Эмма Гольдман
Сборник «АНАРХИЗМ»
Предисловие
Около 25 лет тому назад я услыхала первого великого анархистского оратора – несравненного Джона Моста. Мне казалось тогда и в продолжение многих лет спустя, что слово, брошенное в толпу с таким удивительным красноречием, с таким энтузиазмом и огнем никогда не может быть изглажено из человеческой души. Как могли все те люди, которые стекались на митинги Моста, избежать магнетического влияния его пророческого голоса. Казалось, достаточно для них послушать его, чтобы отбросить прежнюю веру и увидеть истину и красоту анархизма.
Мое тогдашнее единственное желание сводилось к тому, чтобы я могла говорить, как Джон Мост, и чтобы я также могла захватить своим красноречием народные массы. О, наивность и энтузиазм юных дней! Это – момент в жизни человека, когда самые трудные вещи кажутся совсем легкими. Это, может быть, единственный период, когда стоит жить. Увы, он продолжается недолго. Как и весна в природе, это бурное время в жизни пропагандиста дает затем нежный, слабый росток, который или крепнет или гибнет смотря по тому, насколько он способен сопротивляться тысяче неблагоприятных обстоятельств.
Моя вера в чудодейственную силу устного слова уже исчезла. Я поняла, насколько оно слабо, чтобы вызвать в слушателе мысль или даже внешнее волнение. Постепенно и не без борьбы я пришла к заключению, что устная пропаганда в лучшем случае есть лишь средство к тому, чтобы только пробудить людей от сна, – но она не оставляет никакого длительного впечатления. Уж один тот факт, что в большинстве случаев люди приходят на митинг или потому, что заинтересованы газетными сенсациями, или потому, что хотят просто развлечься, есть ясное доказательство того, что у них нет серьезного желания научиться чему–либо.
Совершенно другое приходится сказать о писанном или печатном слове. Никто не станет браться за серьезные книги, если он на самом деле не интересуется передовыми идеями. Это приводит меня к другому открытию, сделанному мною после многих лет общественной деятельности, – именно, что несмотря на все влияние воспитания человек воспринимает только то, в чем заинтересован его ум. Эта истина уже признается теперь многими современными авторитетами в педагогике по отношению к детям. Но я думаю, что то же можно сказать и о взрослых. Анархистов или революционеров можно сделать не больше, чем музыкантов. Все, что можно сделать, это лишь заронить семена мысли. Разовьется ли из этого что–либо сильное и здоровое или нет, зависит от плодородности человеческой почвы, хотя имеет значение также и качество идейного семени.
На митингах внимание аудитории отвлекается тысячами посторонних вещей. Оратор хотя он был очень красноречив, не может не подпасть под влияние беспокойной толпы, и в результате он не в состоянии затронуть глубокие струны в душах слушателей. Часто он не может даже проявить все свои достоинства.
Отношение между писателем и читателем более интимно. Правда, книги являются только тем, чем мы хотим, чтобы они были, или скорее тем, что мы хотим в них найти. Это доказывает, насколько писанное слово важнее устного. Именно это соображение и заставило меня собрать в одном томе мои идеи на различные темы. Они рисуют процесс моего умственного и душевного развития в течение 21 года и представляют собою выводы, к которым я пришла после многих перемен и обдумываний.
Я далеко не надеюсь, что мои читатели будут столь же многочисленны, как и слушатели, приходившие на мои лекции. Но я предпочитаю иметь дело с немногими, которые на самом деле желают научиться, чем с толпой, которой являлась на митинги, ища развлечения.
Что касается книги, то пусть она говорит за себя. Пояснительные заметки лишь отвлекают внимание от излагаемых мыслей. Однако, я желала бы заранее предупредить два возражения, которые будут без сомнения выдвинуты против меня. Одно из них относится к главе «Анархизм», а другое к главе «Меньшинство против большинства».
