– А теперь, голубчик, я хотел бы ознакомиться со списком игроков. – Молодой джентльмен с гладко зачёсанными назад волосами и в элегантном, явно сшитом на заказ, сюртуке стоял рядом с другим мужчиной, чуть старше и менее изящно одетым.
– Прежде всего, ваша светлость, вы должны понимать, что это не Ньюпорт, несмотря на всё это, – сказал старший, обводя рукой замысловатую цветочную арку, под которой они стояли. – Хотя ходят слухи, что фрески написал ученик Одюбона.
– Да, с этим не поспоришь – далеко не Ньюпорт, – глядя по сторонам, ответил герцог Кромптон. – Ни грамма мрамора: все эти «коттеджи» – всего лишь оштукатуренное дерево.
– Я полагаю, вы вспоминаете сейчас Мраморный дом Вандербильтов, Брейкерс, что в Ньюпорте?
– Да, я был там неделю назад на балу роз. Как раз из‑за этого приехал в Бар‑Харбор позже, чем планировал. Но дерево! Неужели они не боятся пожаров?
– Кто их разберёт. Знаете, здесь довольно разношёрстная публика. Не ошибитесь: вероятнее всего, Беллэми ни в чём не уступают Вандербильтам. И Форбсы, разумеется, тоже.
– Да, но она помолвлена. – Герцог удручённо вздохнул. – Как её зовут? Мелинда?
– Матильда. Она обручена с графом Лайфортом. Но как здесь любят говорить: простая внешность – богатая душа.
– У них тут всё просто, и сами они довольно простые, не так ли? – Герцог обвёл присутствующих взглядом. – Все, но только не она. – В его голосе впервые за вечер послышалось оживление.
– Кто же? – поинтересовался его собеседник.
– Вот та высокая рыжеволосая девушка. Она только что вошла вместе с родителями.
– А, это дочь проповедника.
– Дочь проповедника? Боже ты мой, – пробормотал молодой аристократ с едва скрываемым содроганием.
– Не сбрасывайте её со счетов, ваша светлость. Ходят слухи, что преподобный Сноу может стать следующим епископом Нью‑Йорка, а у его жены неплохие связи в Балтиморе.
– В самом деле? – Герцог вздохнул. – В этой комнате с ней никто не сравнится. – Он повертел головой. – Они действительно в большинстве своём очень простенькие, а многие – не особо привлекательные. О, конечно, за исключением этой – просто пугало! – Он снова пробежался взглядом по гостям в поисках рыжеволосой красавицы.
Что бы мама сказала о дочери проповедника? Но ведь, возможно, она богата? Нужно навести справки. Хотя герцог и не хотел покидать Ньюпорт, он прекрасно понимал, что все лучшие невесты уже разобраны. А у местных девушек – как он сказал?.. Простая внешность – богатая душа. И невозможно определить, на кого стоит обратить внимание. Всё было просто, слишком уж просто. Всё так разительно отличалось от Лондона с его блистательными балами и красивыми обольстительными девушками, одетыми по последней парижской моде. Но к сожалению, все их платья были куплены в кредит, а изысканные вечерние сумочки – пусты. И если он хотел сберечь состояние Кромптонов, а он, безусловно, хотел, ему нужно было считаться с этим.
* * *
– И они называют это коттеджем, мама? – спросила Люси, слегка запрокидывая голову, чтобы как следует рассмотреть великолепный бальный зал Бельмере в поместье Беллэми. – Какие красивые фрески. Посмотри, как художник чувствовал море! Как, наверное, чудесно жить среди такой красоты.
– Да, дорогая, они действительно называют это коттеджем. Здесь не принято выпячивать своё богатство, как в Ньюпорте. Здесь люди более сдержанные, потому что их капиталы старше.
Люси никогда не была в Ньюпорте, что в Род‑Айленде, или любых других летних анклавах, но видела, что здесь действительно не было такой кричащей роскоши, как в некоторых особняках Пятой авеню в Нью‑Йорке. Но почему этот особняк называли коттеджем, оставалось за гранью её понимания.
