ТЕМА №1. ПРЕДМЕТ ФИЛОСОФИИ
Предмет философии, т.е. круг стоящих перед ней проблем, четко, конкретно и доступно раскрывается в публичных лекциях современного испанского философа и публициста Хосе Ортеги-и-Гассета (1883 – 1955), яркого представителя влиятельных направлений философской мысли к. ХІХ – нач. ХХ ст. – «философия жизни» и философская антропология, которые публикуются под названием «Что такое философия?». Конечный вывод, к которому приходит испанский мыслитель, таков – «философская проблема безгранична не только по объему – ибо она охватывает все без исключения, но и по своей проблемной интенсивности. Это не только проблема абсолютного, но абсолютная проблема…».
Вопросы и задания
1. Какое определение дает философии Х. Ортега-и-Гассет?
2. Каким важнейшим признаком наделяет автор любую философскую проблему и что он под этим подразумевает?
3. Каким образом специфика проблем, стоящих перед философией, делает ее «основной потребностью нашего разума»?
4. Как рассматривает философия свой предмет? Какова конечная цель философского размышления?
Первым приходит на ум определение философии как познания Универсума <…>. Формально я понимаю под Универсумом «все имеющееся». То есть философа интересует не каждая вещь сама по себе, в своем обособленном и, так сказать, отдельном существовании, – напротив, его интересует совокупность всего существующего и, следовательно, в каждой вещи – то, что ее отделяет от других вещей или объединяет с ними: ее место, роль и разряд среди множества вещей, так сказать, публичная жизнь каждой вещи, то, что она собой представляет и чего стоит в высшей публичности универсального существования <…>.
Когда мы спрашиваем, что такое «все имеющееся», у нас нет ни малейшего представления о том, чем окажется это имеющееся. О философии нам заранее известно одно: что имеется и то, и другое, и третье, и что это как раз то, чего мы не ищем. Мы ищем «целое», а то, что перед нами, всегда не целое. Об этом последнем нам ничего не известно, и может быть, среди всех этих фрагментов, которые у нас уже есть, нет наиболее для нас важных, важнейшего из всего, что имеется...
…все существующее и находящееся здесь, данное нам, присутствующее, явное – это, в сущности, только кусок, осколок, фрагмент, обрубок. Глядя на него, нельзя не заметить, не почувствовать его изъяна. В любом данном нам бытии, в любом явлении мира мы обнаруживаем глубокий след излома, свидетельство того, что это часть и только часть, мы видим рубец его онтологического [здесь: бытийственного. – Авт.] увечья, к нам вопиют страдания калеки, его тоска по отнятому, его божественная неудовлетворенность <…>.
Весь этот зал в целом присутствует в нашем восприятии. Он кажется – по крайней мере нам – чем-то законченным и достаточным. Он состоит из того, что мы в нем видим, и ни из чего более… Но если затем мы, покидая этот зал, обнаружим, что за его дверями мир кончается, что дальше за этим залом нет ничего, даже пустого пространства, наш потрясенный разум испытает шок… Вероятно, в нашем восприятии рядом с явным присутствием видимого нами интерьера скрыто присутствовал общий фон, исчезновение которого мы не можем не заметить. Иными словами, этот зал даже в непосредственном восприятии не был чем-то законченным, а был лишь первым планом, выступающим на общем фоне, который мы имели в виду, который в виде скрытого дополнения уже существовал для нас, обрамляя то, что мы на самом деле видели. Этот общий окружающий фон сейчас не присутствует, а соприсутствует. И в самом деле, всякий раз, когда мы видим нечто, это нечто появляется на скрытом, темном, огромном фоне смутных очертаний, и это есть просто мир, фрагментом, осколком которого он является…
То же происходит с реальностью внутри нас, с нашей психикой. В каждый момент мы видим лишь ничтожную часть нашего внутреннего бытия: возникающие у нас в этот миг мысли, испытываемые нами страдания, бледный образ, рисуемый нашим воображением, чувство, во власти которого мы теперь находимся, – лишь эту жалкую горстку вещей встречает наш взгляд, обращенный внутрь; вместо себя мы видим лишь плечо, заслоняющее наше полное настоящее Я, которое скрыто от глаз, подобно лежащей внизу долине или горе, заслоненной другими горами…
Таким предстает перед нами мир: он не самодостаточен, не служит основанием для собственного бытия, а кричит о том, что ему не достает, провозглашает свое не-бытие, вынуждает нас философствовать; ведь философствовать – значит искать целостность мира, превращать его в Универсум, придавая ему завершенность и создавая из части целое, в котором он мог бы спокойно разместиться.
