Кэролин С. Эллман
В этой статье обсуждается важность понимания зависти маленьких девочек к своей матери и то, что разрешение этой зависти (и страх зависти со стороны других женщин) является критическим моментом в жизни женщины. Я утверждаю, что зависть является неотъемлемой составляющей женского развития (оказывающей более или менее разрушительное воздействия на личность женщины, в зависимости от либидинальных компонентов привязанности к обоим родителям). Я надеюсь показать, что, интерпретируя страх женщины перед ее разрушающей завистью, можно не только освободить для нее возможность получать удовольствие от своей сексуальности и найти приемлемые способы для выражения агрессии, но также открыть доступ к своему творческому потенциалу. Я полагаю, что вина за появление зависти часто приводит к разного рода запретам и мазохистическому поведению.
Два клинических примера иллюстрируют, каким образом зависть проявляется в терапии с женщиной аналитиком, и как проработка сильного чувства зависти ведет к возможности получать удовольствие от своих собственных возможностей, не опасаясь возмездия.
ВВЕДЕНИЕ
Тридцать лет тому назад, когда я писала диссертацию о комплексе кастрации у женщин, я не понимала, что структура моего исследования содержала в себе неопределенность. Пройдя обучение в рамках традиционной психоаналитической парадигмы, я утверждала, что у женщин, отобранных для наблюдения, и считающихся предрасположенными к женскому комплексу кастрации, во время менструаций пробуждается бессознательная “завистью к пенису”. Гипотетически предполагалось, что именно для этих женщин, предсознательные фантазии о менструациях, пробуждают комплекс кастрации, они чувствует себя ущербными и несовершенными. Чтобы избавиться от этого дефекта, они хотят стать такими же, как мужчины. Актуализация этого комплекса у одних женщин, вызывала состояние депрессии, у других проявление враждебности по отношению к мужчинам. Никто из членов нашего общества, включая меня, не осознавал, что мысли о менструациях будут также напоминать женщине о том, что она не беременна.
|
|
Результаты моего исследования показали, что женщины, под воздействием этого раздражителя, действительно, показали в проективных тестах более выраженную депрессию. Таким образом, по крайней мере, одна часть теории, которая говорит о том, что некоторые женщины чувствуют депрессию из-за своего “кастрированного состояния”, была подтверждена. Только в последнее время я поняла, что мой тезис мог иметь совершенно другое толкование. Возможно, эта мысль пришла мне в голову, потому что я работала над этой статьей, а может быть, что-то изменилось в моем восприятии этого феномена. Возможно, получение докторской степени и переживание, сопровождающей этот процесс сепарации, приводит к появлению фаллических фантазий и, отчасти, мужской идентификации и являются для женщин неотъемлемой чертой процесса дифференциации. Не выполняют ли той же функции фантазии о рождении ребенка, являясь бессознательным компонентом процесса самоопределения и созидания? Давая новую жизнь, не приуменьшают ли женщины значения родов, объясняя, что они делают это ради мужчин, или чтобы иметь то, что есть у мужчин, не обращая внимания на связь с чем-то более глубоким, имеющим отношение к их собственной женской идентичности?
|
|
Возможно, когда они чего-то достигают, они чувствуют, что опустошают свою мать, и эта, вызывающая сильную тревогу фантазия, необходима, чтобы защитить от чувства собственной пустоты. Я думаю, что это является решающим моментом в процессе женского развития не только для понимания своего сходства с матерью и зависимости от нее, но и для осознания глубины зависти к матери и чувства недостаточности отношений с ней, которое появляется очень рано. Возможно, когда женщина чего-то достигает, все эти чувства вновь обретают актуальность, и вскоре чувство целостности сменяется чувством пустоты, как наказание за свои желания. И пациентки, которых я описываю в этой работе, и размышления на эту тему, начало которым положила моя диссертация 30 лет назад, заставили меня вернуться к этой теме и попытаться понять взаимоотношения женщины со своей матерью, так как по неосторожности я стала соучастницей всеобщего отрицания важнейшей части женской идентичности.
Сначала я остановлюсь на некоторых моментах современной дискуссии по поводу сущности женской идентичности и осознания своего пола и “внутреннего пространства”. Затем, я исследую, как проявляется главенствующая роль зависти в отношениях женщин между собой (тема которую обошли вниманием даже в современной феминистской литературе).
