Наслаждаясь крутым паром баньки, смешанным с дурманящим запахом целебных трав, Хорыга нынче особенно тщательно очищал тело и душу. Сегодня приспел тот день, которого он ждал почти всё лето и осень, вынашивая в себе мысли, как женщина драгоценный плод. Из одной простой клеточки‑мысли рождалась другая, третья, сотая, они множились и собирались в отдельные сообщества, а эти сообщества, в свою очередь, составляли части единого будущего плода раздумий – Книги. Он ещё не видел перед собой её страниц, а только собирал мысли, образы и чувства, выстраивал их так и этак, чтобы они были живыми, действенными и посредством устремлений души создателя передавали всю чистоту и силу славянских Вед. Ходил ли отец Хорыга по лесным полянам в поисках разных трав и кореньев, мерил ли широким шагом тропинку среди хлебов, спеша на помощь больному, рыбачил на утренней или вечерней зорьке в лодке на озере, косил сено впрок для коз или тащил из леса сушняк целыми лесинами, чтобы заготовить дрова на зиму – всё это время он не переставал думать о решении, принятом Радой Кудесников, и мысль его работала над будущей книгой.
Он знал, что другие кудесники в своих Боголесьях также думают о том, что напишут потом на дощечках. Все они должны написать об одном, но каждый по‑своему. Жрец Перуна остановится больше на подробностях воинских заветов и обрядов, на молитвах и гимнах, которые поют перед выступлением в бой. Жрец Макоши напишет о древнейшем почитании Луны и влиянии её на человеческую, в особенности женскую судьбу. Жрец Купалы расскажет о необходимости соблюдения славянской чистоты и здравия. Жрец Яро‑бога откроет тайну ярой силы и общения с Лешими, Водяными и Русалками. Звёздный кудесник опишет зги и планиды небесные, откроет их влияние на человека. Служитель Земнобога расскажет обо всех землях, где побывали раньше славянские роды и где проживают сейчас. Что же напишет он, служитель Хорса, грядущим потомкам Руси?
|
|
Тщательно вымывшись, Хорыга надел рубаху, порты и сапоги, предварительно обернув ноги чистыми холстинами. Прошёл через двор по мокрой жухлой траве и опавшим листьям в избушку. Расшевелив в печи жар, бросил на красные угольки несколько тонких свитков сухой бересты, которые почти сразу же вспыхнули. Затем подложил куски коры, а сверху – сухих поленьев. Убедившись, что печь загудела, закрыл заслонку, тщательно вытер руки паклей и уселся за грубый, но прочный деревянный стол.
За стенами всё так же ровно и жалобно плакала осень, роняя частые слёзы на поросшую мхом крышу избушки.
Волхв зажёг старый масляный светильник и взял одну из подготовленных для письма дощечек, которые аккуратной стопкой высились на столе. Большая рука погладила ещё чистую гладкую поверхность: сколько труда было вложено, чтобы изготовить эти дощечки!
Для создания деревянных книг боле всего подходит бук: лёгкий, прочный, он хорошо обрабатывается и долго сохраняется. Долговечен и дуб, однако его волокнистая древесина не так хороша для получения гладкой поверхности, на которой потом вырежут «чаровные знаки», несущие грядущим поколениям волшебную силу мудрости. Прекрасно хранятся письмена и на берёзе, особенно если её выдержать года три в морской воде. «Морёное» дерево может сберегаться сотни лет, не подвергаясь разрушению.
|
|
Отец Хорыга ещё раз осмотрел дощечку с характерными для бука красноватыми чёрточками по белому полю древесины и остался доволен. Спиленное в нужный срок, специально обработанное и высушенное дерево не имело сучьев или повреждений, вручную острым ножом было доведено до нужной толщины и гладкости и предназначалось именно для письма. Дощечки были готовы принять и сохранить для других мудрость и силу волховского слова. Для тех, кто, может быть, только родятся через сто, двести, пять сотен лет…
Кудесник вдруг подумал: «Смогу ли я выразить в буковицах то, что необходимо сказать, сумею ли облечь в слова живую душу? Одно дело, когда перед очами лица и глаза людей, а как говорить в пустоту? Я ведь не ведаю даже, что станет важным для потомков тогда…»
Лежала на столе готовая к написанию дощечка, лежало костяное стило. В голове толпился сонм мыслей, чувств и событий, о которых он хотел поведать, но не знал, с чего же начать.