– Почему вы не говорите о том, как все будет устроено при анархизме? – вопрос, который я слышала тысячу раз. Потому что я верю, что последовательный анархизм не может навязывать точно выработанную программу или метод действия на все будущее время. Предрассудки, против которых должно бороться каждое новое поколение и которые оно в конце концов может преодолеть, являются пережитком прошлого, которое держит нас всех в своих сетях. Анархизм, как я его по крайней мере понимаю, предоставляет потомству свободу развивать свои системы соответственно своим нуждам. Наше самое пылкое воображение не может предвидеть все возможности, которые встанут перед человечеством, освобожденным от всякого внешнего принуждения. В таком случае, как можно браться за то, чтобы вырабатывать линию поведения для тех, кто придет после нас? Мы, которые платим так дорого за каждый глоток чистого свежего воздуха, должны воздерживаться от тенденции стеснять будущее свободное развитие. Если мы достигнем хотя бы того, что расчистим почву от остатков и обломков прошлого и настоящего, то мы оставим потомству величайшее и надежнейшее наследство.
Самая неприятная черта, часто встречающаяся среди читателей, – это вырвать какую–нибудь фразу из книги и пользоваться ей, как критерием мыслей автора или его личности. Фридриха Ницше, например, называют ненавистником слабых, потому что он верил в «сверхчеловека». Мелочным критикам этого гигантского ума даже не приходит в голову, что идея о сверхчеловеке подразумевает такое состояние общества, в котором не может быть ни слабых, ни рабов.
Та же узкая точка зрения видит в Максе Штирнере только апостола теории «каждый для себя, и пусть дьявол берет себе отсталых». При этом совершенно игнорируется, что индивидуализм Штирнера содержит величайшие социальные возможности. Тем не менее верно, что, если общество когда–либо будет свободно то это произойдет благодаря освободившимся индивидуумам, свободные усилия которых создают общество.
Эти примеры приводят меня к возражению, которое делается по поводу главы «Меньшинство против большинства». Без сомненья на меня будут указывать, как на врага народа, но я отрицаю значение масс, как творческого фактора. Я предпочитаю такое обвинение и не стану говорить демагогических общих фраз, которые часто употребляются для привлечения на свою сторону симпатий народа. Я понимаю слишком хорошо горькое чувство придавленного и обездоленного народа, но я отказываюсь преподносить обычные смешные паллиативы, которые не дают пациенту ни жить, ни умереть. В борьбе против социальных зол допустимы все крайности, ибо крайние взгляды большею частью самые правильные. То, что я не верю в большинство, диктуется моей верой в возможности отдельного человека. Только когда последний сможет свободно выбирать себе товарищей для достижения общих целей, мы можем надеяться на водворение порядка и гармонии вместо хаоса и несправедливости, царящих теперь в мире.
В дальнейшем пусть моя книга говорит за себя.
Эмма Гольдман
Анархизм. За что он стоит
Анархия
Всегда оклеветанная, проклинаемая, никогда не понимаемая,
Ты являешься свирепым ужасом нашего времени.
«Ты – разрушение всякого порядка», кричит толпа,
«Война и безудержная злоба убийств».
Пусть они кричат. Тем, кто никогда не стремился
Найти истину, скрывающуюся за словом,
Тем не дано понять его истинное значение.
Они останутся навсегда слепыми среди слепых.
Но ты, о слово, такое ясное, такое сильное и чистое,
Ты провозглашаешь все, что я поставил себе целью,
Я отдаю тебя будущему! Ты будешь жить,
Когда каждый пробудится в самом себе.
Придет ли это при свете солнца или под свист бури,
Я не могу сказать, но земля это увидит.
Я – анархист! Поэтому я не стану
Управлять, но не желаю и быть управляемым.
Джон Генри Макей
История человеческого развития есть в то же время история отчаянной борьбы каждой новой идеи, возвещающей более светлое будущее. В своей упорной любви к укоренившимся традициям приверженцы старины никогда не колеблются пустить в ход самые подлые и жестокие методы борьбы, чтобы только задержать наступление нового, в какой бы форме оно ни выражалось. Нам не нужно обращаться к далекому прошлому, чтобы видеть, какая сильная оппозиция, какие громадные трудности и препятствия стоят по пути к осуществлению каждой прогрессивной идеи. Дыба, машина для завинчивания пальцев и кнут – еще живы среда нас; рядом с этим платье арестанта, общественная злоба – все работает против духа, смело идущего вперед.
