Санскритское слово «дхарма» означает скорее «праведность», чем «право». И по содержанию текстов, и по их значимости в культуре народа, и по характеру самих предписаний дхармашастры более сопоставимы с Законом, с «Пятикнижием», чем с «Дигестами». Дхармашастры в основном описывают образ жизни ученика, домохозяина, отшельника и аскета, перечисляя домашние обряды и социальные нормы (отношения между младшими и старшими, учеником и учителем, женою и мужем, сыном и отцом). При этом особое внимание уделяется брахманам, а красной нитью проходит тема осквернения и искупления.
Средневековые комментаторы (Медхатитхи VII.I) определяли термин «дхарма» как «долженствование» — kartavyativacana. Это толкование нам кажется весьма удачным и практически удобным — в частности, из-за известной нечеткости. Действительно, в понятие дхарма включается соблюдение ритуальной чистоты и юридических норм, морального долга и внешнего этикета. В дхармашастрах подробно говорится о том, как надлежит чистить зубы или испражняться — и здесь же о том, как делить наследство или опрашивать свидетелей в суде. И все это — дхарма, «долженствование».
Зафиксированные в текстах нормы выражают некую социальную оценку: чтб в данной культуре считается хорошим и подобающим благочестивому человеку, а чтб — дурным. Они зачастую сформулированы неопределенно и при всей кажущейся тщательности — неполно, в общих словах, которые могут быть понимаемы по-разному. Очевидно, шастра воспринималась лишь как руководство к действию.
Применение предписаний зависело от истолкования: можно переиначить смысл высказывания, противопоставить ему другое, не менее авторитетное правило, сослаться на особые обстоятельства или неписаный обычай, соблюдаемый испокон веков людьми учеными и благочестивыми и т.д. В конечном счете всегда побеждала не буква текста, а воля самих истолкователей. Именно таким образом вечный и неизменный, сакрализованный текст дхармашастры мог сохранять свою значимость в меняющихся условиях времени, в многообразном и многоплеменном мире Индии.
Правомерно поставить вопрос: если дхарма— «долженствование», то долг — перед кем? И есть ли какие-то санкции в случае отступления от дхармы? А если мы говорим о чисто этических нормах, не является ли здесь единственным судьею совесть? Конечно, предписания шастр в значительной мере обращены к самому человеку, который может определить соответствие своего поведения дхарме по состоянию «душевной радости», как выражается Ману (11.6). Однако не следует забывать и о мерах социального контроля. Речь идет отнюдь не только о царском суде — ббльшая часть вопросов дхармы последнему вообще неподсудна. Гарантами соблюдения традиций выступали клан, община, корпорация, каста, старейшины и почтенные брахманы. Они вмешивались во все стороны личной жизни, семейных отношений, религиозной практики индивида.
Высшей мерой наказания являлись бойкот и исмючение из касты. Сородичи в этом случае исполняли для исключенного похоронный обряд, соблюдая положенный траур как по покойнику. С ним прекращали всякое общение — разговор, совместную еду, жертвоприношения и т.п., изгой лишался всех семейных связей и прав на получение наследства, — а тот, кто нарушал этот бойкот, сам бывал изгнан из касты (Ману Х!. 181; IX.238 и др.). В социальной иерархии «исключенные» могли занять самое низкое место, среди париев, которые только и решались принять их к себе. Лишь после исполнения предписанного старшими (согласно текстам шастр) покаяния грешник вновь мог «родиться» и пройти необходимые ритуальные церемонии («обряды детства») для возвращения к своему прежнему статусу и приобщения к коллективу.
Литература дхармашастр включает в себя сотни наименований, что наглядно демонстрирует ее огромную значимость для индийской культуры. Некоторые из этих трудов имеют колоссальный объем и в современных изданиях занимают многие тома. Схематично можно разделить все памятники на две категории: тексты и комментарии. Тексты также принято делить на две разновидности: сутры и шастры (смути), а комментаторскую литературу — на собственно комментарии к текстам и нибандхи, т.е. тематические сборники цитат из текстов. Различия между сутрами и шастрами касаются их формы и стиля изложения, места в истории санскритской литературы, тематики. Они создавались в разные периоды и имели неодинаковую степень авторитетности.
Дхармасутры состоят из крайне лаконичных фраз-сутр, предназначенных для заучивания наизусть. Они, как и другие произведения данного жанра, связаны с практикой обучения в доме наставника-гуру. По существу, это учебные пособия, которые гуру диктовал своим подопечным. Но письменный текст являлся лишь вспомогательным средством в практике древнеиндийской школы. Самообразование считалось бесплодным, подлинное знание приобретали непосредственно от учителя, который тоже мог назвать своего учителя,—и так почти до бесконечности, по меньшей мере до мифических персонажей. Сконденсированная в сутрах мудрость не была подвластна времени, и ученик должен был ее воспринимать буквально, зачастую не особенно заботясь о понимании. Характерно деление сутр на порции, предназначенные для заучивания в течение одного урока. Стремясь к равномерности этих заданий, древний автор (или редактор) мог разорвать содержание темы, он не останавливался даже перед нарушением целостности фразы — очевидно, в таких случаях его вовсе не заботил смысл.