– В Ньюпорте, – прошептала мама, – слуги‑мужчины часто носят парики, прямо как английские лакеи. – Она сделала небольшую паузу. – Не то чтобы я бывала в таких домах, просто мне рассказывали. – В её голосе слышалось притворное осуждение.
Позади них началась какая‑то суматоха, и, обернувшись, они увидели, что гости заметно оживились: хозяйка дома поочерёдно приветствовала всех присутствующих – кивком или парой слов. Аделаида Беллэми в роскошном ярко‑синем муаровом платье лавировала по бальному залу, словно дорогая яхта.
– Ах, как же я рада вас видеть. Сноу, дорогие мои! – воскликнула она. И Люси почувствовала, что мама буквально раздувается от гордости. – И Люси! Какое чудесное платье! Боже мой, как ты в нём хороша! А твои волосы! Вы ходили в деревню к Харриет Битти?
– Нет, причёску мне сделала мама. – После небольшой паузы Люси добавила: – Она в этом настоящий мастер.
Люси заметила, как мама побледнела, и поняла, что опять сказала что‑то не то. Аделаида Беллэми подалась вперёд.
– О, моя дорогая, я уверена – это самый меньший из талантов твоей матери. – Она встала между Люси и Марджори, заслонив их друг от друга своим, как про себя охарактеризовала его Люси, монументальным носом. – Я хочу познакомить вас со всеми, кто уже приехал на лето. Не могу обещать вам, преподобный, что все они появляются в церкви каждое воскресенье. Так что пойдёмте.
Она взяла Марджори Сноу под локоть и повела через зал. Люси и преподобный Сноу шли за ними. Зал был пышно украшен орхидеями из оранжереи Беллэми. Оркестр грянул мазурку, и несколько молодых пар тут же устремились в центр зала: начался первый танец вечера.
Несколько постаревших красавиц пытались упросить мужей потанцевать. По одной стене бального зала стоял ряд позолоченных стульев, на которых сидело несколько весьма древних людей. Две маленькие и сухонькие пожилые леди, укутанные в мохеровые одеяла, сидели в инвалидных колясках.
– Мои тётушки, – сказала миссис Беллэми. – Большая Аделаида и Тётушка Барбара.
– Можете называть меня Бобби, – проскрипел туго «зашитый» шов бескровных губ. Тётушка Барбара взяла руку Марджори в свои опухшие, с синими выпирающими венами руки.
– Очень рада с вами познакомиться, – проговорила Марджори и уже было повернулась к Большой Аделаиде, чтобы пожать и её руку.
– Она не говорит! Ни единого слова! – с удивительной энергичностью выпалила Бобби и разразилась высоким кудахчущим кашлем.
Люси вздрогнула, почувствовав чью‑то руку на своём локте.
– Привет, Люси, – это был Гас Беллэми.
– Ах, вот ты где, Гас! – всплеснула руками миссис Беллэми. – А я представляю всем семейство Сноу.
– Да, я вижу. Но теперь, когда знакомство с тётушками позади, Люси, возможно, могла бы присоединиться к… более молодому поколению.
Марджори расцвела на глазах:
– О, да. Я уверена, Люси это будет очень интересно. Она завела некоторые знакомства в клубе Куоди, но здесь сегодня так много тех, кто приехал… – после небольшой паузы она добавила, – на сезон.
Миссис Сноу произнесла последние слова с тенью неуверенности, как будто право на употребление слова сезон принадлежало только таким людям, как Беллэми, Ван Виксы, Асторы и другие обладатели «старых» капиталов, которые уже не первое поколение приезжали на остров.
Люси смотрела по сторонам, пока Гас вёл её в другой конец залы.
– Вы давно сюда приезжаете? – для поддержания беседы поинтересовалась Люси.