Анархизм не мог надеяться избежать судьбы всех других новаторских идей. Наоборот, как самое революционное и некомпромиссное течение, анархизм должен был встретиться с невежеством и злобой мира, которые он имел в виду перестроить.
Чтобы коснуться хотя бы вскользь всего, что было сказано и сделано против анархизма, пришлось бы писать целый том. Поэтому я разберу только два главных возражения. Делая это, я попутно постараюсь объяснить, за что стоит анархизм.
Странной чертой оппозиции анархизму является то, что при этом выявляется отношение между так называемым развитым интеллектом и невежеством, хотя, если принять во внимание относительность всего существующего, это не должно казаться странным. Невежественные массы имеют в свою пользу то, что они и не претендуют на знание или терпимость. Они всегда действуют импульсивно, рассуждая как дети. «Почему?» – «А потому что». Однако оппозиция невежественных масс анархизму заслуживает такого же внимания и обсуждения, как и оппозиция интеллигентных людей.
Каковы же возражения? Во–первых, анархизм непрактичен, хотя и является прекрасным идеалом. Во вторых, анархизм стоит за насилие и разрушение и поэтому должен быть отвергнут, как преступный и опасный путь. И интеллигенция, и невежественный народ судят не на основании точного знания предмета, а понаслышке или вследствие ложного толкования.
Практическая схема, как сказал Оскар Уайльд, есть такая, которая или уже существует в действительности или может быть осуществлена при настоящих условиях. Но анархизм именно протестует против этих самых условий, и всякая схема, которая примиряется с ними, уже по одному этому неправильна и не разумна Истинный критерий практичности поэтому заключается не в том, чтобы предлагаемая схема оставляла нетронутыми то, что неправильно и неразумно, а в том, имеет ли она в себе настолько силы и жизненности, чтобы уничтожить стоячие воды старины и построить и поддержать новую жизнь. При свете такой логики анархизм является совершенно практичным. Более чем какая бы то ни было другая идея, он помогает отделаться от неправильного и неразумного старого и построить и поддержать новую жизнь.
Вражда и ненависть в невежественном человеке постоянно подогреваются самыми ужасными рассказами и историями, от которых кровь стынет, относительно анархизма и анархистов. О них считается возможным говорить самые скверные вещи. Поэтому для неинтеллигентного человека анархизм является чем–то вроде буки для детей – чудовищем, которое все пожирает и несет в себе разрушение и насилие.
Разрушение и насилие! Но откуда же знать обыкновенному человеку, что самым свирепым элементом в обществе, несущим в себе, насилие, является невежество, что анархизм выступает именно против разрушающей силы невежества? Он не знает также, что анархизм, который основывается на самой природе, разрушает не здоровые ткани общественного организма, а паразитические наросты, вытягивающие все жизненные соки из общества. Анархизм лишь очищает почву от всякой гадости и дряни, чтобы она могла затем принести здоровые плоды.
Кто–то сказал, что гораздо меньшее умственное усилие требуется для того, чтобы осуждать, чем для того, чтобы думать. Распространенная всюду умственная лень, господствующая в обществе, доказывает, что это верно. Вместо того чтобы основательно разобраться в вопросе, рассмотреть его происхождение и значение, большинство людей предпочитают или огулом осуждать или полагаться на поверхностные или пристрастные характеристики второстепенных мелочей.
Анархизм заставляет человека думать, расследовать и анализировать каждое предложение. Но, чтобы не обременять читателя излишними деталями, я также начну с определения, которое затем постараюсь развить.
Анархизм есть философия нового общественного строя, основанного на свободе, неограниченной какими бы то ни было человеческими законами: это есть теория, согласно которой все формы правления основываются на насилии и поэтому являются ложными, вредными и также ненужными.
Новый общественный строй основывается, конечно, на материальной базе, но, хотя все анархисты согласны, что главное зло сегодняшнего дня заключается в экономике, они полагают, что устранить это зло можно только путем разрешения всех вопросов, касающихся всех сторон жизни, – как индивидуальной, так и общественной, как внутренней, так и внешней.