Волхв долго сидел раздумывая. Он с утра ничего не ел, но не помнил об этом. Он вовсе забыл обо всём и словно оцепенел, устремив взор на чистую дощечку и уходя мыслями всё дальше в грядущее. Поверхность дощечки постепенно затуманилась, а потом стала прозрачной, и сквозь неё проступили какие‑то тени. Потом тени стали явственнее, и вскоре уже можно было различить людей, облачённых в какие‑то странные непривычные одежды. Но боле всего кудесник был поражён обилием железа: железные повозки без коней носились повсюду, будто огромные рычащие звери, железные колесницы мчались, сцепленные друг с другом, выпуская огонь и дым, как драконы. Огромные железные лодии – и как их только выдерживала морская гладь – везли людей по морям.
|
|
Видение сменилось, и кудесник увидел других железных зверей, которые нападали и убивали людей. По небу пролетали, не делая ни единого взмаха, громадные железные птицы, гудящие, как растревоженные шмели. Они бросали сверху железные яйца, и из тех яиц выходила Смерть, от которой гибло не только всё живое, но и разверзалась земля. Люди метались то в одну, то в другую сторону, собирались в толпы и разбегались поодиночке, оставляя не поле битвы такое количество мёртвых тел, что просто не верилось, что столько людей вообще может быть на свете.
Отображение показало иные картины, вроде бы мирной жизни. Но и там люди часто пребывали в смятении, как перекати‑поле на прихотливом ветру. Волхв не понимал их речи, не знал, кто они и чем занимаются. Но исходящее от них чувство страха, радости, беспокойства читал без труда в своём зерцале времён. Часто они были похожи на неразумных детей, которые ярко одевались, украшали себя всякими безделушками, окружали кучей разных вещей и всю жизнь, казалось, только тем и занимались, что безжалостно ломали и выбрасывали одни безделушки, чтобы тут же поменять их на другие. Видел кудесник и людей мудрых, похожих на волхвов, и проникался к ним невольным уважением. Но они чаще всего оказывались одинокими в своих мыслях и не имели учеников. Им не хватало уверенности и опоры, которую смутно чувствовали, но не могли найти.
– Они слишком многое позабыли из Сварожьих Устоев и многое утратили из своих корней… – вслух произнёс кудесник. – А ведь только Правь даёт силы побеждать Тьму. Сколько бы ни прошло времён, Поконы Сварога остаются извечными родниками, которые насыщают жаждущих. Слава тебе, премудрый Велес, что просветил мой ум и благословил на дело богоугодное!
Отец Хорыга понял, что и как нужно сказать, дабы люди могли понять написанное как сейчас, так и через многие сотни лет.
Он решительно взял стило, расчертил дощечку линиями и начал быстро и уверенно вычерчивать под ними острым концом буквы, складывающиеся в слова.
«Напрасно забываем наши доблестные старые времена и идём куда – неведомо.
А когда зрим воспять, говорим, что стыдимся теперь познавать Навь, Правь, Явь и все стороны Бытия ведать и понимать…
Только молясь богам, имея чистыми тело и душу, будем жить с Праотцами нашими, в богах сливаясь в единую Правду.
Так лишь мы будем Даждьбожьими внуками!» [30]
– вслух прочитал окончание дощечки Светозар.
Подняв глаза, он ещё некоторое время пребывал под впечатлением увиденного. Потом перевёл взор на отца Велимира. Тот сидел прикрыв веки, голова склонилась на грудь. Похоже, уснул, а может, ещё не вышел из грядущего.
