Думаю, многим знакомо чувство, когда ты просыпаешься утром в палатке. Во-первых, накануне ночью каждый квадратный сантиметр твоего тела дрожал от холода, а желание пойти спать к костру возрастало в геометрической прогрессии. А сейчас ты представляешь собой помидор, который дозревает в парнике. Солнце проснулось давно, еще в 4:27, и уже успело прогреть палатку до самого донышка, высушить каждую её ниточку, и создать в твоих снах блестящие белые узоры (знаете, это когда глаза закрываешь, а свет-то всё равно проникает и рисует что-то на твоих внутренних веках). Во-вторых, ты мало ориентируешься во времени. Который час? Какое число? Ну, хотя бы, какой день недели? Не припоминаешь? Да и не стоит, на природе не существует всех этих циферок! В-третьих, руки почему-то именно утром в палатке теряют всю свою кинестетическую чувствительность, и кажется, будто они чужие. А еще ты просыпаешься в одежде: в брюках и свитере. А если накануне ночью было очень холодно, то еще и в куртке и шерстяных носках. Необычные ощущения, согласитесь?
Но я сомневаюсь что кому-нибудь, кроме меня, знакомо чувство, когда ты просыпаешься утром в палатке после бессонной ночи по случаю нападения диверсантов, рядом лежит деревянная винтовка, а на твоих руках надеты вязаные носки с большу-у-ущей дыркой в районе пятки, и до тебя доносится сонный, но звенящий голос-будильник коменданта лагеря: «Па-а-а-а-дъём! Па-а-а-астроение!». Каждый мой июль проходит в лесу с диверсантами, в палатке на двадцать человек, около костра с бурлящим котелком, рядом с товарищами.
Наверное, если бы в 10 классе я случайно не забрела в военно-патриотический клуб, сейчас я была бы совсем другой. Я была бы типичной девочкой, которая так и не нашла себе применение, не имела бы возможности реализовать свои лучшие качества в этом мире. Сначала – «Камуфляж? Ну, ладно. Кувыркаться? А как это, я не умею, я же девочка. Прям вот здесь отжиматься? Тут же грязно, фи!». Теперь, спустя четыре года, единственная одежда, в которой я чувствую себя уверенно – камуфляж, кувыркаться я не боюсь даже на бетонной поверхности, несмотря на синяки на плечах, а насчет отжиманий… Теперь отжимаю уже я.
Теперь я люблю уходить из дома в семь утра, загружать-разгружать кучу тяжёлых нужных вещей, делать марш-броски на несколько километров, пахнуть костром и рефтамидом, напялить камуфляж и валяться в пыли, не парясь о своём внешнем виде, ползать по кустам и лесам, знать, что никогда не останешься одна, заваливаться в автобус/маршрутку большой камуфлированной толпой, привязывать и отвязывать верёвки, царапая пальцы, спать по два часа за ночь, учить младших растягивать тенты и вбивать колышки, приходить домой уставшей, чумазой, без сил, но с чувством до краёв наполненного дня. Ответственно выполнять любые задачи, делать взвешенный выбор, думать и просчитывать, просить помощи и всегда её получать, находить силы на самые сложные задания, забывать о мобильнике и соц.сетях.
В ту ночь напали диверсанты. Петарды взрываются громко, в тишайшем спящем лесу звуки разрывающихся корсаров кажутся чем-то чужим и ужасным. Высоченные угольные сосны втыкаются в небо и кошмарно скрипят, каждый куст кажется врагом, любой звук пробуждает желание быть незаметными. И дело даже не в том, что большинство из нас – дети, дело в азарте и придуманной нами важности дела. Этот дикий восторг от того, что можно лишний раз почувствовать себя не таким, как все твои приятели, одногруппники и одноклассники. Они сейчас все посапывают в своих тёплых чистых кроватях, а ты сидишь или даже лежишь в кустах с деревянной винтовкой наперевес, на тебе только шорты, майка и кожа, покрытая мурашками. А самое главное, что тебя совсем не волнует, сколько лет твоим товарищам. Младше они на пять, или на десять лет – это не имеет никакого значения. Важно только то, что на них можно положиться. Они не друзья, а именно товарищи, каких нет там, за пределами леса.
Я бегаю с тревожной группой и учу их реагировать на малейший шорох. Сама до жути боюсь темноты, боюсь каждый куст, чей контур похож на чудище, но бодрым шепотом даю советы, размахиваю большой сосновой дубиной и шучу по любому поводу. Диверсантов мы поймали не скоро. 40 минут наш маленький лесной стан содрогался от оглушительных взрывов, кто-то спал на посту, а кто-то просто растерялся и даже не смог найти свои ботинки на выходе из палатки. На моей памяти такое было впервые – обычно диверсант взрывает 2-3 петарды, после чего оказывается в нашем плену.
«Как вы не понимаете, что если вы видите явное препятствие на пути к решению какой-то задачи, то нужно это препятствие либо ликвидировать, либо придумать, как его обогнуть!»
«Но там темно», «обувь непонятно где», «нам не видно» -- раздаётся из строя. Я вздыхаю.
«Если вам не видно – возьмите фонарик и закрепите на входе в палатку – будет светло. Если обувь непонятно где – ставьте её аккуратно. Каждый день просим вас её прибирать, но вам же кажется, что мы это делаем из соображений – мы коменданты, делаем что хотим, чем бы нам сегодня помучить бойцов… Всё, что вы делаете в лагере, необходимо для вашего же комфорта. Мы ходим сами за водой, чтобы умываться и готовить еду, носим дрова, чтобы разжигать костёр, перебираем оружейку, чтобы удобно было по тревоге получать оружие, стоим на посту, чтобы сохранить имущество и сон товарищей. Всё, что мы делаем, помогает нам жить здесь, в лесу, целый месяц, а ещё это доказывает родителям, что и в восемь лет ребёнок может быть самостоятельным и разумным».
Десятиминутный диалог со строем, недовольное бормотание, небольшие ремарки пятнадцатилетнего коменданта Вовы, чьи помощником я была, потом тревожный сон.
А утром я просыпаюсь в палатке-парнике, в штанах и двух куртках, рядом лежит деревянная винтовка, а на моих руках надеты вязаные носки с большу-у-ущей дыркой в районе пятки, и звенящий голос-будильник коменданта лагеря: «Па-а-а-а-дъём! Па-а-а-астроение!» сообщает мне, что лагерь просыпается, берёт свои полотенца и бежит на речку умываться. А я могу поспать еще 20 минут и отправиться готовить завтрак. Я закрываю глаза, но тут же распахиваю их снова, потому что голос руководителя Сергея, который всё время звучит строго, даже если он ведёт добрые разговоры, громыхает: «А где Варя? Спит еще что ли?! ВА-А-А-А-А-АРЯ!».
Пять секунд на анализ ситуации, я вылетаю из палатки, приземляюсь по стойке смирно перед строем. Вид у меня, как у девятнадцатилетней девочки со светлыми запутанными волосами, которая всю ночь бегала по лесу с сосновой дубиной, кувыркалась и ползала, а потом читала лекцию на тему самостоятельности в восемь лет. Все улыбаются мне, потому что наши тёплые отношения даже моими рассерженными тирадами не испортить, я всё равно самый весёлый помощник коменданта, с которым можно баловаться, если заключить определённую договорённость по совмещению баловства и выполнению работы.
«За верность слову и делу, за разумность и осознанность действий Любимец Варваре присваивается очередное звание “Лейтенант”». Троекратное «ура», моя ошеломлённая сонная улыбка. И шерстяные носки с большу-у-у-ущей дыркой в районе пятки, которые надеты на моих руках.