Подробное изучение истории человеческого развития раскрывает перед нами два элемента, резко сталкивающиеся друг с другом, хотя теперь начинают понимать, что эти элементы не чужды друг другу, но тесно связаны между собой и гармоничны, если только их поставить в надлежащие условия. Это – индивидуальные и социальные инстинкты. Личность и общество вели в течение долгих веков беспощадную кровавую борьбу между собой, при чем каждый стремился к превосходству, не понимая значения и важности другого. Индивидуальные инстинкты являются самым важным фактором человеческого развития, роста, стремлений, усилий и осуществлений; социальные инстинкты являются столь же важным фактором взаимной помощи и общественного благополучия.
Объяснение борьбы между человеком, и окружающей его средой, напрашивается само собой. Первобытный человек, будучи не в состоянии понять самого себя и еще менее идею единства всей жизни, чувствовал себя в абсолютной зависимости от слепых, тайных сил природы, всегда готовых посмеяться над ним и дразнить его. Из этого положения вытекало религиозное представление о человеке, как ничтожной пылинке, зависящей от верховных сил на небе, которых можно умилостивить лишь полным смирением. Все старые сказки и саги основаны на этой идее, которая продолжает быть главным мотивом библейских преданий, говорящих об отношениях человека к богу, государству и обществу. Всюду и везде повторяется одна мысль: человек ничто, силы—все». Так Иегова терпит человека только на условии полного смирения и предания себя на милость его. Человек может иметь всю славу и величие на земле, но не должен сознавать себя. Государство, общество, нравственные законы, все поют ту же песню: человек может иметь всю славу на земле, но не должен сознавать себя.
Анархизм есть единственная философия, которая дает человеку сознание самого себя, которая утверждает, что бог, государство и общество не существуют, что их обещания пустые, ничего не значащие слова, так как они могут быть исполнены лишь при условии полного подчинения человека. Анархизм поэтому есть учитель единства жизни не только в природе, но и в человеке. Нет конфликта между личностью и социальными инстинктами как не может быть конфликта между сердцем и легкими; первое есть приемник драгоценной жизненной эссенции, второе хранилище элемента, который делает эссенцию чистой и сильной. Личность есть сердце общества, хранящее в себе эссенцию социальной жизни; общество – легкие которые, распределяют элемент, делающий жизненную эссенцию – то есть личность, – чистой и сильной.
«Единственная ценная вещь в мире, – сказал Эмерсон, – есть активная душа; каждый человек имеет это внутри себя. Активная душа видит абсолютную истину, высказывает истину и творит». Другими словами, индивидуальный инстинкт есть ценная вещь в мире. Истинная душа видит и создает живую истину, из которой рождается еще большая истина, – возрожденная социальная душа.
Анархизм – великий освободитель человека от миражей, которое держали его до сих пор в плену, судья и умиротворитель двух сил индивидуальной и социальной гармонии. Чтобы завершить это единство, анархизм объявил войну всем гибельным влияниям, которые до сих пор мешали гармоничному единению индивидуальных и социальных инстинктов, личности и общества.
Религия – область человеческого ума; собственность – область человеческих нужд и потребностей; и правительство – область человеческого поведения; все это является оплотом порабощения человека и всех ужасов, к которым оно ведет. Религия! Как она господствует над умом человека и унижает его и развращает его душу. «Бог есть все и человек ничто» – учит нас религия. Но из этого ничего бог создал царство столь деспотическое, тираническое, столь жестокое, столь ужасно требовательное, что с тех пор, как начались боги, миром управляли лишь слезы, кровь и мрак. Анархизм поднимает человека на восстание против этого черного чудовища. «Разбей свои умственные цепи», говорит анархизм человеку, потому что, пока ты не будешь думать и рассуждать сам за себя, ты не освободишься от власти тьмы, величайшего препятствия на пути к всеобщему прогрессу.
Собственность, область человеческих нужд есть в то же время отрицание на право удовлетворения нужд человека. Было время, когда собственность претендовала на божественное право, когда она обращалась к человеку, с теми же словами, как и религия: «жертвуй собой! откажись от себя! подчинись!» Дух анархизма поднял человека из его прострации. Теперь он гордо выпрямился и его лицо обращено к свету. Он научился видеть, сколь ненасытна, всепожирающа и опустошительна природа собственности, и он готов теперь нанести этому чудовищу смертельный удар.
