Из воспоминаний барона Ф.Ф. Торнау

Страницы прошлого поведали нам о том, что в черкесском ауле Кбаадэ (будущей Красной Поляне) еще в 1835 году с целью разведки побывал русский офицер, барон Федор Федорович Торнау.

Учитывая большой интерес к этой исто­рии и то, что "Воспоминания кавказского офи­цера", написанные им в Вене и опубликован­ные в "Русском вестнике" в 1864 году, являются библиографической редкостью, приведем здесь отрывки из "Воспоминаний" Ф. Ф. Торнау. Несомненной его заслугой является то, что, кроме сведений военного характера, он собрал большой этнографический материал, дающий широкую картину жизни кавказских народов первой трети XIX века.

Около двух столетий прошло с тех пор, как были написаны эти воспоминания, а сколько в них свежести, сколько поучительного, особен­но для современной молодежи! Торнау пишет: "Лета ставятся у горцев в общежитии выше зва­ния. Молодой человек самого высокого проис­хождения обязан вставать перед каждым стари­ком, не спрашивая его имени..."

"По правилам черкесской вежливости ни­кто не касается до кушанья прежде старшего гостя, и когда он кончил, все сидящие с ним за одним столом также перестают есть, а стол пе­редают второстепенным посетителям, от кото­рых он переходит дальше, пока его не очистят совершенно".

"По черкесским понятиям опрометчи­вость и нетерпеливость простительны толь­ко детям и женщинам, а мужчина должен об­думывать каждое предприятие зрелым обра­зом, н если есть у него товарищи, то подчи­нять их своему мнению не силою, а словом и убеждением, т. к. каждый имеет свою свобод­ную волю".

Рассказывая об обычаях горцев, Торнау со­общает много интересного: "У черкесов сущест­вует древний обычаи не воспитывать дома детей знатного происхождения. Вскоре после рожде­ния мальчика отдают обыкновенно на прокорм­ление и воспитание в чужую семью, до тех пор, пока не подрастет и не научится владеть оружи­ем. Часто для этого выбирают совершенно дру­гое племя. Принявший ребенка на воспитание называется аталыком (воспитателем. — Б. Ц.) и приобретает все права кровного родства с семейством своего питомца. Этот обычай много способствует примирению и сближению между собой разноплеменных горских семей, а дети наущаются говорить на чужих наречиях, что для них бывает весьма полезно при существующем на Кавказе разноязычии..."

"У черкесов обычай увозить невесту силой или обманом, когда родители не соглашаются выдать ее добровольно, чрезвычайно распро­странен. Сутки, проведенные девушкой в доме похитителя, делают ее законною его женой, тогда никто не вправе отнять ее у него, и дело кончается в этом случае третейским судом, на­значающим калым, который следует заплатить семейству..."

"Если черкес имеет несколько жен, то каж­дая из них занимает отдельное помещение, пользуется особым хозяйством и поочередно обязана готовить для мужа пищу, относимую к нему в кунахскую. Черкешенки отличаются замечательным искусством в женских работах; скорее порвется материя, чем шов, сделанный их рукой; серебря­ный галун их работы неподражаем. Во всем, что они приготавливают, обнаруживается хороший вкус и отличное практическое приспособление.

Черкесы высших классов пренебрегают учением; зато черкешенки учатся нередко чи­тать и писать по-турецки, в состоянии разби­рать Коран и часто ведут переписку за своих отцов и мужей.

Замужних женщин никто не видит, они си­дят дома, занимаются детьми и хозяйством и не выходят за двери без длинного белого покры­вала, похожего на грузинскую чадру. Девушки, напротив того, показываются в мужском обще­стве с открытым лицом, им позволено даже, в присутствии другой старой женщины, прини­мать в своей комнате чужого.

Умение хорошо работать считается, после красоты, первым достоинством для девушки и лучшею приманкой для женихов.

Черкесы чрезвычайно щекотливы насчет мужской добродетели и мстят за оскорбление ее беспощадно.

Девушки отвечают за свое поведение перед родителями, женщина — перед мужем, а вдова не отвечает ни перед кем и обязана только не нарушать общественной стыдливости.

Для девушки потеря невинности считается не преступлением, а несчастьем, поправляе­мым женитьбою или смертью соблазнителя, если он не может или не хочет жениться.

Утрата чести вменяется замужней женщи­не в преступление, влекущее за собою смерть или рабство. Участника в подобном преступлении убивают. Вдова может жить как ей угодно, и никто не вправе вмешаться в ее дела, когда при­личие не было нарушено, она может даже наде­яться выйти замуж, если она знатна, хороша или богата".

Торнау описывает увиденные им поля куку­рузы, богатые сады и виноградники, замеча­тельный мед. Но больше всего поразила храб­рого офицера красота черкешенок Ахчипсоу.