В основном, я сосредоточусь на идеях М.Кляйн о зависти ребенка к матери и постараюсь проследить, как некоторые из них разворачиваются в процессе жизненного цикла женщины. Я закончу обсуждением двух пациенток, которые наглядно продемонстрировали патологическую зависть. Возможно, их способ переработки чувств не является типичным, но эти пациентки помогли мне увидеть разные стороны этой проблемы у женщин, зависть которых не была столь сильной.
|
|
СЕКСУАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ
Фрейд и не только…
Не приводя полного обзора имеющейся литературы на тему зависти к пенису мне, хотелось бы отметить, как это делали многие (например Бернстайн 1990, Эриксон 1968, Маенпаа-Реенкола 1996), что одним из важных открытий Фрейда было понимание глубинного влияния восприятия человеком своего тела на развитие его психики. Он исследовал, в частности, влияние гениталий мальчиков на переживание их внутреннего опыта и психосексуальное развитие. Осознание генитальности у девочек, по мнению Фрейда, было ограничено завистью к пенису или чувством ущербности, соответствующим генитальной неполноценности. Он постулировал, что этот недостаток (отсутствие пениса) определяет форму фантазийной жизни девочки, и приводит ее к желанию иметь ребенка (Фрейд 1931). Маенпаа-Реенкола (1996) указывала:
Телесная реальность женщины – то, что она имеет – оказывает на ее психику гораздо большее влияние, чем то, чего у нее нет. Женственность и материнство базируются на восприятии женщиной своего тела, как источника физического удовольствия и удовлетворения, и тело отнюдь не воспринимается ей, как замещение или утешительный приз за свою неполноценность.(стр. 47)
В некотором смысле, невнимание Фрейда к главным аспектам фемининности кажется удивительно нелогичным, учитывая его соображения о значении тела для психики. Существование фемининного либидо первой постулировала К.Хорни (1926), затем Джонс (1938), Кляйн (1932). Бернстайн (1990) писала:
Фрейд никогда не касался вопросов влияния тела девочек на их психическое развитие,… но если мы признаем, что тело является основным фактором, определяющим психическое развитие ребенка,… надо признать и то, что характер результирующей тревоги, конфликты развития, средства разрешения и модели разрешения конфликтов, у мальчиков и девочек будут безусловно различными.
В чем же состоит специфика женской сексуальности и ее телесной репрезентации, и почему некоторые женщины отрицают достоверность собственного опыта?
Интересно, что еще в 1917 году, в своем письме Фрейду Андреа-Саломе писала:
Кастрационная тревога у девочек (например, после мастурбации) часто приобретает форму страха неспособности вынашивания и рождения ребенка…. Акцент смещается с угрозы утраты, как в случае с мальчиками на этот аспект… Желание иметь собственный пенис является защитой против опасностей Эдипова комплекса…(цитата Брина 1993, стр. 104)
Сексуальное развитие женщины
Очевидно, Фрейд проигнорировал открытие Андреа-Саломе, однако, позже эту тему подняла К.Хорни, и многие другие, подхватив ее, также писали о своих соображениях по поводу специфики кастрационной тревоги у женщин, которая представляла собой страх повреждения чего-то внутри. М.Кляйн (1932) считала, что страх внутреннего увечья у женщин был таким сильным, что зависть к пенису была более комфортной, поскольку служила защитой против фантазий о внутреннем повреждении и позволяла избегать конфронтации с матерью. М.Кляйн полагала также, что кастрационную тревогу у женщин составляли страх повреждения матерью половых органов девочки и враждебные атаки матери на ее способность иметь детей. Эти приступы страха воспринимались, как возмездие за эдипальную конкуренцию с матерью, за желание украсть у матери ее детей, а у отца его пенис. Кляйн считала, что самая сильная тревога и у мужчин и у женщин, связана с творческой способностью, так как эта способность матери вызывает самую сильную зависть.