«Собственность есть воровство», сказал великий французский анархист Прудон. Но без риска и опасности для вора. Захватывая в свою монополию соединенные усилия человека, собственность ограбила у него принадлежащие ему по рождению права и выгнала его на улицу бедняком и отверженцем. Собственность не имеет даже обычной надоевшей отговорки, что человек не создает достаточно для удовлетворения всех своих нужд. Каждый начинающий студент политической экономии знает, что продуктивность труда в течение последних десятилетий далеко превысила нормальные потребности. Но каковы могут быть нормальные потребности у ненормального учреждения.. Единственная потребность, которую признает собственность, есть ее жадный аппетит к все большему и большему богатству, ибо богатство обозначает власть, право подчинять себе, давить, эксплуатировать, порабощать, оскорблять и развращать, Америка особенно гордится своим могуществом, своим огромным национальным богатством. Бедная Америка! На что ей все ее богатства, если люди, составляющие ее нацию бедны и жалки, если они живут в нищете, грязи, среди преступлений, без луча надежды и радости, – бездомная, бездушная армия, людская масса, готовая стать добычей эксплуататоров!
Все признают истину, что в любом деле, если доходы не покрывают расходы, банкротство неизбежно. Однако те, кто занят в деле производства богатства, не научился даже такой простой истине. Каждый год стоимость производства в человеческих жизнях растет больше и больше (50,000 убитых и 100,000 раненых в Америке за прошлый год); доходы же масс, помогающих созданию богатств, все уменьшаются. Однако, Америка продолжает закрывать глаза на неизбежность банкротства в деле производства. Но это не единственное ее преступление. Еще более фатально преступление превращения производителя в простую частичку машины, которая имеет меньше воли и решительности, чем его стальной и железный господин. У человека отняты не только продукты его труда, но и право свободной инициативы, оригинальности, интерес к вещам, которые он производит, и самое желание производить их.
Истинное богатство состоит в полезных и красивых вещах, которые помогают создать сильные, красивые тела, и обстановку рождающую желание жить. Но, если человеку суждено в течение 30 лет своей жизни наматывать хлопок па веретено, или катать уголь или строить дороги, то не может быть никакого разговора о богатстве. Он может дать миру только безобразные вещи, отражающие скучное и безобразное существование, – слишком слабое, чтобы жить, и слишком трусливое, чтобы умереть. Удивительно, что есть еще люди, которые восхваляют этот мертвящий метод централизованного производства, как самое великолепное достижение нашей эпохи. Они совершенно не в состоянии понять что, если мы будем продолжать подчиняться таким образом машине, то наше рабство будет более полно, чем во времена короля. Они не хотят знать, что централизация есть не только смерть свободе, но также здоровью и красоте, науке и искусству, ибо все это невозможно в машинообразной атмосфере, где все протекает по часам.
Анархизм может только отвергнуть такой способ производства: его цель – самое свободное по возможности выявление всех открытых сил человека. Оскар Уайльд описывает совершенную личность, как такую, которая развивается при совершенных условиях, и которая не ранена, не изуродована и не находится в опасности. Совершенная личность, таким образом, возможна только в таком состоянии общества, где человек может свободно выбирать себе характер работы, условия работы, и самую работу. Ибо делать стол, строить дом или обрабатывать землю может быть для одного человека тем же, что для художника рисовать, для научного деятеля заниматься открытиями – работой вдохновения, страстного желания и глубокого интереса к делу, что дает человеку творческую силу. Если идеал анархизма таков, то его экономическая система должна сводиться к добровольным производительным и распределительным ассоциациям, постепенно развивающимся в свободный коммунизм, как лучший способ производства с наименьшей потерей человеческой энергии. Однако анархизм признает также за каждым отдельным человеком или группой людей прямо устраивать в любое время другие формы работы, соответствующие их вкусам и желаниям.
Так как такое свободное проявление человеческой энергии возможно только при полной индивидуальной и социальной свободе, то анархизм направляет свои силы против третьего и величайшего врага всякого социального равенства, – именно государства, организованной власти и установленного закона, регулирующих человеческое поведение.