В походе разведчик старался вести записи так, чтобы его проводники об этом не знали. По этому поводу Торнау записал: "Во время до­роги я был принужден записывать и делать мои пометки скрыто от проводников, зная, сколь они ненавидят всякое письмо и как боятся его, считая его дьявольским искусством. Заметив, что я составляю записки, они, в случае какого-нибудь несчастья, не замедлили бы его припи­сать грешным знакам, чертимым мною на бу­маге, и нельзя предсказать, до чего бы могла их довести в подобном случае суеверная злоба".

Разведчику не раз приходилось наблюдать за джигитовкой черкесов, за тем, как они владе­ют оружием. Этому он посвятил немало строк. Вот один из отрывков: "Винтовку черкес возит за спиной в строчном чехле, из которого он ее выхватывает в одно мгновение. Ремень у вин­товки пригнан так удобно, что легко зарядить ее на всем скаку, выстрелить и потом переки­нуть через левое плечо, чтоб обнажить шашку. Это последнее — любимое — страшное черкес­ское оружие состоит из сабельной полосы в де­ревянных, сафьяном обшитых ножнах, с руко­яткой без защиты для руки.

Кроме того, черкес вооружен одним или двумя пистолетами за поясом и широким кин­жалом, его неразлучным спутником. Ружейные патроны помещаются в деревянных гильзах, заткнутых на груди в кожаные гнезда, на поясе висят: жирница, отвертка и небольшая сафья -­ новая сумка со снадобьем, позволяющим, не слезая с лошади, вычистить и привести в поря­док ружье и пистолеты...

Свою лошадь он бережет пуще глаза. Она выезжена на уздечке, которой совершенно по­винуется; она спокойна, смирна, привыкает к ездоку, как собака, идет на его зов и переносит неимоверные труды. Добрая черкесская ло­шадь не боится ни огня, ни воды.

Шпор черкесы не знают и погоняют ло­шадь тоненькой плетью, имеющей на конце ку­сок кожи в виде лопаточки для того, чтобы не делать боли лошади, а пугать её хлопаньем, так как боль, причиняемая шпорами, утомляет ло­шадь без нужды.

Несмотря на то, что черкес обвешан ору­жием и носит на себе кинжал, два пистолета, шашку и винтовку, одно оружие не мешает на нем другому, ничто не бренчит, благодаря хо­рошей подгонке, и это очень необходимо в ночной войне набегов и засад, какую обыкно­венно ведут горцы".

Наблюдая за тем, как черкесы обращаются с лошадьми, Торнау отмечает: "Горцы употреб­ляют весьма простой и удобный способ спуты­вать лошадей треногами, отнимающими у них возможность далеко уходить и делать скорые прыжки. Тренога состоит из двух широких сы­ромятных ремней, одного длинного и другого короткого, связанных между собой в виде ла­тинской Т; на концах этих ремней находятся петли из узких ремешков, застегиваемые на ко­стяные чеки. Коротким ремнем опутываются обе передние ноги несколько выше копыта, а концом длинного ремня обвязывается одна из задних ног выше колена. Петли с чеками позво­ляют расстреножить лошадь в одно мгновение, что имеет особую важность в быту горца, встречающего так часто надобность в случае неожиданной тревоги вскочить на лошадь, не теряя времени".

Г. А. Дзидзария пишет: "Торнау за время сво­их путешествий, включая и пребывание в Абха­зии, отправил в штаб Отдельного Кавказского корпуса большое количество рапортов, писем и записок, содержащих разнообразные сведе­ния, касавшиеся топографии, экономической географии, военной и политической ситуации в районах Западного Кавказа, еще не присоеди­ненных к России.

В рапорте фон дер Ховена от 25 июля 1835 года, посланном в Главный штаб, подво­дятся итоги деятельности Торнау как развед­чика. Он характеризуется как "полезный офи­цер", а его "работа" — как "похвальные труд­ные занятия... соединенные с беспрерывным преодолением значительных препятствий". И, действительно, сведения о крае, добытые Торнау, были настолько ценны для царского командования, что после первой его разведки он был произведен в следующий чин — штабс-капитана".

В своих воспоминаниях Торнау немало внимания уделяет пребыванию в плену у черке­сов. "Плен мой длился ровно два года и два ме­сяца", — пишет он. Взяли его кабардинцы на бе­регу Курджипса в ночь с 9 на 10 сентября 1836 года, отняли у разведчика деньги, золотые часы, оружие, лошадь.

В плену Торнау содержался у Асланбека Тамбиева, который жаждал получить за русско­го офицера большой выкуп.

Для содержания пленного был построен специальный дом "типа большого ящика".

