— Ишь разважничался!
"…но я буду упорно работать. Выдержки, слава богу, у меня хватит! А главное… Да, Кристминстер будет моей alma mater, а я — ее возлюбленным сыном, которым она останется довольна".
Всецело поглощенный мыслями о будущем, Джуд сначала замедлил шаг, а потом и вовсе замер, вперив взгляд в землю, словно прочитал на ней свое будущее, отраженное волшебным фонарем. Вдруг он почувствовал сильный удар по уху, и что-то мягкое и холодное шлепнулось к его ногам.
Это был кусок свинины, он увидел это с первого взгляда, причем та характерная принадлежность борова, какой крестьяне смазывают обувь, так как ни на что больше она не годна. Свиней в здешних краях было много; в некоторых местах Северного Уэссекса их разводят и выкармливают в огромном количестве.
По другую Сторону изгороди протекал ручей, оттуда-то и доносились, как он только что сообразил, звонкие голоса и смех, вторгшиеся в его мечты. Он взобрался на насыпь и заглянул через изгородь. На том берегу ручья находилась небольшая ферма с садом и пристроенным к ней свинарником; перед домом, у самой воды, стояли на коленях три девушки, а рядом с ними бадейки и миски со свиной требухой, которую они мыли в проточной воде. Одна-две пары глаз украдкой взглянули на него, и, заметив, что наконец-то он обратил на них внимание и теперь наблюдает за, ними, девушки, с притворной скромностью поджав губы, принялись особенно усердно полоскать требуху.
— Покорнейше благодарю! — строго сказал Джуд.
— Честное слово, это не я бросила! — заверила одна из девушек свою соседку, словно не замечая присутствия юноши.
— И не я! — ответила та.
— Как тебе не стыдно, Энни! — молвила третья.
— Если б я что и бросила, то уж никак не это!
|
|
— А кого стесняться-то? Подумаешь!
Они захихикали и продолжали работать, не подымая глаз и не переставая препираться, — для вида.
Джуд отер лицо и язвительно заметил, обращаясь к той, что стояла выше по течению:
— О нет, конечно, это не ты!
Девушка, с которой он заговорил, была миловидная и темноглазая, не то чтобы красавица, однако издали сошла бы и за красивую, несмотря на обветренную кожу и грубоватые черты. У нее была округлая, пышная грудь, полные губы и великолепные зубы, а прекрасный цвет лица напоминал цвет яиц кохинхинки. Словом, это была вполне законченная самка — но и только; Джуд мог почти ручаться, что именно ей пришло в голову прервать его размышления о творениях великих гуманитариев, чтобы привлечь его внимание к обычной жизни вокруг.
— А кто, не угадаешь! — Задорно сказала она.
— Да кто бы ни был, это же разбазаривание чужого добра.
— Подумаешь!
— Ты, кажется, не прочь поболтать со мной?
— Что ж, если тебе охота.
— Мне перелезть, или ты подойдешь ко мне?
Быть может, она усмотрела в этом некую возможность; во всяком случае, при последних словах. Джуда глаза смуглянки встретились с его глазами, и искра взаимопонимания пролетела между ними, немая вестница близости in posse[2], причем без всякой преднамеренности со стороны Джуда Фаули. Она заметила, что из них троих он выбрал именно ее, как в таких случаях и выбирают женщину, без обдуманного расчета на дальнейшее знакомство, а просто подчиняясь неумолимому приказу из "штабквартиры", который бедные мужчины получают, сами того не ведая, в тот момент, когда в их намерения меньше всего входит заниматься женщинами.
|
|
Вскочив на ноги, она сказала:
— Принеси мне то; что там лежит.