Чтобы не тревожить старца, юноша тихо выскользнул из храмины и пошёл к озеру. После света костра тьма была плотной, почти вязкой, лишь звёздное небо проглядывало сквозь полог туч.
У воды воздух был сырой и прохладный. Светозар сел на камень, скрестив руки и обхватив предплечья ладонями, и погрузил взгляд во тьму. Малоразличимые очертания предметов и однообразная серость вокруг не отвлекали от мыслей.
«А ежели я уйду с Микулой и меня скоро убьют?» – вдруг подумал он.
Очам представилось видение, как лежит он, бездыханный, и алая кровь стекает из смертельной раны на зелёную траву. Потом трава отчего‑то стала синей, а вокруг паслись синие овцы и лошади. «Это Сварга», – понял Светозар, и на душе стало радостно. Но впереди неожиданно возникла чья‑то тень, которая пристально глядела на него, а в ушах, как тогда, на Перуновой поляне, прозвучал голос Мечислава:
– Ты спас людей? Позаботился об отце Велимире? Сохранил деревянные книги?
Очнувшись от мимолётного видения, Светозар почувствовал, как пылают лицо и уши, в то время как руки совсем онемели от холода. Испытанное чувство стыда было таким сильным, что Светозар понял: это было вещее видение, именно так встретит его Мечислав в Ирии. Перед этим чувством сразу померкло желание свершения великих подвигов. Под влиянием беседы с Велимиром и ночного холода на озере сердце поостыло, и Светозар смог мыслить спокойнее, видеть дальше и шире. Он понял, что подвиг можно совершить не только в бою, что порой намного трудней и ответственней жить, дабы исполнить предначертанное. Как это сказал отец Велимир: быть жрецом‑хранителем и жрецом‑воином одновременно, нести, следуя по пути Прави, в голове Перуна, а в сердце – Даждьбога.
Край неба заметно посветлел, над озером заклубился туман, и Макошь уже шла в холодную синеву рассвета по размывающейся звёздной стезе, откуда скоро должен проскакать Белый Всадник и разбудить Хорса, спящего на своей золотой постели, и сказать ему: «Гряди, Солнце, на луга свои синие. Садись в колесницу твою и сияй над землёй с Востока!»
Это утро было похоже на то, когда они готовились к схватке с печенегами. Но сколько с тех пор произошло разных событий…
Светозар поднялся и, размяв затёкшие ноги, пошёл обратно в селение. Сердце вновь защемило, когда он увидел коней и людей в полном походном снаряжении. Соратники Микулы в последний раз проверяли подгонку сбруи и надёжность крепления перемётных сум. В сыром воздухе голоса людей были низкими и сипловатыми, а по чувствительным ногам лошадей мелкими волнами прокатывалась дрожь.
Сдерживая комок в горле, Светозар по‑братски обнялся с каждым из воев, они действительно стали братьями за всё это трудное время: сколько раз спасали друг друга в горячих схватках, делились последним куском, вместе горевали над погибшими и праздновали нечастые радостные события.
Микула сразу почувствовал, что Светозар стал иным: тяжкая ноша, что легла на плечи юноши в эту ночь, сделала его старше.
Микула хотел сказать что‑либо ободряющее, но не умел говорить складно. Положив свою широкую длань на затылок Светозара и слегка сжав, как бы проверяя крепость его шейных мышц, Микула пробормотал:
– Ну, добро! Бывай, хлопче, не тужи! Хочь так, хочь сяк, в Ирии всё одно колысь побачимся!
Он сгрёб юношу в объятия. Потом отпустил и сразу же подал знак. Почти бесшумно, как лесные духи, вои взлетели в сёдла и через несколько мгновений растворились в сером мареве наступающего рассвета. Провожающие, тихо переговариваясь, стали расходиться. Светозар подошёл к отцу Велимиру, шепчущему вслед всадникам какую‑то напутственную молитву, и встал рядом. Вслушиваясь в удаляющиеся звуки конских копыт, он бережно прижимал к груди мягкие сафьяновые ножны, в которых лежали три метательных ножа – памятный подарок Микулы.
