– Да, – еле слышно сказала она. – Кажется, получилось просто прекрасно. Спасибо, Люси. Большое спасибо.
– Я была счастлива помочь. Но уже почти час, и мама ждёт меня в клубе на обед.
– Это гораздо больше, чем помощь! Ты – наша спасительница! – воскликнула Бесси Форбс. Её преувеличенная радость показалась Люси просто смешной. – Обязательно передай Марджори, что ты – лучшая подружка невесты, о которой только могла мечтать моя дочь! – заливалась соловьём миссис Форбс.
Люси рассмеялась. Она обязательно передаст матери эти слова, но только когда они останутся наедине: ей вовсе не хотелось заводить подобную тему в присутствии Перси Вилгрю.
Когда Люси уже совсем собиралась уходить, Маффи шепнула ей:
– А твой сама‑знаешь‑кто там будет?
– Да, – шепнула Люси в ответ.
– Так, девочки, что это ещё за «сама‑знаешь‑кто»? – строго поинтересовалась Бесси.
– Перси Вилгрю, герцог Кромптон, – поспешно ответила Маффи.
– Ах, он просто восхитителен, такой обаятельный. А знаешь ли ты, что… – начала было миссис Форбс.
– Мама! Ты рассказывала эту историю уже миллион раз.
– Но это же такая замечательная история, которая могла произойти только с Перси.
– Что же это за история? – Люси поняла, что просто обязана была спросить.
– Он встретил ньюпортскую миссис Астор. Понимаешь, ту самую мисс Астор, – подчеркнула она с нажимом, чтобы не могло возникнуть никаких сомнений относительно того, что это действительно была ньюпортская миссис Астор, а никак не бар‑харборская, как будто речь шла о сравнении тусклой железки с четырнадцатикаратным золотом. – Видишь ли, она обычно такая правильная и скрытная, но Перси так очаровал её, что она согласилась у всех на виду отобедать с ним в «Шерри». На следующий день это было во всех газетах. Видишь ли, она – настоящая гранд‑дама, и она никогда – никогда! – не позволяла себе обедать в ресторане. Прямо как королева Виктория, я подозреваю. Она никогда в жизни не посещала подобных заведений. И то, что миссис Астор отобедала в «Шерри» в сопровождении Перси, – из ряда вон выходящее событие.
– Действительно? – спросила Люси, пытаясь изобразить живейший интерес. Она улыбнулась неожиданно пришедшей мысли. Фантазия Финеаса рождает прекрасные суда, а самым значительным достижением Перси Вилгрю считается обед с пожилой богачкой.
* * *
– И она согласилась отобедать! Посетители «Шерри», наверное, удивились бы меньше, если бы обнаружили там королеву Викторию.
Становилось по‑настоящему невыносимо. Люси показалось, что она попала в бесконечный водоворот беседы, дурным эхом повторявшей утренний разговор с миссис Форбс.
Герцог Кромптон восседал за чайным столиком на веранде в окружении нескольких дам:
в их числе были мать Люси, Изабель Шуилер и Мельда Гибсон, небогатая старая дева, приходившаяся дальней бедной родственницей Изабель.
– Боже мой! – всплеснула руками Марджори Сноу: было видно, что история, рассказанная герцогом, крайне взволновала её. – Люси, дорогая, я так рада, что ты пришла. Перси, дорогой, вы должны рассказать эту историю ещё раз – для Люси.
И он повторил. Люси изо всех сил старалась выглядеть как можно более внимательной и заинтересованной. Даже задала несколько вопросов. «Я сделала всё, что могла», – подумала девушка в надежде, что мама ничего не заметила и не заподозрила.
– Люси, а как прошёл твой визит к Маффи? Маффи всецело доверяет ей, как и её мать, Бесси, – с этими словами Марджори внимательно посмотрела на герцога.