Ортега-и-Гассет Х. Что такое философия? – М., 1991. – С. 77,
86 – 87, 97 – 99.
Известно древнегреческое происхождение слова «философия» – «любовь к мудрости». В приведенном ниже отрывке из диалога древнегреческого философа Платона (428/427 – 348/347 гг. до н.э.) «Пир» во время дружеской вечеринки сотрапезники, среди которых известный философ Сократ, обсуждают природу любви. Тем самым в художественно-образной форме поднимается вопрос о предмете «любомудрия», о том, чем занимается философия.
Вопросы и задания
1. Определите, как понимается здесь любовь: откуда она возникает и на что направляется? На что с такой точки зрения должна быть нацелена «любовь к мудрости» (что является предметом философии, кругом стоящих перед ней проблем)?
2. На какой из известных вам признаков философии указывает развиваемый Платоном взгляд?
3. Сравните платоновский подход к предмету философии мнением на этот счет Х. Ортеги-и-Гассета.
Прежде всего, люди были трех полов, а не о двух, как ныне, – мужского и женского, ибо существовал еще третий пол, который соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, и от него сохранилось только имя, ставшее бранным, – андрогины, и из него видно, что они сочетали в себе вид и наименование обоих полов – мужского и женского. Тогда у каждого человека тело было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же, сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых; голова же у двух этих лиц, глядевших в противоположные стороны, была общая, ушей имелось две пары …, а прочее можно представить себе по всему, что уже сказано. Передвигался такой человек либо прямо, во весь рост, – так же, как мы теперь, но любой из двух сторон вперед, либо, если торопился, шел колесом, занося ноги вверх и перекатываясь на восьми конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперед <…>.
Страшные своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть богов…: это они пытались совершить восхождение на небо, чтобы напасть на богов.
И вот Зевс и прочие боги стали совещаться, как поступить с ними, и не знали, как быть: убить их, поразив род людской громом, как когда-то гигантов, – тогда боги лишатся почестей и приношений от людей; но и мириться с таким бесчинством тоже нельзя было. Наконец Зевс, насилу кое-что придумав, говорит:
– Кажется, я нашел способ и сохранить людей, и положить конец их буйству, уменьшив их силу. Я разрежу каждого из них пополам, и тогда они, во-первых, станут слабее, а во-вторых, полезней для нас, потому что число их увеличится. И ходить они будут прямо, на двух ногах. А если они и после этого не угомонятся и начнут буйствовать, я, – сказал он, – рассеку их пополам снова, и они запрыгают у меня на одной ножке.
Сказав это, он стал разрезать людей пополам, как разрезают перед засолкой ягоды рябины или как режут яйцо волоском. И каждому, кого он разрезал, Аполлон, по приказу Зевса, должен был повернуть в сторону разреза лицо и половину шеи, чтобы, глядя на свое увечье, человек становился скромней, а все остальное велено было залечить…. И вот когда тела были таким образом рассечены пополам, каждая половина с вожделением устремлялась к другой своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно желая срастись, умирали от голода и вообще от бездействия, потому что ничего не хотели делать порознь… Вот с каких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу.
Итак, каждый из нас – это половинка человека, рассеченного на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину <…>.
Причина этому та, что такова была изначальная наша природа, и мы составляли нечто целостное.
Платон. Пир // Собр. соч.: В 4 т. – М., 1994. – Т.2. – С. 98 – 101.
Специфика философии: соотношение философии,
Науки и религии
На протяжении всей истории философии философы склонялись к двум точкам зрения на сущность философии и ее специфику. Первую точку зрения можно назвать точкой зрения на философию как на «строгую науку». Наиболее последовательно отстаивал этот взгляд Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770 – 1831) – виднейший представитель немецкой классической философии и всего идеалистического направления в западноевропейской философии, создатель самой масштабной в истории философии системы – картины мира, которая логически упорядочила и природу, и общество, и человеческое мышление на протяжении всей их истории, систематизатор диалектики – как теории и метода познания явлений действительности в их взаимной связи и развитии.