И вот опять наступило лето, второе со времени ухода Микулы и третье с момента их поселения у озера. Прошлой весной поселяне выжгли участок буреломного леса и впервые посеяли на пепле ячмень и просо. Но зёрен прошлого урожая почти не трогали, все они были оставлены на посев в нынешнем году. Злаки взошли на славу! Вон они, за селом, вызревают на солнце. Топорщится жёсткими усами ячмень, неприхотливый к погоде и месту. Растёт он и на жарком полудне, и на холодной полуночи, и даже в горах расти может, потому зёрна его повсюду с собой берут и на новом месте высаживают. А зёрна спелого ячменя, ежели их обмолотить и натереть до жемчужного блеска, на настоящие перлы схожи. Вкусны и сытны «перловая» и пшённая каши да ячменные лепёшки! Ежели помогут славянские боги, добрый осенью вызреет урожай, а с ним и грядущая зима не страшна!
И завтра, впервые за три лета, они широко отпразднуют Купальские праздники, об этом объявил отец Велимир на последнем сходе.
Сердце Светозара защемило радостным предчувствием, это было связано с Ивицей. Робкая и тихая подружка за три лета превратилась в настоящую красавицу, от одного взгляда на которую кровь начинала быстрее течь в жилах, а в груди перехватывало дыхание.
Светозара окликнули. Мужчины уже собрали плотницкий инструмент и шли на озеро смыть с себя пот и пыль.
На обратном пути, под предлогом попросить новую рубаху на завтра, юноша зашёл к бабе Ганне.
– Тоби сорочку? – Не дожидаясь ответа, она пошла к сундуку и достала из него новую рубаху. – Мы з Ивицей шили, – пояснила она, – а мережку Ивиця для тэбэ сама робыла, мабуть, не байдужый ты йий, а, хлопче? – спросила Ганна, мягко улыбаясь.
В это время, будто чувствуя, что говорят про неё, вошла Ивица. Увидев Светозара, она смутилась и опустила глаза.
– Ну шо, дочка, отнесла сорочки старости?
– Отнесла, он уже людям раздаёт, у кого своей нету, – произнесла Ивица чистым голосом, от которого у Светозара всё зашлось внутри сладкой дрожью.
– Дякую… – Светозар взглянул на девушку и, не найдя, что сказать, быстро вышел, укоряя себя за неуклюжесть и скудословие. И вместе с тем ему было хорошо: как она взглянула, какой у неё голос, какие русалочьи глаза…
Утром на Купалье, встав с первыми лучами Солнца и вознеся ему приветственную молитву, люди погасили очаги и все огни, какие только были в доме, и нарядились в чистые белые рубахи.
Затем все направились к озеру, где на пригорке стоял новый, ещё пахнущий смолой кумир с четырьмя головами, глядящими на четыре стороны света. В каждом новом месте всякий Род сам выбирал, каких почитать кумиров, кого славить в своих молитвах, просить защиты и благословения, ибо все они были ипостасью Сварога Единого.
Поскольку многие из беглецов были киянами, издревле чтившими Даждьбога, а отец Велимир являлся его жрецом, то одним ликом кумира был Даждьбог, глядящий на восход, откуда появляется Солнце.
Вторым ликом был Перун, который хранил их и защищал во времена тяжких испытаний. Перун глядел на полдень, в сторону греков, накликавших на Русь многие беды. Третьим покровителем избрали Стрибога – владыку ветров, глядящего на полночь, чтобы он был незлобив к поселившимся здесь людям и особо не морозил их северными стужами и лютыми бурями. А на заход глядел Ладо – покровитель мира и добра, лада в Роду и меж людей.
Богам были принесены жертвы: Перуну – бык, Стрибогу – цветные ленты, Даждьбогу – колосья злаков, Ладу – цветы. Помимо этого всем богам клались плоды, всякие лесные дары и возливался хмельной мёд‑сурица.