– Конечно, доверяют, – улыбнулся он. – И буду ли я прав, если предположу, что ваш визит был связан с павлиньими бриллиантами?
– Павлиньи? Они правда так называются?
– О, да. Считается, что они принадлежали императору Китая.
То, что знал причину её визита, бросило вызов воображению девушки, но она не хотела доставлять ему удовольствие вопросом, как он догадался.
Она повернулась к герцогу и очень мило улыбнулась:
– Да, это действительно послужило причиной моего визита. Ими усыпана диадема, к которой будет крепиться фата. Хотя, конечно, я знаю о драгоценностях довольно мало. У нас их нет, – отчётливо произнесла она. – В конце концов, я ведь дочь священника.
Она почувствовала, как мать вздрогнула, услышав слово священник.
– У Присси есть прекрасные драгоценности, – попыталась возразить Марджори Сноу, в её голосе слышалось отчаяние: выстроенная ею идеальная беседа трещала по швам.
Герцог непринуждённо продолжил разговор, как будто вообще не услышал замечания по поводу драгоценностей:
– Знаете, я всегда придерживался мнения, что Бесси Форбс – одна из самых элегантных женщин здесь или где‑либо ещё, хотя, наверное, она чувствовала бы себя более уверенно в Ньюпорте, например. Она ведь очень, очень… ньюпортская. – Он повернулся к Люси и буквально просиял: – Вы находитесь в совершенно особенном положении, Люси. Быть подружкой невесты – большая честь.
– Да. Я ценю это, потому что Маффи – замечательная девушка. И я буду скучать по ней, когда она переедет в Англию, – честно сказала Люси.
– О, вы не должны скучать. Лучше навестите её, тем более что имение Лайфортов расположено недалеко от усадьбы Эшли. Очень удобно.
«Удобно?» – удивилась Люси, но не решилась переспросить.
Когда обед подошёл к концу, Люси произнесла заранее подготовленную речь, которая освободила её от необходимости возвращаться домой вместе с матерью, и препятствовала желанию Перси сопровождать её куда бы то ни было.
Маффи очень нравилось придумывать предлоги для тайных встреч Люси с Финеасом.
– Боюсь, есть кое‑что очень важное, что я обещала Маффи. Я могу рассказать лишь то, что дело связано с нарядом подружки невесты. Мне нужно поговорить со швеёй. И это абсолютно секретно.
– О, Люси, благослови тебя Бог. Что бы Форбсы делали без тебя?
– Не могу даже вообразить, – сказал Перси. – И к слову сказать, теперь, когда Ван Виксы строят яхту больше, чем у Беллэми, рискну предположить, что Форбсы со дня на день решат заказать больше, чем у Ван Виксов.
– Да, – с готовностью кивнула Марджори. – Я тоже что‑то об этом слышала. А тебе, дорогая, Маффи что‑нибудь говорила?
– Нет, – ответила Люси. – Мы занимаемся исключительно свадебными вопросами.
– Ну, у меня есть основания полагать, что верфь Хинсслера готовится заключить новый контракт, – продолжил герцог.
Перси посмотрел на Люси и проговорил, обращаясь только к ней:
– Я слышал, это будет действительно что‑то из ряда вон выходящее. – Он вновь повернулся ко всем, сидящим за столом. – Мне кажется, Форбсам может позавидовать сама королевская семья. Знаете, принц Уэльский недавно тоже заказал новую яхту. Не думаю, что его мать в восторге от этого.
– Почему нет? – спросила Люси.
– На самом деле она довольно скупа. Как ни смешно, это правда. С возрастом всё только усиливается.
– Она ведь всё ещё носит траур по своему покойному мужу, принцу Альберту.
– Да. Они были очень преданы друг другу.
Его замечание показалось Люси странным:
– Разве не у всех мужей и жён так?
Марджори Сноу бросила на Люси гневный взгляд, как будто говорящий: «Нельзя ли удержаться от бестактных вопросов?»