К.Хорни (1926) также говорила о специфической женской тревоге, связанной с повреждением вагины, вызванным местью матери и подчеркивала, что мускулинный комплекс защищает от осознания эдипальных чувств и осознания обладания вагиной. Маер (1985) выделяла “фаллический кастрационный комплекс”, соответствующий фантазиям девочек о том, что пенис был, но исчез, (с последующим желанием его обрести) и специфический “женский кастрационный комплекс”, соответствующий тревоге девочек или женщин, связанной с фантазийной утратой “женских” гениталий. Она предполагала, что девочка считает, что у всех есть такая же вульва, как у нее, которая открывает доступ во внутреннее пространство. Маер постулировала, что это ведет к появлению пугающих фантазий о том, что открытость доступа чревата опасностью, что эту способность можно утратить и доступ может быть закрыт. Изучение Эриксоном, проецирования детьми своего тела на игровой материал, подтверждают, представление о базовом понимании человеком своей анатомии. Комментируя свою раннюю работу, Эриксон писал:
Кого-то может удивить или кому-то показаться само собой разумеющимся,
.что половые различия в организации игрового пространства отражают различия в строении гениталий. У мужчин – это наружный орган, способный напрягаться и внедряться, у женщин - внутренние органы с преддверием, ведущим к неподвижно выжидающим яйцеклеткам.
Далее он продолжает: “Само существование продуктивного внутреннего пространства заставляет женщину рано переживать специфическое чувство одиночества, страх, что это пространство останется незаполненным, и она лишится чего-то ценного, страх иссякнуть, не реализовав потенциала. Эриксон пришел к выводу, что внутреннее пространство для женщины – источник страдания, равно как и источник потенциального развития. Бэзин (1982) делает похожее замечание: “Раннее переживание женщиной внутреннего пространства вносит свой вклад в структурирование опыта, подобно тому, как фаллическая активность и ее репрезентации служит основой познания и восприятия мира. Признание значительности не только наружных гениталий, но и внутреннего пространства женщины, что многие авторы упускали из вида, позволяет лучше понять, какие усилия предпринимает женщина, чтобы его заполнить, защитить свое веутреннее пространство, или отрицать его существование. По важности это сопоставимо с поиском мужчиной своей мужской идентичности.
Каково же влияние этих аспектов на подрастающую девочку? Результаты нескольких исследований, в противоположность теории Фрейда, подтвердили мнение о том, что осведомленность о своих половых органах появляется у девочек очень рано. (Barnett 1966, Барнетт 1966, Ройф 1976, Климан 1976, Шерфи 1966, Столлер 1976, Тайсон 1982). Я думаю, что эти исследования особенно важны в условиях наблюдений за тем, как происходит борьба девочек с их матерями за обладание ребенком. Паренс приводит конкретные примеры, того, что желание иметь ребенка, появляется раньше, чем зависть к пенису и кастрационная тревога.
Наиболее интересные и подробные сообщения на эту тему принадлежат Кестенберг (1976, 1956 b). Она разделяет мнение Галенсон и Ройф (1976), что девочки начинают исследовать свои половые органы приблизительно в конце первого года жизни. Это, однако, происходит не так интенсивно и целенаправленно, как у мальчиков. Где-то между пятнадцатым и семнадцатым месяцами и у девочек и у мальчиков эти самоисследования приобретают новое качество. Галенсон и Ройф отмечают значительные изменения в этот период.
Разные авторы по-разному трактуют реакцию девочек на открытие ими различий пола. Кестенберг ближе всех подошла к пониманию этого вопроса, сделав акцент на важности внутреннего пространства и связанного с ним желания иметь куклу. Она подчеркивала потребность девочки экстернализовать свои переживания внутреннего пространства посредством игры с куклами. В процессе анальной стадии маленькая девочка борется за сепарацию. Кестенберг считает, что в своих фантазиях девочки заменяют свои фекалии ребенком. Ее гипотеза состоит в том, что во время стадии развития, которую она называет “ранней материнской фазой”, девочки относятся к кукле так, как будто идентифицируют ее не только со своим Я (self) и со своей матерью, но и с репрезентацией своих вагинальных ощущений, с которыми пока невозможно иметь дела напрямую. Они повсюду носят с собой свою куклу, крепко прижимая ее к себе. Девочки гордятся обладанием куклой, так же как мальчики испытывают нарциссическую гордость благодаря своему пенису. (1956а, стр. 463) Кукла, которая всегда рядом, становится как будто, частью ребенка.
Кестенберг связывает, разочарование в игре с куклой с внутренним неосознаваемым влиянием вагины. Ранняя материнская фаза кончается неизбежным разочарованием. Девочка, кажется, злится на свою мать и переживает снижение самооценки. Главным ее приобретением становится возросшая способность к тестированию реальности, несмотря на нарциссическую травму утраты всемогущества, связанную с потерей ее иллюзорных детей. По-видимому, в этот период, иллюзорный опыт материнства становится самым ценным креативным опытом. Это похоже на исполнение драматической роли, в которой сливаются реальность и фантазия.