Значительная часть любой дхармасутры посвящена тематике, связанной с обучением: отношениям между учеником и наставником, времени, подобающему для занятий, церемониям ученичества и обетам, принимаемым на себя молодым человеком, который стремился овладеть сакрализованным «знанием». Язык сутр содержит архаизмы; впечатление древности оставляют и воючаемые в них метрические отрывки, которые напоминают ведийскую поэзию.
Шастры, как правило, целиком состоят из стихов, но их характер и метрика совершенно иные. Эго легкие для понимания и запоминания двустишия-шлоки. Очевидно, метрическая форма тоже помогала их усвоению, но последнее не предполагало непременной помощи учителя. Ситуация устной передачи знания может прямо воспроизводиться в особом введении к шастре, но это не простое обучение мальчика у гуру. Например, в первых стихах «Манусмрити» (1.1—-4) говорится о том, что великие риши, окружив Ману, просили его разъяснить им смысл неизмеримого предписания Самосущего-Брахмы. Ответ Ману и составляет шастру. Таким образом, как в эпосе и пуранах, ситуация ученичества превращается в некий прием, дающий изложению композиционную завершенность. Но знание, передаваемое подобным образом, отнюдь не сводится к школьному.
Дхармасутры сохраняют тесные связи с ритуалистической традицией ведийских школ. Прежде всего их сближает сам стиль сутры, иногда они включаются в сборники, называемые «сутры о ритуале» (кальпасутры). Встречаются в дхармасутрах и ссылки на соответствующие ритуальные тексты, приписываемые тому же легендарному мудрецу. В некоторых дхармасутрах удается заметить известную пристрастность в отборе заклинаний-мантр, связанных с определенной школой ритуала. Сама тематика дхармасутр объясняет их особую близость к описаниям домашнего риТуала в грихьясутрах. Иногда удается показать, что предписания дхармы являются не чем иным, как интерпретацией ведийского обряда. Близость дхармасутр ритуалистической традиции проявляется и в обычной для них композиции по. стадиям жизни — ашрамам. Еще важнее обратить внимание на характерный для сутр способ подачи материала. Переход от одной темы к другой нередко диктуется ассоциациями, многозначностью самих слов, позволяющей отождествлять, скажем, pitra — «жертвенный сосуд» и pitra — «достойный получатель дара». Бесчисленные примеры такого рода нетрудно найти в санскритском тексте сутр, в переводе же эти ассоциативные связи теряются, изложение кажется нелогичным и бессистемным. Подобный тип повествования восходит к брахманической прозе.
В шастрах нельзя обнаружить особой приверженности той или иной ведийской школе ритуала. Эти обширные тексты, как правило, включают в себя все темы дхармасутр в более пространном и полном виде. В процессе создания любой дхармашастры использовалась не одна какая-то определенная сутра, а все богатство содержания дхармической традиции. Отдельные части «Ману-смрити» кажутся изложением сутр в стихотворной форме. Однако очевидно,. что использованы были и совершенно иные источники. Дхармашастра содержит множество афоризмов — десятки и сотни тождественных стихов могут быть обнаружены в других древнеиндийских сочинениях, прежде всего в «Махабхарате». Обычно речь идет не о простых заимствованиях авторского текста, а о неких «бродячих стихах», широко известных и свободно переходивших из книги в книгу. Имена легендарных персонажей, упоминаемые в дхармашастрах, свидетельствуют об ориентации составителя не только на ведийскую литературу, но и на эпические сказания. Судя по набору географических и этнических наименований, та же дхармашастра Ману (гл. Х) обладает общеиндийским кругозором. Она и по сути обращена не к отдельной «школе», а ко всему «индийскому миру».
Когда мы говорим о том, что сутры хронологически предшествовали шастрам, то имеется в виду скорее жанр, чем конкретные произведения. При внимательном рассмотрении каждый текст обнаруживает свои характерные особенности. Так, лишь Апастамба сохранилась в составе единого сборника школы апастамбинов, в который входят ритуальные сутры о домашних обрядах и ведиЙских жертвоприношениях, а также о правилах построения алтарей. Аналогичные ритуальные тексты имеются и в школе Баудхаяны, но сама дхармасутра Баудхаяны не образует с ними единого сборника.