Джуд понял, что она делает ему знак подойти, а вовсе не печется о чужом добре. Он поставил на землю корзину с инструментами, подцепил палкой брошенный кусок и, раздвинув кусты, перемахнул через изгородь. Они шли параллельно друг другу, каждый по своему берегу ручья, к маленьким деревянным мосткам. Подходя к ним, девушка незаметно для Джуда ловко втянула сначала Одну щеку, потом другую, и после этого любопытного и оригинального упражнения на их гладкой и округлой поверхности, словно по волшебству, появились восхитительные ямочки, которые она умела сохранять, пока улыбалась. Делать ямочки, когда вздумается, — не столь уж важное открытие, многие это пробуют, однако не у всех это получается.
Они сошлись на середине мостков, и Джуд, возвращая девушке ее метательный снаряд, казалось, ждал объяснений, зачем она прибегла к этому новому виду артиллерии, чтобы столь дерзко остановить его. Она могла и просто окликнуть. Но она лукаво смотрела в сторону и, опершись о перила, раскачивалась взад и вперед; наконец, подстрекаемая девичьим любопытством, укоризненно взглянула на него:
— Уж не подумал ли ты, что это я в тебя кинула?
— Нет, что ты.
— Мы ведь для моего отца стараемся, а он не любит, когда что-нибудь пропадает. Он делает из этого мазь, кожу смазывать.
— Интересно, чего это им вздумалось бросаться? — сказал Джуд, из вежливости сделав вид, будто поверил ее словам, хотя и сильно сомневался в их правдивости.
|
|
— Они бесстыдницы. Только не болтай, будто это я! Ладно?
— Что мне болтать? Я даже не знаю, как тебя зовут.
— Ах, верно. Сказать?
— Скажи!
— Арабелла Донн. Я здесь живу.
— Если б я часто ходил этой дорогой, я бы знал. Но обычно я иду прямо по большаку.
— Мой отец разводит свиней, а эти девушки помогают мне промывать требуху для кровяной колбасы.
Так они болтали, слово за слово, продолжая стоять, опершись о перила и приглядываясь друг к другу. Немой призыв женщины к мужчине, столь отчетливо выраженный в Арабелле, удерживал Джуда на месте, вопреки его намерению, почти вопреки его воле, и это ощущение было для него внове. Не будет преувеличением сказать, что до этого момента Джуд никогда не видел в женщине — женщину и на женский пол смотрел как на нечто, находящееся вне его жизненных интересов и устремлений. Он переводил взгляд с глаз Арабеллы на ее губы, затем на грудь и на полные обнаженные руки, влажные, покрасневшие от холодной воды и крепкие, как мрамор.
— Какая ты хорошенькая! — пробормотал он, хотя не нужно было никаких слов, чтобы выразить всю глубину его очарованности ею.
— Ты бы поглядел на меня в воскресенье! — кокетливо отозвалась она.
— А можно? — спросил он.
— Твое дело решать. Сейчас за мной никто не ухаживает, но мало ли что может случиться через недельку-другую.
Она сказала это без улыбки, и ямочки на ее щеках исчезли.
Джуд чувствовал, будто его несет куда-то, но ничего не мог с этим поделать.
— Ты мне позволишь?
— Попробуй.
Она на миг отвернулась, проделала уже упомянутый фокус со своей щекой, и ей удалось восстановить одну из своих ямочек. Джуд по-прежнему ничего не замечал и видел одну только ее красоту.
— В следующее воскресенье? — отважился он. — Значит, завтра?
— Да.
— Зайти за тобой?
— Да.
Она вспыхнула от удовольствия, что одержала победу, и ответила ему почти нежным взглядом, а потом вернулась по травянистому берегу ручья к своим подружкам.
Джуд Фаули взвалил на плечи корзину с инструментами и пошел своей дорогой, все еще не отрешившись от охватившего его возбуждения. Он впервые окунулся в какую-то новую для него атмосферу, которая окружала его всегда и всюду, только он не замечал ее, потому что как бы, отделен был от нее стеклянной стеной. И, незаметно для него самого, все его намерения — читать, работать и учиться, которые он так точно сформулировал всего несколько минут назад, оказались вдруг отодвинутыми на задний план.