В это время появляются фантазии об обладании пенисом, что многими авторами считается важным шагом в развитии привязанности девочки к своему отцу.
Желание получить пенис имеет решающее значение в развитии девочек, поскольку представляется чем-то реальным, что может ее наполнить. Не обращаясь более к кукле и полагаясь на эту фантазию, она может представлять себя способной иметь что-то живое внутри себя. К концу фаллической стадии желание иметь ребенка оказывается связанным с желанием иметь пенис: внутреннее пространство девочки рекатектируется по мере того, как девочка начинает желать проникновения внутрь себя и надеется получить ребенка. Игра с куклой приобретает другой характер и становится больше связанной с эдипальными желаниями и сексуальными мечтами. Кестенберг пишет:
Наиболее драматическим моментом в конце ранней материнской (или внутригенитальной) фазы, в возрасте 4 лет, является чувство потери. Девочка переносит все свои чувства на клитор, который становится гиперкатектированным, за счет внутривагинальных ощущений.
Кестнеберг постулирует, что когда девочка устремляет свой интерес на отца, и у нее появляются фантазии о проникновении и о рождении ребенка, она очень близко подходит к пробуждению вагинальных ощущений. Хотя она указывает путь к пониманию причин, лежащих в основе разочарования девочек в матери, она не поднимает вопрос том, что зависть и снижение самооценки у девочек является результатом сравнения со своей матерью. Я думаю, необычайно важно, что Кестенберг делает акцент на интенсивности ранних материнских чувств и на комплексном использовании игры в куклы, поскольку раньше никто не обращал внимания на то, какое значение они имеют для понимания развития девочек.
Обсуждая открытие девочками половых различий и попытки справиться с фрустрацией, возникающей из-за невозможности прямого доступа к вагине, невозможности иметь детей и отделиться от матери, сохранив хорошее отношение к себе, Кляйн первая предположила, что депрессия девочек может быть вызвана сравнением себя с матерью. Некоторые авторы обращались к этой теме раньше, предполагая, что если девочка понимает, что у нее нет пениса или ребенка, она злится на свою мать, за то, что у той тоже нет пениса, и она не обеспечила дочь ни пенисом, ни ребенком. Все же, кое-что у матери есть – у нее есть грудь, есть дети, у нее внутри во время коитуса есть пенис, и есть отношения с отцом. Это сравнение дает девочкам преимущество перед мальчиками в тестировании реальности (так как мальчик может поддерживать свой нарциссизм и всемогущество, опираясь на идентичность своих гениталий и гениталий отца). Способность к тестированию реальности у девочек усиливается тем, что она осознает, что имеет ребенка только в своих фантазиях, когда играет с куклами (и это она должна отгоревать). Очевидно, что ее нарциссизм укрепляется, если она добивается внимания отца и идентифицируется с его силой и желаниями. Тогда она чувствует, что может соперничать с матерью за его любовь. Вступая в эдипальную фазу с фантазией о “приобретенном пенисе”, или отчасти идентифицируясь с отцом, маленькая девочка может хотя бы частично компенсировать свою нарциссическую потерю.
Обесценивание матери.
Во всех обсуждениях, кроме описания Кляйн “зависти к груди”, могущественная, преэдипальная мать представляется ущербным или пожирающим существом, от которого дочь должна отвернуться, потому что она ничего не может ей дать. В этой точке буйные, эмоциональные фантазии затмевают теоретические соображения. Оказывается, что и мальчикам и девочкам хотелось бы верить, что мать можно лишить силы, опустошить и оставить позади. Как происходит ее превращение из всемогущей, с которой оба пола хотят идентифицироваться в поврежденную и разочаровывающюю? Шазге-Смиржель пишет:
Образ женщины как несовершенной, имеющей недостатки и душевные раны, кажется отрицанием образа примитивной матери. Это верно для обоих полов, но для женщины, идентификация, таким образом, ведет к глубокому чувству вины. Щедрая грудь, плодовитая матка, мягкость, тепло, целостность, изобилие – все это символизирует мать, так же как и фрустрация, вторжение, порок, болезнь и смерть. По сравнению с идеальными качествами, относящимися к раннему образу матери, обесценивание “кастрированной матери”, является результатом страстного желания освободить себя от ее власти и зла.
