Перед просмотром спектакля «Обнаженные»по пьесе Бригитты Швайгер «Маленькая камерная пьеса»в Чебоксарском Камерном театре захотелось заглянуть в интернет и навести кое-какие справки. «Комедийная», «забавная», «трогательная», «о власти и замкнутости человека в социальной роли», «про знаменитую женскую логику», «с жизненным юмором и остроумными шутками» –так охарактеризоваликритики ее немногочисленные постановки вКараганде,Челябинске,Алма-Ате, Киеве.Судя по отзывам, идем развлекаться? Отнюдь. Ни одно из этих определенийне подходит кспектаклю творческой мастерской «Драма+» – маленького, но вызывающего живой интересколлектива из Нижнего Новгорода,ставящего своей целью не забавлять и забавляться, чемнередко грешат антрепризные труппы ради привлечения публики, а чувствовать идумать,решая задачиактуальные, общечеловеческие, первостепенные.
Все-таки удивительно, насколько по-разному можно прочесть один и тот же материал, и тут сразу вопрос: существуют ли критерии оценки,стоит ли сравнивать, есть ли то единственно верное решение?Если учесть,чтосвободав понимании режиссеровдавно прекратилабыть осознанной необходимостью,став синонимомвседозволенности и задвинув подальше авторский замысел,то нет, нет и нет. Однако в случае соШвайгернельзя не обратить внимания на одно немаловажное «но»:за свою 60-летнюю жизньона наработала имиджавторане просто глубокого ирассуждающего, а специфического, в чем-то даже странного, со своеобразной, подчас отталкивающейкартиной мира иистертойв кровь, превращенной всплошной абсцессдушой. (Достаточно вспомнить ее самый известный роман «Откуда в море соль», повествующий о нежелании жить по общепринятым законам и о непростом пути к себе, по которому рано или поздно предстоит пройти каждому.) Поэтому, скорее всего, именноМарина Петрова попала в точку, режиссерски заметив за вполне бытовой ситуацией, описанной в пьесе,и безыскусным, на первый взгляд, текстомнадломленнуюиндивидуальность автора иякобы пропустивсценическое действо сквозь призму его шаткой психики, так что все происходящее на сцене кажется плодомбольного воображения.
Подобнаяинтерпретация содержания вовсе не превращает спектакль в нечто абстрактное, идейно расплывчатое, лишенное ясных смысловых контуров и погрязшее в бессвязном потоке аффектов. Напротив, чем ирреальнее кажется визуальная картинка, ускользающая сгустком маразматических ассоциаций и воспаленных, как вскрытые раны,пауз,застревающих в горле тошнотворнымпредчувствием чего-то дурного, тем острее врезается в сознаниепостановочное слово, пронзающее сценическую материю злободневными проблемаминынешнего общества, нравственно дезориентированного и принявшего систему ложных ценностей. Посмотрите вокруг:людитрансформировались в машины по отбиванию денег, день ото дня, из года в год, иу них уже не хватает времени друг на друга. Онине видят ничего дальше ужинов в дорогих ресторанах и брендовых вещей в гардеробах, будто соревнуясь, чьямашина круче и чей любовник богаче.Чувствуют себя хозяевами положения и циничноумерщвляют все настоящее, первозданное, неподкупное, зная цену лишь собственной жизни и брезгливо отмахиваясь от ближнего своего. О разрушительной силе человека, неизбежно ведущей к саморазложению, не раз говорили Чехов и Тургенев, Распутин и Вампилов, и режиссер, постигаясвоевременность темы и словно подхватывая их думы, виртуозно вытягивает это же из строк австрийского драматурга.
Если же ты «из другого теста» и не гонишься за престижем, предпочитая богатому любовнику богатый внутренний мир и сто друзей ста рублям, то извини, подвинься, тебе не место среди «адекватных» людей.Потому туалет, выбранный Швайгерв качестве места действия, трактованпостановщиком как пространство условное, некий «отшиб» общества, социальные «задворки», на которые с пренебрежениемвыкинули одну из героинь спектакля – уборщицу, удерживающую взапертизабывшую деньги и посему не могущую заплатить за пользование клозетом даму.По психотипуонаневероятно похожа на саму Бригитту, нередко мучимую депрессией, апатией идругими психоэмоциональными расстройствами, что вновь подтверждает стремление режиссераприблизиться кпервооснове, фактически сделававтора прототипом главного действующего лица и вогнав его пульсирующий, похожий на оголеннуюиглу шприца нерв «под кожу» сценического образа.