– Сколько себя помню. Отец тоже проводит здесь лето с самого детства. Даже познакомились мать с отцом здесь. И мать – она урождённая Ван Викс – начала ездить сюда ещё маленькой девочкой. Так есть, – заключил он каким‑то отрешённым голосом. – И всегда было. Ван Виксы с выдающимися носами и атлетическим сложением. Моя мать – потрясающая теннисистка. И Беллэми, прославившиеся переизбытком недвижимого имущества.
– А другие? В чём их отличительные черты? – спросила Люси, которой очень нравилась свободная манера общения Гаса, она впервые за долгое время чувствовала себя «своей» на подобном вечере.
– Ну, например, Бенедикты: занимаются горным делом – весьма прибыльно, разумеется, но… – он понизил голос и наклонился поближе к Люси, – их род отмечен печатью безумия. Конечно, есть ещё и Хоули – вон там, в другом конце комнаты. Сколотили состояние на торговле с Китаем. Среди них тоже есть чокнутые. Возьмите хоть их старшую дочь Лайлу. Хоули говорят – уехала за границу, но ходят слухи, Лайла в сумасшедшем доме. – Гас вздохнул. – Я не слишком осведомлён об особенностях других именитых бостонских семей, таких как Пибоди, Форбсы или Каботы. Но это не столь важно – все мы одинаковые: выгодные связи, браки по расчёту, объединение капиталов. – Тоска в голосе Гаса Беллэми становилась всё более и более явной.
– Вам это не по душе?
– Не в том дело. Просто всё это слишком хорошо мне знакомо. – Он покачал головой и улыбнулся. – Наверное, я вам наскучил своей лекцией по генеалогии?
– Вовсе нет, – поспешила заверить его Люси. – Для меня всё это ново.
– И каково тогда ваше первое впечатление?
Они вышли на веранду. Длинные летние сумерки встречали на улице всего несколько человек, в основном молодёжь. Было уже почти десять, но ещё не настолько стемнело, чтобы небо засверкало звёздами.
Люси обернулась и внимательно посмотрела на танцующих. На глаза попался ещё один выдающийся нос – кто‑то из Ван Киксов, разумеется, – и вспомнила слова доктора Форсайта в Музее естественной истории:
– Я думаю о них не как о семьях, а как о племенах.
– Племенах? – переспросил Гас, как будто слышал это слово впервые. – Как любопытно. Но если подумать, я понимаю, что вы имеете в виду – действительно есть некоторое сходство. – В его взгляде промелькнула некая растерянность. – Мне кажется, у вас философский склад ума.
– Это плохо? – Люси сделала шаг назад, пытаясь понять выражение его лица.
– Вовсе нет. Это как глоток свежего воздуха. – Он глубоко вздохнул. – Тем не менее позвольте предостеречь вас.
– Я вышла за рамки приличия? – спросила Люси, она начинала нервничать, но почему‑то всё равно улыбалась.
– Ничуть. И я думаю, вы достаточно умны, чтобы понять, о чём я говорю: вы можете стать – как бы это сказать – новым проектом моей матери.
– Проектом?
– Я ведь могу говорить с вами открыто? Моя мать считает, что вы подаёте надежды. И понимает, что у вашей матери есть определённые стремления.
Люси почувствовала, что краснеет:
– Это так заметно?
– Вы не должны переживать из‑за этого! – Он по‑братски похлопал её по плечу. – Моя мать справляется с самыми тяжёлыми случаями не хуже леди Баунтифул. Она и её друзья практически непрерывно помогают бездомным и вышедшим из приюта молодым женщинам, которым приходится прозябать в самых бедных и грязных районах Нью‑Йорка.
– Но я не сирота и не живу в грязи! – выпалила Люси, не в силах сдерживать раздражение и боль. – Меня не нужно спасать! В конце концов, мой отец – священник Епископальной церкви.
– Это просто наиболее распространённые причины. Мать не ограничивает себя в выборе страдальцев.
– Почему кто‑то думает, что я страдаю? – поинтересовалась Люси.
– Вы умны. И весьма красивы. Но у вас нет денег.