– О, конечно. Но принца нет уже не первое десятилетие.
– Но если королева по‑прежнему оплакивает его, возможно, траур служит ей хоть каким‑то утешением.
– Возможно, но не стоит забывать, что прежде всего она – королева и в первую очередь должна заботиться о своей стране и народе. Видите ли, положение налагает обязанности. Носитель титула должен думать не о себе, а о том, что зависит от его или её власти. Даже трауром можно пренебречь, когда возложенная ответственность столь велика.
– Пренебречь, ваша светлость? – Изумлённая Люси резко повернулась к герцогу.
– Совершенно верно, – пробормотала Марджори Сноу. – Стивен часто говорит скорбящим вдовам и вдовцам: на всё есть воля Божия: как на рождение, так и на смерть.
Люси продолжила говорить, несмотря на то, что мать в состоянии, близком к панике, пихнула её под столом:
– Мне трудно понять, как то, что королева скорбит по своему супругу и носит траур – не важно, сколько лет или десятилетий, – может сказаться на жизнях простых британцев, как вы.
Герцог поморщился, а потом с его губ слетел отрывистый смешок:
– Простых британцев, Люси? Я едва ли думаю о себе как о простом британце.
– Я не хотела оскорбить вас, сэр. – Она почти физически ощущала волны недовольства, исходящие от матери, но это не могло остановить её.
Все остальные за столом притихли и явно не знали, как себя вести. Они вертели головами от Люси к герцогу и обратно, как будто наблюдали за теннисным матчем. Но сейчас Люси это совершенно не смущало. Его высокомерие и убеждённость в своём праве на высокомерие были невыносимы. Если бы только «их светлость» знали, какой «простой» она на самом деле была, он бы наверняка тут же отверг её. Девушке хотелось найти в себе смелость сказать ему, что все замысловатые истории матери об их родстве с тётушкой Присси – лишь выдумки. Но она не смогла. Это бы означало выставить всю семью дураками.
– Я знаю, что вы не хотели меня обидеть. И я не обиделся. – Герцог слегка наклонился к Люси, и она почувствовала запах масла для волос. – Как я говорил, – его голос сквозил наигранной непринуждённостью, – новая яхта Форбсов будет ещё больше, чем яхта Беллэми.
Люси до смерти хотелось сказать: «Да, я провела довольно много времени в спальнях хозяев», но она мудро держала язык за зубами. Она извинилась, что вынуждена уехать, и встревожилась, когда герцог настоял на том, чтобы выйти с нею из‑за стола.
– Эти местные жители, – произнёс Перси, когда они вышли на веранду клуба, – весьма умны, знаете ли.
– Вы, кажется, удивляетесь этому, Перси. – Девушка впервые назвала герцога по имени и тут же заметила, как в его глазах вспыхнула радость.
– Ну, вы знаете, они не… – Казалось, герцог не мог подобрать слова.
– Не какие? – Она внимательно смотрела на него, немного с вызовом выставив подбородок. – Или они просто простые?
Перси Вилгрю неосознанно почесал затылок, как будто ответ требовал большого сосредоточения:
– У них нет преимуществ, которыми обладают многие из нас. Люди нашего сорта.
– Я, кажется, не совсем вас понимаю, – тихо сказала она. Это разговор заставлял Люси чувствовать себя неловко.
– Конечно, понимаете.
– Уверяю вас, сэр, я не отношусь к людям… вашего сорта. Нисколько.
– Я говорю не только о титулах, мисс Сноу. Да, я ношу титул герцога. Но это, конечно, – тут он рассмеялся, – легко поправимо. Например, Матильда Форбс и граф Лайфорт. Она скоро станет графиней.
Люси ушам своим не верила. Он жонглировал перед нею титулами, словно балаганный шут на дешёвой ярмарке.