Как религия сковала человеческий ум, и как собственность или монополия на вещи подчинила себе и сузила человеческие потребности, так государство поработило человеческий дух, диктуя ему каждый шаг поведения… «Всякое правительство», говорит Эмерсон, «есть, в сущности, тирания». Совершенно не важно, действует ли правительство именем божественного права или именем большинства. В каждом случае оно стремится к абсолютному подчинению себе человеческой личности.
Рассуждая об американском правительстве, величайший американский анархист Давид Торо говорит: «Правительство есть ничто иное, как традиция на очень давнего происхождения; оно стремится к тому, чтобы перейти к потомству в неизмененном виде, но каждый раз теряет в своей целостности; оно не имеет жизненности и силы отдельного человека. Закон никогда не сделал ни одного человека справедливее ни на йоту; и именно вследствие своего уважения к закону даже наилучшие люди ежедневно превращаются в агентов и слуг несправедливости».
На самом деле, основная черта всякого правительства есть несправедливость. С высокомерием и самонадеянностью короля, который не может поступать неправильно, правительство приказывает, судит, осуждает и наказывает за самые незначительные проступки, удерживаясь само у власти посредством величайшего из всех преступлений, – уничтожения индивидуальной свободы. Уйда права, когда она говорит: «государство имеет в виду внушить своему народу только те качества, при которых его приказания будут исполняться и его казна будет наполняться. Величайшим достижением государства является низведение человечества до степени часовой бездушной машины. В его атмосфере все тс более тонкие и деликатные свободы, которые требуют ухода за собой и свободного воздуха, неизбежно засыхают и гибнут. Государство требует машины, платящей налоги и работающей без перебоя, казны, в которой никогда не бывает дефицита, и народа послушного, бесцветного, монотонного, бездушного идущего, как стадо овец, вдоль прямой дороги между двух стен».
Однако, даже стадо овец восстало бы против интриг государства, если бы оно не употребляло для своих целей тиранических, репрессивных и развращающих методов. Поэтому Бакунин отвергает государство, как синоним отрешения от свободы личности и меньшинства, синоним разрушения общественных отношений, урезывания или даже полного отрицания самой жизни ради интересов государства. Государство есть алтарь политической свободы и как религиозный алтарь, он поддерживается для человеческого жертвоприношения.
Вообще вряд ли есть хотя бы один из современных мыслителей, кто бы не согласился, что правительство, организованная власть или государство нужно только для поддержания или защиты собственности и монополии. Оно доказало свою состоятельность только в этом отношении.
Даже Бернард Шоу, который надеется на чудеса от государства при фабианизме, признает тем не менее, что «в настоящее время государство есть громадная машина для ограбления и превращения бедняков путем грубой силы в рабов». Раз это так, то трудно понять, почему этот умный пропагандист все–таки желает сохранить государство даже после того, как бедность перестанет существовать.
К несчастью, есть еще много людей, которые продолжают упорно верить, что правительство основано на законе природы, что оно поддерживает общественный порядок и гармонию, что оно уменьшает преступление и не дает лентяю обманывать своих ближних. Рассмотрим эти утверждения.
Закон природы есть такой фактор в человеке, который проявляется свободно, внезапно, без всякого внешнего принуждения и в полной гармонии с требованиями природы. Например, требования питания, света, воздуха, физических упражнений, половые потребности, – это закон природы. Но для своего выявления он не нуждается в правительственном аппарате, в палке полицейского, в оружии, в наручниках и в тюрьме. Чтобы повиноваться естественному закону, если это вообще можно называть повиновением, требуется лишь отзывчивость и свобода. Что правительства не основываются на таких гармоничных факторах, доказывается уже тем ужасным списком насилий и принуждений, к которым прибегают все правительства мира для поддержания своего существования. Блэкстон был прав, когда сказал: «человеческие законы плохи, потому что они противны естественным законам природы».