– Вы не находите, что это довольно грубо, мистер Беллэми?!
Гас пожал плечами:
– Но это правда. А ещё ваш отец может стать следующим епископом Нью‑Йорка.
– Мистер Беллэми! – Люси и представить не могла, что кто‑либо будет говорить с ней на подобные темы столь откровенно, да ещё при таком скоплении народа.
Разговор с Гасом не походил на беседу с Элдоном Дрекселем, которую она считала просто отвратительной, но слова юного Беллэми выбили её из колеи.
– Не смущайтесь. Мы – единственные люди в этом зале, способные говорить правду в глаза. Отсутствие денег ограничивает выбор женихов. Скорее всего, вам они подберут кого‑то с хорошей репутацией и некоторыми сбережениями – но не очень большими. – Он сделал паузу и возвёл глаза к небу. – Как у меня, например. У меня слишком много денег. Поэтому вас могут посчитать охотницей за богатством.
– Я не такая! – возмутилась Люси. Как кто‑то посмел считать её охотницей за приданым? Разве она сказала или сделала что‑либо, что могло натолкнуть на подобные мысли? Или – ужасная мысль пронзила её – это сделали родители?
– Конечно, нет.
– И я бы никогда – я имею в виду – ни за что… – Она начала сбиваться и запинаться.
– Люси, моя дорогая. Не стоит ничего объяснять. Я ни на что не намекаю. Не переживайте: хотя я и нахожу вас привлекательной, я влюблён в другую.
– Действительно?
– Да, но мои родители категорически не одобряют моего выбора, – сказал он с еле скрываемой горечью.
– Она здесь?
– Она на острове, но здесь, в Бельмере, её нет.
– А кто же она? – Внезапно в Люси проснулось любопытство.
– Её зовут Анна Грин.
От удивления Люси приоткрыла рот:
– Анна Грин? Та самая, которая…
– Еврейка? Да, она еврейка. Я встретил её здесь, на острове, прошлым летом. Грины начали приезжать сюда всего несколько лет назад. Она посчитали, что здешний климат идеально подходит миссис Грин. Климат‑то да, но только не атмосфера. Здешняя атмосфера не подходит евреям. Впервые мы встретились прошлым летом. Вы были так правы, сравнивая людей с племенами.
– Мне вас очень жаль.
– А мне очень жаль вас.
– Почему? Потому что ваша мама хочет сделать из меня проект? Кого она считает подходящим, не слишком богатым, но с хорошей репутацией женихом для дочери потенциального епископа?
– Например, вот тот джентльмен, – он кивнул, указывая на молодого человека с волосами песочного цвета.
– Он выглядит весьма благопристойным, мне кажется.
– Он весьма благопристоен. Дальний родственник по обедневшей ветке Бенедиктов. Не слишком выдающийся, но не достойный вас.
– Итак, – Люси не могла сдержать улыбку, – вам кажется, что вы знаете, какой тип мне подходит? Я готова выслушать вас.
– Не тип, а конкретный человек – Финеас Хинсслер.
Люси почувствовала, как земля уходит из‑под ног. Гас подхватил её под локоть.
– Тише, тише.
– Вы ошибаетесь, уверяю вас, – проговорила Люси, освобождая руку. – Выкиньте это из головы, пожалуйста. Это смешно. Просто смешно.
Гас приподнял брови:
– У меня есть фотоснимки.
– Что же на этих фотографиях? – В глазах Люси вспыхнула тревога.
– Вы на «Жаворонке».
– Но Финеаса не было на яхте. Он был с вами до самого возвращения, пока вы не вызвались отвезти леди на катере.
– Он заметил вас с катера, когда мы подплывали к островам Дог. И был буквально загипнотизирован. Когда мы подошли близко к яхте, чтобы сделать снимки крупным планом, он спросил, могу ли я сфотографировать вас. Я немного подразнил его, а потом пообещал, что сделаю ему копию. Потом, когда бедняга Финеас поднялся на борт… Хотя вам лучше просто посмотреть фотографии. Вряд ли в тот момент он вообще думал о яхте. Кстати, не могу не отметить, как хорошо вы управлялись со штурвалом.