По мнению Гегеля, философия есть такой взгляд на мир, «мыслящее рассмотрение предметов», который нацелен на «постижение наличного и действительного, а не выставление потустороннего начала, которое бог знает где существует…», исходя из простой идеи: «Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно» (Гегель. Философия права. – М., 1990. – С. 53).
Коль скоро мир сам по себе, независимо от нас, устроен разумно, полагал Гегель, то не существует никаких препятствий, чтобы мы получили о нем научное – правильное, точное и обоснованное знание: «… Моим намерением было – способствовать приближению философии к форме науки – к той цели, достигнув которой она могла бы отказаться от своего имени любви к знанию и быть действительным знанием…». (Гегель. Феноменология духа // Соч.: В 14 т. – М., 1959. – Т. 4. – С. 3).
Получение такого рода знания, по мнению Гегеля, станет возможным только в том случае, если философия будет заниматься не собиранием многочисленных достоверных фактов и открытием объективных законов, действующих в различных областях природы и общества, вроде закона всемирного тяготения, а превратится в «царицу наук», занятую обобщением тех научных данных, которые ей поставляют отдельные дисциплины, в особых понятиях и категориях.
Правда, в этом случае понятийно-категориальный аппарат философии оказывается настолько абстрактным (попробуйте, к примеру, объяснить, что такое Абсолют!), что многие люди его не понимали и не понимают и переносят свое негативное отношение к абстракциям на философию в целом. «Трудность состоит, – объясняет Гегель, – с одной стороны, в неспособности, а эта неспособность есть в сущности только отсутствие привычки – мыслить абстрактно, т.е. фиксировать чистые мысли и двигаться в них. В нашем обычном сознании мысли соединены с привычным чувственным и духовным материалом; в размышлении, рефлексии и рассуждении мы примешиваем мысли к чувствам, созерцаниям, представлениям (в каждом предложении, хотя бы его содержание и было совершенно чувственно, уже имеются категории; так, например, в предложении «этот лист – зеленый» присутствуют категории бытия, единичности). Но совершенно другое – делать предметом сами мысли, без примеси других элементов...». (Гегель. Энциклопедия философских наук: В 3 т. – М., 1974. – Т. 1. Наука логики. – С. 87).
Большинство же людей, как считает Гегель, к сожалению попросту не понимают данную специфику философии:
«Эта наука [т.е. философия. – Авт.] претерпевает часто такое пренебрежение, что даже те, которые не занимались ею, воображают, что без всякого изучения они понимают, как обстоит дело с философией, и что, получив обыкновенное образование и опираясь в особенности на религиозное чувство, они могут походя философствовать и судить о философии. Относительно других наук считается, что требуется изучение для того, чтобы знать их, и что лишь такое знание дает право судить о них. Соглашаются также, что для того чтобы изготовить башмак, нужно изучить сапожное дело и упражняться в нем, хотя каждый человек имеет в своей ноге мерку для этого, имеет руки и благодаря им требуемую для данного дела природную ловкость. Только для философствования не требуется такого рода изучения и труда…». (Там же. – С. 88 – 89).
Уже в начале ХХ в. подобный взгляд на философию обосновывал и Эдмунд Гуссерль (1859 – 1938) – известный современный немецкий философ, основатель феноменологии, оказавшей влияние на многие течения философской мысли ХХ в. По названию его статьи – «Философия как строгая наука», выдержки из которой предлагаются, принято называть и распространенную точку зрения на философию.
Вопросы и задания
1. Каким образом, по мнению Э. Гуссерля, исторически складывались взаимоотношения между философией и наукой?
2. По какой причине философия не может превратиться в «строгую науку»? В чем видит автор различие между «несовершенством» философии и науки?
3. Какое значение для европейской культуры могло бы иметь, по Э. Гуссерлю, преобразованию философии в «строгую науку»?
4. Сравните подходы Э. Гуссерля и Гегеля к возможности философии как «строгой науки».
С самого момента своего возникновения философия выступила с притязанием быть строгой наукой, и притом такой, которая удовлетворяла бы самым высоким теоретическим потребностям и в этически-религиозном отношении делала бы возможной жизнь, управляемую чистыми нормами разума. Это притязание выступало то с большей, то с меньшей энергией, но никогда не исчезало. Не исчезало даже и в такие времена, когда интересы и способности к чистой теории грозили исчезнуть, или когда религиозная сила стесняла свободу научного исследования.