Трудно себе представить, чтобы правительство было способно к водворению порядка или социальной гармонии, если только под этим не понимать того пресловутого порядка, который царствовал в Варшаве после избиения тысячей людей. Порядок, достигнутый путем подчинения и поддерживаемый террором, не есть еще надежная гарантия; однако это – единственный порядок, который поддерживают все правительства. Подлинная социальная гармония вырастает из солидарности интересов. В обществе, где люди, работающие постоянно, не имеют ничего, а никогда не работающие имеют все, солидарности интересов, конечно, нет; отсюда и социальной гармонии быть не может. Но организованная власть реагирует на это важное положение только тем, что раздает еще большие привилегии тем, кто уже монополизировал в своих интересах всю землю и еще больше порабощает обездоленные массы. Таким образом весь арсенал правительственных мероприятии, – законы, полиция, солдаты, суды, парламенты, тюрьмы, – все это ревностно работает над «приведением в гармонию» самых враждебных элементов в обществе.
Но самая абсурдная защита власти и закона, что они якобы достигают уменьшения преступлений. Не говоря уже о том, что государство само по себе есть величайший преступник, который нарушает все писанные и естественные законы, ворует под видом налогов, убивает под видом войны и смертной казни, государство пришло к полному нулю в борьбе с преступлениями. Оно оказалось совершенно не в силах уничтожить или даже уменьшить ужасный бич, который оно само же создало.
Преступление есть ничто иное, как неверно направленная энергия. Пока все существующие теперь учреждения и положения, экономические, политические, общественные и моральные, работают лишь в одном духе, направляя человеческую энергию в ложные каналы; пока большинство людей чувствуют себя не на месте, делая работу, которую они ненавидят, ведя жизнь, которая им противна, преступление останется неизбежным злом, и все законы и статуты могут только увеличить, но не уничтожить его. Что знает общество в том виде, как оно сейчас существует, об отчаянии, о бедности и нищете, об ужасной борьбе, через которую должен пройти человек по пути к преступлению и падению? Тот же, кто знает этот страшный процесс, не может не видеть истину в следующих словах Петра Кропоткина:
«Те, кто сравнит выгоды, приписываемые закону и наказанию, с развращающим влиянием, которое они оказывают на человечество; те, кто поймет, какое страшнее разложение вносит в человеческое общество сыщик, покровительствуемый судьей и оплачиваемый монетой правительством под тем предлогом, что он помогает разоблачать преступления; те, кто пойдут по тюрьмам и увидят там, во что превращается человеческое существо когда оно лишено свободы, когда оно подвергается грубому обращению тюремщиков, жестоким, грубым словам, тысячам язвительных, оскорбительных унижений, тс согласятся с нами, что весь аппарат тюрьмы и наказания есть проклятие, которое должно быть совершенно уничтожено».
Устрашающее влияние закона на ленивого человека слишком ничтожно, чтобы о нем нужно было говорить. Если общество будет избавлено от напрасной траты сил и средств, от расходов по содержанию ленивого класса и таких же громадных расходов, которые этот ленивый класс требует на свою охрану, то общественный стол будет иметь всего в достаточном изобилии для всех граждан, включая сюда и случайного ленивца. Кроме того, нужно помнить, что лень является результатом или специальных привилегий или физической и умственной ненормальности. Наша теперешняя нездоровая система производства покровительствует и тому и другому, и в высшей степени удивительно, что народ вообще желает еще работать. Анархизм имеет в виду очистить труд от этого мертвящего, скучного элемента, от унижения и принуждения и стремится к тому, чтобы сделать работу средством к увеличению радости, силы, ярких красок, истинной гармонии так, чтобы самый бедный человек мог почерпнуть в работе и развлечение, и надежду.
Чтобы добиться такого устройства жизни, правительство с его несправедливыми, произвольными, репрессивными мерами должно быть уничтожено. В лучшем случае оно может лишь навязать однообразную систему жизни для всех граждан, не разбираясь в индивидуальных и социальных различиях и нуждах. Уничтожая правительство и установленные законы, анархизм предлагает восстановить самоуважение, независимость личности и свободу от всяких стеснений и вмешательств власти. Только при свободе человек может вырасти во весь свой рост. Только при свободе он научится думать, действовать и проявлять свои лучшие стороны. Только при свободе он уяснит себе истинную силу общественных связей, которые соединяют людей воедино и являются настоящим основанием нормальной общественной жизни. Но что сказать о человеческой натуре? Может ли она измениться? И если нет, то вынесет ли она анархизм?