Возможно ли, чтобы обесценивание матери совпадало с моментом, когда зависть дочери, оживает при осознании того, как многого ей не хватало по сравнению с ее матерью и как ей хочется за себя отомстить? Возможно ли, что осознание того, что мать “не такая же, как она” усиливает желание иметь то, что имеет мать, для того, чтобы в равной мере отказаться от сепарации и вновь завладеть ей. Один из способов, которым женщина может воспользоваться, чтобы отомстить за себя, это не признавать того, что есть внутри других женщин, не придавать значения содержанию, принимая во внимание, только поверхностный уровень. Признание же касается только чего-то внешнего – одежды, собственности. Этот поверхностный интерес имплицитно содержит в себе мысль, что женщине не достает чего-то, что можно компенсировать только извне. Моя гипотеза заключается в том, что представляя себе, как мало у нее есть по сравнению с ее матерью, у нее появляется такая острая зависть, что она порождает бурные фантазии отмщения – фантазии, что все действительно ценное может принадлежать только отцу, подразумевая, что у матери нет ничего (и девочка хочет, чтобы у нее ничего не было).
Оливер показывает, какой тяжелой должна быть фрустрация для девочки, когда мать не признает ее сексуальности:
Девочка, которая не является Эдипальным объектом для своей матери, будет чувствовать себя не удовлетворенной, не способной удовлетворять. Одним из последствий неприятия является неудовлетворенность тем, что у нее есть и тем, что она собой представляет. Ее тело не такое, как у других. У нее нет гениталий, как у ее отца и нет ничего, что есть у матери, у которой есть грудь, узкая талия, широкие бедра и волосы внизу живота. Девочка чувствует себя нагой, плоской, с прорезью, как у куклы, которых распродают в магазинах. Все-таки у нее есть нечто такое же, как у матери, но это нечто невидимое, спрятанное внутри. Никто никогда не говорил ей о клиторе, единственном сексуальном атрибуте, таком же, как у матери. Глядя на мать, оснащенную гораздо лучше, чем она, девочка обнаруживает зависть и злость, которые возникают из уничтожающе нелестного сравнения себя с матерью. Отец же не имеет к этому никакого отношения.
Оливер полагает, что девочка могут отчаянно сексуализировать отношения, привлекая внимание, а затем пугаться и отступать. Она всегда будет чувствовать, что ей чего-то не достает, не хватает, пока не получит признания от мужчины. Если она все-таки как-то проявляет себя, она пугается мести матери и у нее появляется чувство потери, так как в глубине души она понимает, что мать в действительности ее не ценит. Я думаю, что эти деструктивные фантазии усугубляются, если мать сама страдает депрессией, и ведет себя так, как будто у нее ничего нет, равно как и нарциссизмом, ощущая, что у нее есть все.
ЗАВИСТЬ К МАТЕРИ.
Возможно ли, чтобы ранняя зависть девочки к матери оказывала такое глубокое воздействие на восприятие тела, на психику и на отношения с другими женщинами?
Может быть дело в том, что полемика вокруг придания Кляйн особого значения хорошей и плохой груди и допущение наличия зависти в психике ребенка с самого рождения (с чем я не согласна) приводит к тому, что многие американские аналитики не могут интегрировать некоторые из ее сложных идей в общую теорию. Тем не менее, в течение многих лет, идея зависти к пенису считалась основополагающей (как будто само собой разумелось, что дети завидуют тому, чего у них нет.)
Что такое зависть? Кляйн писала в 1957 году: “Зависть – это злобное чувство, что другой человек обладает и наслаждается чем-то желаемым…. Завистливый импульс направлен на то, чтобы отобрать или испортить это. Зависть исходит из наиболее ранних исключительных отношений с матерью.” Далее она развивает свою мысль и говорит, что завистник хочет внести плохое, в первую очередь плохие экскременты и плохие части себя в мать, и в самом глубоком смысле это означает разрушение ее творческой способности. Кляйн говорит, что хотя зависть считается одним из семи смертных грехов, она “невольно чувствует, что зависть - самый тяжелый грех, потому что она отравляет и портит хороший объект, который является источником жизни”(1957).