Светозар как‑то спрашивал отца Велимира, отчего одним богам дают бескровные жертвы, а другим, например Перуну, режут быка или даже коня.
– Перун – покровитель воинов, – ответствовал жрец, – а воину нужна сила, как у быка, и добрый конь, чтоб добыть победу.
Светозар вспомнил об этом, глядя, как старый волхв окроплял кровью жертвенный камень. Затем, сделав приношения из мёда и брашна, отец Велимир сотворил общую молитву богам. День начался с церемонии Искупления.
Каждый, кто вспоминал какую неправду, признавался перед сходом, а сход решал, кому простить неправый проступок, а кому назначить откуп либо исправление провинности.
– Теперь, после искупления, мы должны по обычаю нашему отправиться к могилам предков, – заговорил медленно, часто останавливая речь, отец Велимир. – Но могилы наших предков остались далеко отсюда и по всему тяжкому пути до сих мест. – Старый волхв опять помолчал, чтобы отдышаться. – Посему тут, на новой земле, рассыплю я прах убиенных друзей наших, что пали в сече жестокой с ворогом. Пусть прах их в эту землю войдёт, и память о них с нами навек останется…
Он взял сосуд с прахом, с трудом поднялся и направился к ячменному полю. Люди пошли следом и молча встали у края. Отец Велимир стал вынимать горсти и бросать по ветру, приговаривая:
Как прах ваш – покрытие полям нашим, так и вы – покрытие нам.
Как земля питает силой колосья злаков, так и вы из Сварги небесной укрепляете живот наш.
И да пребудете с нами ныне и во всяк час! Слава вам! Слава! Слава!
– Слава! Слава… – эхом отзывались люди. Они глядели, как старый волхв рассыпает пепел, и каждый вспоминал то место, где остались могилы предков, либо поля, над которыми был развеян прах родственников и друзей. Где были дома, ставшие погребальным костром для тех, кто не успел спастись. Тяжкие думы, как чёрный пепел, кружились над полем в ясный купальский день. Но без почитания Рода, без памяти об умерших нет настоящего праздника.
Светозар шёл рядом с отцом Велимиром, поддерживая его и помогая нести сосуд. Частички пепла падали на его белую рубаху, а перед очами стояло пепелище дедушкиной избушки. Он вновь переживал тот вечер, когда под холодным взором луны и далёких звёзд хоронил прах любимого учителя. «Пусть слова нашей памяти долетят и до твоей безымянной могилы, дедушка. Спасибо, что заботишься обо мне, что не раз спасал от меча, топора, стрелы, не замеченных мною, и в последний момент отводил смертельный удар, – шептал Светозар. – И ты, Жилко, верный надёжный друг, наверное, смотришь сейчас на нас. Резцы твои не остаются без дела, сколько чудных узоров вырезали они на наших домах, тебе бы понравилось! Мы помним о тебе, о Рябом, обо всех вас, чьи души унеслись вверх с дымом погребального кострища там, под Черниговом…»
После окончания обряда Светозар пошёл с мужчинами готовить место для возжигания Священного Живого Огня. На поляне у озера вкопали два ствола дерева с «рогульками» наверху, куда положили бревно. Внизу между стволами также закрепили бревно, так что всё сооружение стало похоже на огромную букву «П», замкнутую внизу. В верхнем и нижнем бревне вырубили ямки, в которые вставили затёсанное с обоих концов бревно потоньше, середину его обвили вервью, оставив длинные концы, так что по нескольку мужчин поочерёдно тянули верёвку, каждый в свою сторону. Бревно при этом вращалось и силой трения возжигало огонь, разгоравшийся от подкладывания в ямку сухого мха и травы.
Девушки и женщины в это время собирали цветы и плели венки, женщины – свои, а девушки – свои.
Вечером, когда зажгли Живой Огонь, девушки и женщины надели венки и закружились в хороводе с песнями вокруг берёзы, украшенной цветами и лентами, к стволу которой была прислонена большая кукла из прошлогодней соломы – Кострома, наряженная в старые женские одежды.