Бедная человеческая натура, какие только ужасные преступления не совершались ради твоего имени! Каждый глупец от короля до полицейского, от ограниченного тупого пастора до безыдейного работника науки претендует говорить от имени человеческой натуры. И чем больше какой–нибудь шарлатан, тем сильнее он настаивает на скверности и слабости человеческой природы. Но как может кто–либо говорить об этом теперь, когда душа каждого человека заключена в тюрьму, а сердце заковано, связано, изранено и искалечено?
Джон Борроуз установил, что экспериментальное изучение животных, находящихся в заключении, совершенно бесполезно. Их характер, привычки, аппетиты, все это подвергается полной перемене, когда они оторваны от их почвы на поле и в лесу. Когда человек заключен в тесную клетку и каждый день подвергается побоям, то как мы можем говорить о его развитии и прогрессе?
Свобода, широкие рамки, случай и больше всего мир и спокойствие могут нас научить, каковы на самом деле главные факторы человеческой природы и всех ее удивительных возможностей.
Анархизм, таким образом, стоит за освобождение человеческого ума от владычества религии, за освобождение человеческого тела от владычества собственности, за освобождение от оков и стеснений правительства. Анархизм стоит за порядок, основанный на свободной группировке людей в целях производства истинного общественного богатства; за порядок, который гарантирует для каждого человека свободный доступ к земле и полное пользование всеми необходимыми для жизни вещами, согласно индивидуальным желаниям, вкусам и наклонностям.
Это не есть дикая фантазия или увлечение ума. К такому заключению пришли очень и очень многие интеллигентные мужчины и женщины в мире, и их заключение основано на внимательном и точном изучении главных тенденций современного общества: индивидуальной свободы и экономического равенства, которые вызывают в человеке все, что в нем есть лучшего и благородного.
Теперь о методах. Анархизм не есть, как некоторые могут предполагать, теория будущего, которая должна быть осуществлена путем божественного вдохновения. Это – живая сила в нашей жизни, постоянно создающая новые условия. Поэтому методы анархизма не содержат в себе точно выработанной программы, которая должна быть выполнена при всяких условиях. Методы должны вырасти из экономических нужд и потребностей каждого места и климата и сообразоваться с интеллектуальными и личными особенностями индивидуума. Спокойный, ясный характер Толстого будет требовать совсем других методов для общественной перестройки, чем глубокая, стремительная личность Михаила Бакунина или Петра Кропоткина. Также должно быть ясно, что экономические и политические нужды России потребуют более решительных мер, чем Англия или Америка. Анархизм не стоит за военную выправку и однообразие. Он стоит за мятеж и восстание во всякой форме против всего, что мешает человеческому прогрессу. Все анархисты сходятся в этом точно также, как они сходятся в своем отрицании политической парламентской борьбы, как средства достижения больших социальных перемен.
«Всякое голосование, – сказал Торо, – есть своего рода игра, как игра в карты, не больше и не меньше; его идейное значение столь же ничтожно, кок и его целесообразность. Даже голосование за правильный принцип ровно ничего для него не делает. Разумный человек не оставит своего права на произвол случая и не захочет подкреплять его властью большинства». Внимательное изучение политического аппарата и его достижений приведет нас к тем же выводам, что и Торо. Что показывает история парламентаризма? Ничего кроме провалов и неудач, – ни одной реформы, улучшающей экономическое и общественное положение народа. Принимались законы, издавались постановления для улучшения и охраны труда, но толку от этого не получалось никакого. 'Гак только в прошлом году было доказано, что в штате Иллинойс с его самыми строгими законами относительно охраны труда в копях произошла самая ужасная катастрофа и рудниках. В штатах, где существуют законы об охране детского труда, эксплуатация детского труда свирепствует более, чем где бы то ни было. Хотя у нас рабочие пользуются всеми политическими привилегиями, капитализм достиг в Америке наивысшего развития.
И даже если бы рабочие могли иметь своих собственных представителей, чего добиваются наши социалисты, то какие шансы они имели бы