– Почему ваши родители не пригласили его?
Гас закашлялся: вопрос, казалось, задел его за живое:
– Вы же уже ответили: всем верховодят племена. Анна Грин и Финеас Хинсслер не нашего племени.
«Нашего сорта », – вспомнилось Люси.
– Спасибо вам, Гас. Спасибо за такой… честный разговор! – Она повернулась и пошла обратно в бальный зал.
– О, вот ты где, моя дорогая! – Мать Люси подлетела к ней, в её глазах трепетала хрупкая надежда. – Иди сюда. Я хочу познакомить тебя с двумя очаровательными молодыми джентльменами. Это Джеймс Бенедикт, а это Перси Вилгрю, герцог Кромптон. Господа, позвольте мне представить вам мою дочь Люси. Мы приехали сюда на сезон. – На этот раз слово сезон прозвучало с твёрдой уверенностью.
Герцог взял руку Люси и легонько поцеловал. Она почувствовала сладковатый запах масла, исходящий от его не отличающихся густотой чёрных волос.
– Очень рад, мисс Сноу. – Его мягкий обволакивающий голос окутал её. – А как вам нравится Бар‑Харбор?
– Очень нравится. Так хорошо жить рядом с морем. – Она обернулась на маму, чтобы удостовериться, что ответила правильно, и поняла, что всё в порядке: мать просто светилась.
– Как чудесно. В этом прекрасном платье вы сами похожи на морскую богиню, вышедшую на берег.
Оркестр заиграл первые ноты вальса. Герцог протянул Люси руку:
– Вы не окажете мне честь?
Люси колебалась, и Марджори посмотрела на неё предупреждающим взглядом.
Девушка глубоко вздохнула:
– Была бы рада.
Вазочки для варенья
– Люси, ты, конечно, можешь продолжать жаловаться на масло для волос герцога Кромптона, но вот что я тебе скажу: он считается настоящим человеком лета. Его признают везде, хотя он никогда не приезжает надолго. – Это было на следующий день после бала, и Марджори с Люси шли в клуб Абенаки, куда их пригласили на чай.
Люси уже досконально знала термины, которыми пользовалась мать. Следствием нахождения «в гуще» являлось «признание», что означало, что тебя принимают в избранных кругах летнего общества Бар‑Харбора. Однако два этих слова – избранные круги – из‑за южного акцента Марджори сливались во что‑то нечленораздельное, напоминавшее Люси чавканье свиней в лохани.
Миссис Сноу остановилась и повернулась к дочери. Несколько мгновений она молча смотрела на неё:
– Люси, когда ты в шляпке, не стягивай волосы так туго: пусть торчит пара локонов. – Она протянула руку под поля её шляпы и потянула завиток. – Мы же не хотим, чтобы ты выглядела сельской учительницей.
– О, мама, ты же знаешь, как я ненавижу возиться с волосами!
– Люси, не употребляй слово «ненавижу», это неподобающее гадкое слово. Лучше говори «отношусь с неприязнью» или «не имею склонности».
Люси подняла взгляд на мать:
– Мама, ты действительно относишься с неприязнью к Анне Грин?
– Почему ты вдруг спросила об этом? Почему мне кто‑то должен быть неприятен? Она просто не нашего сорта, вот и всё. Это вовсе не вопрос приязни или неприязни.
Люси плотно сжала губы, поправила шляпку и пошла дальше.
Марджори ускорила темп, чтобы не отставать от дочери:
– Я полагаю, герцог высоко ценит искусство. Ты могла бы рассказать ему о выставке, на которую ходила весной.
– Об Арктический культуре в Музее естественной истории?
– Нет, не естественной истории. Выставка живописи в Арсенале. На которой выставлялись картины Стэнниша Уитмана Уилера, ведь мистер Уилер будет здесь этим летом. Идеальная тема для разговора.