– Я полагаю, дражайшая кузина вашей матушки, Присцилла Бэнкрофт, бывала в поместье Лайфортов. Насколько я понял, Белые Дубы, где вы в основном воспитывались, имеют некоторое сходство с их усадьбой.
В основном воспитывалась? Кузина матери? Что ещё наговорила мать?
– Тётушка Присси? – неуверенно переспросила Люси.
– Да, мне казалось, что именно так называет её ваша матушка. Она ведь ваша крёстная?
– Да, – оцепенело ответила Люси, устремляя взгляд к матери, оживлённо беседовавшей с мистером Форбсом.
Хотелось бы девушке знать, что за сети плетёт Марджори Сноу?!
– Мне правда пора. – Люси повернулась, чтобы уйти. Она уже была готова бежать.
– Пожалуйста, не уходите.
– Я уже опаздываю.
Он сделал движение, чтобы взять её за руку, но поймал только рукав. Раздался треск: манжета осталась у герцога в руке.
– О, простите меня. Мне так жаль, – оторопело пробормотал герцог, держа манжету. Люси несколько секунд смотрела на свою оголившуюся руку. Это была та же рука, что так ловко управляла её движениями в воде. Она посмотрела герцогу в глаза:
– Не вводите себя в заблуждение, сэр. Повторяю ещё раз: я не вашего сорта.
Жемчужная пуговка
Перси стоял в тени каретного двора клуба и, никем не замеченный, наблюдал за дорогой.
«Почему она повернула налево? За пределы города? Какое поручение подружки невесты может этого потребовать?» Герцог намеревался выяснить это. Всеми правдами и неправдами. У него просто не было выбора. Каждую неделю он получал телеграммы от матери, описывавшей плачевное состояние, в котором находилась усадьба Эшли, родовое поместье, принадлежащее семье с 1487 года, когда Генрих VII даровал его Майклу Перси.
За пределами Бар‑Харбора дорога начинала петлять между деревьями, поэтому следовать за Люси, оставаясь незамеченным, не составляло труда.
Он наблюдал за тем, как она идёт через луг, направляясь к руинам сгоревшей когда‑то гостиницы Грантмор.
Девушка бросилась бежать. Герцогу пришлось ускорить шаг, чтобы не упустить её из виду.
Когда минут пять спустя он добрался до руин, Люси, казалось, исчезла. Но он заметил тропинку, ведущую от гостиницы в подступающий к ней лес.
Перси Вилгрю сначала услышал их, а уже потом увидел. Громкое дыхание, шелест листьев и треск веток. Герцог закрыл глаза и прислонился к дереву. Хлопоты подружки невесты, значит? Перси осторожно, стараясь не шуметь, подкрался ближе. Сначала он увидел её распущенные волосы, струящиеся по плечам. Кто‑то страстно обнимал Люси. Но кто? Герцог ждал. Терпение было одним из его достоинств. Вскоре парень встал и отряхнулся. Он обернулся и встретился бы с Перси взглядом, если бы не толстый ствол древнего дуба. Однако Перси его отлично видел.
«Тот мальчик с верфи! – Герцог отказывался верить собственным глазам. – Она отвергает меня, пренебрегает моим титулом ради этого?»
Перси почувствовал, как в нём вскипает гнев. Его хотят выставить дураком? Ну уж нет!
Герцог Кромптон был не только терпеливым человеком, но и осторожным. В его голове начал зреть план. Стратегия. Он продолжал смотреть, тихо, практически не шевелясь. Накидка Люси лежала на земле. Рукава платья сползли с плеч, бесстыдно обнажая белую кожу. Она подняла голые руки и принялась скручивать волосы в тугой жгут. Герцог был загипнотизирован медленными томными движениями её рук. Через мгновение она разжала их, и волосы огненным водопадом рассыпались по плечам. Подсматривать! Это было ужасно, но Перси не мог оторвать взгляда. Она была опасна. И она должна была быть уничтожена.