"Ладно, это всего-навсего легкое развлечение", — уговаривал он себя, смутно сознавая, что грешит против истины, так как уже ясно понял, что в самой натуре этой девушки, влекущей его к себе, недостает каких-то качеств, зато других, очевидно, в избытке, именно тех, которые внушили ему, что он хочет поухаживать за ней только для развлечения; они были явно враждебны той половине его "я", которая связана с его литературными занятиями и светлыми мечтами о Кристминстере. Девушка целомудренная не выбрала бы такой метательный снаряд для своей атаки на него. Джуд словно прозрел, но лишь на миг, — так при свете падающей лампы человек может мельком различить надпись на стене, прежде чем его окутает тьма. В следующую же секунду дар прозрения покинул его, и Джуд позабыл обо всем, захваченный еще не изведанной бурной радостью, что открыл новый источник душевных переживаний, о существовании которого он и не подозревал, хотя источник этот всегда был рядом. В первое же воскресенье он встретится с этой воспламеняющей его представительницей другого пола.
Девушка тем временем присоединилась к подругам и опять принялась за свиную требуху, окуная и полоща ее в холодной воде.
— Подцепила ухажера, милая? — коротко спросила одна из девушек, по имени Энни.
— Не знаю. Лучше бы я бросила в него чем-нибудь другим, только не этим! — с сожалением прошептала Арабелла.
— Подумаешь, велика птица, хотя ты, наверно, этого и не знаешь. Он развозил хлеб в повозке старой Друзиллы Фаули, что из Мэригрин, пока не поступил в ученье в Элфредстоне. С тех пор он задрал нос и только и делает, что читает. Говорят, хочет стать ученым.
— А мне все равно, кто он и что, не думай, пожалуйста, деточка!
— Ладно, не представляйся! Нас не проведешь! Чего ж ты стояла и болтала с ним, если он тебе не нужен? Так или эдак, а он наивен, как малый ребенок. Я это сразу заметила, пока вы любезничали на мосту. Он так глядел на тебя, словно сроду женщин не видел. Да его подцепит любая, которая сумеет хоть чуть-чуть приглянуться ему и не поленится состряпать это дельце.
VII
На другой день пополудни Джуд Фаули в нерешительности стоял посреди своей спальни на чердаке, поглядывая то на книги, лежащие на столе, то на темное пятно на штукатурке над ними, образовавшееся за последние месяцы от коптившей лампы.
Было воскресенье, прошло уже двадцать четыре часа после его встречи с Арабеллой Донн. Всю прошедшую неделю он думал о том, что посвятит этот день особой цели — перечитает Евангелие по-гречески в новом издании с более четким шрифтом, чем старое, точно следующее грисбаховскому тексту, с поправками, предложенными многочисленными исследователями, и разночтениями на полях. Он гордился этой книгой, полученной им от лондонского издателя, которому отважился сам написать, чего никогда прежде не делал.
Он предвкушал большое удовольствие от сегодняшнего чтения под тихой кровлей бабкиного дома, где он ночевал теперь лишь дважды в неделю. Но вчера произошло нечто новое в мирном и гладком течении его жизни — произошел какой-то перелом, и он чувствовал себя словно змея, которая сбросила свою зимнюю кожу и еще не может оценить яркость и чувствительность новой.
Не пойдет он к ней на свидание, вот и все. Он сел, раскрыл книгу, уперся локтями в стол и, сжав руками виски, начал с самого начала:
Η ΚΑΙΝΗ ΔΙΑΘΗΚΗ.[3]
Разве он обещал зайти за ней? Ну да, обещал! Она будет ждать его дома, бедняжка, и потеряет из-за него весь день. Да что там обещание, просто есть в ней что-то соблазнительное, манящее. Не следует обманывать ее доверие. Ну что ж, что для чтения у него лишь воскресные дни да вечера в будни, может же он позволить себе погулять хотя бы полдня, ведь другие молодые люди вон сколько гуляют. Вряд ли он будет с ней еще встречаться. Об этом даже и думать нечего, если учесть, какие у него планы.