Притязанию быть строгой наукой философия не могла удовлетворить ни в одну эпоху своего развития <…>. Признанная учительница вечного дела человечности оказывается вообще не в состоянии учить объективно значимым образом… Философии нельзя учить потому, что в ней нет таких объективно понятых и обоснованных идей и потому, – это одно и то же, – что ей недостает еще логически прочно установленных и, по своему смыслу, вполне ясных проблем, методов и теорий.
Я не говорю, что философия – несовершенная наука, я говорю просто, что она еще вовсе не наука, что в качестве науки она еще не начиналась, и за масштаб беру при этом хотя бы самую маленькую долю объективного обоснованного научного содержания. Несовершенны все науки, даже и вызывающие такой восторг точные науки. Они, с одной стороны, не закончены, перед ними бесконечный горизонт открытых проблем, которые никогда не оставят в покое стремление к познанию; с другой стороны, в уже разработанном их содержании заключаются некоторые недостатки, там и сям обнаруживаются остатки неясности или несовершенства в систематическом распорядке доказательств и теорий. Но, как всегда, некоторое научное содержание есть в них в наличности, постоянно возрастая и все вновь и вновь разветвляясь. В объективной истинности, т.е. в объективно обоснованной правдоподобности, удивительных теорий математики и естественных наук не усомнится ни один разумный человек. Здесь, говоря вообще, нет места для частных «мнений», «воззрений», «точек зрения»…
Совершенно иного рода… несовершенство философии. Она располагает не просто неполной и только в отдельном несовершенною системой учений, но попросту не обладает вовсе системой. Все вместе и каждое в отдельности здесь спорно, каждая позиция в определенном вопросе есть дело индивидуального убеждения, школьного понимания «точки зрения» <…>.
…великие интересы человеческой культуры требуют образования строго научной философии;… вместе с тем, если философский переворот в наше время должен иметь свои права, то он, во всяком случае, должен быть одушевлен стремлением к новообоснованию философии в смысле строгой науки. Это стремление отнюдь не чуждо современности.
Гуссерль Э. Философия как строгая наука.// Логос. Международный ежегодник по философии культуры. – М., 1911. – Кн.1. – С.1–3, 5.
В последнем труде своей жизни – «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология», по сути дела, оставшемся незавершенным, Э. Гуссерль также обосновывает необходимость для человека и человечества в целом преобразования философии в «строгую науку». Основные идеи этой книги были изложены им во время одного из публичных докладов.
Вопросы и задания
1. В чем мыслитель видит основные различия между философией и наукой? Почему наука не может полностью удовлетворить человека?
2. По какой причине философия продолжает быть необходимой человеку, как считает Э. Гуссерль? Заложена ли потребность человека в философии в нем самом, или же является потребностью, без которой он, по большому счету, может обойтись?
Наука – и это постоянно можно слышать – ничего не может сказать нам о наших жизненных нуждах. Она в принципе исключает вопросы, наиболее животрепещущие для человека, а именно вопросы о смысле или бессмысленности всего человеческого существования… Научная, объективная истина состоит исключительно в констатации фактичности мира, как физического, так и духовного. Но может ли мир и человеческое существование обладать истинным смыслом в этом мире фактичности, если науки признают так объективно констатируемое за нечто истинное, если история не научает нас ничему, кроме одного, – все произведения духовного мира, все жизненные связи, идеалы и нормы, присущие людям, подобно мимолетным волнам, возникают и исчезают, разум постоянно превращается в неразумие, а благодения – в муку, всегда так было и всегда так будет? Можно ли смириться с этим? И можно ли жить в мире, где историческое событие – лишь непрерывная часть иллюзорных порывов и горьких разочарований? <…>
Итак, …понятие науки, будучи рассмотренным исторически, в наше время оказывается пережитком. Оно отбрасывает все вопросы, обычно относящиеся к узко или широко понятой метафизике [здесь: философии. – Авт.], а вместе с этим отбрасывает все неясные, так называемые, «высшие и предельные вопросы». Всматриваясь в эти вопросы, в то, что было исключено, мы обнаруживаем, что они едины, поскольку явно или неявно включают в свой смысл проблемы разума – разума во всех его специфических формах. …при этом разум – это общее обозначение «абсолютных», «вечных», «надвременных», «безусловно» значимых идей и идеалов. Человек, поднимая «метафизические», собственно философские проблемы, вопрошает о себе как разумном существе, о своей истории и коль скоро речь идет о «смысле» истории, – о разуме в истории. Проблема Бога явно включает в себя проблему «абсолютного» разума как …истока разума в мире, «смысла» мира. Естественно, что и вопрос о бессмертии включает в себя вопрос о разуме не в меньшей степени, чем вопрос о свободе. Все эти «метафизические» в широком смысле вопросы, собственно философские в обычном смысле слова выходят за пределы мира, отождествляемого с универсумом простых фактов. Они выходят за его пределы, будучи вопросами, смысл которых – в идее разума. И все они претендуют на более высокое место по сравнению с вопросами о фактах, занимающих в иерархии вопросов более низкое место…
Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология // Вопр. философии. – 1992. – №7. – С. 138 – 140.