Перси не был уверен, сколько прошло времени, прежде чем губы Люси последний раз коснулись губ кораблестроителя, и она увела его, улыбаясь. Герцог подождал ещё немного, и, удостоверившись, что они ушли, направился к тому месту, где Люси лежала в чужих объятиях: во мху что‑то поблёскивало. Розовая жемчужная пуговка. Он наклонился и поднял её. Плотно сжав кулак, сэр Кромптон улыбнулся, всматриваясь в темноту леса.
Это будет легко. Теперь у него есть всё необходимое.
Слёзы под водой
Всё было именно так, как ей говорили Мэй и Ханна. Она почувствовала это, как только приблизилась к течению – неумолимый поток, ни в какие сравнения не шедший с тем, что были на мелководье. Она чувствовала, как каждая клеточка её тела и разума, словно железные стружки к магниту, тянется к какому‑то неизвестному месту, кажущемуся таким знакомым. Они покинули мелководье на рассвете. Каждая сестра придумала повод, чтобы исчезнуть на весь день. Люси ещё раз воспользовалась обязанностями подружки невесты, хотя ей и пришлось наврать Маффи, сказав, что всё это время она проведёт с Финеасом. Ханна отработала два дополнительных дня, поэтому смогла устроить себе выходной. Мэй оказалось легче всего. Она просто сказала отцу, что приехал Хью и они хотят пойти на Зелёную гору: раньше они часто так делали. Эдгар Плам пожелал дочери удачи и попросил не волноваться сегодня об обязанностях на маяке – он с удовольствием сделает всё сам. Ханна и Мэй никогда не плавали к обломкам «Решительного» днём, а сегодня было особенно солнечно. Обычно они смотрели на затонувшую громадину, освящённую лишь скудным лунным светом, умудрившимся проникнуть на морские глубины.
Но теперь тёмные глубины прорезали яркие солнечные лучи – они золотили фигуру морского ангела. Люси разглядела лицо, столь похожее на собственное и лица сестёр, что на мгновение она замерла на поверхности, не в силах плыть дальше. Придя в себя, девушка медленно двинулась к фигуре, украшавшей нос затонувшего корабля.
– Мама, – прошептала она на подводном языке, протянула руки и обхватила тонкую деревянную шею.
«Если бы ты только была живой. А не деревянной». На что это было похоже: лежать младенцем в маминых руках, когда тебя укачивают и она, и ласковое море?
Она не знала, сколько времени обнимала её, но тут почувствовала движение воды: к ней плыли сёстры. Люси повернулась к Мэй и Ханне:
– Возможно ли это – плакать под водой?
– Посмотри, – мягко сказала Ханна. – Посмотри на её подбородок: маленькая ямка, как у нас всех.
Ханна коснулась подбородка Люси, пока та всматривалась в лицо деревянной фигуры.
– Вы знаете, как её звали? – спросила Люси. Мэй с Ханной покачали головами.
– Как вы думаете, как она оказалась на этом судне? Мы родились здесь?
Девушки снова покачали головами.
– На эти вопросы, – начала Мэй, – наверное, почти невозможно найти ответы. Мы сотни раз обдумывали их. Но всё так таинственно. Мы можем только предполагать, да и то без особой уверенности. Мы знаем имя капитана – Уолтер Лоуренс.
– Как вы думаете: он мог быть нашим отцом? – спросила Люси.
– Возможно, – проговорила Мэй.
– Он был сыном моря?
Мэй пожала плечами.
– Это практически невозможно сказать наверняка, – заметила она.
– Но если мы хотим разгадать эту тайну, начинать точно нужно с корабля. С Решительного. Мы тебе сейчас покажем, – сказала Ханна. – Каждый раз, приплывая сюда, мы пытаемся найти ключ к разгадке. Что‑нибудь, что прольёт нам свет на судьбу мамы и капитана.
Они проплыли через пробоину в огромном корпусе.