С прядями, кокетливо выбивающимися из‑под шляпки, вооружённая идеальной темой для разговора, Люси чувствовала себя полностью подготовленной к предстоящему чаепитию. На сей раз они были приглашены миссис Ван Викс, миссис Форбс и миссис Бэннистер, истинными столпами летнего общества.
– Ведь не просто же так у него уже есть именная вазочка. Представляешь? Я считаю эту традицию клуба такой оригинальной. – Марджори было невозможно остановить, когда она расписывала достоинства герцога.
Люси не могла понять, почему эта «оригинальная традиция» была так важна для матери и так занимала её мысли. Вазочки клуба Абенаки представляли собой небольшие деревянные розетки, в которые помещалось полстакана варенья, подаваемого к послеполуденному чаю вместе с воздушной сдобой. Имя человека появлялось на такой вазочке, если летнее бар‑харборское общество принимало его в свои ряды. Судя по всему, герцог уже преодолел сей переломный момент социальной эволюции на острове. Марджори и преподобный пока только обсуждали возможность достижения этой невообразимой вершины. Вазочка старого епископа продолжала стоять на полке в гостиной, и супруги Сноу не могли не согласиться с тем, что, пока он жив, было бы неуместно ставить вазочку с их фамилией рядом.
Мать с дочерью пересекли лужайку перед зданием клуба и поднялись по широкой лестнице на веранду. Люси подумала, что белые подлокотники плетёных кресел делали людей, сидящих в них, похожими на гигантских бабочек.
– Мы пришли не слишком рано и не слишком поздно. Ах! Прекрасно. Миссис Бэннистер уже здесь, а миссис Ван Вик и миссис Форбс ещё нет. Думаю, её дочь Матильда тоже приедет. Они называют её Маффи, но, возможно, тебе лучше называть её Матильдой. Не стоит бросаться с места в карьер. Знаешь, она ведь помолвлена с графом… графом… каким‑то.
– Мои дорогие, присаживайтесь, – проговорила миссис Бэннистер, указывая на стулья. – Остальные скоро прибудут. И я взяла на себя смелость пригласить герцога Кромптона. Он такой очаровательный молодой человек. Мы все просто без ума от него. Он такой остроумный. Душа любой компании. А вот и он с Форбсами и Корнелией Ван Викс.
– Маффи без особого труда обыграла Тома Бенедикта в теннис, – объявил герцог. – Могу себе представить, как будет доставаться её будущему мужу, графу. Вам нужно попробовать травяное покрытие, дорогая.
– Травяное! – потрясённым голосом повторила Маффи. – Я играла только на земляном. Надеюсь, папа всё устроит.
– Конечно же, устроит. – В его ярких тёмных глазах блеснула искра насмешки.
Люси посмотрела на маму: она была само внимание и с восторгом ловила каждое слово герцога.
Герцог продолжал:
– Я думаю, Англии есть чему поучиться у молодых американских леди. А то мы утратили – как бы это лучше сказать – некоторую гибкость.
– Как вы хорошо сказали, ваша светлость. – Миссис Сноу буквально светилась.
– Во‑первых, нет никакой необходимости называть меня «вашей светлостью». Просто Перси, будьте так добры. А во‑вторых, я говорил это не потому, что это хорошо или плохо. Это просто моё мнение. Я считаю, что нам есть чему поучиться у таких, как вы. – На этот раз он смотрел прямо на Люси.
Его речь была вежливой и обходительной. Своими изысканными манерами Перси выгодно отличался от Элдона Дрекселя и других молодых джентльменов, с которыми ей доводилось встречаться в Нью‑Йорке. Она должна попытаться понравиться ему хотя бы для удовольствия матери.