И вот, словно чья-то властная рука, обладающая огромной силой, схватила его и повлекла, не считаясь с настроениями и влияниями, руководившими им прежде. Вопреки его разуму, воле и так называемым возвышенным стремлениям, она потащила его, как разгневанный учитель тащит за шиворот ученика, — прямо в объятия женщины, к которой он не питал никакого уважения и с которой у него не было ничего общего, кроме того, что они жили в одной местности.
Η ΚΑΙΝΗ ΔΙΑΘΗΚΗ был предан забвению и, лишенный выбора, Джуд вскочил и бросился к двери. Предвидя такой оборот дела, он заранее надел свой лучший костюм. Через три минуты он был уже далеко и начал спускаться по тропинке, пересекавшей широкое невспаханное поле, лежащее в котловине между деревней и домом Арабеллы, в одиночестве стоявшем на склоне холма за пределами нагорья.
На ходу он взглянул на часы. Он легко может обернуться за два часа, так что останется еще уйма времени, чтобы почитать после чая.
Миновав несколько чахлых елок и хижину, где тропинка сливалась с большаком, он прибавил шагу и свернул влево, вниз по крутому склону к западу от Бурого Дома. Здесь, у подножья холма, он достиг ручья, пробивавшегося сквозь меловую породу, и, следуя по его течению, добрался до ее дома. С заднего двора доносился запах свинарника и хрюканье виновников этого запаха. Он вошел в палисадник и постучал в дверь набалдашником палки.
Кто-то увидел его в окно, так как мужской голос в доме произнес:
— Арабелла! Смотри-ка, твой ухажер пришел! Беги, дочка.
Джуда передернуло. Меньше всего он думал о том, чтобы ухаживать с серьезными намерениями, что, очевидно, имел в виду говоривший. Он собирался пройтись с ней, быть может, поцеловать ее, но "ухаживать" хладнокровно, расчётливо претило его взглядам. Ему открыли, и он вошел в дом как раз в ту минуту, когда Арабелла, разодетая для прогулки, спускалась с лестницы…
— Присядьте, пожалуйста, мистер… как вас там зовут, — сказал ее отец, энергичный мужчина с черными баками, тем же Деловым тоном, какой Джуд услышал еще на улице.
— Уйдем сразу, ты как? — шепнула она Джуду.
— Хорошо, — ответил он. — Мы прогуляемся до Бурого Дома и обратно, это всего полчаса.
Арабелла в этом неряшливом окружении выглядела почти красавицей, и он был рад, что пришел, а все опасения, донимавшие его, улетучились.
Сперва они взобрались на вершину высокого мелового холма. Джуд время от времени подавал ей руку, чтобы помочь при подъеме. Потом свернули влево; вдоль гребня на римскую дорогу и шли по ней до пересечения с проезжей возле вышеупомянутого Бурого Дома, то есть до того места, где когда-то он так страстно желал увидеть Кристминстер. Но сейчас он об этом позабыл. Он болтал с Арабеллой о разных пустяках с гораздо большим воодушевлением, чем если бы ему пришлось обсуждать философские проблемы с преподавателями его еще так недавно обожаемого университета, и миновал то место, где когда-то стоял, коленопреклоненный, перед Дианой и Фебом, даже не вспомнив, что такие личности вообще существуют в мифологии или что солнце может быть чем-либо иным, кроме светильника, пригодного лишь для того, чтобы озарять лицо Арабеллы. Ноги словно сами несли его, и Джуд, начинающий ученый, будущий доктор богословия, профессор, епископ и прочая, и прочая, был польщен и счастлив тем, что эта деревенская красотка соизволила выйти с ним на прогулку в своем праздничном наряде.