– Это каюта капитана, – объяснила Мэй, когда они подплыли к перевёрнутому навигационному столу.
– Здесь мы нашли гребень из ракушки, как у Мэй. Мы решили, что его возьму я, потому что у неё уже есть такой. Может быть, мы найдём ещё один тебе.
– А если нет, я знаю, где можно понырять за такими раковинами – там, где я нашла свою. Глубоко‑глубоко рядом с Мариникус‑Рок.
Но Люси её уже не слушала: она увидела небольшую нишу над кроватью.
– В одном из отделений живёт осьминог. Он очень не любит, когда его тревожат, – сказала Ханна.
– А это что? – спросила Люси, доставая из одной из ячеек камешек.
– О, это! Мы совсем забыли! – воскликнула Ханна.
– Какой красивый, – проговорила Люси, рассматривая его, изучая причудливую форму, подставив под солнечный луч, пронизавший глубины.
– Мы думаем, это подарок на память от нашей мамы, – сказала Мэй.
– Но почему вы тогда не забрали его? Я хочу сказать, если это подарок от мамы, разве вы не хотите, чтобы он был у вас? А вдруг это какая‑то подсказка?
Мэй с Ханной озадаченно посмотрели друг на друга.
– Думаю, мы, сами того не осознавая, ждали тебя, – медленно проговорила Мэй. – Теперь мы можем взять его в нашу пещеру.
– Он похож на сорванный цветок – на лилию, – заметила Люси, задумчиво поглаживая камень кончиками пальцев. – Наверное, это окаменелость. Я видела похожие в нью‑йоркском Музее естественной истории.
– Действительно? – переспросила Мэй. – Ты видела настоящие окаменелости?
– Мне бы хотелось сходить в музей, – добавила Ханна. – Я ни разу не была.
– Я тоже, – кивнула Мэй.
– Но знаете что? – продолжила Люси, поднёсшая камушек к самым глазам. – Есть ещё кое‑что интересное, кроме того, что он похож на лилию. Смотрите: это же поток. Возможно, схема морского течения. Вот: как будто рисунок текущей воды. – Что‑то шевельнулось в её памяти, какое‑то недавнее воспоминание. – Что‑то мне это напоминает.
– Что же? – спросила Ханна.
– Что‑то, что я видела, слышала или читала…
– Или видела во сне? – улыбнулась Ханна.
– Возможно. Но я никак не могу вспомнить.
– Ты обязательно вспомнишь, – заверила её Мэй. – А теперь нам пора возвращаться.
* * *
Люси плыла и думала о полируемом морем лице деревянной фигуры матери. На нём сохранились бледные следы краски – розовая на пухлых губах, тонкий слой зелёной на глазах – раньше цвет явно был гораздо ярче, оранжевая – на волосах, которые когда‑то были ярко‑рыжими. Люси без труда смогла представить, как она могла бы выглядеть почти восемнадцать лет назад. Люси крепко сжала камешек и задумалась, но на этот раз не о цвете глаз и волос матери, а о её голосе. И в этот момент она вспомнила. Но не голос мамы. Голос другого человека: доктора Форсайта, который она слышала тем весенним утром в Музее естественной истории:
Человек в лодке из тюленьей кожи, закутанный в парку на котиковом меху. Человек‑тюлень, как стали называть этих людей, выходящих в море без смертельных ран, или любых других следов насилия, но умирающих в его ледяных объятиях, сбившихся с курса…
Легенды о селках – мифологических существах‑оборотнях, людях‑тюленях, которые оборачиваются тюленями, когда вступают в море, и принимают облик людей, выходя на сушу.
– Легенды о русалках?
– Люси, ты разговариваешь сама с собой? – спросила Мэй, подплывая к Люси.
– Селки, – продолжала бормотать Люси. – Но мы же не тюлени.
– О чём ты говоришь? – Ханна подплыла к сёстрам. – Ты что‑то вспомнила? Камешек? Ты вспомнила, что он тебе напоминает?