– Я не уверена, посещали ли вы её, когда были в Нью‑Йорке, – начала Люси, – но там проходила замечательная выставка портретов Стэнниша Уитмана Уилера. – Она взглянула на мать, и та одобряюще кивнула. Тогда девушка рассеянно подняла руку и начала накручивать локон на палец. «Я смогу, если как следует постараюсь, – подумала она. – Всё не так уж и плохо».
Она снова украдкой взглянула на мать: удовольствие, казалось, исходило от неё волнами, как круги на пруду.
– Мистер Уилер будет рисовать меня, – сказала Матильда Форбс пылко. Люси показалось, что она не хвастается, а действительно взволнована.
– Какая честь! – заставила себя воскликнуть Люси. – А вы уже решили, что наденете, Матильда?
– О, называйте меня Маффи, пожалуйста! – проговорила она с улыбкой. – И я понятия не имею, что надеть. Может быть, вы мне что‑нибудь посоветуете?
Люси услышала, как её мать с трудом подавила краткий, но отчаянно радостный вопль, замаскировав его под покашливание.
– Почту за честь, – произнесла Люси, чувствуя, как на сердце у неё теплеет. Маффи оказалась такой хорошей, не то что Ленора Дрексель или любая другая молодая леди, с которыми ей доводилось встречаться на приёмах в Нью‑Йорке.
– О, а вот и ты, Долли! – воскликнул герцог проходящей мимо служанке с двумя корзинками булочек. – Я написал об этих булочках маме в Англию. Как ты думаешь, тебе удастся разузнать их рецепт у повара? – и он начал неторопливо, палец за пальцем, стягивать перчатки, Долли казалась загипнотизированной этими изящными движениями. Она уже рассказала другим девочкам на кухне о галантном англичанине, который носил прекрасные перчатки даже в жаркую погоду. Люси опустила взгляд: граф стоял, скрестив ноги, его изящные лаковые кожаные туфли бежевого цвета казались такими же мягкими, как и перчатки. Ей сразу вспомнились грубые сапоги Финеаса Хинсслера в разводах от солёной воды.
– О, это нетрудно, сэр, – просияла Долли. – Я сама запишу его для вас. Знаете, я разбираюсь в выпечке.
– Не знал, но теперь знаю. – Долли была уже в предобморочном состоянии. Она была явно очарована герцогом Кромптоном, его сиреневым шёлковым шейным платком, изысканным льняным жилетом, ярким полевым цветком на лацкане. Он настолько отличался от рыбака из Мэна, насколько это вообще было возможно. Долли расставила вазочки с вареньем, все именные, кроме вазочек для семейства Сноу, выглядевших вызывающе голыми.
– Должен признаться, мне нравится непринуждённость, царящая здесь: мы знаем всю прислугу по именам в отличие от Ньюпорта, – сказал герцог, когда Долли ушла.
– О, Долли Бил. Все здесь знают Билов, – кивнула миссис Форбс. – Она сама, её мать, бабка и прабабка работали здесь, в Абенаки. Они часть его. Что касается Ньюпорта… когда я была маленькой девочкой…
Пока миссис Форбс и герцог обменивались мнениями о Ньюпорте и Бар‑Харборе, Люси проследила за маминым взглядом: та переводила глаза от одной вазочки к другой. Люси могла с лёгкостью прочитать мысли матери и потому высоко оценила её молчание на протяжении этого оживлённого разговора. Но то было затишье перед бурей: Марджори Сноу упомянула тётушку Присси по крайней мере трижды, прежде чем герцог наконец‑то спросил:
– Присцилла Бэнкрофт Деврис?
– Несомненно. Мы из Балтимора. Присси – крёстная мать Люси. Долгие годы мы были лучшими друзьями… почти семьёй. Собственно говоря, она подарила Люси кукольный домик, являющийся точной копией её Белых Дубов.
– Действительно? Как это чудесно, – сказал герцог.
– Да. Она просто обожает Люси.
– Это меня ничуть не удивляет. – Он улыбнулся. – А у миссис Деврис есть собственные дети?
– Нет, Господь не даровал ей такой радости, как нам, – с этими словами миссис Сноу крепко сжала руку Люси. – Люси ей как дочь. Как единственный любимый ребёнок.