Ранее Кляйн писала:
Причина, которая препятствует развитию девочки, состоит в следующем: Тогда как у мальчика есть реальный пенис, из-за которого он вступает в конкуренцию с отцом, у девочки есть только неудовлетворенное, очень неопределенное, смутное, но довольно интенсивное желание материнства. Ее деструктивные стремления, направленные на тело ее матери, (или на определенные внутренние органы), и на детей, внутри ее матки, ожидая мести, порождают предчувствие разрушения ее собственной способности к материнству, или повреждения ее детородных органов, или ее собственных детей.
И далее:
Тревога и чувство вины являются причиной того, что чувства гордости и удовольствия, от женской роли, изначально очень сильные, оказываются вытесненными. Вытеснение является следствием обесценивания способности к материнству, вначале столь высоко ценимого. Таким образом, девочка лишается, опоры, которую мальчик имеет благодаря обладанию пенисом, а сама она может обрести, предвкушая материнство.
Кляйн, постоянно указывала, что девочка боится примитивного материнского суперэго, которому она все время мстит, что подтверждает мнение о том, что у девочек суперэго более жесткое, чем у мальчиков. Девочка боится, что может нанести вред той, что стоит у истоков жизни, испытывая вину и страх за ее благополучие. Согласно Кляйн, “чувство вины происходит из осознания деструктивной зависти и может временно привести к сдерживанию способностей пациентки”. Она полагала, что материнское тело представляет собой своего рода склад, в котором хранятся удовлетворения всех желаний и умиротворения всех страхов.
Кляйн указывала на то, что страх деструктивной зависти маленькой девочки имеет настолько громадную важность для ее психической жизни, что он оборачивается усилением уз, которые связывают ее с матерью. Она, считала, что зависть дает импульс к возмещению матери всего, что было у нее взято, а это, в свою очередь ведет к защите против агрессии.
Я полагаю, что страх разрушения внутренней матери и ранняя идентификация с ней, усиливает у девочки чувство пустоты, так как она опасается, что разрушает не только часть своего Я (self), но и находящуюся внутри нее, дающую жизнь мать. Девочка вступает в эдипальный период так сильно напуганной своими разрушительными чувствами по отношению к матери, что этот период оказывается наполненным тревогой. Она считает, что ее желания на самом деле могут причинить вред ее матери. Присутствие этого страха может усилить торможение творческих способностей в юности, когда зависть и ревность к другим женщинам проявляются с особенной силой.
Мне кажется, что озабоченность женщин страхом, что ей нечего сказать, или показать, связана с их внутренней атакой на креативность, поскольку они чувствуют вину за разрушение продуктивного внутреннего пространства матери, как считала Кляйн, и думают, что, должны быть наказаны за это по-заслугам. Когда люди испытывают зависть, они переживают это, так, как если бы кто-то владел внутри них чем-то ценным. Интенсивность этих чувств заставляет предположить, что их происхождение относится к очень раннему периоду, когда, кто-то делал нечто столь хорошее и значимое, что казалось недостижимым. Тогда как открытие половых различий, по-видимому, происходит в начале анальной фазы, фантазии о разрушении матери приходятся на ее пик.
По-видимому, девочки, которых воспитывает сильный отец, или другая мужская фигура, часто чувствуют себя менее конфликтно в отношении своих достижений и их предъявления. Возможно, отчасти такая динамика обусловлена фантазией о том, что взять что-то у отца не так губительно, как у матери (когда видимые последствия так неочевидны). Если отец относится к дочери, как к либидинальному объекту, девочка может перейти ко второй фазе отрицания, когда она всерьез, так же как и в случае с куклой, верит, что любят только ее и никого больше. В этом случае она не испытывает зависти, поскольку мать для нее вряд ли существует. Я думаю, что возможность найти способ для прямого обращения со своими агрессивными чувствами является принципиально важным, поскольку женщине сложнее найти каналы для выражения агрессивных импульсов. Ходоров писал(а): “ Вопросы горевания и конфликты, связанные с выживанием и победой над другим…вызывают трудности в благополучном разрешении переноса, нагруженного виной и завистью, особенно при работе с аналитиком женщиной.