Они дошли до амбара под названием Бурый Дом, откуда Джуд собирался повернуть назад. Они обозревали открывшиеся на север просторы, как вдруг их внимание привлек густой столб дыма, поднявшийся рядом с маленьким городком; который находился внизу на расстоянии мили или двух от них.
— Пожар! — сказала Арабелла. — Сбегаем поглядим? Ну, пожалуйста! Это недалеко!
Под наплывом нежности Джуд был просто не в силах возражать и даже обрадовался этой просьбе, так как она служила ему оправданием, чтобы побыть с Арабеллой подольше. Они почти бегом спустились с холма и, лишь пройдя с милю по равнине, поняли, что пожар гораздо дальше, чем им показалось.
Но, уже начав свой путь, они поспешили дальше и только к пяти часам оказались на месте происшествия в шести милях от Мэригрин и в трех от дома Арабеллы. Пожар потушили еще до них, они бегло осмотрели печальные останки и пошли обратно. Путь их лежал через Элфредстон.
Арабелла сказала, что не прочь выпить чаю, и они зашли в дешевый трактир. Так как они заказали чай, а не пиво, ждать предстояло долго. Служанка с удивлением узнала Джуда и зашепталась с хозяйкой в глубине комнаты, — дескать, это тот самый студент, "который всех чурался", а теперь вдруг вот до чего докатился: водит компанию с Арабеллой. Последняя угадала, о чем речь, и, встретив серьезный и нежный взгляд своего поклонника, засмеялась вульгарным торжествующим смехом легкомысленной женщины, которая знает, что выигрывает игру:
Они сидели и рассматривали комнату: картину на стене, изображавшую Самсона и Далилу, круглые пятна от пивных кружек на столике, плевательницы с опилками под ногами. Все это производило на Джуда то удручающее впечатление, какое может произвести пивная в воскресный вечер, когда в окно заглядывают косые лучи заходящего солнца, заказа долго не подают и злосчастный путник чувствует, что другого прибежища у него нет.
Начинало смеркаться. Они решили, что ждать чая больше не стоит.
— Но что же делать? — спросил Джуд. — До твоего дома еще три мили.
— Пожалуй, можно выпить пива, — предложила Арабелла.
— Пива? Верно. Мне и в голову не пришло. Только чудно все-таки в воскресный вечер идти в трактир ради пива.
— Но мы не ради этого шли сюда.
— Нет, конечно.
Джуду вдруг захотелось прочь из этой чуждой ему атмосферы; однако он заказал пива, каковое тут же и было подано.
Арабелла попробовала его.
— Фу! — сказала она.
Затем попробовал Джуд.
— А что в нем особенного? — спросил он. — Правда, я — мало что смыслю в пиве. Я люблю его, только оно мешает, когда читаешь, кофе, по-моему, лучше. Ну, а это пиво, как пиво, мне кажется.
— Подмешанное, я его в рот не возьму! — И, к большому удивлению Джуда, она назвала три или четыре составных части, которые она распробовала в напитке, не считая солода и хмеля.
— Как много ты знаешь! — заметил он добродушно.
Тем не менее она снова взялась за пиво и выпила всю кружку, после чего они двинулись в путь. Было уже темно, и чем дальше они уходили от огней города, тем ближе старались держаться друг к другу, пока их руки не встретились. Она спрашивала себя, почему он не обнимет ее, но он этого не сделал и лишь промолвил:
— Возьми меня под руку.
Уже одно это казалось ему неслыханной дерзостью.
Она подхватила ею под руку у самого плеча. Он ощутил тепло ее тела и, переложив палку под мышку, взял ее правую руку в свою.
— Вот теперь мы совсем-совсем вместе, дорогая, правда? — сказал он.
— Да, — отозвалась она, а про себя добавила: "Тюфяк!"
"Вот каким я стал волокитой!" — подумал он.