Относительно принадлежности определенным школам дхармасутр Васиштхи и Гаутамы можно строить лишь предположения: соответствующие свидетельства не вполне надежны и относятся к довольно позднему времени. Во всяком случае, ритуальных текстов, прямо приписываемых тем же ведийским учителям, не сохранилось. Нет уверенности и в том, что сами эти памятники остались в неприкосновенности от древности до наших дней. Последние разделы Баудхаяны, написанные в стихах, кажутся поздними добавлениями. Напротив, Гаутама вовсе не включает стихов — и это тоже скорее внушает подозрение, чем доверие к подлинности текста. Сутры Васиштхи порою вовсе не похожи на сутры, они кажутся слегка испорченными стихами (источник которых иногда можно обнаружить у Ману — ср. Васиштха 1.31 и Ману III.28). В дошедшем до нас виде и Васиштха, и Гаутама вряд ли могут претендовать на древность ббльшую, нежели Ману.
Особенно поздней кажется дхармасутра Вишну. Каждая из ее ста глав (по ста именам бога Вишну) завершается стихами — как правило, такими же шлоками, как в шастрах (откуда они часто и заимствуются). Прозаический текст этой «дхармасутры» ничуть не напоминает древние образцы, он представляет собою очень популярное изложение основного содержания Ману, Яджнавалкьи и других дхармических текстов. Никакой помощи учителя и школьной традиции он явно не предполагает. По существу, это не более чем «псевдосутра» — недаром и называется она обычно термином «смрити» — «Вишну-смрити» (как Ману, Яджнавалкья или Нарада).
Язык сутр большей частью правильный, но в некоторых из них встречаются архаические формы, не соответствующие нормативной грамматике Панини. Это дает возможность считать наиболее ранние сутры современными Панини (не ранее IV в. до н.э.), а поздние должны относиться к рубежу нашей эры. Брахманские сутры записывались примерно в ту же эпоху (последняя треть тысячелетия до н.э.), что и супы буддийского канона.
Собственно шастры (иначе называемые «смрити») можно условно датировать первой половиной тысячелетия н.э. Об этом свидетельствуют прежде всего упоминания ряда имен и реалий: греков, саков и парфян у Ману (Х.“), динариев у Нарады, дарственных грамот на медных пластинках у Яджнавалкьи (1.318). По месту шастр в истории санскритской литературы более поздняя датировка исключена.
Авторитетность шастр несравнимо выше, чем сутр. Это проявляется и в именах, под которыми дошли до нас те и другие памятники. Апастамба и Баудхаяна — малоизвестные древние мудрецы, почитавшиеся как основатели отдельных брахманских школ или родов. Они в самих сутрах предстают перед нами как учителя, которые получили знание от своих предшественников. По отдельным вопросам такие учителя могут дискутировать между собою, а сам по себе текст каждой сутры не освящен каким-либо сверхъестественным авторитетом. Имена Васиштхи и Гаутамы более почитаемы в индийской традиции, но зато, как было сказано, приписываемые им тексты не отличаются особой древностью.
Напротив, среди авторов шастр мы видим риши Яджнавалкью и других знаменитых мудрецов, таких, как Нарада, Парашара, Брихаспати. Но, конечно, особое место занимает Ману — прародитель людей и сын Самосущего-Брахмы. «Вишну-смрити» приписывается самому богу Вишну. Таким образом, мы видим в истории дхармической литературы явную тенденцию придать текстам авторитет священного Слова — можно сказать, Откровения. Шастра воспринимается как часть этого Слова, возникшего едва ли не прежде самой Вселенной. Двигаясь от сутр к шастрам, мы постепенно переходим из области ведийской религии в мир классического индуизма.
Авторитет изречений отнюдь не основывался на значимости имени составителя. Скорее напротив: с изменением отношения к характеру текста ему приписывались все более почитаемые «авторы».
В связи с новой ролью, которая стала принадлежать книгам о дхарме, их тематика претерпела радикальные изменения. Шастры включают не только перечень норм, но и объяснение основ мировоззрения индуизма. Их охват становится всеобъемлющим. Любое традиционное «знание» без труда может быть введено в шастру с помощью рамочных конструкций. Например, речь идет о царе, долг (дхарма) которого состоит в охране подданных. Для этой цели он должен сражаться — и потому в шастру можно включить изложение военного искусства. Царь должен построить себе крепость— сюда можно ввести материал по архитектуре. Царь, заботясь о подданных, совещается с приближенными —и в темы совещания вводятся элементы «наук» о дипломатии, экономике или организации политического сыска, о самых разных предметах, которые сами по себе отнюдь не являлись дхармическими. СостаВИТеЛИ дхармашастр активно используют все богатство специальной литературы. Вошедшие в шастру сюжеты тем самым освящаются дхармой. Конечно, степень их важности или святости остается разной, и для определения авторитетности каждого положения требуется особое искусство истолкования. Эта виртуозная техника интерпретации была разработана представителями философской школы мимансы.