Вторая точка зрения на философию определяет ее как не сводимое к любым другим способам духовной деятельности людей и никоим образом из них не выводимое «философствование», т.е. глубоко личностное размышление человека о неповторимости его присутствия в мире. Подобный взгляд на философию возникает еще в античной философии и в конце ХХ вв. становится общепринятым. Вот какое обоснование этой позиции дает Мартин Хайдеггер (1889 – 1976) – один из известнейших философов ХХ в., основоположник немецкого варианта экзистенциализма (широко распространенного и влиятельного направления современной философской мысли) в своих лекциях по философии в университете Фрейбурга на рубеже 20–30-х гг. (публикуются под названием «Основные понятия метафизики»).
Вопросы и задания
1. Найдите в приведенном отрывке определение философии в ее сравнении с наукой и мировоззрением.
2. Как вы понимаете выражение «философия есть философствование»?
3. Что такое, по вашему мнению, «конечность» человека у М. Хайдеггера? Каким образом она обуславливает личностный характер философского размышления?
4. В чем, с точки зрения М. Хайдеггера, проявляется такая принципиальная черта философствования как его рефлексивность?
Философия – не наука, не мировоззренческая проповедь… Впрочем, какая потребность еще и специально констатировать подобные вещи? Всякий и так давно знает, что в философии, тем более метафизике, все шатко, несчетные разные концепции, позиции и школы сталкиваются и раздирают друг друга – сомнительная сумятица мнений в сравнении с однозначными истинами и достижениями, с выверенными, как говорится, результатами наук. Вот где источник всей беды. Философия, а прежде всего именно метафизика, просто пока еще не достигла зрелости науки. Она движется на каком-то отсталом этапе. Что она пытается сделать со времен Декарта, с начала Нового времени, подняться до ранга науки, абсолютной науки, ей пока не удалось…
Или все надежды на философию как абсолютную науку – одно суеверие? Скажем, не только потому, что одиночка или отдельная школа никогда не достигнут этой цели, но и потому, что сама постановка такой цели – принципиальный промах и непризнание глубочайшего существа философии. Философия как абсолютная наука – высокий, непревосходимый идеал. Так кажется. И все-таки, возможно, измерение ценности философии идеей науки есть уже фатальнейшее принижение ее подлиннейшего существа.
Если, однако, философия вообще и в принципе не наука, к чему она тогда, на что она тогда еще имеет право в кругу университетских наук? Не оказывается ли тогда философия просто проповедью некоего мировоззрения? А мировоззрение? Что оно такое, как не личное убеждение отдельного мыслителя, приведенное в систему и на некоторое время сплачивающее горстку приверженцев, которые вскоре сами построят свои системы? Не обстоит ли тогда дело с философией, словно на какой-то большой ярмарке?
В конечном счете, истолкование философии как мировоззренческой проповеди – ничуть не меньшее заблуждение, чем ее характеристика как науки. Философия (метафизика) – не наука, не мировоззренческая проповедь. Что в таком случае остается на ее долю? Для начала мы делаем лишь то негативное заявление, что в подобные рамки ее не вгонишь. Может быть, она не поддается определению через что-то другое, а только через саму себя и в качестве самой себя – вне сравнения с чем-либо, из чего можно было бы добыть ее позитивное определение. В таком случае философия есть нечто самостоятельное, последнее…
Наш негативный результат гласит: философию нельзя уловить и определить окольным путем и в качестве чего-то другого, чем она сама. Она требует, чтобы мы смотрели не в сторону от нее, но добывали ее из нее самой. Она сама – что же мы все-таки о ней знаем, что она и как она? Она сама есть, только когда мы философствуем. Философия есть философствование…
…что такое это философствование? Что мы такое при нем? Куда мы стремимся? Не случайно ли мы забрели однажды во вселенную? Новалис говорит в одном фрагменте: «Философия есть, собственно, ностальгия, тяга повсюду быть дома» <…>.