Так они дошли до подножья нагорья и увидели перед собой проезжую дорогу, — белея во мраке, она уходила вверх. Чтобы попасть отсюда к дому Арабеллы, надо было сначала взобраться по склону, а потом спуститься в долину направо. Сделав всего несколько шагов вверх, они чуть не наткнулись на двух мужчин, бесшумно ступавших по траве.
— Ох, уж эти влюбленные… любая непогода им нипочем… Им да бездомным собакам, — проворчал один из мужчин, исчезая во мраке у подножья холма.
Арабелла хихикнула.
— Мы влюбленные? — спросил Джуд.
— Тебе виднее.
— Ну, а ты-то как думаешь?
Вместо ответа она склонила голову ему на плечо. Джуд понял намек и, обняв ее, притянул к себе и поцеловал.
Они шли теперь не под руку, а обнявшись, как ей и хотелось. В конце концов, какое это имеет значение, раз их никто не видит, говорил себе Джуд. Дойдя до середины длинного подъема, они, словно по уговору, остановились, и он опять поцеловал ее. На вершине он поцеловал ее еще раз.
— Руку можешь не отнимать, если тебе так нравится, — тихо сказала она.
Он послушался, думая о том, какая она доверчивая.
Так не спеша они приближались к ее дому. Свой, дом он покинул в половине четвертого, собираясь снова засесть за Новый завет в половине шестого. Но было уже девять, когда он, обняв Арабеллу последний раз, отпустил ее у порога отцовского дома.
Она попросила его зайти хотя бы на минуту, иначе могут подумать, будто она гуляла одна в такой темноте. Он согласился и вошел следом за ней. Как только дверь отворилась, он увидел, что, кроме ее родителей, в комнате сидят еще несколько соседей. Все приветствовали их так, словно поздравляли, всерьез принимая его за жениха Арабеллы.
Это были чужие ему люди, он смутился и чувствовал себя не в своей тарелке. Он этого не хотел; приятная вечерняя прогулка с Арабеллой — вот все, что он имел в виду. Он не стал задерживаться, лишь сказал несколько слов ее мачехе, простой тихой женщине, неприметной ни лицом, ни характером, и, пожелав всем доброй ночи, с чувством облегчения выбрался на дорогу среди холмов.
Но облегчение он испытывал недолго: вскоре Арабелла вновь завладела его сердцем. Он шел, и ему казалось, будто он стал другим, не тем Джудом, каким был вчера. Что ему теперь книги? Что все его намерения не тратить попусту ни одной минуты, которых он до сих пор так строго придерживался? "Тратить попусту!" Все зависит от взгляда на вещи; сегодня он впервые живет, а не растрачивает жизнь. Любить женщину куда приятней, чем быть ученым, или священником, или даже самим папой!
Когда он вернулся домой, бабка уже легла спать, и на всех вещах, куда бы он ни посмотрел, казалось, лежала печать его небрежения. Он поднялся наверх, не зажигая лампы, и темная комната встретила его грустно и вопрошающе. Раскрытая книга лежала так, как он ее оставил, и заглавные буквы на титуле, освещенные бледным светом звезд, с укоризной смотрели на него, словно незакрытые глаза мертвеца:
Η ΚΑΙΝΗ ΔΙΑΘΗΚΗ
Наутро Джуду пришлась встать рано, чтобы, как всегда, покинуть этот дом на неделю; в корзину поверх инструментов и прочих принадлежностей он бросил непрочитанную книгу, хотя и понимал всю тщетность своего намерения.
Свои любовные похождения он таил чуть ли не от самого себя. Арабелла же, напротив, сделала их достоянием всех друзей и знакомых.