Когда пение стало жалобным, Светозар присоединился к парням, которые пытались по одному прорваться через хоровод и схватить Кострому. Наконец им это удалось, и они бросили Кострому в огонь. Тем самым женщинам давалось понять, что убиваться по прошлогодней соломе – зряшное дело, когда на полях зреет новый урожай.
Утратив чучело, девушки стайкой побежали к юношам, охранявшим куклу Купалы, одетого в порты и рубаху, набитые сеном. С визгом и смехом, отвлекая охранников, девушки пытались умыкнуть куклу. Вот уже Купала в руках одной из них, все стремглав бегут к воде и топят в ней чучело.
Было такое предание, что некогда Семаргл‑Огнебог встретил на берегу Pa‑реки богиню Купальницу. У них родились дети: Купало и Кострома, воплощение стихий Воды и Огня. Но судьба разлучила брата с сестрой, гуси‑лебеди унесли Купалу на своих крылах за тридевять земель. Через много лет Кострома, гуляя по берегу реки, сплела венок и хвалилась, что никто не сможет сорвать его с головы, то есть она никогда не выйдет замуж. Тут налетел ветер, сорвал венок и бросил в воду, где на лодке проплывал Купало. Он поднял девичий венок. Кострома не признала брата, а обычай повелел им жениться. И только после свадьбы молодые узнали, что они брат с сестрой, и решили покончить с собой, утопившись в реке. Кострома стала Русалкой‑Мавкой, а потом боги превратили их в цветок Купала‑да‑Мавка (Иван‑да‑Марья).
Потому в этот день сжигают чучело Костромы, а куклу Купалы топят в воде, чтобы избежать кровосмесительного брака. После этого девушки пускают по реке венки, ища суженого. В этот день веселятся, прыгают через костёр, собирают в лесу и на лугах целебные травы.
Отец Велимир, медленно обходя подготовленный костёр, зажигает его головешкой, взятой от Живого Огня. Пламя с радостным треском набрасывается на сухие ветви. В разгорающийся костёр подкладывают сучья потолще, а затем и целые смолистые брёвна. Огонь набирает силу, гудит и трещит, вознося свой пылающий оселедец высоко в тёмное небо, дополняя жаркими искрами россыпь блестящих звёзд. Но вот трепещущий язык пламени разделился вверху на три, будто огромный огненный тризуб восстал во мраке между Землёй и Сваргой. Все собравшиеся на поляне возликовали, поскольку это был знак от богов, что им угодны нынешние жертвы и сегодняшнее празднество.
После этого началась общая трапеза замирения. Женщины принесли всякую снедь, питьё и душистые лепёшки свежеиспечённого хлеба: драгоценную муку берегли специально для Купальских свят с прошлых Овсеней. Особенность трапезы замирения состояла в том, что люди угощали друг друга, прося прощения за вольные или невольные обиды, укоры, несправедливости. В знак примирения человек должен был принять из рук бывшего обидчика хлеб и сурицу и, в свою очередь, угостить его.
Глаза парней и девушек горели отражением бликов костра и особым радостным возбуждением: ведь сейчас, после замирения, им предстоит выбирать себе суженого или суженую. Конечно, выбор сделан давно, но он должен подтвердиться нынешней ночью.
Едва дождавшись знака волхва, молодёжь начала прыжки через костёр, горящий уже не так жарко, однако достаточно для того, чтобы опалить нерасторопным подолы рубах или волосы, чего, впрочем, никто не опасался, ибо обожжённая борода или рубаха считалась добрым знаком – поцелуем самого купальского Огнебога.
Парни и девушки, держась за палку, попарно прыгали через огонь. Если руки их во время прыжка не разъединялись, то они становились сужеными, а ежели расходились – оба искали новую пару.
Отец Велимир, сидя на пеньке, видел, как блестят очи стоявшего подле Светозара, как вздымается его грудь, распираемая жаркими чувствами.