Чтобы продемонстрировать, как проявляется зависть в терапевтической ситуации, я приведу два случая, которые, несмотря на то, что отношения с матерью, кажется, были разными, (в одном из случаев дочь была любимицей матери, в другом, дочь очень рано была отвергнута и в последствии боялась конкуренции), были похожи тем, что мать в обоих случаях препятствовала формированию сексуальной идентичности и не обеспечивала безопасности в проявлении желаний по отношению к отцу и проявлении их собственной сексуальности. Не имея возможности фантазировать о том, чтобы обладать тем, чем обладала мать*, в атмосфере свободной от страха мести, зависть дочери становилась все более патологической, приведя к проблемам сепарации сильным запретам на проявление сексуальности и агрессии.
*- имеется в виду удовлетворение фантазий о внутреннем пространстве
.
Клинические виньетки:
Миссис Л.
Миссис Л. было 30 лет.
Она приступила к лечению после того, как начала обучение в институте права. Она была замужем в течение шести лет, и у нее был ребенок. Она обратилась за помощью, потому что, с тех пор, как умерла ее мать, когда ей было 20 лет, чем бы она не занималась, она не чувствовала эмоциональной вовлеченности.
Миссис Л. была вторым ребенком в семье с тремя детьми. У нее было два брата: один -старше ее на год, другой - младше на восемь лет. Хотя она не думала, что была желанным ребенком, родившись всего через год после старшего брата, она считала, что мать была сильно разочарована рождением старшего сына, потому что ждала девочку. Она была убеждена, что была любимым ребенком и в том, что была замещающей фигурой для отца, который постоянно ругался с матерью. Пациентке казалось, что причиной родительских ссор была именно она, поскольку, когда она дралась со своим старшим братом, что случалось нередко, мать всегда становилась на ее сторону, а отец заступался за брата.
Миссис Л., привлекая к себе столько внимания, чувствовала себя виноватой. Она считала, что своим рождением, чуть ли не лишила жизни своего старшего брата, а младшего лишила внимания матери, поскольку мать часто оставляла его одного, проводя время с ней. У нее было много сознательных фантазий о ненависти к своему отцу и желании избавиться от него, чтобы остаться наедине с матерью (сначала у нее не было сознательных фантазий о желании избавиться от матери, они появились позже и всегда сопровождались тревогой). Когда родился ее старший брат, она вела себя так, как будто его не было, и исключила его из своих детских воспоминаний. Тем не менее, она была озабочена желанием иметь детей, что казалось было связано с ее сильными чувствами по поводу беременности ее матери и рождения ее младшего брата.
Несмотря на то, что семья не нуждалась - они жили в приятном местечке, в окрестностях Филадельфии, мать не поощряла детских желаний. В начале лечения пациентке было трудно позволять себе получать удовольствие.
С самого начала миссис Л. рассказывала мне, какой чудесный у нее муж. Она была уверена, что я ей завидую. Она считала, что ни у меня, ни у кого другого нет такого мужчины. Она постоянно искала во мне признаки зависти, и говорила, что если сблизится со мной, я причиню ей боль, в отместку за то, что в ее жизни всего больше, чем в моей. Дальнейший анализ обнаружил, что она чувствовала, что способна разрушить мой брак, рассказывая мне о том, как хорошо заботится о ней ее муж и, давая мне таким образом почувствовать, что обо мне так не заботятся. Она часто говорила, что я могла бы сделать карьеру, но обо мне некому позаботиться и в ответ на эту пустоту, я могу разрушить ее брак. Более того, было ясно, что она отчаянно хотела встать между мной и моим мужем. Правда не было понятно, кого она хочет меня таким образом лишить – матери, видя во мне сиблинга, отца, победив меня в эдипальной борьбе, или обоих сразу.
Несколько месяцев спустя, стало очевидно, что она хочет лишить меня всего. Когда в конце месяца подходило время платить, она заставляла меня ждать. Она просто сказала, что хочет, чтобы я расстроилась и впала в ярость, чего я никогда не делала, и тогда она будет знать, что я в ней заинтересована, что она мне нужна, по крайней мере, ее деньги. Она рассказывала, как любила свою мать, как скучала по ней и как часть ее стала мертвой, когда ее мать умерла. Во время терапии она поступала со мной так, как поступала с ней мать, а я должна была принимать ее выходки и переживать. Кроме того, я все время должна была сама заводить разговоры об отпуске, об оплате и т.п. так, как будто я в ней нуждалась, а она во мне нет.