Идя при свете дня той самой дорогой, по какой несколько часов назад он шел под покровом ночи со своей возлюбленной, Джуд спустился к подножию холма, замедлил шаг и остановился. На этом месте он поцеловал ее в первый раз. Солнце только что взошло, и, вполне вероятно, со вчерашнего вечера здесь никто еще не проходил. Джуд поглядел на землю и вздохнул. Присмотревшись получше, он различил на влажной пыли отпечатки ног: тут они стояли обнявшись. Сейчас ее здесь не было, но узоры воображения на холсте действительности так явственно дорисовали вчерашнюю их встречу, что он почувствовал в сердце пустоту, которую ничто не могло заполнить. Тут же неподалеку стояла подстриженная ива, и ему она показалась непохожей на все остальные. Только через шесть дней он увидит Арабеллу снова, как обещал, но даже если бы жить ему оставалось всего одну неделю, самым горячим желанием его было бы поскорее перескочить через эти шесть дней.
Полутора часами позже по этой же дороге проходила со своими подружками Арабелла. Она равнодушно миновала то место, где он ее поцеловал, и памятную иву, не переставая откровенничать с подругами о вчерашнем.
— А что он сказал тебе потом?
— А потом он сказал… — И она почти слово в слово пересказала некоторые из самых нежных его речей.
Случись Джуду быть в это время за изгородью, он очень удивился бы, узнав, сколь немногие из его слов и поступков прошедшего вечера остались в тайне.
— Что и говорить, ты сумела вскружить ему голову! — рассудительно заметила Энни. — Хорошо таким, как ты!
— Голову-то я ему вскружила, это верно! — не сразу отозвалась Арабелла каким-то до странности тихим, хищным голосом, в котором звучали чувственные нотки. — Но одного этого мне мало, пусть возьмет меня, пусть женится! Хочу его, и все тут — Жить не могу без него. Он как раз из таких мужчин, каких я обожаю. Я с ума сойду, если не отдамся ему! Я почувствовала это, как только его увидела!
— Ну, он парень не от мира сего, прямой и честный, ты легко заполучишь его в мужья, только лови по всем правилам…
Арабелла призадумалась.
— Какие такие правила? — спросила она.
— Ну уж тебе-то не знать! — сказала Сара, третья девушка.
— Честное слово, не знаю! Знаю только, дальше обычного ухаживанья и любезничанья он не пойдет!
Сара поглядела на Энни.
— Она не знает!
— Ясное дело, не знает! — сказала Энни.
— А еще в городе жила, — нечего сказать! Ну ладно, и мы можем кое-чему тебя научить, не только ты нас.
— Хорошо. Так какой же, по-вашему, верный способ завладеть мужчиной? Считайте меня дурочкой, только скажите.
— Чтобы сделать его своим мужем?
— Конечно.
— Но это годится только для такого порядочного и серьезного деревенского парня, как он! Боже сохрани, чтоб я стала говорить о солдате, матросе, или торговом агенте из города, или вообще о тех, кто надувает бедных женщин! Ни одной подруге я не пожелаю такого лиха!
— Ах, ну понятное дело, такого, как он!
Подружки Арабеллы переглянулись и дурашливо закатили глаза, лица их расплылись в глупой ухмылке. Зачтем одна из них подошла к Арабелле и, хотя поблизости никого не было, зашептала ей что-то на ухо, между тем как другая с любопытством наблюдала, какое впечатление это произведет на Арабеллу.
— А-а! — протянула та. — Об этом, признаться, я не подумала!.. Ну, а вдруг он окажется непорядочный? Женщине лучше не идти на это!
— Волков бояться — в лес не ходить! Конечно, лучше сначала убедиться, что он порядочный. Ну да что там, с твоим ты ничем не рискуешь. Эх, подвернись мне такой случай! Многие девушки так поступают. Не то, думаешь, выходили бы вообще замуж?
Арабелла задумалась и продолжала идти молча.
— Попробую! — прошептала она, но так, чтобы они ее не слышали.