… это стремление быть дома повсюду, т.е. экзистировать в совокупном целом сущего, есть не что иное, как потребность задаться своеобразным вопросом, что значит это в «целом», именуемое нами миром. В нашем вопрошании и искании, в наших метаниях и колебаниях дает о себе знать конечность человека. То, что совершается в этой обусловленности концом, есть последнее уединение человека, когда каждый за себя как единственный стоит перед целым… В конечном итоге то, что Новалис называет ностальгией, есть фундаментальное настроение философствования…
Метафизика есть вопрошание, в котором мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставлены под вопрос.
Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Хайдеггер М. Время и бытие. – М., 1993. – С. 327 – 333.
Современное видение рассматриваемой проблемы – как проблемы соотношения философии, науки и религии – лучше всех выразил в определении «философия – ничейная земля между религией и наукой», данном во введении в собственную «Историю западной философии», Бертран Рассел (1872 – 1970) – английский философ, логик, математик, общественный деятель, духовный отец неопозитивизма – влиятельного направления в философии науки ХХ ст.
Вопросы и задания
1. В чем видит Б. Рассел сходство, с одной стороны, между философией и теологией (религией), а с другой – между философией и наукой?
2. Какую разницу между наукой и теологией (религией) обнаруживает Б. Рассел?
3. Совпадает ли тот круг вопросов, который Б. Рассел оставляет решать философии, с представлениями о предмете философии у Х. Ортеги-и-Гассета?
4. Отличается ли, по Б. Расселу, значение философии для человека от аналогичных функций у теологии и науки?
…Философия, как я буду понимать это слово, является чем-то промежуточным между теологией и наукой. Подобно теологии, она состоит в спекуляциях по поводу предметов, относительно которых точное знание оказывалось до сих пор недостижимым; но подобно науке, она взывает скорее к человеческому разуму, чем к авторитету, будь то авторитет традиции или откровения. Все определенное знание, по моему мнению, принадлежит науке; все догмы, поскольку они выходят за пределы определенного знания, принадлежат теологии. Но между теологией и наукой имеется Ничейная Земля, открытая для атак с обеих сторон; эта Ничейная Земля и есть философия. Почти все вопросы, которые больше всего интересуют спекулятивные умы, таковы, что наука на них не может ответить, а самоуверенные ответы теологов более не кажутся убедительными, как в предшествующие столетия. Разделен ли мир на дух и материю, а если да, то что такое дух и что такое материя?.. Является ли человек тем, чем он кажется астроному, – крошечным комочком смеси углерода и воды, бессильно копошащимся на маленькой и второстепенной планете? Или же человек является тем, чем он представлялся Гамлету? А может он является и тем, и другим одновременно?.. Существует ли такая вещь, как мудрость, или же то, что представляется таковой, – просто максимально рафинированная глупость?.. Исследовать такие вопросы, если не отвечать на них, – дело философии.
…Наука говорит нам, что мы способны познавать, но то, что мы способны познавать, ограничено, и если мы забудем, как много лежит за этими границами, то утратим восприимчивость ко многим важным вещам. Теология, с другой стороны, вводит догматическую веру в то, что мы обладаем знаниями там, где фактически мы невежественны, и тем самым порождает некоторого рода дерзкое неуважение к Вселенной… Учить тому, как жить без уверенности и в то же время не быть парализованным нерешительностью, – это, пожалуй, главное, что может сделать философия в наш век для тех, кто занимается ею.
Рассел Б. История западной философии. – 2-е изд., испр. – Новосибирск, 1999. – С. 11–12.
Теперь попытайтесь сравнить две точки зрения на сущность и специфику философии, заполнив аргументами «за» и «против» каждой из них соответствующую таблицу, и на этой основе сформулируйте собственную позицию относительно рассматриваемой проблемы.