Хотя она заявляла мне, что не чувствует привязанности ко мне, она увеличивала количество часов, по мере того как возрастал ее страх. Она боялась не сдать экзамены в своей правовой школе, таким образом отреагировать. В течение некоторого времени она пропускала сессии, появляясь только на некоторых из тех, о которых мы договорились заранее и говорила, что абсолютно забыла о пропущенных.
В этот период миссис Л. обнаружила, что была беременна, но несколько сессий молчала об этом. Однажды, когда мы говорили о пропуске предыдущей сессии, она сказала: “ Я хочу, чтобы вы почувствовали пустоту, потому что вы здесь одна, без меня, а у меня внутри растет ребенок.” Казалось, что комната превратилось в мое тело, и она решала, когда его заполнять, а когда нет. Здесь в равной мере проявились ее фаллическое желание – быть способной заполнить меня или не заполнить, - и желание продемонстрировать мне свое превосходство фертильной женщины.
Будучи несколько раз беременной в процессе терапевтической работы, а теперь уже, в климактерическом возрасте, я с интересом отнеслась к этой пациентке, которая говорила со мной о своей способности иметь детей, тогда как я уже была на это не способна. Ей так сильно хотелось, чтобы я ей завидовала.
Когда мы анализировали ее желание посеять во мне зависть, стало понятно, что для миссис Л. Было невыносимо видеть женщину беременной или имеющей нечто, чего у нее не было. Она начала осознавать, что беременность матери крайне расстроила ее, и не только тем, что она сама не могла иметь ребенка, но и тем, что мать предала ее, создав с ее отцом другого ребенка, и еще тем, что завела ребенка, который нуждался в заботе и внимании. До этого она пребывала в уверенности, до некоторой степени бессознательной, что ее мать не хотела ничего и никого кроме нее.
Кроме того, пациентка не могла понять, как много она хотела получить от своего отца и как сильно в нем нуждалась. Желая, чтобы я оставила своего мужа, она, казалось, хотела, чтобы я больше принадлежала ей, или хотела меня полностью разрушить, чтобы заполучить мужчину. Другим источником ее унижения и боли было непринятие пациентки со стороны отца. Желание избавиться от матери, чтобы завоевать любовь отца заставляли ее чувствовать и вину и страх, что она останется совсем одна.
Во время беременности у миссис Л. было сильное желание спрятать от всех свое меняющееся тело. Она одевалось так, чтобы ничего не было заметно, и не желала говорить о ребенке. Когда она родила, она никого не пригласила к себе домой и никому не сообщила о рождении ребенка. Ей продолжали сниться кошмары о том, что ребенка собираются похитить, украв коляску.
Я интерпретировала миссис Л., что она чувствует, что у нее есть что-то очень ценное и запретное и, что она представляет себе, что из-за этого люди будут завидовать ей и захотят разрушить ее. Потихоньку, она начала говорить о своем счастье и успехе, не особенно фокусируясь на своем драгоценном муже. Несколько раз ей снилось, что у нее есть пенис, что, казалось, представляло ее безопасные нарциссические фантазии, которые не могли причинить вреда ее женственности. Раньше она предпочитала прятаться за успех своего мужа, вместо того, чтобы выражать свои собственные потребности, которые вызывали чувство вины, страх разрушения и мести.
В течение этого периода, всякое обсуждение чего-то хорошего в жизни миссис Л., сменялось рассказами о чем-нибудь печальном, неприятном и мы начали осознавать, что она не только боялась моей зависти, но отдавала мне обратно “ребенка”, чтобы я чувствовала себя законченной и целостной. Она была уверена, что мне бы хотелось, чтобы она приходила чаще, чтобы компенсировать мне пустоту от невозможности иметь детей. Подобным образом, девочкой, она чувствовала, что должна остаться дома, чтобы дополнить свою мать. По мере продвижения анализа, улучшилось ее работа в институте права, она была в состоянии во время завершать задания. Фактически, она стала завоевывать признание.
Когда миссис Л. заканчивала институт, она опять забеременела. В некотором смысле, она чувствовала, что как будто не может начать работать, хотя дорогие, привлекательные для нее фирмы были готовы ее нанять. Она считала, что может заработать денег больше, чем я, и, что я захочу отобрать их у нее. Новый ребенок, в некотором смысле представлял собой способ выхода из этой дилеммы, так как она давала