VIII
В одну из суббот Джуд, как обычно, шел из Элфредстона к своей бабке в Мэригрин: теперь его влекло туда нечто большее, чем желание повидаться с престарелой и ворчливой родственницей. Перед тем как подняться на холм, он взял вправо с единственной целью лишний раз повидать по пути Арабеллу; они встречались теперь регулярно. Еще не доходя до фермы, он зорким взглядом заприметил макушку Арабеллы, мелькавшую над садовой оградой. А войдя в калитку, увидел, что три молодых, еще не откормленных свиньи вырвались из загона, перепрыгнув через изгородь, и Арабелла пытается загнать их обратно через ворота, которые заранее открыла. При появлении Джуда выражение ее лица, изменилось, деловая сосредоточенность уступила место нежной влюбленности, и она устремила на него томный взгляд. Воспользовавшись заминкой, животные увернулись и дали тягу.
— Их только сегодня утром посадили в загон! — крикнула она, порываясь продолжать погоню, несмотря на присутствие кавалера. — Только вчера их пригнали с фермы Спэдлхолт, отец отвалил за них немалые денежки. Они хотят вернуться домой, глупые чушки! Закройка скорей садовую калитку, миленький, и помоги мне загнать их! Никого из мужчин нету дома, одна мать, и они удерут, если мы не помешаем.
Он взялся ей помочь и начал гоняться за свиньями прямо по грядам картофеля и капусты. Он то и дело сталкивался с Арабеллой и улучил момент, чтобы поцеловать ее. Первую свинью водворили на место сразу; со второй пришлось повозиться; третья же, длинноногая тварь, оказалась более упорной и увертливой. Она пролезла через дыру в садовой ограде и очутилась на дороге.
— Она удерет, если не догнать ее! — испугалась Арабелла. — Бежим вместе.
Она выбежала из сада следом за свиньей, Джуд — за нею, стараясь не упускать из виду беглянку. При случае они кричали какому-нибудь мальчишке, чтобы он остановил свинью, но та всякий раз увертывалась и неслась дальше.
— Дай мне руку, дорогая, — сказал Джуд. — Ты совсем запыхалась.
Она с готовностью протянула ему горячую руку, и, дальше они побежали вместе.
— А все оттого, что их сюда пригнали, — заметила она. Пригонишь — они всегда запоминают дорогу домой. Надо было везти их в повозке.
В это время свинья добежала до открытых ворот в околице и проскочила в них со всем проворством, на какие были способны ее ножки. Когда преследователи выбежали за ворота и поднялись на нагорье, стало ясно, что если они хотят догнать свинью, им придется пробежать весь путь до фермы. Отсюда, с высоты, свинья казалась крошечным пятнышком, она безошибочно неслась к своему родному дому.
— Ничего не поделаешь! — воскликнула Арабелла. — Она будет там намного раньше нас. Но теперь это не важно, раз мы знаем, что она не пропала и ее не украли по дороге. Там увидят, что это наша свинья, и отошлют назад. Ах, боже мой, как мне жарко!
И, не выпуская руки Джуда, она свернула в сторону и бросилась на траву под чахлым боярышником, так что Джуд стремительно упал на колени.
— Ой, господи, чуть не свалила тебя! Ну и устала я!
Она лежала на спине, вытянувшись во весь рост, на травянистом склоне холма и смотрела в голубую высь, все еще не выпуская из своей горячей руки руку Джуда. Он прилег подле нее, опершись на локоть.
— Столько бежали — и все зря, — продолжала она; грудь ее часто вздымалась и опускалась, щеки горели, пухлые красные губы полураскрылись, на коже проступила испарина. — Ну, что же ты молчишь, миленький?
— Я тоже запыхался. Бежали-то все время в гору.
Они были совсем одни — такое полное одиночество ощущаешь, только когда вокруг широкое открытое пространство. Никто не мог бы подойти к ним незамеченным ближе чем на милю. Они находились на одном из самых высоких холмов в графстве, и оттуда, где они лежали, можно было разглядеть вдалеке окрестности Кристминстера. На сейчас Джуд об этом не думал.