– Да, отчасти. Кусочки начинают складываться в единое целое. Это был не сон!
– Нет? – переспросила Мэй.
– Нет. Всё, как вы мне и говорили. Законы соли, – ответила Люси.
Вторая половина
Далеко, на острове Барра, Законы соли пробудились и в жилах другой дочери моря. Авалония подошла к углублению в стене пещеры, где хранила свою половинку окаменелости. Женщина задумчиво посмотрела на него, и из её глаз потекли слёзы: к наводнившей её радости примешивалось и глубокое горе, никогда не оставлявшее её.
Они нашли друг друга. Авалония закрыла глаза и мысленно вернулась в тот день, когда они с сестрой – Лоренцией – нашли две половинки камня.
Мать тогда соединила их вместе и рассказала историю:
– Их называют морскими лилиями. Они очень древние: появились ещё до начала времён.
По форме завитки перистых рук морской лилии напоминают бурные водовороты течения Авалор, в честь которого были названы две девочки: Авалония и Лоренция. Мореплаватели делают всё возможное, чтобы обойти его, ведь ходят рассказы, будто оно затягивает корабли в свой смертельный вихрь. Морскому же народу течение Авалор несёт не смерть, но жизнь: поддерживая мистическую связь – соединяя воедино секретные нити их происхождения и судьбы. Законы соли струятся по венам детей моря так же, как соль по незримым венам океана.
– Теперь вы понимаете, – произнесла их мама, протягивая им половинки окаменелости, – они были найдены вами, двумя сёстрами, неспроста.
– И что же это значит, мама? – спросила Лоренция.
– Это значит, что вы будете связаны всю жизнь, но и в смерти не потеряете связи.
Теперь, столько лет спустя, Авалония снова крепко сжимала свою половинку морской лилии. И любовь к сестре преодолела необъятный океан, отделявший Авалонию от трёх племянниц. Когда же они приплывут? Когда же они приплывут? Она взяла кларсах, тронула струны и запела:
Домой, домой, плывите домой –
в тихий приют Барра‑Хэд.
Здесь ждёт вас пещера – она ваш маяк.
Сёстры, плывите домой.
В тот момент, когда девушки вплывали в пещеру, каждая почувствовала, что внутри неё заиграла музыка. Словно поток древней музыки окутал их. Сёстры смотрели друг на друга: в их глазах разгоралось предвкушение.
Люси нарушила тишину первой:
– Я думаю, наше следующее долгое плавание будет очень долгим.
– Почему? – поинтересовалась Мэй.
– Потому что нам придётся плыть через Атлантический океан.
– Но куда? – воскликнула Ханна, её глаза расширились.
– На Гебриды, я думаю… Потому что наша мама оттуда. Как раз это я пыталась вспомнить, когда увидела окаменелость. – Она разжала руку и снова поглядела на плавные изгибы морской лилии.
– И теперь вспомнила? – уточнила Ханна.
– Да. – И Люси рассказала сёстрам историю, которую услышала в Музее естественной истории.
Когда Люси закончила рассказывать, Мэй заговорила:
– Хотя мы не тюлени, а дочери моря, но мы тоже можем жить и на земле, и в воде, значит, там нас ждёт настоящая семья?
– Да, я чувствую, что это так, – тихо ответила Люси.
Смертельная рана
– Что‑то я не пойму. – Марджори Сноу читала свежепринесённое письмо. – Две недели назад Елена Хэзлитт спрашивала нас, не желаем ли мы пойти в оперу. А теперь она пишет, что совершила ужасную ошибку: их ложа полностью занята. Стивен, как это понимать?
– Возможно, моя дорогая, это одна из… пикантных опер, и она поняла, что священнослужителю будет неуместно на ней появиться.
– Возможно, – согласилась Марджори. – та, что о скандальных парижских художниках?