Черкесские законы не позволяли женщи­нам подходить близко к пленному, зато подхо­дили любопытные дети, при помощи которых Торнау изучал основы черкесского языка.

Наблюдая в плену за жизнью горцев, Торнау описал их быт, форму одежды, музыкаль­ные инструменты, которыми они пользова­лись. Его этнографические сведения о черке­сах отличаются полнотой и достоверностью.

"Черкесы, — пишет он, — храбрые по при­роде, с детства привыкшие бороться с опаснос­тью, в высшей степени пренебрегают само­хвальством. Самые смелые джигиты (молодцы) отличаются у них необыкновенной скромнос­тью: говорят тихо, никогда не хвалятся своими подвигами, готовы каждому уступить место и замолчать в споре: зато в деле они совершенно перерождаются и на действительное оскорбле­ние отвечают оружием с быстротою мысли, без угрозы, без крику и брани".

В мае 1837 года Торнау решил бежать из плена. Спутником он избрал пленного молодо­го казака. Свидание с ним назначил на кладби­ще. Пищи и обуви не было. На помощь пришла черкешенка Аслан-Коз. Она питала нежные чувства к Торнау, учила его черкесскому языку, тайно приносила ему еду.

Торнау пишет, что мог украсть у хозяина на потолке сыр, но тот считал кружки сыра еже­дневно и, не досчитавшись, мог догадаться о побеге.

Пленника ежедневно осматривали, и по­этому добытые продукты питания он отдал на хранение казаку.

"Труднее всего было для меня, — пишет он, — выйти из избы, не разбудив абадзеха и не подняв собак. Долго перед тем я приучал их не тревожиться, когда выходил на мгновение за двери. В ожидании решительной минуты я ле­жал на постели одетый, прислушиваясь, заснул ли абадзех и что делается в ауле. Лай собак изве­стил бы меня непременно о побеге казака, но все было тихо".

Когда Торнау вышел из избы и перемахнул через плетеную изгородь, собаки проснулись и кинулись за ним. Забежав в овраг, он бросил им кошачью шубу, и пока они занимались ею, очу­тился на кладбище. Он влез на дуб и прислу­шался. Было тихо. Затем опять послышался лай. Торнау понял, что сбежал и казак. Не дождав­шись его, он решил бежать сам без пищи и обу­ви. Двигался ночью, питался травами, различ­ными кореньями, у него стали пухнуть избитые моги. Так, мучаясь, он бродил пятеро суток, по­ка не напоролся на двух конных абадзехов, ко­торые доставили его опять к Тамбиеву.

О пленном казаке Торнау пишет, что ему уда­лось бежать: "Он бежал прямо в лес, миновав кладбище. В одном месте у реки, поймав карчу, он разделся, привязал на нее платье, сам сел верхом и стал переправляться. Посередине реки из-под него унесло дерево с платьем. Он выплыл на дру­гой берег и совершенно нагой путешествовал трое суток по Закубанской равнине. Кемюргоевские пастухи, встретившие его в таком виде, бе­жали сперва, но потом, убедившись, что они име­ют перед собой человека, а не шайтана, прикры­ли его кое-чем, накормили и привели на Кубань",

Второй раз Торнау бежал с пленным тата­рином Абдул-Гани. Трое черкесов-стражников проспали беглецов.

"Оба мы не умели плавать, — пишет Торнау, — что нас понудило условиться, пока можно касаться грунта, идти вместе, а в случае глубины спасаться отдельно, для того чтобы напрасно не топить один другого".

Следы, оставленные беглецами на берегу реки, выдали их, и они набрели на ожидавшую засаду. Торнау снова оказался у Тамбиева и был закован в цепи страшнее прежнего. Кроме ног, его приковали за шею. Он мог только лежать и сидеть.

Еще три месяца длились тяжелые муки раз­ведчика, пока он в 1838 году наконец не оказал­ся на свободе.

В этом ему помог Тембулат Карамурзин.

"По получении известия о моем освобож­дении, — вспоминает Торнау, — Государь по­требовал меня в Санкт-Петербург, для отдыха и для личного объяснения. Я испросил позволе­ния привести с собой Карамурзина и отправился с ним в дальний путь, получив желаемое разрешение".

За исследование "совершенно неизвест­ных до сих пор частей Кавказа" Торнау награ­дили орденом Св. Владимира IV степени. Ему было присвоено звание капитана. Он дослу­жился до генерал-лейтенанта, был кавалером многих российских и иностранных орденов.

Умер Торнау в 1890 г., на 80-м году жизни, в Эдлице (Австрия).

Источник: Цхомария, Б.Д. Красная Поляна: историко-краеведческое издание / Б.Д. Цхомария. – Сочи, 2008. – 168 с. – ISBN 978-5-89564-049-4 (в пер.). – Текст: непосредственный.