Стремление к энциклопедизму и широкое использование разнородных источников приводят к тому, что содержание дхармашастр становится крайне запутанным. Сбивчива сама их терминология — одно и то же понятие нередко выражено разными терминами, некритически заимствованными у многочисленных предшественников. Еще в начале века, сразу же после открытия «Артхашастры», Ю.Иолли установил, что в этом политическом трактате нередко употребляется иная лексика для обозначения тех понятий, которые встречаются в дхармашастрах. Но при этом надо отметить один существенный момент: в дхармашастрах есть и такие фрагменты, где применяется лексика, свойственная именно «Артхашастре». Это, очевидно, объясняется компилятивностью дхармашастр: наряду с литературой о дхарме они черпали материал и из традиции «науки политики» (артхашастры).
Необъятностью тематики дхармашастры напоминают эпос и пураны. И так же как в эпико-пуранической традиции, большое место в шастрах занимают космогония и учение о карме. Если сутры с трудом отрывались от изложения ритуальной практики, в шастрах все большее место уделяется идеологии, философским основам индуизма. Поздние шастры очень близки фрагментам пуран. Не случайно и то, что «Яджнавалкья-смрити» целиком вошла в гураны, будучи поделена между «Агни-пураной» и «Гаруда-пураной».
Переписчики шастр, очевидно, издавна снабжали их небольшими пояснениями, глоссами, которые в ряде случаев затем попадали в текст. Именно так, на наш взгляд, объясняются бросающиеся в глаза противоречия в шастре Ману. Например, он говорит о выплате брачного выкупа и соответствии этого обычая нормам благочестия (III.3 1, 38—40), а затем выкуп категорически осуждается как «продажа потомства» (IIl.51—53). Аналогичным образом строится и повествование о нийоге («поручении» жене или вдове родить сына-наследника от кого-либо из родственников мужа). Нийога сначала описывается и предписывается а затем запреищется как «скотский обычай» (lX.66, 68).
Вероятно, запрещения и в том и в другом случае первоначально отсутствовали в тексте. Но постепенно эти архаичные обычаи стали вызывать осуждение, и очередной переписчик добавил соответствующие стихи в качестве глоссы. Стихи затем попали в текст и стали приписываться уже самому Ману. Так возникли внутренние противоречия, которые требовалось устранить. Древние переписчики не торопились вычеркивать или редактировать «слова Ману». Они предпочитали снимать противоречия посредством искусной интерпретации. Например, можно истолковать текст следующим образом: Ману сначала приводит не свое собственное мнение, а мнение своего оппонента (разрешающее выкуп или нийогу), которое он затем отвергает. Так, почти незаметно, без редактирования наставлений, получается, будто первоначальная формулировка Ману — это именно то, чему следовать не нужно.
Особым уважением пользовалась как раз та шастра — «Манусмрити», — где менее всего последовательности. Это — памятник с долгой историей формирования, многослойный, включающий в себя немало разнородного материала и часто напоминающий сборник афоризмов, а не единый «трактат». Наличие противоречий явно не умаляло авторитетности текста — скорее, напротив, увеличивало ее. Благодаря пестроте содержания и высказанных идей в нем каждый мог найти то, что необходимо, и обосновать свое понимание ссылкой на прародителя человечества.
«Яджнавалкья-смрити» имеет иной характер. В ней чувствует (ся четкий план и даже единство авторского стиля. Сравнение Яджнавалкьи с Ману и «Артхашастрой» очень наглядно показывает работу составителя. Он никогда не заимствует текст буквально, но пересказывает его своими словами, снимая всякие существенные противоречия. В основном это сухой конспект, лишенный как поэтических красот, которыми отличается Ману, так и технических деталей, которыми ценна «Артхашастра». Особенно четким и практически удобным кажется изложение в Яджнавалкье «предметов судебного разбирательства», т.е. права. Так же как в «Артхашастре» (и вопреки Ману), вопросы заиючения брака и раздела наследства рассматриваются не в связи с ритуальными церемониями и семейным благочестием, а в контексте судопроизводства (въявахара).
«Вьявахара» становится единственным предметом рассмотрения в «Нарада-смрити» — потому этот памятник и привлекает особое внимание историков и правоведов.
Значительная часть поздних шастр приписывалась старинным авторитетам — наряду с «Ману» и «Нарадой» появились «ВриддхаМану» («Древняя шастра Ману») и «Брихан-Ману» («Большая шастра Ману»), «Вриддха-Нарада», «Брихан-Нарада» и «ЛагхуНарада» («Долгая шастра Нарада»). На самом деле никакой связи с «Ману» и «Нарадой» они не обнаруживают и, вопреки названиям, представляют собою поздние и короткие тексты.