– Богема, – предположила Люси.
– Точно! – Мать приложила палец к виску и постучала по нему, как будто пыталась втиснуть ещё одну мысль в до отказа переполненный мозг.
Люси порой казалось, что память её матери похожа на небольшой многоквартирный дом, какие можно увидеть на Орчард‑стрит, в Нижнем Ист‑Сайде, куда она частенько сопровождала отца: там жил его любимый сапожник Якоб Гурвиц. Люси была очарована тесными тёмными коридорами и разнообразием ароматов, доносившихся с каждой кухоньки. Повсюду, предоставленные сами себе, бегали дети. Постоянно хлопали двери, плакали младенцы, кто‑то с кем‑то ругался. Это была маленькая независимая вселенная – хаотичная и непроницаемая, и она изумлённо ахнула, когда увидела двух человек, вталкивающих в дверь чемодан: в дом въезжала ещё одна семья не меньше, чем с дюжиной детей. Она и представить себе не могла, что в здание сможет втиснуться ещё хоть один человек. И именно такая картина встала перед её глазами, когда она увидела, как мать постукивает пальцем по голове.
– Да, Богема. Про всех этих нечестивых художников, которые, без сомнения, живут, не заботясь о спасении души. А главная героиня – девушка, ведь она умирает, да?
– Да, Мими, швея. Она умирает, – подтвердила Люси.
– И поделом, – заключила Марджори.
– Как это – поделом? – переспросила Люси.
– Она умерла, потому что была наказана за свои грехи. Так что это не совсем безнравственная опера.
Люси не нашлась что ответить. Её больше занимали собственные размышления – теперь, после плавания к «Решительному», они с сёстрами были решительно настроены предпринять гораздо более дальнее путешествие: через Атлантику, к Гебридским островам, почти за три тысячи миль. Но ни одна из трёх сестёр не знала, какой можно придумать предлог, чтобы скрыть столь долгое отсутствие. Кроме того, был один вопрос, который никто не осмелился задать вслух. Будет ли это краткий визит, или они останутся там навсегда?
– О, и ещё, Люси, я считаю, что на сегодняшние танцы тебе следует надеть муслиновое платье цвета морской волны. Ты знаешь, в Ньюпорте…
Но Люси уже скрылась в своей спальне.
* * *
Выдающийся нос миссис Стерлинг Ван Викс стремительно пересекал лужайку, закрытую от палящего солнца огромным тентом, как быстроходный шлюп, рассекающий волны. Очевидно, она спешила к только что пришедшим Марджори и Люси.
– Лилии, которые она прислала для украшения алтаря в минувшее воскресенье, были так хороши! – Марджори наклонилась к Люси. – Хотя с причёской, с этими завитушками, она… – мгновение миссис Сноу колебалась, – немного переборщила для женщины своего возраста. Но она, несомненно, очень красива.
Миссис Ван Викс была уже всего в нескольких шагах от них.
– О, миссис Ван Викс, с вашей стороны было так великодушно пожертвовать нам те прекрасные лилии: наверняка они получат приз на августовском конкурсе цветоводов.
Но Корнелия Ван Викс внезапно испарилась. Секунду назад она была в шаге от них, но вдруг пошла в другую сторону. Марджори Сноу похолодела. Всё вокруг, казалось, подёрнулось туманом. Грязно‑серый, липкий и холодный, он зародился на горизонте её сознания, подобно обычной утренней мгле. И начал неумолимо расползаться, за несколько минут поглотив всё без остатка.
Случившееся было смерти подобно. И хотя она не испытывала физической боли, Марджори чувствовала, что её ранили, и ранили смертельно.
Она знала: общество, случалось, «отрезало» от себя кого‑то, но не служителей же церкви! И почему? Вопрос бился в её голове, как загнанный зверь. Подобная бескровная ампутация была самой страшной социальной операцией, несовместимой с жизнью.