– Я понимаю, – мягко проговорил герцог.
Люси стало не по себе от того, в каком русле пошла беседа. Она повернулась к Маффи и завела разговор о её предстоящей свадьбе с графом Лайфортом.
– Ваше платье шьёт Чарльз Уорт? Это так волнующе!
– Да, в начале сентября мы едем в Париж на примерку. Папа хотел, чтобы он приехал к нам, но его график оказался слишком напряжённым. Я так счастлива! Но мне немного жаль, что мы не можем пожениться в Париже.
– Не говори глупостей, дорогая, – вмешалась её мать. – Вы поженитесь в Королевской часовне в Бостоне. Как все Форбсы.
Маффи закатила глаза, и на её лице на мгновение появилась недовольная гримаска.
– Не давеча как прошлой весной преподобный Сноу проводил церемонию бракосочетания миссис Фиби Шуилер и Джона Дрекселя, – вставила Марджори. – На ней тоже было в платье от Уорта. Это было… просто волшебно! Потому что он – настоящий волшебник, не правда ли?
Казалось, это высказывание пришлось по вкусу всем, кто находился за столом. Женщины смотрели на неё во все глаза, как будто она сказала что‑то ужасно умное, чего никто не ожидал от жены священника. Марджори светилась от подобного внимания и прикидывала, попадут ли их имена на вазочки, если дела и дальше будут идти настолько хорошо.
Странное чудо
Прошло уже больше недели с того раза, как Люси виделась с Финеасом. Она часто вспоминала запах верфи: душистых опилок, лака, свежей краски и моря. Но его приглашением – «приходите в любое время» – она до сих пор не воспользовалась. Может, просто взять ракетку и пойти, как тогда? К счастью, прохожих на это раз было гораздо меньше. Она шла тем же путём. Несколько дней назад Люси ходила на почту, чтобы по просьбе отца отправить письма. Когда уже уходила, из подсобки раздался голос, спрашивающий, не приходил ли Финеас Хинсслер за свёртком. Это повергло её в неописуемое волнение. Она почти решилась предложить свою помощь с доставкой. И теперь, подумав об этом, резко свернула к небольшому красному деревянному зданию.
– О, вы‑то мне и нужны. Мы уже отправили почтальона к дому пастора, а одно случайно осталось. – Кэрри Уэллс, управляющая почтовой конторой, помахала Люси конвертом. – Кажется, это вам. Вы ведь Люси? Подумываете о строительстве яхты? – Она засмеялась. – Уж не знаю, почему он решил потратиться на марки – мог бы отдать лично в руки. Подозреваю, эти Хинсслеры зарабатывают своими яхтами так много, что могут себе это позволить.
Люси протянула руку за письмом и пробормотала:
– Спасибо.
Она изо всех сил пыталась казаться спокойной, но дрожащие руки выдавали её волнение. Кэрри Уэллс вечно совала нос не в своё дело. Последний раз, когда Люси заходила на почту, она увидела, как та изучает какое‑то письмо на просвет. Прочитав первые строчки, Люси впала в уныние – настолько холодными и формальными они были. Но чем дальше Люси читала, тем в больший восторг приходила.
«Дорогая мисс Сноу,
на «Отважном жаворонке» был найден шарф. Мы не уверены, принадлежит ли он Вам или какой‑то другой леди из тех, что были на борту в тот день, поэтому я решил сначала написать Вам, чтобы это уточнить. Я мог принести его в дом священника, или, если это не причинит Вам беспокойства, Вы могли бы зайти, чтобы посмотреть, Ваш ли он. Например, после обедни этим воскресеньем?»
Всё это выглядело тщательно продуманной уловкой. На ней не было никакого шарфа, и он прекрасно это помнил. Она чувствовала трепет в груди, убирая письмо в карман, – подальше от любопытных глаз Кэрри Уэллс. Он хочет снова увидеться с ней!