищурившись.) Ну, спортсмены стреляли поблизости... (Зевает.)
А г л а я (долго и тяжело смотрит на Петровну). Уеду я отсюда к черту! Диктора своего поеду искать! (Вновь надевает на плечи рюкзак.) Прощай, Петровна! Не буди Лизку. Пусть спит.
Раздаются пронзительные звуки побудки, и на крыльцо вылетает заспанная Л и з к а с пионерским горном в руках.
(Едва с надеждой встрепенувшись на звук.) Тьфу!
Л и з к а. Просыпайтесь, бесполезные! На стадион пора! Небось, без меня тут зарядку делали, а? (Щурясь, смотрит на горизонт.) Светило возвращается! Вчера так жалобно с нами прощалось — я думала в этот раз точно навсегда! Ну? Который сегодня день? (И, поскольку все молчат.) Ясно. (Что-то ищет на крыльце.) Где мой галстук? Вот тут висел! На этом самом месте! (Строго смотрит почему-то на Петровну.) Вчера постирала и повесила сушиться!..
П е т р о в н а и А г л а я, переглянувшись, возвращают Л и з к е галстук.
Нарочно что ли смяли?
П е т р о в н а (кивая на рюкзачок Аглаи). Аглайка вон, в город собралась, да мечтою за твой галстух зацепилась.
Л и з к а (вдруг). Аглайка, я с тобой! (Дернувшись в сторону, но, встретившись с пустым взглядом Петровны, осекается.) А ты разве не будешь вечером крутить нам кина своего, Аглайка?
А г л а я молчит.
П е т р о в н а (Аглае). Бежишь, значит?
А г л а я. Почему бегу? Просто уезжаю. Обыкновенно. На поезде. Как все.
П е т р о в н а. Всё. Пошла в корпус. Досыпать. Прощай. (Уходит.)
Л и з к а (покрутив в руках галстук, неожиданно повязывает галстук Аглае как косынку.) Вчера под трибунами нашла. Будешь ты теперь тут у нас самой красивой. А мы с Петровной так и продолжим ходить в ватниках! (Достает откуда-то маленькое зеркальце, протягивает Аглае.)
А г л а я. Где нашла?
Л и з к а. Сама сотворила пока вы спали. Всю ночь возилась...
А г л а я (посмотревшись в зеркальце). Спасибо. Да только теперь уже, наверное, все равно!.. (Поколебавшись.) Я ведь ночью тоже глаз не сомкнула. Да и у Петровны зачем-то свет горел... (С тоской смотрит куда-то вдаль.)
Л и з к а (с отчаянием). Тогда может быть споем на прощанье, как прежде?
А г л а я. Все равно. Делать-то больше что?..
Вдвоем запевают старую пионерскую песню. Причем, не смотря на то, что Л и з к а старается изо всех сил, ответа нет. Не слышно почему-то даже эха — говорят, такое иногда бывает перед дождем.
(С нескрываемой досадой.) Даже эха нет!
Л и з к а. Может, еще одну?
Поют.
На шум из корпуса неожиданно появляется… П е т р о в н а. При виде которой А г л а я даже отшатывается.
П е т р о в н а. Снова разбудили, неладные! (Однако начинает подпевать Лизке и Аглае. Заметно, что она также старается изо всех сил.)
Поют так громко и пронзительно, как обычно поют на Руси: будто хотят искричать в песне всю невысказанность души. Прислушиваются: ответа нет. А г л а я вновь собирается уходить. На этот раз, похоже, навсегда.
Л и з к а (тихо). Покажь стрелу, Аглая! (После того, как Аглая, поколебавшись, достает из рюкзачка стрелу.) Легкая какая!.. Просто невесомая! (Петровне.) Да?..
П е т р о в н а (Лизке, строго). Ну-ка?.. Дай сюда! (Оглядев стрелу со всех сторон и в различных смыслах.) В самом деле!.. (Играется со стрелой, демонстрируя ее необыкновенные возможности, и при этом случайно — а может и не совсем случайно? — отпускает ускользнуть по воздуху, как по ручью.) А мы-то гадали: откуда она тут взялась? Да сама прилетела. По воздуху. Из сказки! Из нашего волшебного детства!
А г л а я. Из детства!.. (Вдруг задохнувшись.) Вот оно что!.. (Хватается за грудь.) Ой, метро-метро! Безвоздушное пространство! В глазах темно!.. (Потянувшись за стрелой.) Ах!..
Л и з к а. Оставь, Аглайка! Разве догонишь?.. Только что ж нам ее безымянно, как лягушкам каким-то?..
П е т р о в н а (отчего-то по-прежнему строго). Надеюсь, не забыли еще, что значит детство?
А г л а я и Л и з к а (хором). Нет!!!
П е т р о в н а. Ну?
Л и з к а. Детство это... Объестся мороженым!
П е т р о в н а. Еще!
Л и з к а. Подольше гулять!
А г л а я. Не слушать родителей! Сидеть на заборе!
Л и з к а. Читать под одеялом сказки с фонариком!!
По мановению руки П е т р о в н ы окружающий мир преображается. На миг становится так, как это бывает с нами только в детстве: зима и лето, день и ночь, солнце и небо, полное ярких звезд, — как гроздь безмолвного ночного фейерверка, вечно падающего на Землю и так ни разу ее не достигшего, — все это сразу, одновременно, изобильно и бессчетно… Миражом колыхнувшись над лагерем, видение исчезает.
П е т р о в н а. А я в детстве, например, любила собирать марки. Очень любила!
Л и з к а. Какие в твоем детстве были марки? В доисторические времена? Каменные, что ли? С динозаврами? Ты что?
А г л а я (вдруг, глухо). Да в детстве я бы просто перелезла через этот четверг!
Л и з к а. А я бы, наоборот, подлезла под него!
П е т р о в н а. А я бы разбежалась и проскочила наскрозь! Будь он трижды неладен!.. А там перебежками на южный берег и привет! В деревню! В глушь! Приучать к волшебным сказкам деревенских детей! Может, их еще не всех испортило телевидение?.. (Аглае.) А ты хотела “обыкновенно”, “на поезде”! “как все”! Забыла, что ли, кто мы такие? Мы же с вами СИЛА! Хоть и нечистая... На первый взгляд, может, и не очень заметная. Ир... р... рациональная!
Л и з к а (вворачивает). Как число “пи”?
П е т р о в н а. Только разве может жить без этого маленького числа мир? Да без него ни одно колесо не поедет! Жизнь сделается квадратной!.. Двухмерной! Вы что?!
Л и з к а (с готовностью подхватывает). Говорят, — все лодки станут вдруг плоскодонками, прыжки будут только в длину, из рыб выживут единственно камбалы, а из женщин — одни манекенщицы... В водке... (Прыскает.) В водке будут исключительно градусы, но не литры! Зато исчезнут утюги, асфальтовые катки и... альпинисты!..
А г л а я (вдруг, с испугом). И еще я, наверное, в детстве умела летать! Честное слово!
П е т р о в н а. Не верю.
А г л а я. В самом деле! (Сбрасывает с себя тяжелую верхнюю одежду, проверяет карманы, выбрасывая из них булочки, конфеты, пирожки... Прыгает на месте, стараясь избавиться от после<