– Что стоишь, сынок? – вполголоса проговорил он. – Иди к ней, ждёт ведь…
Светозар удивлённо обернулся к старцу. Тот вновь медленно и важно кивнул.
– Истинные волхвы не имеют жён и семьи, так издревле повелось. Ибо жёны тяготеют к миру вещей и не всегда разумеют великих истин. Одначе в тебе говорит сила Рода, и никто не вправе творить сему препону. Бывает, редко правда, что женщина зрит дальше мира вещей и разделяет устремления мужа. Тогда они становятся едиными, движутся вместе по пути Прави, и оба становятся волхвами. Ибо исполняют не только веление Рода о продлении жизни и сотворении семьи, но и познают Поконы Сварожии, делясь силой ведовства с другими людьми. Сие, повторяю, нечасто бывает, но я хочу, чтобы это случилось именно с тобой…
Отец Велимир устало закрыл глаза, видно, речь давалась ему с трудом. Светозар не стал мешать и через мгновение уже подходил к Ивице.
– Хочу угостить тебя прощенником… Примешь? – спросил он, присаживаясь подле.
– Ты не завинил ни в чём, – лукаво улыбнулась девушка.
– Всё равно, хочу быть чистым перед тобой, – продолжал он, протягивая угощение.
Ивица приняла, затем сама взяла хлеб с вышитого рушника, отломила и подала Светозару, налив также пенистой сурьи из кувшина. Оба стали есть, глядя на костёр.
Светозар придвинулся ближе, дотронулся до руки девушки, и от этого прикосновения меж ними будто пробежала молния.
– Прыгнем? – спросил он, блестя жаркими очами.
Ивица опустила ресницы, зардевшись невидным в темноте румянцем.
И вот их руки крепко сжимают палку, а в глазах пляшет огненный отблеск костра. И они устремились навстречу его ясному очищающему пламени, желая, чтобы прошлые невзгоды ушли безвозвратно, а осталось всё только светлое и радостное, как этот огонь.
Они взлетели над костром легко и свободно, одним неразделённым прыжком, как будто собирались подняться аж до бархатной черноты высокого неба; и приземлились, как один человек, всё так же крепко, даже сильнее, чем вначале, сжимая руки.
Они не слышали, как старый волхв спрашивал:
– Все ли простили обиды? Все ли очистили души от чёрной зависти, ненависти, озлобления? Не осталось ли в ком хоть малого зерна обиды? Если есть, пусть выйдет и скажет прилюдно, и рассудим его по справедливости, ибо не допустят боги, чтобы в Купальскую ночь оставался кто с недобрым в сердце. Сейчас вы, избравшие друг друга в суженые, в последний раз очиститесь Священным Огнём, и войдёте в Воду Купальскую, и будете чисты телом, духом и помышлением, и возлюбите друг друга. Пусть будет счастлива жизнь, что зачнётся в ночь Купалы в любви свободной. То угодно Роду, и не прелюбодейство есть, а восторженная жертва богам, ибо нет человеку владетеля среди людей…
Ничего не слышали Светозар и Ивица. Они смотрели друг на друга и не могли наглядеться, с удивлением и восторгом погружаясь в страстный жар купальских огней, мерцающий в любимых очах. Светозар бережно снял с головы Ивицы её девичий венок и подбросил его высоко к небу. Потом поймал и надел себе на голову. То же сделали другие юноши, и все вокруг радостными возгласами приветствовали избранников, которые отныне принадлежали только друг другу.
Те, кто не нашёл суженых, пошли приносить откуп богам. Остальные расходились искать заветные травы и бодрствовать до утра, чтобы встретить Зарю и новое Солнце, и лишь потом отправиться ненадолго поспать. При этом захватить с собой головешку от Живого Огня, чтобы разжечь ею домашний очаг, который не гаснул бы весь год, до следующего Купалы.