Ирина Безрукова, актриса тонкого душевного складаи космической силы воздействия,играет отъявленную шизофреничку, одержимую голосами в голове, зрительными галлюцинациями и расслоением сознания (современноевоплощение темы юродства в культуре),будто в ее тельце, то напрягающемся каждой своей мышцей, то рассеянно обмякающем, живет сразу несколько женщин по типу «образов в образе».Различимые по пластике, мимике, интонационной выразительности речи, все они, по сути, объединены однойцелью – очистить мир от лицемерия, прелюбодеяния, гордыни и иного морального шлака подобно тому, как уборщица отмывает раковины и унитазы отиспражнений.Среди них молчаливая затворница,стиснувшая зубы и исподлобья взглядывающая на враждебный мир,и опасная соблазнительница с гибкостью пантеры, малейшее движение которой отдает раскованностью исексуальной активностью, невменяемая маньячка, захлебывающаяся неестественным смехом и корчащаяуродливые гримасы, итронувшаяся умом зечка с обвисшимиплечами и тяжелым шагом. Последняя, кстати,возникает еще однойотсылкой к автору– прабабушка Бригиттыбылазаключенной концлагеря, погибшей в цепких руках нацистов (эта тема, волнующая драматурга,нашла отражение впьесе «Фюрер, прикажи!», рассказывающей о страшной судьбе австрийской еврейки).
Несмотря на внешнюю эклектичность и «многочастность»,требующую мгновенного переключения актерского внимания, портрет героинипреподнесен цельно, как единый организм, чего нельзя сказать о второй участницедуэта – состоятельной замужней особе, пришедшей в ресторан слюбовником и угодившей «в ловушку» к сотруднице обслуживающего персонала, словно душа грешника в чистилище.Неподражаемая Мария Мартынова, каждые жест и реплика которой дышатароматным обаянием и редкой органикой, очень точно улавливает бесхитростную природу своей героини, играя «в открытую», без каких-либо подтекстов,сознательно упрощая манеру самовыражения, но не скатываясь при этом на характерность. Владея целым спектром эмоций, от слепого негодования до детской растерянности, актриса как бы укрупняет их ивводитпостепенно,«в чистом виде»,практически не смешиваякраскии демонстрируя всюоднобокостьи неполнотунатурыперсонажа.Однако есть в подобной непритязательности и нарочитой прямоте изложения что-тотрогательное,доверчивое,безобидное в своей наивности, заставляющее наспроникнуться сочувствием кэтой женщине.Ведь она,хорошо одетая и довольная жизнью,даже не представляет себе, насколько по правде несчастна.
В процессе взаимодействия героинь, воплощенных разными художественными средствами, но одинаковоманких и живописных, перед нами выстраивается модель современного общества. Причем режиссер делает акцент не на различии социальных слоев, обусловленном разительным материальным неравенством (дескать, кто-то полы пачкает, кто-то – драит), а на несоответствии этических норм, разбивающемего на племена, как дикое зверье на стаи. Одни живут чистосердечно, страдая, сострадая, не боясь быть искренними, честными, верными. Другие врут, притворяются, изворачиваются, прячась под маской фальши и будучи уверенными в личной неуязвимости, хотя именно для таких «продуманных» и «продвинутых» судьба и готовит свои суровые уроки – обман никогда не проскакивает безнаказанно.
Образыпредставительниц двух этих клановпоказаны настолько выпукло и осязаемо,что, кажется, не изменятся даже после экспозиции, так и оставаясьдвумя разнородными полюсами, сталкивающимися в очагахмизансцен.Но в ходе разработки, тесной и раскаленной,точно вулканическая лава,ихждетподлинное перерождение, приводящее не только к модификации внешнего рисунка с моделью поведения, тембром голоса и выражением лица,но и к коренномупереворотув самой эссенции, открывающемув жестах, репликахи взглядах«новую реальность».ИсполнениеИрины Безруковой теряет спонтанность, безрассудность,нездоровую рассредоточенность с чехардойхарактеров и ощущений, будто к финалуее героиняизлечивается отшизофрении.В действительности, уборщица всегдабыла обычным человеком, простораньшезрители смотрели на нееглазамиее пленницы,считавшей подобных ейлюдей ненормальными, а теперь переосмыслившей свои взгляды.Неслучайно артистическое высказывание Марии Мартыновойнаводняется оттенками и полутонами, обогащающими былую прямолинейность изъяснения и углубляющими изначально поверхностный образ. Вовлеченные всценическийконфликт,мы вместе с героинямиступаем на путь духовногоперерождения, ведущий нас в обновленный,преображенныймир.
Мария МИТИНА