С пригорка покатилось горящее коло. Старое просмоленное и обвязанное соломой колесо от телеги символизировало купальский солнцеворот. Отныне дни начнут постепенно укорачиваться, и солнце покатится к зиме. Чтобы на Коляду вновь горящим колом свидетельствовать о рождении светоносного Хорса.
Когда пылающее колесо под радостные выкрики людей, теряя жаркие искры, скатилось в воду и, зашипев, погасло, все восприняли это как знак воссоединения Огнебога с Купалой. Пришёл черёд и людям оказать им почтение!
Светозар с Ивицей, в последний раз перепрыгнув через Священный Огонь, не разъединяя рук, побежали к озеру вместе с другими парами, где, разоблачась, омылись нагие в ночной животворящей воде. После же, скрепив уста поцелуем, рассыпались по берегу и в лесу, ища люб люба, и оставались так до зари.
Старый Велимир, осведомившись, вовремя ли сменили стражу, выставленную для охраны праздника, устало опустился на пень, держась за посох, и окунулся то ли в дремоту, то ли в долгие размышления.
Когда утренняя Заря‑Мерцана взошла над миром и рассыпала в травах свои дорогие каменья, крепость и сила всего пребывающего на земле удвоилась, ибо Заря предвещает Солнце.
С весёлым смехом люди направились к капищу, где была принесена общая жертва богам. Спустя некоторое время начались игрища. Юноши, подбадриваемые девушками, показывали свою силу, ловкость, выносливость: быстро бегали, прыгали через несколько быков, боролись и плясали.
В это время отец Велимир призвал к себе Светозара. Он, видно, смертельно устал за эту ночь, руки его дрожали.
– Совсем плохо вижу, Светозарушка… – Он протянул руку, провёл по груди и плечам юноши. – Хорош! – сказал. – И ловок, и статен, и мыслью светел, вот бы Мечислав порадовался! Без страха оставляю тебя, Светозар Яромирович. – Волхв впервые назвал его по отчеству. – Береги буковицы, детей обучай грамоте, чтобы могли прочесть и знали про своих отцов, дедов и прадедов. Особливо береги Хорыгину Кудесную Книгу, дабы ведали наши потомки про дни наши тяжкие и светлые, про то, как старались мы уберечь Русь Великую и какими славными были праотцы наши… Чтобы помнили они о славе той и всегда держали в сердце Русь, которая есть и пребудет землёй нашей… И ещё хочу попросить… Где б ты ни был, собирай книги старинные, переписывай Веды славянские, храни и передавай надёжным людям…
– Отчего так говоришь, отче? – с тревогой спросил Светозар.
– Помру я нынче, – ровным голосом, будто говорил о чём‑то простом и обычном, сказал волхв. – Нет лучшего дня, чтоб чистым и спокойным уйти на луга Свароговы… Вот это – посох Мечислава, отныне он твой… И письмена береги… А сейчас помоги мне лечь на землю, так будет легче, уже зовёт она меня…
Светозар уложил старика на траву, а сам опустился перед ним на колени.
– Земли… дай мне… – задыхаясь, прошептал Велимир, – чтоб было с чем… перед Марой предстать…
Светозар вложил в непослушные ладони горсть земли, отец Велимир прижал её к груди и стал что‑то шептать, а затем чётко и внятно произнёс:
– Помни всё, Светозарушка… Мири людей, не давай им без нужды за оружие браться, а только… при крайней… необходимости. Будьте счастливы… с Ивицей…
Старик ещё подвигал губами, но уже беззвучно, и закрыл глаза, словно уснул. По телу лёгкой волной пробежала судорога, а затем оно стало спокойным и умиротворённым, будто просветлело изнутри. И Светозар понял, что отец Велимир покинул землю…
Отец Велимир умер не от меча вражеского, не от напасти злой или огня пожарищного, он ушёл оттого, что был стар, и всё, что мог сделать в этой жизни, исполнил. Нынче такая смерть – редкость, думал Светозар, вышагивая рядом с телегой, на которой лежало бездыханное тело волхва.